Текст книги "Мрачные ноты (ЛП)"
Автор книги: Пэм Годвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
С выключенным двигателем мне становится душно. Моя рубашка пропитана потом, галстук давно выброшен. Все тело горит, мой член болит из-за нее, и я п*здец как возбужден и взвинчен.
Айвори останавливается у входной двери, достает ключ из сумки и отпирает ее. Тянется, чтобы щелкнуть по выключателю, но не переступает порог до тех пор, пока из дома не выбегает рыжий кот. Когда он прыгает возле ее ног, соприкасаясь своей шерстью о лодыжки девушки, мне вспоминаются ее слова.
«Я не могу позволить себе кроссовки или еду для кошки».
Мои мышцы ноют, побуждая ворваться в ее жизнь и решить все ее проблемы. У меня есть деньги, решимость и желание, чтобы улучшить ее положение. Если я ее учитель, значит, она моя ответственность, чтобы воспитывать и защищать.
Все вышеперечисленное соответствует действительности, пока я не представляю хватку ее влагалища вокруг моего члена.
Айвори подхватывает на руки кошку и прижимает ее к шее, затем заходит с ней внутрь. Дверь закрывается, и занавески прикрывают окно, отгораживая ее от меня. Пора уезжать.
По дороге обратно в Садовый район я твердо намерен сохранить профессионализм по отношению к мисс Уэстбрук. Если мне удастся закончить год, не оказавшись у нее между ног, я мог бы найти приемлемое будущее в Ле Мойн. Конечно, держать ее подальше от себя также означает, что в моем будущем не предвидится тюремной камеры.
Когда вхожу в свой дом, меня приветствуют стопки упакованных коробок, голые стены и полное отсутствие тепла, несмотря на сильную влажность. Я переехал три месяца назад, но это не означает, что я переехал на самом деле. Распаковывание вещей означает принятие этого факта.
Принятие жизни без Джоанн.
Я медленно направляюсь через просторную гостиную, каминную комнату и кухню, минуя каждый угол и арку, украшенную лепниной в глубоких землистых тонах. Может быть, завтра я начну обставлять комнату мебелью и личными вещами. Все, что мне нужно на сегодня – это великолепное произведение искусства, которое находится в зале.
Я пробираюсь туда, двигаясь по направлению своей любимой комнаты – причины, по которой я купил это дорогое место. Первозданная твердая древесина сияет под люстрой, а готический арочный камин в дальнем углу вызывает образы далеких стран и мистических культур. Но центральное место в комнате требует моего полного внимания.
Подойдя к дедушкиному концертному роялю Фациоли, я провожу пальцем по изогнутому предмету. Редкий и чрезвычайно ценный, для создания которого потребовалось три года и превосходные материалы, вплоть до позолоченных петель и винтов. Сердце фортепиано вырезано из тех же красных свежеспиленных елей, которые Страдивари использовал для своих знаменитых скрипок. Но не поэтому я так дорожу этим сексуальным зверем.
Присаживаясь за фортепиано, позволяю своему настроению сыграть мелодию. Глубоко вдохнув, мои пальцы медленно проигрывают нарастающее интро «Toxicity» группы System Of A Down. Я задействую все мышцы тела по мере того, как музыка меняет темп, становясь тяжелее и агрессивнее. Мои пальцы подхватывают ноты, торс раскачивается, голова трясется в едином ритме стаккато. Я полностью захвачен и поглощен акустикой.
Величественное предвидение подталкивает меня к верхней ноте, когда я стучу пальцами по клавишам, борясь с каждой частицей могущественного фортепиано. Меня очаровывает и поглощает его кристальная чистота, когда я снова влюбляюсь в этот инструмент. Я завишу от этого познания. Я посвятил этому всю свою жизнь, и оно необходимо мне сейчас, чтобы прожить остальное время без Джоанн.
Возможно, я достиг вершины своего успеха в музыкальном мире, и мне суждено быть одиноким, озлобленным стариком.
Или, может быть, я еще не нашел свое место, свою роль во всем этом, и, возможно, – как горячо выразилась Айвори – я буду там, когда начнется музыка.
