Текст книги "Мрачные ноты (ЛП)"

Автор книги: Пэм Годвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Айвори получила его в подарок от отца. Шуберт служил ей утешением в минуты, когда ее одолевал страх, был ее другом, когда она нуждалась в поддержке. Он был всем для нее – последним, кто остался рядом с ней, когда Айвори потеряла всех, кого любила. Но теперь у нее есть я.

Я обнимаю ее и поглаживаю по спине, пока она, всхлипывая, плачет мне в плечо. Дрожь в ее теле причиняет мне боль. Ее отчаяние лишь вскармливает мое собственное.

Шейн наблюдает за нами с расстояния в несколько метров. Его глаза также на мокром месте, и он изо всех сил старается сдерживать всхлипы. Возможно, его одолевает чувство вины, но я не против, если он подавится им.

Неохотно выпускаю Айвори из объятий.

– Вам пришло время попрощаться.

Отпечаток беспросветной скорби на ее лице буквально ставит меня на колени.

Но я все же беру себя в руки и жестом подзываю Шейна к нам.

– Твой брат заберет Шуберта.

Она снова накрепко прижимает кота к своей груди и начинает рыдать.

Я провожу рукой по ее лицу.

– Мне так жаль, Айвори. Я бы так хотел, чтобы все было иначе. – Я целую ее в лоб. – Мы похороним его на заднем дворе, а позже установим ему мемориал, какой ты захочешь.

Слезы, льющиеся из ее глаз, смешиваются с кровью на ее губах, когда она смотрит на тело Шуберта прощальным взглядом.

Я киваю Шейну.

Еще несколько криков протеста и Айвори ослабляет хватку, позволяя Шейну забрать у нее кота.

Я приобнимаю Айвори, отвожу в ванную комнату, где наполняю ей ванну.

– Я скоро вернусь.

Хватаю полотенце с вешалки и выхожу из ванной, закрывая за собой дверь.

– Кто еще знает, что ты здесь? – спрашиваю я у Шейна, встречаясь с ним взглядом.

От моего тона он нервно вздрагивает.

– Никто. Клянусь.

Не в моих интересах верить ему на слово.

– Ступай через заднюю дверь. Забери лекарства из моей тачки. Свою Хонду загони в гараж. Там же найдешь брезент и скотч. – Я швыряю полотенце в сторону тела Лоренцо. – Захвати все, что может нам понадобиться.

Если бы Шейн планировал бежать, он бы уже сделал это. Если ему вдруг взбредет в голову передумать, то я вряд ли смогу что-то предпринять. Поэтому мне остается только доверять ему и уповать на то, что он все же дружит с мозгами.

В ванной я даю Айвори снотворное и, закатав рукава, поглаживаю ее тело, убаюкивая. Мне абсолютно претит то, что приходится пичкать мою девочку таблетками, но оставить ее в сознании переживать свою боль в одиночестве еще хуже. Пусть лучше она пробудет в медикаментозном сне то время, пока я разгребаю все это дерьмо.

Меня так и подбивает позвонить своим родителям. Моя мама бы присмотрела за Айвори. Но впутывать еще и их в это действо может быть чревато.

Как бы там ни было, когда раздается стук в дверь ванной, я уже чувствую себя более уверенным.

Бросив взгляд на Айвори, я отмечаю, что ее кожа приобрела здоровый розовый оттенок, а глаза полуприкрыты.

– Ты же не утонешь, если я оставлю тебя здесь на некоторое время?

Ее ресницы слегка вздрагивают, и легкий намек на улыбку вырисовывается у нее на лице.

– Если ты не перестанешь чрезмерно суетиться, я скорее утоплю тебя.

Вот она, моя Айвори. Я целую ее в лоб, в нос, в губы, затем заставляю себя оторваться от нее, чтобы все же заняться делами.

– Эмерик?

Я оборачиваюсь, мой пульс зашкаливает, когда я слышу ее голос.

– Спасибо, – шепчет она, укладывая голову на бортик ванны.

Не думаю, что это благодарность за что-то конкретное. Скорее, это что-то всеобъемлющее. Как и всегда. Господи, как же я люблю мою девочку.

– Я совсем скоро вернусь, – обещаю я и выскальзываю за дверь.

