Текст книги "Том 16. Фредди Виджен и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Я свяжусь с доктором Спелвином.

– Не мучайте меня, Гаскойн!

– Он настоятельно запретил вашей милости шампанское.

– Ха!

– Стоит ли напоминать, что от него ваша милость идет пятнами?

Уивелском сердито залаял.

– Сколько можно! – воскликнул он. – Я слышать не хочу о шампанском.

– Прекрасно, милорд. Вот ваш кофе, милорд. Сухой тост У локтя вашей милости.

Они помолчали. Судя по звукам, граф пил кофе. Гипотезу подкрепило то, что заговорил он более твердым голосом:

– Что вы на меня вылупились? Ну, перепил немного. Только трус бежит удовольствий.

– В вашем возрасте, милорд, перепивать опасно.

– Что значит «в вашем возрасте»? Человеку столько лет, сколько он чувствует.

– Прекрасно, милорд.

– Знаете, в чем вы не правы? Вам кажется, что у меня похмелье. Ничего подобного. Я свеж, как огурчик. Посмотрите на мою руку. Каково? Скала!

На пол мягко упала салфетка.

– Вы ослабели, милорд.

– Кто, я?! Я уронил ее нарочно, чтобы показать, как легко я ее подниму. Вот, глядите.

Однако он ее не поднял. Да, он наклонился, тронул ее пальцем и увидел глаза Стиффи. Нависло тягостное молчание. Потом его лицо исчезло и послышался крик:

– Гаскойн!

– Да, милорд?

– Под столом призрак.

– Прекрасно, милорд.

– То есть как, «прекрасно»? Прекрасно! Ха-ха! Сделайте что-нибудь!

– Простите, милорд, но я не совсем понимаю, что делать.

– Скажите: «Брысь!».

– Помилуйте, милорд! Граф явно рассердился.

– Сказано, тут кишат призраки!

– Да, милорд?

– Вы что, не видите?

– Нет, милорд.

– Посмотрите сами. Он меня преследует все утро. Поднимите скатерть, он там.

– Хорошо, милорд, подниму. Но крайне сомнительно, что я увижу призрака, о котором говорит ваша милость.

Тем не менее он его увидел. Стиффи, при всей своей глупости, способен действовать быстро, а потому прижал к губам палец. Другой рукой он протянул пять фунтов.

Дворецкий взял их и выпрямился.

– Ну что? – спросил граф.

– Там не очень светло, милорд. Посмотрю еще раз.

Стиффи повторил трюк.

– Нет, милорд. Под столом пусто.

– Ни одного призрака?

– Ни единого, милорд.

Старый Уивелском глухо взвыл и, судя по звукам, отодвинул кресло.

– Пойду прогуляюсь, Гаскойн.

– Прекрасно, милорд.

– Вы точно ничего не видели?

– Точно, милорд.

– Там нет покойного Адольфуса?

– Нету, милорд.

Дверь закрылась, и Стиффи вылез из-под стола.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе утро, сэр.

– Удивил я вас, а?

– Я испытал некоторую растерянность. Мне казалось, сэр, что вы – в Соединенных Штатах.

– Долго рассказывать, но суть в том, что мне надо видеть леди Джеральдину. Она у себя?

– Точно не знаю, сэр, но смею предположить, что миледи еще не спустилась. Сообщить ей о вашем присутствии?

– Нет, спасибо. Сам справлюсь.

Стиффи побежал наверх и вскоре сидел на ее постели, глядя ей в глаза и лаская маленькую ручку. Разговора он мне не пересказывал, но я полагаю, что для начала он быстро объяснил, почему он здесь, а потом они говорили то, что говорят влюбленные после долгой разлуки. Во всяком случае, они не заметили, что дверная ручка повернулась. Стиффи быстро пришел в себя и юркнул в ближайший шкаф. Правда, он встретился взглядом с лордом Уивелскомом и тут же погрузился в летние платья.

Граф несколько задыхался.

– Джеральдина, – сказал он, – меня преследуют духи.

– Вот как?

– Именно так. Когда я вышел к завтраку, под столом сидел призрак этого… замечательного юноши. Он глядел на меня с той идиот… прости, честной улыбкой, которую я хорошо помню.

– Что же ты сделал?

– Попросил Гаскойна взглянуть под стол. Он взглянул, но призрака не увидел.

– Да?