Глава 12
ЭМЕРИК
Всем известно, что запретный плод сладок. Подобная истина сжимает мои яйца, когда после ланча я вхожу в класс, обнаруживая плод моих желаний.
Айвори стоит в одиночестве возле моего рабочего стола, глядя на меня огромными темными глазами. Скрестив руки на груди, приподняв подбородок, излучая осанку, она понятия не имеет, как сильно я хочу усмирить ее, отхлестать и трахнуть.
Черное платье висит на ее крохотной фигурке как покрывало, которое еще больше будоражит мои воспоминания об ее обнаженном теле, наделяя силой наш с ней секрет. Неужели она не думает о вчерашнем, в то время как я запомнил каждый участок ее тела, которое она так старательно прячет? Родинка на ребрах ниже правой груди, нежные веснушки на крепком бедре, татуировка, размещенная на всей спине – все это теперь принадлежит мне. Я жажду взглянуть еще разок, на все тело, всю Айвори.
Непроизвольно она выпрямляется, выталкивая свою широкую грудь, и смотрит на меня так, словно читает мои мысли, считая их ужасными.
Я бы не смог уберечь свое сердце от разочарования в любви – спасибо за это Джоанн, – но должен контролировать собственное тело, которое примитивным способом реагирует на Айвори Вестбрук.
Жара разливается по всему телу, когда я сокращаю пространство между нами. Во рту пересохло, пока ее глаза следят за мной, когда я обхожу стол. В районе живота давит чувство голода, в то время как я наблюдаю за чувственной формой ее губ, выпирающими на шее венами и настороженностью во взгляде.
Скрещиваю руки за спиной, подавляя желание сдернуть душащий галстук вокруг шеи.
– Мисс Вестбрук. – Отрываю пристальный взгляд от ее рта. – Вы сегодня рано.
Она указывает пальцем на учебники, лежащие между нами на столе. – Я обнаружила их в своем шкафчике.
Я смотрю на учебный материал, который купил в школьном книжном магазине этим утром.
– Не за что.
– Значит, это вы. – Прикрывает глаза, делая глубокий вдох, а затем ее взгляд возвращается ко мне. – Я не возьму...
– Возьмете.
– Это? – Она выхватывает из стопки книг упакованный планшет и протягивает мне. – Я не могу это принять.
– Можете. – Отворачиваюсь к доске и начинаю записывать тему следующего урока.
Я слышу звуки приближающихся шагов, когда она останавливается рядом со мной. Я не смотрю на Айвори, но чувствую ее близость как электрический гул. Какофония эмоций излучается от ее учащенных вдохов и скрежета зубов. С тем же успехом она просто может сказать мне, что взволнована.
Вместо этого она произносит:
– Я не нуждаюсь в подачках, мистер Марсо.
Будь проклята ее гордость. Я предпочитаю не вникать в суть обыкновенных вещей, но все становится сложным, когда дело касается этой девушки.
– Вы слишком мечтательны, мисс Вестбрук. Деньги придется мне вернуть. – Я пишу маркером на доске, и фломастер скрипит в тишине.
– Это именно то, чего я опасаюсь.
Она бормочет себе под нос, и я не уверен, что услышал ее правильно.
Я закрываю фломастер колпачком и смотрю на нее свысока.
– Повторите.
– Я... – Ее руки напряженно свисают по сторонам, будто она сдерживает себя. – Как будет выглядеть оплата?
Пульс отбивает в висках, словно в моей голове сработал будильник. Она располагает великолепными формами, которые большинство людей ценили бы больше, чем деньги. Не знаю, в курсе ли она о своей соблазнительной красоте, но ее вопрос не исходит из наивности. Опыт показал ей, чего хотят от нее мужчины, и подобная мысль закипает в моей крови.
– Наличные. Персональный чек. – Мой дерзкий и злой голос разрезает тишину аудитории. – Что-то в этом роде. – Смягчаю свой тон. – О какой оплате говорите вы?
– Ох, я... – Она сильно сглатывает и посматривает в сторону двери. – Я не знаю.
Отдаленный шум голосов просачивается из коридора в кабинет, как напоминание того, что через несколько минут начнется занятие.
– Правду, мисс Вестбрук.
Ее взгляд устремляются в мой пах, затем Айвори резко отводит его в сторону.