Шейн уже завернул тело в брезент и обмотал клейкой лентой. Сейчас он вытирает следы крови, смешанные с мочой, выглядя мертвецки бледным и измученным.

– Выглядит так, словно тебе подобное не впервой, – отмечаю я, останавливаясь возле него.

– Поверь, это мой первый опыт.

Ужас, шок, отвращение... Слишком много намешано в его голосе, поэтому я верю ему.

Загрузив тело в мешок, мы перетаскиваем его к лестнице. Там я оставляю Шейна, чтобы вернуться к Айвори.

К тому времени, как я одеваю ее, заставляю принять лекарство и укладываю в постель, она уже погружается в сон под действием успокоительного.

Тщательно проверяю паркет на наличие крови по всему периметру спальни. Конечно, мне предстоит провести генеральную уборку позже, но на первый взгляд это место ничем не выдает собой место преступления.

Я переодеваюсь в более удобную одежду и возвращаюсь к Шейну, обнаруживая его сидящим на верхней ступеньке со взглядом, бесцельно уставившимся в пустоту.

– Пора закончить с этим.

Мой голос заставляет его вздрогнуть.

Спустя несколько минут тело Лоренцо перемещено в гараж, где тут же загружено в багажник Хонды.

Я протягиваю Шейну лопату.

– Где Шуберт?

Он берет его труп, задерживаясь взглядом на багажнике машины.

– Я думал, мы сначала разберемся с этим?

– Дождемся, когда стемнеет. – Я направляюсь в коридор, ведущий на задний двор. – Идем. Заодно и поговорим.

Снаружи, солнце уже начинает скрываться за стенами моего дома, окрашивая небо в сиреневые полосы.

Когда мы оказываемся на лужайке, окруженной дубами и цветущими кустарниками, я забираю у Шейна Шуберта и указываю ему на место возле бетонной скамейки в саду.

– Где ты отсиживался эти три месяца?

Он погружает острие лопаты в мульчу и начинает копать яму.

– Точно не в Новом Орлеане.

Если я стану давить на него, наверняка, он наврет о своем местоположении. Известно, что он был вне штата. Возможно, эта информация поможет детективу выследить его в дальнейшем.

Сидя на скамье, я изучающе смотрю на его редкие светлые волосы, невзрачные черты лица и пустые глаза. С трудом верится, что передо мной родственник Айвори.

– Расскажи мне все с самого начала, как вы пришли к этому? – интересуюсь я, глубоко вздохнув.

– Накануне Лоренцо сам позвонил мне и сообщил, что освободился, – не отрываясь от копания в земле, отвечает Шейн. – Он был за решеткой за кражу со взломом, – заметно замешкавшись, добавил он.

Либо Шейн сейчас издевается надо мной, либо реально не в курсе о моей роли в ситуации с арестом Лоренцо. Хоть братец Айвори тот еще идиот, я все же склоняюсь ко второму. Получается, он не хотел упоминать о краже со взломом по другой причине и, кажется, я догадываюсь, по какой именно.

– Лоренцо позвонил мне, как только вышел и сообщил, что у него проблемы с жильем и ему нужна легкая нажива. – Шейн начинает копать интенсивнее, всячески избегая моего взгляда. – Я был обязан ему жизнью, поэтому подкинул ему вариант и тут же вылетел сюда, чтобы помочь.

Я окидываю взглядом свой особняк, постепенно складывая фрагменты мозаики в единую картину. Должно быть, Шеин активно следил за своей сестрой еще до того, как встретился с ней возле школы. Если это действительно так, то ему уже было известно, где она живет. В тот вечер, увидев меня на парковке и признав во мне того парня, что вдарил ему по лицу, он сопоставил все факты. Наш с Айвори режим дня ни для кого не секрет, поэтому ему не составило труда понять, что в это время мы оба будем в школе.

– Так ты попал сюда с целью обнести мой дом. – Я сжимаю кулаки. – Но как ты проник внутрь?

– Я догадался, какой код доступа у Айвори, – отвечает Шеин, на секунду отвлекаясь от работы.

Дерьмо. Серьезный косяк с моей стороны, вынужден признать.

И что дальше? В дом пошел Лоренцо, а Шейн остался на шухере? Айвори сопротивлялась. Каким-то образом Шуберт попал под раздачу. Я не стану выпытывать это из Шейна. Моя девочка сама расскажет мне, когда будет готова.