– Да. Вероятно, не увидишь и ты. Но, клянусь тебе именем Вустерширских Уивелскомов, когда я входил, он юркнул в шкаф.

– Какая чепуха!

– Нет, не чепуха.

– В этот шкаф?

– В этот самый.

– Пойду взгляну.

– Осторожней! Он может укусить. Джеральдина приоткрыла дверцу и заглянула внутрь.

– Там ничего нет, – сказала она. Граф снова тихо застонал.

– Я знал, что ты его не увидишь. Он мучает меня. Хорошенькое дело, бегать по усадьбе от какого-то призрака! Пропал мой покой!

Джеральдина положила руку на трепещущее плечо.

– Ну, папа, не огорчайся! Я знаю, что случилось. Это – предупреждение.

– Предупреждение?

– Да. Я о таких вещах читала. Иногда призрак… скажем, А. Или Б.?

– Как тебе удобней.

– Призрак А. или Б. появляется не после, а до смерти, чтобы поразить, скажем так, В. Скажем?

– Да, пожалуйста.

– Понимаешь, он посылает издалека свой облик. Граф поднял голову, которую было охватил руками.

– Ты думаешь, этот кре… прекрасный юноша, в котором я видел сына, еще жив?

– Видимо, да.

– Что же с ним делать? Джеральдина помолчала.

– По-моему, лучше всего послать ему телеграмму, чтобы он немедленно возвращался, поскольку ты согласен на наш брак.

– Лучше всего?

– Да.

– А если сделать немножко хуже?

– Другого выхода нет.

– Значит, или он ходит за мной всю жизнь, или становится моим зятем?

– Вот именно.

Лорд снова посмотрел на шкаф и произнес с немного излишней сердечностью:

– Очень хорошо! Прекрасно! Дивно! В жизни не был так счастлив.

– Вот (заключил Трутень) правда о том, как поженились Стиффи и Джеральдина. Потому мы и были у св. Георгия, на Ганновер-сквер. Теперь вы поймете, почему я считаю, что в этом мире нужны не добродетель, не мудрость, не знатность, а только удача. Иначе и я бы преуспел. Вера в удачу побудила Мартышку биться об заклад с Пуффи. Я уважаю его за это и радуюсь, что он выиграл.

NOBLESSE OBLIGE[77]77
  Noblesse oblige – «положение обязывает». Обычно кажется, что это выражение существовало всегда. Однако восходит оно к «Максимам и размышлениям» герцога де Леви (1764–1830).


[Закрыть]

Непорочное чело вошедшего в курилку Трутня прорезала морщина. Он задумчиво зашел в угол и обратился к собравшимся там членам клуба.

– Вы часом не знаете, – осведомился он, – что такое с Фредди? Может, он свихнулся?

Другой Трутень спросил, почему он так думает.

– Ну, сидит в баре, пьет коктейль «Вздох ящерки».

– Не вижу ничего странного.

– Да-да, но он сам странный. Понимаешь, в нашей старой школе собирают деньги на новый корт. Я ему сказал, а он ответил, что ему плевать на старые школы, жизни от них нет.

– М-да… – согласился второй Трутень. – Что-то не то.

– Потом он мерзко засмеялся и прибавил, что, если кому интересно, он собирается вступить в Иностранный легион, это пристанище прбклятых, где можно умереть, а умерев – забыть.

– Кто, Виджен? – удивился Трутень-2. – Ну, знаешь! Трутень-3 покачал головой.

– Ни в какой легион он не пойдет, там не дают утром чая. А вообще-то понять его можно. Жизнь его сломала трагедия. Он потерял любимую девушку.

– Мог бы и привыкнуть.

– Это верно. Но он, к тому же, лишился последней десятки, а его дядя, лорд Блистер, уменьшил вдвое дотацию.

– А!.. – сказал непонятливый Трутень.

– Случилось это в Каннах. Старого Блистера загнали туда врачи, и он предложил Фредди с ним поехать. Неплохо, а? Место – лучше некуда, юг Франции, лето, все оплачивает дядя. Однако я посоветовал воздержаться. Я сказал, что за шесть недель на чужеземном курорте можно наделать глупостей и рассердить старика. Фредди приятно покраснел и объяснил, что все понимает, но поехать должен, ибо там она.

– Кто именно?

– Забыл. Кажется, Друзилла. Мы с ней не знакомы. Судя по описанию, помесь Талулы Банкхед[78]78
  Талула Банкхед (1902–1968) – американская киноактриса.