Твою мать. Я не стану заставлять ее произносить это вслух. В данный момент, я не готов слышать что-то подобное.
Она догадывается о моем неподобающем к ней интересе, и теперь понимает, что я знаю о том, о чем знает она. Но Айвори явно недооценила то, как я привык действовать. Я бы никогда не склонил женщину к сексу, не говоря уже о студентке. Хотя меня бесит подобный факт настолько, что мои руки дрожат. Мне хочется пристрелить любого за то, с какой легкостью она предположила секс в качестве способа оплаты.
Возможно, у меня паранойя. Может, я и сошел с ума, но, черт возьми, уверен, что она подверглась сексуальному насилию. Он из ее прошлого? Или это происходит сейчас? Кто, бл*дь, смеет причинять ей боль?
Сжимая кулаки на бедрах, я смотрю на нее, пока внутри меня все готово взорваться.
–Другой учитель требовал непристойных услуг?
– Нет!
Мне не становится лучше после незначительного облегчения.
– Тогда кто?
Айвори отступает назад, когда несколько студентов вваливаются в класс, смеясь и не обращая внимания. Разговор придется отложить, но есть кое-что еще, что ждать не может. Я присаживаюсь на место за своим столом, когда она собирает стопку учебников.
Под видом включения ноутбука, я наблюдаю за ней краем глаза и произношу тише, чтобы было слышно только ей:
– Надеюсь, ваш брат не прикасался к вам прошлой ночью.
Едва заметная улыбка образовывает ямочки в уголках рта и ползет по губам.
– Шейн приплелся ночью со сломанным носом, скулил о головной боли, пока не вырубился. Полагаю, это карма, да?
– Да. – Мои губы дергаются в улыбке. – Карма.
Вооружившись книгами, Айвори поворачивается к классу, полному студентов, замирает, затем оборачивается ко мне.
– Благодарю вас. – Ее взгляд сосредоточен на моем галстуке, а подбородок придерживает сверху стопку книг. – Я верну вам деньги, как только смогу.
Согласно кивнув, я поворачиваюсь к доске.
Может быть, я только все усложнил для нее. Как бы она ни старалась заработать деньги, она должна напрячься изо всех сил, чтобы заплатить мне. Но школьные принадлежности – это требование. Кроме того, я не собираюсь принимать от нее компенсацию.
Хотя я знаю, что чувство собственного достоинства возникает, когда ей приходится обеспечивать себя самостоятельно, поэтому она не берет подачки. Следующие три часа я был одержим мыслью о том, как могу выбить из нее эту идею, не переходя границы.
Если мать безработная, как она вернет мне деньги? Ученики музыкальных специальностей не могут работать на обычных работах. У них нет времени ни на что, кроме школы и практики. Черт, студенты должны практиковаться на своих инструментах ежедневно четыре часа в день на протяжении многих лет. Если они не занимаются этим, они отстают, теряют свою конкурентоспособность, а также любую надежду на музыкальную карьеру.
Вопросы об ее финансовом положении засели в моей голове на следующие несколько часов. У такой молодой и красивой девушки, как Айвори, из такого района, как Трем, имеется множество нежелательных способов заработать быстрые деньги. Наркотики и проституция занимают первое место в этом списке, но мне не хочется представлять себе, что она унижает себя таким способом. Это слишком отвратительно.
Когда раздается последний звонок, ученики выходят из класса, за исключением Айвори, которая ставит свои вещи на стол, находящийся возле двери, и смотрит на меня с нетерпением.
– Разве у других студентов нет частных уроков?
– У Себастьяна Рот и Лестера Тьерри есть собственные репетиторы дома.
– Я знаю. – Она морщит лоб. – Но Крис и Сара всегда занимаются здесь.
– Они решили обучаться под руководством миссис Ромеро.
Вчера при встрече с Крисом и Сарой я подкинул им предложение, намекая, что у другого преподавателя фортепиано имеются некоторые свободные места, и ее более мягкий подход будет наилучшим для них. Это правда только отчасти. Миссис Ромеро обучает более младшие классы, и у нее забот полон рот. Но она работает на меня, поэтому я определяю ее график.
Губы Айвори приоткрывается, когда она переваривает новости.