– Она не должна была быть здесь, – бормочет Шейн, уставившись в землю.

– Но она была. Как думаешь, что Лоренцо намеревался сделать с ней после того, как надругается над ней? Не кажется, что вряд ли бы он оставил ее в живых, чтобы она сдала его с потрохами?

– Вот черт.

Его пальцы так крепко сжимают рукоять лопаты, что он вот-вот потеряет сознание от нарушения кровообращения.

– Догадываешься, почему я ударил тебя той ночью?

Он молчит, продолжая сверлить глазами землю под ногами.

– Она пришла на занятия с разбитой губой.

Мне приходится сглотнуть, подавляя в себе отвращение.

Шеин закрывает глаза, и его лицо искажается от осознания своей вины.

Его муки совести слегка усмиряют мой растущий гнев.

– Брат обязан защищать свою сестру. Всегда и во всем. Рисковать ради нее всем, лишь бы она была в безопасности, черт подери.

Его тело дрожит, и он опирается на черенок лопаты, как на костыль.

– Черт, да, я облажался. – Он проводит рукой по волосам, не скрывая слез. – Она пыталась достучаться до меня на протяжении многих лет, но я не хотел слышать ее. Я просто... был так зол на нее. Злился из-за ее отношений с отцом... от того, что она обосновалась здесь... в этом чертовом особняке...

На самом деле мне плевать на его оправдания и на то, что он приплетает в них меня. Единственное, что я хочу услышать, обещание оставить Айвори в покое.

Поднявшись со скамейки, забираю у него лопату и начинаю копать сам.

– Так получается, после звонка Лоренцо ты не придумал ничего лучше, чем обокрасть дом, в котором живет твоя сестра? Тебе просто захотелось отобрать у нее кусок счастья, воспользовавшись помощью опытного в грабежах приятеля?

– Да, – шепчет он, опуская руки и устремляя взгляд в сторону моего дома.

Я погружаю тушку Шуберта в яму, сглатываю слезы и начинаю закапывать могилу.

– Я должен был хоронить тебя вместо Шуберта.

На Шейне просто нет лица, но в глазах сверкают искры решительности.

– Я обещаю, что больше никогда не доставлю хлопот моей сестре. Черт, я буду держаться подальше от нее всю свою оставшуюся жизнь. Это единственное, что я способен ей предложить.

Я готов пожизненно оплачивать услуги своего частного детектива, только бы быть уверенным в этом.

– Теперь пришло время заняться более серьезными делами.

– Да, конечно. – Он наконец-то встречается со мной взглядом, а затем переводит глаза на темнеющее небо на горизонте. – Я знаю подходящее место.

Глава 44

АЙВОРИ

Проснувшись, я ощущаю ломоту в мышцах от событий минувшего дня. Тусклый свет от лампы нарушает полумрак спальни, и я вижу мрачные тени, играющие на бледном лице моего брата, который съежился на кресле возле моей кровати. Слегка тревожно видеть его в этом доме, в месте, которое олицетворяло собой безопасность, счастье и любовь. Но страха нет. Эмерик бы даже под угрозой смерти не оставил меня с ним наедине.

Я перевожу взгляд к изножью кровати и встречаюсь с беспокойством и преданностью в ослепительно синих глаз. Мое сердцебиение учащается.

Эмерик предупреждал меня, что, если кто-нибудь когда-нибудь вздумает навредить мне, он уничтожит обидчика. И это были не просто слова. Лоренцо мертв. Больше он не сможет причинить мне боль. Мне все еще не удается до конца прийти в себя. Все внутри меня сжимается от осознания того, что я потеряла Шуберта, и меня не покидает чувство тревоги за то, что Эмерик настолько рискует своим будущим ради меня. Но мы справимся с этим, несмотря ни на что. Вместе.

Сидя на кровати, у меня в ногах, Эмерик скользит рукой по моей ноге под одеялом. Наконец, он позволяет себе немного расслабиться, хотя выражение его лица выражает усталость. Его темные волосы сексуально взъерошены, а серый пуловер подчеркивает его широкую спину и мощную шею, которой он не раз рисковал ради меня.

Я слабо улыбаюсь ему в знак благодарности.