[Закрыть] и женщины-полицейского. Другими словами, вид – красивый, но внутри – всякие идеи, скажем, прогресс. Насколько я понял, она происходит от целой вереницы епископов и архидьяконов, а потому не терпит азартных игр, куренья и коктейлей. Фредди ей тем и понравился, что он не играет, не курит и не пьет.

– Кто, Фредди?!

– Он ей так сказал. Что ж, не глупо. На ранних стадиях нужно умягчать девицу, иначе пропадешь.

– Это верно, – согласился Трутень.

Так обстояло дело, когда Ф. приехал в Канны. На четвертый или пятый день, гуляя по Croisette,[79]79
  Набережная в Каннах (франц.).


[Закрыть] он был беспримерно счастлив. Солнце сияло, море синело, девица обещала выпить с ним чаю в казино и, вдобавок, он знал, что выглядит прекрасно. Он вообще франт, но тут превзошел себя. Идеальные брюки, чистейшая рубашка, дивно-сиреневый пиджак являли неповторимую картину. К ней он добавил галстук, украденный вчера у дяди, – золото, сероватая сирень и алая полоска. Для других это слишком, но его превращало в молодого бога.

Если я скажу вам, что минут через десять к нему подошел француз и предложил 500 франков за роль судьи на конкурсе младенцев, вы поймете, как он был хорош. Хитрые галлы не тратятся на нищих.

Должно быть, вы подумали, что Фредди так и кинулся, поскольку старый скупердяй держит его в строгости. Однако, по случайности, он телеграфировал другу в Лондон и ждал искомой десятки с дневной почтой. Тем самым, он не нуждался в золоте, которое сулил француз, но был польщен и пообещал хотя бы украсить конкурс своим присутствием. Расстались они весьма сердечно.

Почти сразу вслед за этим к нему приблизился тип в потрепанном готовом костюме.

Часы сообщали, что почта прибудет с минуты на минуту, и Фредди держался поближе к «Карлтону» (где, заметим, жили и он с дядей, и девица). Прохаживаясь перед входом, он услышал тот радостный голос, которым старый друг приветствует старого друга:

– О! Привет!

Обернувшись, он увидел упомянутого типа. Тот был тощий и длинный.

– Вот это да! – продолжал тип.

Фредди воззрился на него. Если верить памяти, он его в жизни не видел.

– Привет, – отвечал он, чтобы затянуть время.

– Чудеса! – не унялся тип. – Кого я вижу!

– Э, – сказал Фредди.

– Давненько мы не встречались.

– Да уж, – согласился Фредди, чувствуя, что на лбу выступают капельки пота. Очень глупо встретить знакомого и не знать, кто это.

– Наших не видишь? – поинтересовался тип.

– Да так… скорее нет…

– Все куда-то делись.

– Вот именно.

– Недавно я встретил Смита.

– Да?

– То есть, Т. Т. Смита.

– О, Т. Т.!

– Да. Не Дж. Б. Я слышал, Дж. Б. – в Малайзии. А Т. Т. – в каком-то агентстве. Процветает.

– Это хорошо.

– Ты и сам не бедствуешь, а?

– О, конечно!

– Не удивляюсь. Я еще в школе знал, что ты далеко пойдешь.

Фредди вцепился в слово «школа», как в спасательный круг. Поле заметно уменьшилось, теперь мозги заработают. Он снова взглянул на типа и снова приуныл. Ну, в жизни не видел! Положение усложнилось, ведь тип вот-вот окажется ближайшим из друзей, которому надо бы упасть на шею, предаваясь воспоминаниям о том, как старина Носач принес в часовню белого кролика.

– Да, – продолжал тип, – еще в те годы было ясно, что ты не пропадешь. Как я тобой восхищался! Ты был моим кумиром.

Фредди очень удивился. Он и не подозревал, что был чьим-то кумиром. Да, конечно, в последнем классе его приняли в крикетную команду, но все равно поклоняться ему было не за что.

– Кумиром, – повторил тип. – Можно сказать, божеством.

– Да? – Фредди покраснел. – Подумать только… Сигарету?

– Спасибо. Вообще-то лучше бы тыщу, а то я совсем пропаду. Не все процветают. Ты вот идешь вверх, а кое-кто – и вниз. Да, без тыщи мне крышка.

