Текст книги "Том 16. Фредди Виджен и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава XVII

Сообщники удивленно смотрели друг на друга. Первым заговорил граф.

– Пойду-ка я лягу.

– Почему он убежал? – спросила Терри.

– Глаз промыть, дорогуша, – объяснил Огастес. – А то распухнет, будь здоров. Ловко я его, однако!

– Шорти! – воскликнула дочь – Как ты думаешь, он ранен?

Лорд Шортлендс уклонился от обсуждения этой проблемы. Майк ему нравился, и при нормальных обстоятельствах он бы ему посочувствовал, но сейчас им владела мысль о том, что Огастес, должно быть, выпил не все. Отсюда следовало, что можно хлопнуть стаканчик, а после того, через что прошел бедный граф, это поистине необходимо. Время ли размышлять об увечьях человека, который скорее знакомый, чем близкий друг?

– Спокойной ночи, – сказал он, уходя. Огастес тем временем сокрушался.

– Что ж это я, а? – сетовал он. – Много кому я дал бы в глаз, но не мистеру Кардинелу. Я его очень уважаю.

Терри кинулась на него, как самка леопарда.

– Вы его убить могли!

– Ну уж, дорогуша! – возразил он. – Одно дело – убить, другое – заехать в глаз. А что вы орете, это хорошо. Значит, как говорится, в сердце проснулась любовь.

Негодование исчезло. Чувство юмора у Терри надолго не засыпало.

– Вы так считаете, мистер Ворр?

– А то! Зря силы тратите, как этот, фараон. Помните, жабы у них расплодились, а он и ожесточись? Эй, пить больше нечего!

– Какая жалость!

– Мята, – констатировал Ворр. – Вас и на свете не было, а мой дядя Фред, помнится…

– И я помню, вы рассказывали.

– Вон как? Так о чем мы говорили?

– О жабах.

– Это я так, к слову. А говорили мы об, эт-та, ожесточении сердец. Значит, проснулась любовь. Самое время пойти к мистеру Кардинелу. Обнимете-поцелуете…

– Да?

– А то как же! Он вас, что называется, любит.

– Он вам говорил? Ах, забыла, вы же прочитали письмо.

– Ну! На столе лежало.

– Вы всегда читаете чужие письма?

– Могу, так читаю. Интер-ресно, как люди живут, а уж мистер Кардинел – и подавно. Всем хорош. В Америке сказали бы – туз.

– Вам нравится Америка?

– Да ничего. Хаш с кукурузой ели?

– Нет, не доводилось.

– Будете там, поешьте. И вафли у них – ого!

– Расскажите мне про вафли.

– Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.

– Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.

– А рыба печеная? – проговорил он наконец. – А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?

– Я вижу, вы любите поесть.

– Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!

– Не знала, что Стэнвуд пьет.

– Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет – ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!

– Вы грубоваты, мистер Ворр.

– Для вашего блага, дорогуша.

– А! Ну, тогда простите.

– Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.

– Вроде бы да.

– Веселый такой.

– Да, веселый.

– Играет на укулеле.

– Просто идеал.

– И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый – и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. – Огастес утер слезу. – Она тоже собачек любила. Ладно, так вы к нему пойдите и, эт-та, скажите: «Да».

– Не стоит, мистер Ворр.

– Вы что ж, за него не выйдете?

– Не выйду.

– Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!

– Майк! – вскрикнула Терри.

Огастес глядел на дело своих рук – один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.

– От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.

– Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?

– Собирался лечь, – отвечала Терри. – А почему вы убежали?

– Услышал голос вашей сестры.

– О, Господи!

– Не беспокойтесь. Я все уладил.

– Как?

– Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.

– Что вы ей сказали?

– Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?

– Да.

– Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, – говорю, – и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.

– Шорти жалко.

– Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.

– Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…

– Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.

– Не очень пылко.

– Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.

– Надеюсь, это его поддержит при беседе с Аделой. А что будем делать с глазом? Его надо промыть.

– Мяса сырого положите, – твердо сказал Огастес. – Пойдите в кладовую, возьмите хороший кусочек. Сразу легче станет.

– Я думаю, вы правы.

– А то! Мясо – его ничем не пробьешь.

– Жестокие забавы старины, – заметил Майк. – «Пробивать мясо». Сколько со мной хлопот!

– Ничего, – ответила Терри и ушла делать доброе дело. Огастес осмотрел глаз и вынес приговор эксперта:

– Фонарь, дорогуша.