– Как долго я была в отключке?

– Шесть часов, – ответил он, неспешно перекатывая во рту жвачку.

Я знала, что Эмерик потратил это время на то, чтобы решить вопрос с телом Лоренцо. Что он с ним сделал? Искры в его глазах свидетельствую о том, что он предвидел этот вопрос, но в них есть место и непоколебимой решимости, которая лишь убеждает меня в том, что я не получу интересующих ответов.

Мне сложно мириться с тем, что Эмерик предпочтет нести это бремя в одиночку, но я прекрасно даю себе отчет, что он не позволит себе посвящать меня в детали. И провокации с моей стороны в попытках удовлетворить свое любопытство лишь разозлят его и приведут к конфликту.

Хоть в этом я могу повести себя рационально.

Эмерик проводит рукой поверх одеяла к изгибу моего колена.

– Твой брат уезжает. – Он бросает взгляд в сторону Шейна и добавляет своему голосу строгости: – На этот раз действительно навсегда.

Вздохнув, я опускаю глаза вниз, чтобы проверить, что на мне надето. Снова футболка Эмерика. Без нижнего белья. Я приподнимаюсь у изголовья кровати, натягивая на себя одеяло, и встречаюсь взглядом с братом.

Шейн сдвигается на край кресла, потирая руки об ткань джинсов и улавливая каждое мое движение.

– Я даю себе отчет, что уже слишком поздно. – Он смотрит мне прямо в глаза. – Но мне правда жаль.

Эта пара фраз не стирает из моей жизни кучу унижений и дерьма. Однако его сегодняшнее поведение, то, что он выбрал меня, а не Лоренцо, безусловно возымело действие, пошатнув нерушимую стену презрения между нами.

Небольшой надлом не избавит от барьера целиком. Но все же этот крохотный просвет навсегда останется лучом в моей душе. Каждый раз, вспоминая о нем, я буду лелеять его с нежностью.

Эмерик внимает каждому нашему слову, не выказывая никаких эмоций, но все же его хватка на моем бедре крепчает.

Шейн скользит своей рукой к моей, на мгновение одергивая себя, прежде чем сплести наши пальцы воедино.

– Пошла ты, Айвори, – шепчет он, крепче сжимая мою ладонь и улыбаясь с нескрываемой грустью.

Я усиливаю хватку на его руке в ответ.

– И тебе всего хорошего, Шейн.

Он рассоединяет наши пальцы, затем бросает на меня последний взгляд, встает с места и исчезает за дверью, не оглядываясь.

От ощущения утраты все внутри меня сжимается. Желание остановить его так и подрывает меня сорваться с постели.

Но это именно Шейн вломился в дом Эмерика. Он заставлял меня молча терпеть его побои все эти годы. Теперь я больше не жертва. Именно с этими мыслями нахожу в себе силы отпустить.

Эмерик провожает моего брата до дверей. Вернувшись через несколько минут, он скидывает с себя всю одежду и запрыгивает ко мне под одеяло, прижимаясь ко мне всем телом. Я упиваюсь теплом от прикосновения его кожи, переплетаю наши ноги и со вздохом прижимаюсь к его крепкой груди.

Вместо того чтобы требовать от меня каких-то слов, заставлять меня поесть или принять лекарство, Эмерик касается губами моего плеча, прокладывая дорожку вверх от шеи к подбородку. Когда я разворачиваюсь к нему, он проводит своим языком по моим губам. Мне приятно ощущение его щетины на своей коже. Аромат корицы придает особый согревающий шарм его дыханию, а его поцелуй преисполнен чувственности.

Прикосновения его губ заставляют меня растворяться в блаженстве ощущений.

Приобняв его за талию, я крепче прижимаюсь к нему, отвечая на его порыв такими же нежными и аккуратными действиями. Это слияние наших губ не требует какого-то развития. Он просто позволяет нам насладиться единением друг с другом.

В этом уютном романтическом флере мы пребываем весь остаток вечера и всю ночь.

Но наше утро начинается с ссоры.

Эмерик заявляет о том, что сегодня никто из нас не пойдет в школу. Но он может говорить, что хочет. Я пойду. Он настаивает на том, что мне нужен отдых, и в то же время не собирается оставлять меня дома одну. Но сегодня пятница, и мне вполне хватит времени отдохнуть на выходных. Пропустить еще один день и не появиться на занятиях вдвоем – это почти то же самое, как объявить о наших с ним отношениях по системе оповещения.