Фредди говорил мне, что был буквально сражен. Казалось бы, опытный человек, а не догадался, что у него попросят денег. Сперва он хотел что-нибудь проурчать и поскорее исчезнуть, но благородные чувства взяли верх. Можно ли бросать в беде школьного друга, да еще такого, который тебе поклонялся? Нет, нельзя. Там училось шестьсот сорок семь персон. Отвергнет ли он единственного, который считал его кумиром? Исключено. Да, тысяча франков – это сумма, но раздобыть ее придется. Noblesse oblige.

И тут он вспомнил, что, должно быть, уже пришел перевод. От волнения он о нем забыл.

– Господи! – воскликнул Фредди. – Хорошо, подожди. Давай встретимся в казино, часа через два.

– Спасибо, – пролепетал тип. – Спасибо!

– Не за что, – сказал Фредди.

Со смешанными чувствами вошел он в отель. С одной стороны, есть высокая скорбь в мысли о том, что лишишься последней десятки, предназначенной совсем не для этого. С другой стороны, есть тихая радость в том, чтобы не чувствовать себя эгоистом. К тому же, в глубине сознания маячил тип, говоривший: «О, если бы мы все были такими, как Фредди!» Духовный восторг, думал он, десятки стоит.

Однако ему хотелось, чтобы тип удовольствовался пятеркой. Именно столько он, Фредди, был несколько месяцев должен лондонскому букмекеру, который, судя по недавнему письму, уже терял терпение. До описанных выше событий Ф. собирался умаслить его хотя бы частью долга. Теперь об этом нет и речи. Всю сумму, как есть, надо отдать другу детства, чье имя он не мог припомнить.

Брент? Джернингем? Фосуэй?

Нет, не то.

Бустер? Гоггз? Бутл? Финсбери?

Нет-нет.

Оставив попытки, он подошел к портье. Конверт был тут, а в нем – чек. Превосходный клерк тут же его обналичил, и Фредди брал деньги, когда кто-то вскрикнул: «А!»

Казалось бы, что в этом звуке страшного? Однако Фредди испугался. Он узнал голос. То был никто иной, как букмекер, которому он задолжал пятерку. То-то и плохо летом в Каннах, там очень смешанное общество. Можно встретить Ф. Виджена, кумира школьных друзей, а можно – таких субъектов. Словом, кого угодно, от верхов до низов.

Обернувшись и встретив беспощадный взгляд, Фредди утратил надежду. Но сделал, что мог.

– Привет, мистер Макинтош! – сказал он. – А вот и вы! Так-так-так. Ха-ха.

– Да, – ответил букмекер. – Вот и я.

– Никак не думал вас тут встретить.

– Но встретили, – заверил букмекер.

– Отдохнуть решили? Погреться на солнышке, забыть о делах?

– Не совсем, – букмекер вынул черную книжечку. – Посмотрим-посмотрим… Мистер Виджен… А, вот! Пять фунтов. Поставили на Мармелада, он пришел третьим. Мог и выиграть, но… Такова жизнь. Думаю, это будет четыреста пятьдесят франков с небольшим, но округлим, давайте просто четыреста пятьдесят. Мы люди свои, в конце концов!

– Простите, – сказал Фредди. – Может, как-нибудь в другой раз? Сейчас не могу, нет денег.

– Нету?

– То есть они мне нужны для одного бедного человека.

– Мне тоже.

Словом, Фредди сдался. Взывать к лучшим чувствам он не мог, у букмекера их не было; и протянул ему требуемую сумму.

– Хорошо-хорошо! – сказал он. – Вот, пожалуйста. С моим проклятием.

– Прекрасно, – заметил букмекер.

Фредди остался при пятистах пятидесяти франках, а нужна была тысяча.

Я бы его не осудил, если бы он плюнул на школьного друга. Пятьдесят франков – чай с девицей, пятьсот остается на курортные развлечения. Недурно.

Но он преодолел искушение. Старый поклонник… (как же его? Маттлбери? Джакс? Фергюсон? Брейтуэйт?) просит тыщу и тыщу получит.

Где же достать еще пятьсот? Вот в чем вопрос.

Занять у дяди? О, нет! И тут его осенило. Именно столько предлагал ему хитрый француз, если он возьмется судить этих младенцев.

К младенцам он относился своеобразно. Общаться с ними, думал он, можно только в тех случаях, когда рядом есть мать или нянька на всякий пожарный случай. Тогда, если ты с младенцем в родстве, неплохо протянуть ему часы, пусть послушает тиканье. Да, неплохо; но любить этих тварей – помилуйте! Как-то с ними муторно. Взгляд холодный, слюну пускают изо рта… Посмотришь и задумаешься, впрямь ли человек – венец природы?