– Означает ли это, что вы будете полностью принадлежать мне с трех до семи вечера каждый день?
Черт меня побери! Мне нравится, как это звучит.
Ее глаза становятся широкими.
– Вот черт, я имела в виду...
– Я понял, и, да, я буду вашим наставником.
Как правило, я предпочитаю подготавливать одного или двух студентов одновременно. Хотя мои намерения относительно Айвори имеют мало общего с развитием ее личности. Когда дело доходит до самобичевания, я стараюсь быть преподавателем, безрассудно пытающимся воздерживаться на протяжении школьного года с чересчур болезненными синими яйцами.
Я закрываю дверь и пробираюсь к углу L-образной комнаты. Прислонившись бедром к роялю «Бёзендорфер», я жду, когда она присоединится ко мне, а затем постукиваю костяшками пальцев по гладкой черной поверхности.
– Четыре часа каждый день.
Огромная усмешка овладевает ее прекрасным ртом.
– Не буду тратить ваше время.
– Нет, не будете. – Я мог бы смотреть на нее двадцать четыре часа в сутки и ощущать себя самым извращенным человеком в мире. Но если не выкину подобные мысли из головы, наше совместное времяпрепровождения закончится еще до того, как начнется. – Вы практиковались прошлой ночью?
– Безусловно.
Айвори полностью расслаблена и никоим образом не проявляет уязвимость. Она говорит правду, что объясняет ее вчерашнее местонахождение.
– Где именно вы практиковались? – Я стараюсь перефразировать вопрос, поскольку она поймет, что я знаю о том, что ее не было дома. – У вас есть пианино?
– Больше нет. – Прядь ее темно-каштановых волос выскальзывает из-за уха и спадает на плечо. Девушка собирает ее у изгиба шеи, скручивая у груди. – Моя мама продала пианино моего отца после его смерти.
Моего отца, а не моего папочки. Я прикусываю щеку с внутренней стороны, скрывая довольство.
– Недалеко от моего дома есть музыкальный магазин. – Глядя на меня, она упирается локтем о пианино, полностью отражая мое положение. – Его владелец разрешает мне тренироваться на «Стейнвэй» до одиннадцати часов каждый вечер.
Это совпадает с тем временем, когда она вернулась домой. Так почему я не могу избавиться от ощущения, что Айвори что-то скрывает?
Потому что она не смотрит на меня. Девушка играет с кончиками своих волос, и где бы она ни витала в облаках, она отвлечена молчанием.
Дотрагиваясь пальцем до ее подбородка, приподнимаю его, чтобы привлечь ее внимание.
– Пришло время окончить наш предыдущий разговор.
Она поджимает губы.
– Кто требовал от вас непристойных услуг?
Айвори поворачивается и присаживается за фортепиано.
– Никакой лжи?
– Я не обучаю лжецов, мисс Вестбрук.
Она согласно кивает головой, но выражение ее лиц мрачное.
– Правда в том, что мне нужна ваша помощь. – Ее пальцы с легкостью пробегаются по клавишам. – Вот с этим. Освоением фортепиано. – Она растягивает их. – Я лучшая пианистка в этой школе, знаете ли.
– Так ли это?
Девушка смотрит на меня сквозь ресницы.
– Возможно, я даже лучше вас.
Желудок ухает вниз, когда она так возбуждающе улыбается.
– Давайте не будем увлекаться.
– Вы правы. – Она изучает свои пальцы на клавишах. – Мне нужно еще многому научиться. Но, благодаря великолепному учителю и его достаточному вниманию, я смогу выйти отсюда в конце года. Из Трема. Вот вся честность, которую я могу дать вам, мистер Марсо. – Она опускает руки на колени и смотрит на меня умоляющими глазами. – Если вы будете уделять слишком много внимания другим аспектам моей жизни, вещам, не связанных с моим талантом, то это повредит моему будущему. И если вы привлечете социальные службы, они отнимут у меня все мои возможности.
Сейчас она признает, что мне вряд ли понравятся факты, которые я найду, когда буду рыться в ее истории. У меня нет намерения привлекать социальные службы, и ей не нужно знать о том, насколько я готов к расследованию, чтобы узнать о ней.