Мы спорим по этому поводу почти битый час и, в конце концов, Эмерик уступает. День проходит довольно спокойно, но для меня абсолютно неплодотворно. Моя концентрация явно хромает. И, возможно, в одном Эмерик все же был прав. Я нуждаюсь в отдыхе. Точнее, мой мозг.

К полудню субботы место на моем теле, куда я получила удар от Лоренцо, становится иссиня-фиолетовым. Эмерика крайне тревожит это, и необходимость нашего откровенного разговора становится неизбежной.

Мы отправляемся в ванную, чтобы поговорить обо всем в расслабленной обстановке. Нежась в теплой воде, я прижимаюсь спиной к его груди, устроившись между ногами Эмерика. Он аккуратно, массирующими движениями наносит мыло на мою кожу, внимая тому, что я рассказываю ему. В своем рассказе я не утаиваю ни одной детали, и поначалу мой голос звучит вполне уверенно. Но как только я дохожу в своем повествовании до момента, где я, с какого-то черта попыталась использовать стоп-слово, тело Эмерика заметно напрягается подо мной, а мой голос начинает дрожать. А к тому моменту, когда мне приходится вспоминать те последние минуты, что связаны с Шубертом, я и вовсе теряю самообладание.

Это больно. Пушистый комочек шерсти являлся столь значимой частью моей жизни, что мне крайне тяжело дается осознание того, что его больше нет. Но все же я не сломлена. По крайней мере, не настолько, как это было в ситуации с папой. В этот раз мне проще, потому что со мной рядом Эмерик, поддержку которого я ощущаю в каждом прикосновении и в каждом взгляде, и для меня это особенно ценно на том этапе моей жизни, когда я изо всех сил стремлюсь к тому, чтобы обрести себя в этом мире.

Этой ночью Эмерик мирно сопит у меня за спиной, обнимая меня за плечи и прижимаясь ко мне всем телом. Я же не могу уснуть, так как мой разум слишком встревожен мыслями о том, как он воспринимал мой порыв использовать стоп-слово в отношении действий Лоренцо.

Между мной и Эмериком все оставалось по-прежнему. С того самого дня у нас не было секса, но это следствие воспаления моего мочевого пузыря. То, как он прожигает меня глазами, все также заставляет бабочек в моем животе порхать, и на его поцелуи мое тело реагирует с не меньшим восторгом, чем раньше. Но вот чего я не могу предугадать, так это то, как среагирую, когда Эмерик вновь пристегнет меня к пианино, сдавит рукой мое горло или пустит в ход свой кожаный ремень. Безусловно, я безоговорочно доверяю ему, но... верю ли я в силу слова – даже не имеет значения, какого, – чтобы вновь использовать его в качестве стоп-слова?

До того, как мы встретились, от Сонаты Скрябина для меня веяло чем-то темным, холодным, дьявольским. Она ассоциировалась с тем, что я чувствовала, когда с моим телом творились ужасные вещи.

Но за прошедшие пять месяцев все изменилось, и эти мрачные ноты стали для меня олицетворением безопасности и защиты, которую дает мне Эмерик. Неужели я откатила все назад, лишь единожды применив «Скрябин» не с тем мужчиной?

Я начала проигрывать сонату в голове, но не чувствовала ее. Мне было необходимо слышать.

Выскользнув из крепких объятий Эмерика, я убеждаюсь, что не потревожила его сон, а затем на цыпочках следую в комнату для занятий музыкой.

При закрытой двери мое музицирование не должно быть слышно никому за пределами помещения. Я сажусь за пианино, настраиваясь и впитывая тишину. Сделав несколько вдохов, чтобы привести себя в чувства, я касаюсь пальцами клавиш и погружаюсь в Сонату №9 Скрябина.

Поначалу это звучит грубо, ноты никак не хотят складываться в единое музыкальное полотно и режут слух, но постепенно под моими пальцами мелодия превращается из беспокойно-сбивчивой и угнетающе-мрачной в нечто обволакивающее и заставляющее заглянуть внутрь себя. Музыка обнимает меня, словно облако. Мой разум принимает ее, рефлексирует.