Теперь вы поймете, что и за пятьсот франков ему было трудно оказаться лицом к лицу с целой оравой. К его чести скажем, что, после короткой борьбы, он стиснул зубы, сжал кулаки и твердо зашагал к пристани, сокрушаясь о том, что судят не прекрасных купальщиц.

Конечно, за это время судью могли найти. Но нет. Француз встретил Фредди как родного и повел его в павильон, где собрались исключительно грозные матери и необычайно гнусные младенцы. Он произнес по-французски небольшую речь, матери похлопали, дети заорали, а потом стал обходить ряды вместе с судьей. Матери сурово смотрели на них, как бы предупреждая, что если приз посмеют дать другому, будет плохо. Фредди говорил, что это очень утомляло, и я его понимаю.

Однако он держался. Судьей он был впервые, но инстинкт подсказал ему метод опытных судей – презрев младенцев, смотреть на матерей. Этой – столько-то очков за свирепость, той – за склонность к ножам и кинжалам, и т. д., и т. п. Спросите младших священников, как они действуют на этих конкурсах, и каждый скажет, что следует такому методу.

Приза было три, и с первым все стало ясно сразу. Он сам собой достался матери в тяжелом весе, с густыми бровями, которая выглядела так, словно только что вязала у подножия гильотины. Увидев брови, говорил мне Ф., он просто услышал стук голов, падающих в корзинку. Словом, с первой премией сомнений не было.

О второй и третьей пришлось подумать, но все же он вручил их страшным особам, у которых явно было в чулке что-то подозрительное. Выполнив свой долг, он повернулся к галлу, не обращая внимания на ропот побежденных.

Галл не очень хорошо знал английский, и не сразу понял соратника. Когда же понял, Фредди пошатнулся, ибо оказалось, что он должен не получить, а заплатить пятьсот франков.

Как выяснилось, старый каннский обычай велит приглашать в судьи богатых англичан, которые и платят за такую честь.

Увидев Фредди, француз был так поражен его элегантностью и осанкой, что выбрал его и больше не искал.

Что ж, очень лестно, думал Фредди, большой комплимент его вкусу, но надо бы поскорей бежать. Он осторожно поглядывал на ближайший выход. Если бы тот был чуточку ближе, можно было бы рискнуть, но так… Матери кинутся за ним, а бежать с таким эскортом по Каннам ему не хотелось. Быть может, он спасется, быть может – нет. Да, положение опасное.

Тяжело вздохнув, он отдал пять фунтов и направился к выходу. Дух его был так мрачен, что он едва слышал ропот несчастных матерей, называвших его разными именами, намекая на местном наречии, что он подкуплен.

Но хуже всего была мысль, что, если не случится чудо, он огорчит старого Парслоу, Уотерса, Булстрода, Бингли, Маргатройда или как его там.

Он сказал, чтобы тот пришел к казино, расположенное среди пальм, в конце Croisette, и сам туда направился. Шел он с большим трудом. Желание дать денег старому другу уже превратилось в манию. Он чувствовал, что затронута честь, и трепетал, предвкушая встречу. Сейчас он увидит друга с протянутой рукой, с ожиданием во взгляде – и что же? Ни-че-го.

Фредди беззвучно застонал, живо представляя горький, укоризненный взор и как бы слыша слова: «Нет, это – не Виджен! Мой кумир не пожалел бы такой малости. Да, меняются люди… Таким ли он был, когда мы играли под сенью старых садов?» Думать об этом очень больно.

Но Фредди думал, не обращая внимания на веселую суету. Он мог бы увидеть девиц в купальных костюмах, начинающихся в самом низу спины и кончающихся на два дюйма ниже. Он мог бы бросить в них печеньем, так они были близко; но шел, погруженный в думу.

Дойдя до казино, он все решил. Как ни безумна, как ни тщетна эта идея, он собирался занять денег у дяди. С этой целью проследовал он в комнату, где играли в баккара, зная, что в этот час старый лорд сидит за одним из столиков. Отказывая племяннику в радостях азарта, сам он тем не менее любил перекинуться в картишки.