Но предпочитаю услышать ответ сначала от нее.
– Отвечайте на вопрос.
– Пожалуйста, я не могу.
Это все, что мне нужно. Соблазнительный звук ее мольбы одним придыханием – и она владеет каждым нервом моего тела. Я жажду услышать его, когда она будет стоять на коленях, освобождая меня от штанов, направляя к своему рту.
Держи себя в руках, придурок.
Понятно же, что она не скажет, кто использует ее. Но я выясню это.
– Ладно. – Указываю на фортепиано. – Сыграйте для меня.
Айвори поправляет сиденье, выскальзывает из поношенных туфель и кладет стопы на педали. Положив ладони на колени, она интересуется у меня.
– Барокко? Классика? Джаз?
– Удивите меня.
Она успокаивает свое дыхание, пока ее взгляд устремлен на клавиши. Кажется, будто поток спокойствия проходит через нее, когда Айвори расслабляется, а лицо смягчается. Затем, поднимая руки, наклоняя голову над клавишами, будь я проклят, ее пальцы кружат в воздухе. Исполнение концерта, который она выбрала, – чистое безумие, с высокой темповой сложностью и слишком большим количеством нот. «Исламей» Балакирева – одна из самых сложных каденций во всем классическом фортепианном репертуаре, и она исполняет ее как профессионал.
Айвори словно торнадо из ловких движений запястий, ожесточенных пальцев и раскачивающихся бедер. Ее подбородок колышется, голова дергается в такт сильным ударам, а выражение лица полностью сфокусированное. Но мой критический слух не упускает ее промахи. Когда она сильно ударяет по аккордам, ускоряясь слишком быстро, проигрывает все шестнадцать нот, как восьмые триоли.
Вот почему я не играю эту часть. Я освоил ее еще в колледже, но это же чертов кошмар. Трудность и неловкость в расположении пальцев, левая рука прыгает через правую, и последние восемь минут я весь в поту. Кроме того, я не поклонник классической интерпретации, что звучит иронично, поскольку занимаю место в симфоническом оркестре Луизианы.
Несмотря на минимальные ошибки Айвори, она блестяще манипулирует ритмом, следуя установленным правилам наряду со своими художественными убеждениями. В конце каждой музыкальной фразы я выдыхаю вместе с ней и наклоняюсь ближе, когда она ударяет по клавишам, полностью загипнотизированная взлетом и падением своих рук. Айвори вдыхает жизнь в ноты, соединяя их в поперечную и тактовую черту, что делает это лучшим исполнением, которое я когда-либо слышал.
Она заканчивает взмахом рук и тихонько вздыхает. Пот стекает капелькой вдоль линии волос, пока ее руки дрожат на коленях.
Проходит довольно много времени, прежде чем девушка прочищает горло, бросая на меня взгляд.
– Что скажете?
– Вы слишком тяжело тянете ноты. Ваше рубато грубое и быстрое. При исполнении вы допускаете слишком много ошибок.
Она кивает, опуская плечи.
– Это музыкальный инструмент, мисс Вестбрук. Не оружие. Вы создаете музыку, а не стреляете нотами по слушателям.
– Я знаю, – проговаривает она тихо. – Выступление – это искусство, которое я все еще... пытаюсь... – Подбородок Айвори дрожит, а слезы блестят в глазах, когда она отворачивается и шепчет себе под нос: «дерьмо».
Если ей нужен музыкальный инструктор, который только лишь хвалит, чтобы держать баланс между похвалой и критикой, то она не на того напоролась. Да, я мудак, и как сказал ей вчера вечером, я уважаю конструктивную обратную связь. Более того, я не закончил свою оценку.
Подходя к пианино, заставляю ее освободить место, чтобы присесть рядом. Она отскакивает к краю, сиденье едва держит нас двоих. Наши плечи, бедра и ноги соприкасаются неслучайно. Мне хочется, чтобы она прочувствовала каждую точку соприкосновения и доверилась этому чувству. Научилась доверять мне.
– Что я говорил по поводу нытья?
Выпрямляясь в плечах, Айвори смотрит впереди себя, отвечая тоненьким голоском:
– Прошу прощения. Я не знаю, почему... я немного выбита из колеи. Наверное, хотела, чтобы вы...