Я снова в безопасности. Словно в коконе, в котором смогу выстоять даже в самые темные времена. Все пространство помещения становится им, позволяя мне балансировать и находить гармонию даже в диссонансе.

И тут мне расхотелось играть эту мелодию. Я убираю руки с клавиш. Скрябин и его соната – это то, что может дать мне успокоение, слово, которое могу использовать, почувствовав, что достигла предела, но... нравится ли это произведение мне? Не настолько. Оно не пробуждает во мне азарта... волнения...

Я в поисках чего-то другого. Чего-то, что сильнее бы воздействовало на меня, чем все эти: Шопен, Рахманинов и Дебюсси.

Мой взгляд скользит в сторону двери, и я вздрагиваю.

В дверном проеме неподвижно стоит Эмерик, в одной из рук у него мобильник. Последние пару дней он постоянно был на связи со своим частным детективом. Возможно, контролировал передвижения Шейна. А может быть, это до сих пор что-то связанное с Лоренцо. Как бы там ни было, он не станет посвящать меня в подробности, но я не требую этого.

Черные пижамные штаны соблазнительно низко посажены на его бедрах, а выраженный треугольник мышц внизу живота, словно стрелка, указывает на довольно приличную выпуклость под хлопковой тканью, которая впечатляет даже когда Эмерик не возбуждён.

Я вскидываю брови.

– И как давно ты здесь?

– Я следовал прямо за тобой. – Он хмурится, выглядя слегка озадаченным. – Почему ты играла Скрябина?

– Да. Я просто хотела узнать... – Я скольжу взглядом по клавишам. – Не потеряла ли я связь со словом. Стоп-словом. – Вновь поднимаю глаза на Эмерика. – Могу уверить тебя, с ним все в порядке.

Он отталкивается от дверного косяка, пристально изучая меня.

– Не слышу уверенности, Айвори.

– Я уверена. Оно действительно работает, но... – я тихо вздыхаю, – это так скучно.

В глазах Эмерика появляется блеск.

– Я заинтригован. – Он медленно приближается ко мне. – И какую же мелодию ты не считаешь скучной?

Тиканье твоих часов. Твое дыхание. Биение твоего сердца. Та мелодия, которая наполняет меня, когда ты рядом со мной.

– I Will Follow You Into The Dark (с анг. Я последую за тобой во тьму).

Эмерик замирает позади меня и кладет свой телефон на скамейку рядом с моим бедром.

– Песня от Death Cab for Cutie ?

Я отвечаю кивком головы.

– Занятный выбор. – Он убирает прядь моих волос в сторону и скользит костяшками пальцев по моей шее. – Сыграй мне ее.

– Как я сделаю это без нот?

– Они тебе не нужны. – Он склоняется ко мне, и я чувствую его дыхание на своей коже. – У тебя же лучший в мире учитель.

Эти слова вызывают во мне трепет.

– Самоуверенно.

Он слегка прикусывает мочку моего уха, осекая меня, и тут же отстраняется.

– Подними руки.

Я подчиняюсь, вспоминая слова, которые он сказал мне в ту ночь, когда я сосала его член в актовом зале ЛеМойна.

«Я желаю, чтобы ты сидела обнаженной за фортепиано и двигала бедрами, словно совокупляешься с нотами».

Он стягивает с меня ночнушку через голову и отбрасывает ее в сторону, и я остаюсь абсолютно нагой во власти его обжигающего взгляда. Положив руки мне на талию, Эмерик с легкостью приподнимает меня, занимая мое место на скамейке, а затем сажая меня к себе на колени, лицом к клавишам.

Это что-то новенькое. Я слегка напрягаюсь, но, когда руки Эмерика касаются меня и направляют мои руки к клавишам, мне удается слегка расслабиться и почувствовать себя комфортно на его коленях, хотя дрожь от предвкушения никуда не делась.

Он скачивает озвученную мной песню на свой телефон и вновь возвращает его на скамейку. Уже через мгновение из динамиков начинают звучать те самые заряжающие меня мелодия и слова. Его руки скользят под моими и ведут меня по клавишам, чтобы я могла запомнить ноты.