– Да, Огастес. А как распух! Вроде свинки.

– И не ко времени. Эти, особы, что они любят? Красоту. Так-то, дорогуша. Пожалеть – пожалеют, а уж любить – не обессудьте. Вот ваша сейчас…

– Я бы сказал «леди Тереза».

– Ладно, леди. Что бишь я? А, помню! Я, значит, ей говорю чтобы она, эт-та… Ух ты, прям черный! Помню, один со-ци-а-лист тоже мне в глаз заехал, за консервированные взгляды. Так где мы были?

– Не знаю.

– А я знаю. Значит, сказал я вашей…

– Огастес!

– Ничего девица, хо-хо! Как говорится, пупсик.

Майк вздохнул. Ему хотелось обойтись без методов Стэнвуда, но становилось ясно, что других в данном случае нету.

– Вы не заняты? – спросил он.

– Вроде нет. А что?

– Не могли бы вы повернуться ко мне спиной?

– Зачем это?

– Не важно. Сделайте одолжение, повернитесь – и наклонитесь.

– Вот так?

– Именно. Р-раз! – и Майк ударил в зад добровольную жертву с силой, которой позавидовал бы Стэнвуд.

– Ой! – заорал Огастес и что-нибудь прибавил бы, если бы в это мгновение не появилась Терри с миской теплой воды и мясом на тарелке.

– Прошу, – сказала она. – Какой вы суровый, мистер Ворр!

Тот не ответил. Поправив роговые очки, он бросил на Майка долгий, скорбный, укоризненный взгляд и удалился.

– Что это с ним? – спросила Терри.

– Пришлось ему врезать.

– Врезать?

– Да.

– Почему?

– Он непочтительно отзывался о даме.

– Быть не может!

– Еще как может! Назвал вас пупсиком.

– А это не так?

– Не в этом дело. Если мы допустим, чтобы медвежатники непочтительно отзывались об ангелах, нас ждет печальная участь Вавилона и Рима. Где иерархия, где порядок? Нет, вы подумайте, «пупсик»!

– Пригнитесь немного, – сказала Терри, отерев ему глаз губкой. – Я думаю, вы еще пожалеете.

– О чем мне жалеть, если вы не будете лить мне воду за шиворот?

– О том, что вы его ударили. Он – ваш верный защитник. Перед тем как вы пришли, он уговаривал меня за вас выйти.

– Что!

– Вот, пожалели.

– Да уж, совесть не молчит. Как мне искупить вину?

– Лучше послушайте. Он удивлялся, что такой человек нашел в какой-то пигалице.

– Однако! С утра попрошу прощения. Удивительно…

– Не дергайтесь. Вода потечет за шиворот.

– Мне это нравится. Так вот, удивительно, что все как один за меня хлопочут. Сперва Шорти, теперь Огастес. Почему бы вам не прислушаться к гласу народа?

– А теперь мясо. Так. Привяжу вашим платком. Майк сентиментально вздохнул.

– Думал ли я в одинокие дни, что здесь, у вас в доме, вы будете привязывать к моему глазу сырой бифштекс!

– Вы были одиноки?

– Еще как!

– Странно.

– Что тут странного?

– Стэнвуд говорит, на вас вечно висели дюжины девушек.

– Он так говорит?!

– Да. Увидит вас, и думает, как в старой песенке: «Ну, что это творится? Еще одна девица…»

Майк не в первый раз подумал, что Стэнвуду самое место в хорошей психушке.

– Разве это неправда? – продолжала Терри.

Трудно ответить с достоинством, если у тебя бифштекс на лице, но Майк сделал, что мог.

– Иногда я общался с особами женского пола. Там это принято. И что же?

– О, ничего! Просто сказала.

– Голливуд – не монастырь.

– Я слышала.

– Там есть женщины, мало того, они на вас виснут. Приходится быть вежливым.

– Ну, вот. Я думаю, держаться будет. Хотела бы я, чтобы вы посмотрелись в зеркало.

– А что, очень страшный?

– Страшнее некуда. Вроде гангстера после драки.

– Что ж, самое время возобновить мои старания. Если помните, вы сетовали на мою… э-э… красоту. Пожалуйста, она пропала.

– Я думаю, только на время. Если мясо не упадет, завтра будете, как раньше. Ну, я пошла.