– Прекращайте болтать.
Она поджимает свои губы.
Я поворачиваюсь к ней лицом, и, находясь в подобном положении, полностью прижимаюсь к ней своим бедром. Исходящий от ее ноги жар просачивается сквозь меня, и, складывая руки на коленях, я едва сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку и не поднять подол платья девушки.
– До колледжа я даже не пытался развивать навык игры «Исламея». И у меня не получалось играть его до конца последнего года обучения в аспирантуре.
Она сверкает на меня огромными, влажными глазами.
Обхватывая хрупкий изгиб подбородка девушки, провожу пальцем, чтобы поймать стекающую слезу.
– Немногим удается сыграть эту пьесу. На самом деле, Балакирев признался, что в его сочинении были пассажи, с которыми даже он не мог справиться.
Она льнет к моей руке, похоже, не подозревая, что таким образом проникает в мои слова.
– Ваша интерпретация необычайно страстная и потрясающая. – Прямо как ты. – Я тронут.
Дыхание Айвори учащается, когда вздымается ее грудь.
– О, господи, серьезно? Я... – Из ее глаз текут слезы, и она отклоняется, чтобы вытереть лицо. – Черт возьми, я не хнычу. Клянусь.
– Почему вы выбрали именно эту пьесу?
– Исламей?
– Да.
Она смотрит на меня с облегченной улыбкой.
– Владелец музыкального магазина, о котором я вам рассказывала, где я тренируюсь… Его зовут Стоджи и...
– Чем вы жертвуете для него в обмен на практику?
Улыбка сразу же опадает, когда девушка понимает, на что я намекаю.
– Ничего! Он самый добрый человек на свете. – Она вздрагивает. – Без обид.
– Нам обоим известно, что я вовсе не добрый человек. Продолжайте.
Она прикусывает губу, вновь улыбаясь, подергивая уголки своих губ.
– Он очень старый и упрямый, и отказывается принимать лекарства. Поэтому Стоджи заключил со мной сделку. Если я выучу «Исламей», он будет принимать свои таблетки без моего занудства. – Она пожимает плечами. – Это заняло у меня все лето. Каждый день.
– Посвящение.
– Мои пальцы до сих пор болят. – На ее лице растягивается улыбка.
– Привыкайте к этому. Пока вы красиво исполняли эту пьесу, она не была идеальной. Для тренировки более правильного нажатия на черные клавиши, мы начнем с этюда Шопена №5 Сочинение 10.
Когда она вытаскивает ноты и погружается в этюд, я не отодвигаюсь и не даю ей пространства. С неохотой позволяю какую-либо свободу действий для Айвори.
Я сидел этим утром рядом с Прескоттом Ривардом на импровизированной сессии с его репетитором по гитаре. Затем несколько раз с другими лучшими музыкантами в Ле-Мойн. Их талант впечатляет, но ни один из них не является столь опытным или музыкально развитым, как Айвори Вестбрук.
Я намерен помогать ей в дальнейшем развитии. Оттачивать ее мастерство и дисциплинировать Айвори, извлекая из этого любую каплю удовольствия. Но я не могу дать ей то, чего она хочет. Мне необходима эта работа, а это значит, что будущего в Леопольде для нее не существует.
Глава 13
АЙВОРИ
― Я собираюсь поступить в Леопольд. ― Прекращаю писать маркером, вдавливая его кончик в доску, когда звук скрипящих ботинок мистера Марсо приближается сзади.
Его тень появляется позади меня, а дыхание колышет мои волосы. Его шепот, как атласная лента, скользящая по моему плечу.
– Меньше разговоров, больше дела.
Этот день всего лишь пятый в школе, а я уже распланировала, какими способами убью его.
Мне хочется испортить его кофе, чтобы начать сегодняшний частный урок с наказания. Хотя я совсем забыла о том, как в первый день прервала его, а мистер Марсо был счастлив напомнить мне об этом, зажав в моей ладони маркер и указав на доску на стене.
Я хочу задушить его этим же отвратительным желто-цветочным галстуком за то, что он заставил меня написать бесконечное количество раз «я не буду тратить время мистера Марсо».