Я скольжу кончиками пальцев между пальцами Эмерика. Мои кисти рук куда миниатюрнее, изящнее и смуглее, но они так идеально лежат на его, словно мы действительно созданы друг для друга. Каждый из нас служит дополнением другого в своем стремлении создавать музыку.

Мои попытки успевать за ним пока неуклюжи, и я сокрушаюсь от того, что моя способность схватывать все налету столь ничтожна. Без нот я способна воспроизвести на пианино только что-то классическое и то из числа тех произведений, которые играла до этого тысячу раз. Как Эмерику удается с такой фантастической ловкостью выхватывать ноты практически из воздуха без всякого визуального воплощения перед глазами? Это феноменально. На грани понимания.

– Просто слушай. – Он касается губами моей макушки. – Постарайся прочувствовать.

Я закрываю глаза и стараюсь слиться с ним в одном ритме, считывая скольжение его пальцев по клавишам, покачивание его тела и игру мышц, которую ощущаю кожей. Дыхание Эмерика и то, что он слегка отстукивает ритм ногой, делают задачу немного легче. Теперь мне доступно чувствовать не только музыку, теперь я ощущаю его в ней. Вдобавок ко всему слова песни рисуют невероятно живые образы в моем сознании.

Я сбиваюсь со счета, сколько уже раз Эмерик исполнил эту песню. Растворяюсь во всем происходящем и в смысле, изначально заложенном в произведении. Страх – есть основа любви. В нашей любви есть риск, развитие, крутые повороты. Она настоящая, но есть в ней место страху? Если только в своем благородном проявлении, боязни обидеть друг друга, в остальном, наша любовь сильнее любых обстоятельств.

Мускулистая грудь Эмерика касается моей обнаженной спины. Вибрации звука и чувственного тепла невероятно возбуждают. Раскрепощенная собственной наготой, я крепче прижимаюсь бедрами к его бедрам, двигаясь в такт музыке, словно трахая эти гребаные ноты.

Из горла Эмерика вырывается безумно сексуальное рычание, и одна из его рук выскальзывает из-под моей. Я подхватываю мелодию, местами, путаясь в клавишах, но все же продолжая играть, пока он скользит пальцами по моей ноге и выше к моей груди.

С моих губ слетает стон, когда я чувствую, как твердеет его член.

Эмерик убирает с клавиш вторую руку, так что ласки стали еще интенсивнее, и мой пульс учащается. Ладонями он мнет мою грудь, периодически переключаясь на бедра и другие части тела, но всегда возвращаясь на исходную. Когда я ощущаю прикосновение его губ к своей шее, то вздрагиваю, и мои пальцы соскальзывают с клавиш, разрушая мелодию, но мне плевать. Сейчас Эмерик играет лучшую партию, нашу личную мелодию, настроенную индивидуально под наше дыхание и под биение наших сердец.

Тем более, его явное возбуждение – крайне отвлекающий фактор. Это ощущение пульсирующей плоти подо мной. Я мечтаю о том, чтобы вытащить его член из этих штанов, сесть на него, скользя по всей длине, и продолжить играть, чувствуя его в себе.

Я раздвигаю свои ноги шире, удобнее устраиваясь у него на коленях, и вновь сбиваюсь с такта.

– Эмерик.

Он играет языком с мочкой моего уха, скользя пальцами между моих ног, дразня мой клитор и аккуратно погружаясь в меня.

– Ты такая влажная для меня.

От этих ласк у меня перехватывает дыхание, и я вовсе прекращаю играть, напрягаясь всем телом. Дьявольски горячие манипуляции его пальцев заставляют меня изогнуть спину и взорваться стонами, срываясь в кипящую бездну похоти.

Я вцепляюсь пальцами в его пижамные штаны, дергая ткань.

– Избавься от них. Я нуждаюсь в этом.

Внезапно мелодия на телефоне тоже обрывается, и лишь дуэт наших стонов заполняет пространство.

Эмерик дерзко пощипывает мой клитор, все глубже погружая меня в болезненное наслаждение. В своих ласках он задействовал обе руки, поглаживая, похлопывая и погружаясь в меня там. Яростные и нежные, требующие и дарующие, какими бы ни были эти ласки – все они свидетельствовали о всецелой поглощенности мной.