– Нет, что за глупости! Вы не уйдете, пока не образумитесь.

– В каком смысле?

– Сами знаете, в каком. Итак, вы за меня выйдете?

– Нет.

– Почему?

– Я же вам сказала.

– А я ответил, что это бред. Девушки не отвергают мужчин за то, что у тех правильный профиль.

– Кто как. Я – отвергаю.

– Вы же знаете, что я вас люблю!

– Знаю? Не уверена.

– Зато я уверен. Кроме вас мне никто не нужен.

– А Стэнвуд…

– К черту Стэнвуда! Его давно пора отдубасить.

– Да? Тогда он вас отдубасит так, что вы себя не узнаете.

– Верно. И почему бессовестные люди обычно бывают такими глыбами? Праведным остается терпеть.

– Расскажите мне про этих девушек.

– Что тут рассказывать? Ну, танцевали.

– Ага!

– При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?

– Что такое «Трокадеро»?

– Одно местечко в Голливуде.

– Там вы держите свой гарем?

– Опять! Какой гарем? Это – просто знакомые. Плюньте на них.

– Не могу. Понимаете…

– Нет.

– Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.

– Господи! Когда же?

– Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.

Майк закричал от ужаса:

– Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.

– Но вы не можете отрицать, что он красив.

– В самом мерзком, слащавом, приторном духе.

– Мне он казался Аполлоном.

– Стыдитесь!

– Я и стыжусь.

– Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы – и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?

– Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.

– Кем-кем?

– Так называет это Шорти.

– Где он берет такие словечки?

– Если хотите – ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?

– Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?

– Так, чутье.

– Оно вас обманывает.

– Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.

– Я вас никогда не оставлю!

– Кто его знает…

– Ну, попытайтесь хотя бы.

– Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня очень серьезен.

– И для меня.

– Неужели?

– Почему вы мне не верите?

– Ну, вы вечно шутите, и…

Майк стал бить себя в грудь, как Гость на свадьбе.[23]23
  …Гость на свадьбе (Брачный гость) – персонаж поэмы СТ. Колриджа (1772–1834) «Сказание о Старом Мореходе» (1798).


[Закрыть]

– Так я и знал! Так и знал! Так и чувствовал! Значит, дело в том, что я – клоун. Сколько раз я себе говорил: «Брось, не паясничай, смени пластинку» – но не могу. Надо же как-то прикрывать свою робость.

– Робость?!

– А то что же? Все влюбленные робеют. Я вас люблю всерьез. Я вас люблю с самой первой встречи. Ну, поверьте мне, Терри! Я же умру без вас!

– Если бы вы так говорили…

– Но еще не поздно? Терри, не поздно? Больше мне случая не представится.

– Почему?

– Мне надо ехать.

– Куда?

– Туда, в Голливуд.

– Ой! – тихо выдохнула Терри.

– Да, на той неделе. Меня ждала телеграмма. Старший партнер заболел. Так что это – мой последний шанс. Через шесть тысяч миль не объяснишься.

– Ой! – повторила Терри.

Советы опытного Ворра припомнились Майку. Как он сказал, «обнимете-поцелуете»? Конечно, напился дальше некуда, но эти слова достойны внимания. У некоторых cr’eme de menthe обостряет разум.

Тем самым, Майк обнял Терри и поцеловал. Совет сработал на славу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава XVIII

Стэнвуд Кобболд присел в постели и зажег свет. Он посмотрел на часы. Было самое начало третьего.

Футбол приучил его к послушанию, и когда Майк велел ему лечь, он лег. Конечно, он жалел, что отстранен от дела, но понимал, что так лучше. Действительно, того и гляди, он бы испортил всю игру. Оглядываясь назад, он видел, что всю свою жизнь портил игру где только мог, значит – испортил бы и эту.

Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки, исключительное зрелище.

Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания – на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.

Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.

– Эй! – произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.

– Стэнвуд! – сурово сказала она. – Почему вы кричите?

– Я шепчу, – возразил огорченный гость.

– Шепчите тише. Садитесь сюда, на тахту, и говорите мне на ухо.

Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.

– Все в порядке? – хрипло выговорил он.

– О, да! – отвечала Терри, сияя.

Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей – приятно.

– Очень хорошо. Значит, она у вас?

– Кто именно?

– Да эта марка.

– А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.

Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.

– Зачем он их бросил?

– Обиделся. Майк с ним грубо говорил.