Гневно строчу большими буквами еще одно предложение и говорю:
– Мне семнадцать, а не семь.
Шлепок.
В районе бицепса руки разливается острая обжигающая боль. Я потираю кожу второй рукой.
Хочется вырвать дирижерскую палочку из его пальцев и вонзить ему в горло. Потому что... Где здесь оркестр? Нет ни одного, однако он крутит эту чертову штуку, как Ферекид из Патр (прим. пер.: Ферекид из Патр, известный в Древней Греции как «Задаватель ритма». Согласно историческим источникам, еще в 709 г. до н.э. он управлял группой из восьмисот музыкантов золотым жезлом, поднимая и опуская его и добиваясь, чтобы музыканты «начинали одновременно» и «все могли держаться вместе»), и хлопает ею по моим рукам, как нянька нашкодившего ребенка.
– Мы оба впустую тратим время, ― я мямлю, царапая другое предложение, в котором говорится обратное.
Шлепок.
Жара распространяется по спине прямо над копчиком. Ублюдок, это больно. Но это также терпимая боль. Если бы кто-нибудь поднял надо мной этот предмет ― Лоренцо или Прескотт, например, ― я бы огрызнулась и бросилась с кулаками. Но это мой наставник, и я хочу угодить ему. Пока помышляю о его смерти.
Я хочу вернуть того учителя, которым он был три дня назад. Того, кто так нежно коснулся моего лица и сказал, что выступление тронуло его. Куда делся этот парень?
Возможно, это моя вина. Я всю неделю находилась вне себя от страха. И больше не смогу избегать Прескотта. Его домашнее задание выполнено, а я словно комок нервов и гнева. И, начиная с завтрашнего дня, буду все выходные находиться дома. Два дня с Лоренцо, озлобленным из-за того, что он не мог меня выловить на протяжении всей недели.
– Что я говорил по поводу лишних вопросов? ― Шаги мистера Марсо слышны позади меня, мне становится страшно от его ледяного взгляда.
Если бы я знала его лучше ― а дело в том, что я вовсе его не знаю, ― то подумала бы, что ему это нравится.
– Вы говорили о том, что задавать вопросы учителю ― худшее правило из истории правил.
Я напрягаюсь в ожидании ещё одного шлепка, но ничего не происходит.
Мужчина опирается плечом на неисписанную часть доски, находящуюся рядом со мной, его руки за спиной, а на лице красуется ухмылка.
– Я перефразирую. Не сомневайтесь в моих методах. ― Его пристальный взгляд направлен на доску. ― Сотрите последние пять предложений и пробуйте снова манерой написания семнадцатилетней девчонки.
Я со злостью нажимаю ластиком на доску и начинаю все сначала.
– Я могу писать и говорить одновременно, и я хочу поговорить о Леопольде.
– Вы недостаточно хороши для Леопольда.
Я оборачиваюсь к нему, моё сердце стучит, отдаваясь в ушах.
– Вы сказали, что моя интерпретация «Исламея» была чрезвычайно страстной и ошеломляющей.
Стоя в паре шагах от меня, он наблюдает со скучающим видом и полуприкрытыми глазами.
Устал? Не выспался?
Мистер Марсо пожимает плечами вполсилы.
– Это бессмысленная, сказанная мной болтовня, о которой теперь я сожалею.
Поток ярости врезается в моё тело, заставляя содрогаться от злости. Мои руки сжимаются в кулаки, и прежде чем действие доходит до моего разума, я поднимаю маркер и бросаю его. Прямо ему в лоб.
Он отскакивает от хмурого лица учителя и катится по полу, минуя модные ботинки от Дока Мартенса. Эмерик смотрит на маркер, потрясенный и ужасающе неподвижный, прежде чем отбрасывает через стол дирижерскую палочку и обдает меня холодом своих ледяных глаз.
Вот черт. Нет! Нет! Нет!
Мое лицо горит, когда я спотыкаюсь. Плечо упирается в доску, но я продолжаю двигаться к двери, скользя вдоль стены. Да что со мной? Я никогда не теряю самообладания. Черт возьми, никогда не бросаю маркеры в своих учителей!