Обхватив меня за талию, Эмерик слегка приподнимает меня, освобождаясь от штанов и ногой отшвыривая их в сторону. Я дрожу всем телом, когда он опускает меня на свой член, проталкиваясь внутрь. Твердый и настойчивый, когда он агрессивно наполняет меня, я сразу же ощущаю хватку на моих бедрах, контролирующую мои движения с подавляющей настойчивостью.

Я нахожу опору, хватаясь за мощные предплечья Эмерика, запрокидываю голову ему на плечо, сокращая внутренние мышцы при каждом толчке. Эмерик вгоняет в меня свой твердый, как сталь, член размашистыми движениями, и все мое тело отзывается на этот натиск. Я усиливаю хватку, прижимаюсь к нему и как можно дольше удерживаю в себе. Он мой. Принадлежит мне.

– Как же чертовски туго. – Эмерик делает еще один размашистый толчок. – Как течет по мне, – рычит он, крепче сжимая мои бедра. – Обожаю твою горячую юную п*зду.

Обожаю, когда с его языка срываются грязные словечки.

Он прижимает меня к себе, заключая в кольцо тугих объятий.

– Сыграй песню.

Сейчас? Живьем? Даже если бы я была сейчас полностью сконцентрированной, мне бы далось это не без усилий. Но когда он трахает меня? Очевидное фиаско.

Я слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на него. Он погружает пальцы в мои волосы и притягивает меня к своему плечу. В следующий момент я ощущаю его зубы на своей шее. Чертов укус, который следует за этим, заставляет меня вскрикнуть.

Жгучая боль пронизывает пораженное место, разливаясь по всему телу, подобно току. Готова поклясться, след укуса будет не скрыть.

Я вонзаю ногти в его напряженные предплечья.

– Ты зверь.

Он смеется, снимает меня со своего члена и звучно шлепает по заднице. Взвизгнув от неожиданности, подаюсь вперед и удерживаюсь от падения лишь благодаря пианино передо мной. Мои пальцы вновь растопырены на клавишах.

Этот мужчина всегда знает, как добиться своей цели.

Эмерик снова тянет меня на себя, вторгаясь в меня с такой силой, что из моих глаз брызжут слезы. Но это блаженная, всепоглощающая боль, которая пробуждает разум, волнует душу и заставляет тело изнывать от вожделения.

Но он знает толк в том, как доставить еще больше удовольствия, поэтому начинает серию размеренных толчков, позволяя прочувствовать мне каждое мгновение нашего с ним слияния.

– Играй для меня, Айвори.

Эмерик вновь покусывает мою шею, плечо, вновь скользя рукой к моей груди.

Собравшись, я начинаю с тех фрагментов, которые запомнила, мысленно прокручивая мелодию в голове и позволяя своим пальцам следовать за собой.

Он продолжает покрывать мое тело поцелуями, наши тела по-прежнему слиты в едином порыве, и постепенно все это начинает походить на томный танец. Движение наших бедер синхронны с движениями моих пальцев, вторя мелодии, мы то сбавляем, то набираем темп.

Это идеальная песня нашей любви.

Кончик его языка вновь касается моего уха.

– Нам пора.

Мое тело подчиняется его словам раньше моего разума, я срываюсь на стоны, ощущая невероятный прилив удовольствия. Каждая клеточка сигнализирует мне об этом, пока я, уже по наитию, бью по клавишам.

– Айвори, – мое имя вперемешку с рычанием срывается с его губ, когда он прижимает мои бедра к себе, проникая в меня до упора, давая прочувствовать всю свою силу, наполняя меня, заявляя свои права.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, когда он находится на пике.

У меня перехватывает дыхание, когда я встречаюсь с его глазами. Расширенные зрачки окружены ореолом чарующего голубого огня. Раньше я боялась этого взгляда, не желая верить, что в этих ледяных кристаллах может таиться хоть сколько-то нежности и заботы. Как же я ошибалась. И теперь это то, что я хочу видеть, когда просыпаюсь по утрам, когда собираюсь спать, каждую секунду своей жизни.

Я спрыгиваю с колен, но лишь для того, чтоб развернуться и вновь оседлать их, вновь погружая член в себя. И снова мы сливаемся в поцелуе, потому что нуждаемся в этом. Это наше общее стремление ощущать себя единым целым.