– Вон как! Напился, я думаю.

– Да, напился.

– Жаль, я его не видел.

– Жаль. Исключительное зрелище.

Стэнвуд испытал много чувств – сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе (см. выше); а главное – растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?

– Помнится, вы говорили, что все в порядке, – намекнул он.

– Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?

– Еще бы! – воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.

– Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.

– Да? А я думал…

– И я думала. Но изменила мнение.

– Рад за вас.

– Рады?

– Конечно.

Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.

– Это приятно, – объяснил он наконец. – Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.

– Я не совсем поняла.

– Когда человек так красив, как-то страшновато.

– Почему?

– Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.

Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.

– Какая глупость! – сказала она чужим, незнакомым голосом.

Но Стэнвуд продолжал, как ни в чем не бывало:

– Началось все на этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?

– Ничего.

– Вы хотели что-то сказать?

– Нет-нет.

– Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…

– Близко?

– Ну да. И когда она мне сказала вот это…

– Что именно?

– Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня нет денег. Понимаете, она выходила замуж за бедных, и ничего не получалось. А сейчас, когда я лег, мне подумалось, что она крутит.

– Крутит?

– Финтит, – пояснил Стэнвуд. – Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.

Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она – нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Эй! – заволновался Стэнвуд. – Что это вы?

Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:

– Мистер Росситер!

В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.

Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.

У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.

Тем самым, он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона[24]24
  …Гладстон Уильям Юарт (1809–1898) – глава либеральной партии, несколько раз был премьер-министром.


[Закрыть] вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:

– Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.

– Вот как? – откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. – Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.

Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер – самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.

Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.

Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.

Очки!

Посмотрев на Стэнвуда огненным взглядом, она спросила:

– Где ваши очки?

– Простите?

– Вы очки носите?

– Н-нет.

– Тогда КТО ВЫ?

– Стэнвуд Кобболд, – честно ответил Стэнвуд. Майк не ошибся в своих предсказаниях.

Леди Адела ахнула. Чего-чего, но этого она не ждала.

– Стэнвуд Кобболд?

– Да.

Как обычно бывает в запутанных случаях, леди Адела проверила его слова.

– Это правда, Терри?

– Правда.

– Кто же тот, другой?

– Друг Стэнвуда. Его фамилия Кардинел.

Леди Адела стала пунцовой. Ни одну хозяйку не обрадует такая весть, а ее – меньше прочих.

– Зачем же он назвался Кобболдом? – опять обратилась она к ночному гостю.

Стэнвуд откашлялся, развязал пояс халата и завязал заново. Кроме того, он почесал подбородок и коснулся рукой затылка.

– Понимаете… – начал он.

Терри догадалась, что сейчас он расскажет историю графа и кухарки, и побыстрее вмешалась в беседу:

– Стэнвуд не мог покинуть Лондон, у него дела… Благодарный за помощь, он это подтвердил, – …и мистер Кардинел предложил его заменить.

– Вот-вот!..

– …Они поспорили, что никто не догадается…

Терри замолчала. Несмотря на поддержку, ей казалось, что объяснения неубедительны.

– Ну, такая шутка, – неуклюже прибавила она.

Дочери графов не фыркают, но леди Адела издала очень похожий звук.

– Шутка?

– А потом Стэнвуд все-таки смог приехать…

Терри снова помолчала.

– …и приехал.

Как ни странно, сестра вроде бы смягчилась, словно возобладало ее лучшее «я». La chatelaine[25]25
  Хозяйка замка (франц.).


[Закрыть] одарила гостя улыбкой.

– О, понимаю! – лукаво заметила она, несказанно удивив Терри, которая никогда не видела ее лукавой. – Вы не могли выдержать разлуки. Я угадала?

Стэнвуд с трудом проговорил:

– Д-да.

– И Спинк предложил, чтобы вы представились Росситером?

– Д-д-да…

– Сегодня же с ним поговорю, – сказала леди Адела, подходя ближе к прежней манере. – На вас я тоже сержусь, мистер Кобболд.

– Э-э…

– Но не очень. А теперь – идите к себе.

– Э-э-э…

– Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.

– Ну, знаешь!

Терри молчала.

– Странная ты, все-таки. Но я не сержусь. Я рада.

Леди Адела обняла младшую сестру и нежно ее поцеловала.

– Дезборо говорит, – пояснила она, – что у его отца миллионы.