Действительно, дядя сидел там, склонившись над зеленым сукном. Когда Фредди вошел, лицо его озарял священный отблеск экзальтации. Играл он просто, без затей. Лорд Блистер не принадлежал к героям очерков, выигрывающим за вечер три миллиона. Если ему удавалось обогнать других на шиллинг, он считал, что время потрачено не зря.

Фредди показалось, что момент – удобный. Дядя выиграл фунтов пять, то есть ему привалила удача. Тем самым, у него хорошее настроение.

– Э… дядя… – начал Ф.

– Пошел к черту, – ответил лорд Блистер, совсем не в хорошем настроении. – Банк!

И он забрал еще 60 франков.

– Дядя, послушай…

– В чем дело?

– Ты мне не одолжишь…

– Нет.

– Мне только…

– Все равно не дам.

– Это не для меня.

– Пошел к черту.

Фредди сдался. Естественно, он знал, что так будет, и все же пал духом. Последний шанс не сработал. Больше делать нечего.

Он посмотрел на часы. Старый друг подходит к цели. Вера его столь сильна, что идет он пружинистым шагом. Есть у него тросточка? Фредди забыл. Если есть, он ею помахивает.

А потом они встретятся… он узнает… мечты его рухнут. Какой ужас!

Именно в это мгновение Фредди очнулся, услышав слово «mille», которое и значит «тысяча». То был голос крупье, тянущего свою литанию.

Что ж, тысяча франков – немного для этих денежных мешков, но для всякой мелкоты сорвать такой банк – большое счастье. Вокруг стола толпились люди. Глядя поверх голов, Ф. видел кучку денег, явно улыбавшуюся ему.

Поколебавшись секунду-другую, он увидел всю свою жизнь, словно утопающий. Потом услышал, как крупье хрипло выкрикнул: «Banco».[80]80
  Ва-банк (франц.).


[Закрыть] Что-то в этом было знакомое; и точно, это он сорвал банк.

Можете себе представить, как он растерялся. Хорошо, он обыграл какого-то субъекта, а если проиграет? Ему нечего дать, кроме пятидесяти франков и жалких извинений. Интересно, что они делают, когда не можешь расплатиться? Уж точно, что-нибудь жуткое. Гильотина – вряд ли, Чертов остров – тоже сомнительно, но что-нибудь да придумали. Смутно припомнив какой-то фильм, он представил, что стоит в каре, а игроки и распорядители срезают пуговицы с его пиджака.

А может, с брюк? Нет, тут есть женщины. Но и пиджачные – отнюдь не подарок.

Страдал не только он, страдал и дядя. Проиграл именно он и думал, удвоить ставку или махнуть рукой.

Играя в баккара, лорд Блистер верил в небольшие выигрыши и быстрый оборот. Начинал он с мелочи, потом удваивал ставку, скрепя сердце, и на этом заканчивал. Но сейчас он так разыгрался, что рискнул целой тысячей. Такие суммы не теряют. С другой стороны, а вдруг он выиграет? Кто-то в толпе крикнул «Banco!». Если повезет, можно загрести две тысячи вместо одной.

Что же делать? Он стоял на распутье. Наконец, он решился. Крупье метнул карты на стол, толпа отступила, чтобы не мешать, и тут в подавшемся вперед игроке он узнал Фредди.

– Р-р-р! – зарычал он. – Хр-м-пф! Тьфу!

Хотел он сказать, что игра не считается, поскольку в ней участвует сын его сестры, Фредерик Фотерингей Виджен, которого нет и сотой части денег, которые понадобятся, если он проиграет. Но его не поняли. А в следующий миг крупье придвигал к племяннику все, что поставил дядя.

Собирая выигрыш, он заметил взгляд старикана, после чего выронил фишки на сто франков, на пять франков и на три луидора. Собрав их снова, он выпрямился и услышал голос.

– Добрый день, мистер Виджен, – сказала Друзилла.

– О, а! – сказал Фредди.

Не очень блестящая ремарка, но спасибо и на этом. Она глядела на него не лучше, чем дядя, хотя взгляды их различались. У графа он пылал, выражая гнев и ненависть, у девицы – леденел, выражая, в основном, презрение. Кого лучше встретить в темной аллее, Фредди сказать не мог бы.

– Я вижу, вам везет, – сказала она.

– О, а, – заметил Фредди.

Он быстро отвел взор и встретился глазами с дядей. Снова отвел, и встретился с ней. Позже он говорил мне, что положение напоминало тот случай, когда африканский охотник, спасаясь от змеи, видит тигра.