Рукой он вытирает лоб и на его пальцах остаётся след. Да, мистер Марсо, жирная черная точка моего стыда размазана по вашему яростно сморщенному лбу.
– Извините. ― Взором устремляюсь на закрытую дверь, мечтая оказаться по другую ее сторону ― направляясь в коридор, и прочь от того, что будет дальше.
Не отрывая от меня взгляда, он приподнимает подбородок и развязывает узел галстука.
Черт. Все плохо.
Когда его руки скользят по шелковой жёлтой ткани, я вспоминаю еще один слух, который слышала сегодня утром ― о развратных способах, что он использует при помощи своих галстуков, ремнях и других аксессуаров. Я не верю сплетням, но взглянув в эти жестокие глаза, погружаюсь в бездну воображения, от которых сводит все внутренности.
Узел расслабленно свисает под воротником, когда мистер Марсо сгибает свой палец.
– Следуйте за мной.
Три сказанные без особого усилия слова способны разрушить мое будущее. Страх пронзает мой желудок. Если он отведет в деканат, меня отчислят? Разве швыряние предметов в учителя является основанием для исключения?
Но он не приближается к выходу. Он шагает глубже в заднюю часть комнаты за угол и долой от посторонних глаз. Я смотрю через маленькое дверное окошко на пустой коридор и дрожу от нерешительности.
Бегство только усугубит ситуацию.
Подталкивая себя вперед, плетусь на шатких ногах через ряды столов. Каждая часть моего тела натянута, мои ноги словно дергают за нить, соединенную с тем, что ждет меня за этим углом. Пока я добираюсь до пианино и нахожу его сидящим боком на одном конце скамейки, мой тоненький пульс бьется изо всех сил.
Он указывает на пространство возле его раздвинутых в стороны ног и щелкает запястьем, будто регулирует положение своих огромных часов.
Рукава белой в тонкую серую полоску рубашки собираются вокруг его локтей. На нем еще один черный с маленькими серыми пуговицами жилет. Переключая внимание с желтого галстука на темную тень его челюсти, ровную линию губ, я проваливаюсь в леденящую ловушку его глаз, в страхе осознавая, что заставляю его ждать.
Спешу вперед и останавливаюсь там, где он указал, неуверенно покачиваясь между раздвинутыми ногами.
Снова этот кривой палец, указывающий подойти ближе и ближе. И, боже, помоги мне, когда я, наконец, оказываюсь в подобающем положении, мои сиськи находятся прямо перед его лицом. Я сутулюсь, пытаясь обуздать их, но, черт возьми, они такие, какие есть, и я ничего не могу с этим поделать.
Тепло покалывает щеки, когда он нагло смотрит на вырез моей рубашки, отчего я чувствую себя отвратительной, дешевой и чертовски сердитой.
Я хватаюсь за вырез, чтобы подтянуть его.
– Перестаньте ерзать и выпрямите спину. ― Мужская рука ловит мое запястье, притягивая меня за руку.
Я делаю, как он велит, даже когда собираюсь взорваться от беспокойства о положении наших тел и его молчании об инциденте с маркером.
– Вы собираетесь доложить обо мне декану?
– Я применяю свои собственные методы наказания. ― Он показывает на свой лоб. ― Исправьте.
– Исправить? ― Я сглатываю огромный ком в горле. ― Вы имеете в виду, стереть это?
Он смотрит на меня так, будто я самая глупая девушка в мире. Да, только такая глупая девушка, как я, ставит себя в такое положение.
Дрожащей рукой прижимаю большой палец к испачканному месту над его бровью. Не знаю, чего я ожидала ― холодную чешую рептилий? Но его кожа гладкая, теплая, как у человека. Когда нажимаю сильнее, моя свободная рука притрагивается к его затылку, а пальцы скользят по мягким черным прядям. Это так... лично, нежно, необычно.
Его лицо парит в сантиметрах подо мной, щеки расслаблены, губы слегка приоткрыты, и густые ресницы опускаются вниз. Он действительно красив, даже если все в нем мужское. От древесного запаха его шампуня и квадратной формы скул до сужающейся талии, и того, как мускулистые ноги растягивают его черные узкие брюки, ― все это напоминает мне, что мое будущее зависит от воли и желаний этого человека.