Девица сморщила нос, словно казино наполнилось особенно вонючим газом.

– Признаюсь, я немного удивлена, – сказала она при этом. – Вы вроде бы не играете.

– О, а.

– Если не путаю, вы сравнили азартные игры со злокачественной опухолью.

– А, о.

Она сердито фыркнула, словно надеялась недавно, что он – не полный мерзавец, а теперь поняла, что ошиблась.

– Боюсь, – сказала она, – я не смогу выпить с вами чаю. Прощайте, мистер Виджен.

– О, а, – ответил Фредди.

Он смотрел ей вслед, зная, что она уходит из его жизни, и о флёрдоранже лучше не думать. Но тут ему пришло в голову, что, несмотря на побивший все рекорды разговор с дядей и утрату любимой девушки, можно радоваться одному: честь Видженов спасена, деньги он даст.

Подойдя к кассиру, он обменял все на одну банкноту, покинул казино и спускался на тротуар, когда увидел школьного друга. Тот просто сиял и переливался.

– Вот и я, – сказал друг.

– А, о, – сказал Фредди.

И с достойным смирением вложил ему в руку деньги.

Тот, несомненно, их взял. Он схватил их, как форель – мушку и быстро сунул в задний карман. Странно было то, что он был буквально поражен. Глаза округлились, челюсть отвисла, он растерянно смотрел на Фредди.

– Нет, я не против, – сказал он. – Я всей душой за. Однако! Целая тысяча. Я, собственно, имел в виду франков пятьдесят.

Тут удивился Фредди.

– Ты же просил тыщу.

– Пищу? Я ее и куплю, – радостно ответил школьный друг. – Ничего не ел с завтрака.

Фредди не очень быстро думает, но и он понял, что тут что-то не так.

– Значит, ты просил пищу!

– Конечно. Она мне очень нужна, – он наморщил лоб. – Начнем, я думаю, с закуски, – он облизнулся. – Потом – бульону, потом – свежей рыбки и, естественно, бифштекс с жареной картошкой. К нему – салат. Сыр, естественно, кофе, ликер, сигара. Да, можешь не сомневаться, без пищи я не останусь. Ах ты, забыл! Вина бутылочку, чтобы все это обмыть. Сухого, хорошего. Так-так-так… – он похлопал себя по животу. – Видишь живот? Через четверть часа он очень удивится.

Фредди говорил мне, что он рассердился, и я его понимаю. Кто не рассердится в такой ситуации? С полминуты он хотел кинуться на типа, вырвать банкноту и заменить ее пятьюдесятью франками, но добрый старый дух noblesse oblige его удержал. Да, он беден, да, он отвергнут, да, предстоит беседа с дядей, во время которой тот может откусить ему часть ноги, зато он поступил благородно. Он не оставил в беде друга, который им восхищался.

Тот что-то говорил, сперва – о бифштексе, у которого один недостаток, его мало. Лучше все-таки заказать пару отбивных. Потом он перешел к новой теме:

– Повезло мне, что я тебя встретил, Постлвейт!

– Что-что? Какой Постлвейт? Тип удивился.

– То есть как это, «какой»?

– Ну, кто он? Почему ты о нем вспомнил?

– Это же твоя фамилия!

– Моя фамилия Виджен.

– Виджен?

– Да.

– А не Постлвейт?

– Ни в коем случае. Тип засмеялся.

– Ха-ха! Узнаю твое остроумие.

– При чем тут «мое»? Я – не – Постлвейт. В жизни им не был!

– То есть как? Я же тобой восхищался в старом добром Бинглтоне.

– Где?

– В Бинглтоне.

– Я там не был.

– Ты же носишь наш галстук. Фредди покачнулся.

– Эта мерзость – ваш галстук? Я его у дяди стащил. Тип опять засмеялся.

– Ну, дела! Ты вылитый Постлвейт, и галстук у тебя наш. Как тут не обознаться? Да-а… Ничего, все к лучшему, Э? Пока! – и он побыстрей свернул за угол.

Фредди смотрел ему вслед, подсчитывая убытки и прибыль. Друзиллу, или как ее, он утратил. Дядю – рассердил. Десятку – отдал. А главное, никто ему не поклонялся. Прибыль же – пятьдесят франков.

В каннском казино можно купить за эти деньги пять мартини. Фредди их купил.

Потом, утерев губы салфеткой, вышел из бара прямо в печальный закат.