Текст книги "Сочинитель убийств. Авторский сборник"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

Доктор повернулся к Роберту боком и сказал, глядя в камин:

– Я только что потерял жену. Десять дней назад Джулия умерла от пневмонии. От такой пустячной болезни. Но пустячная она для тех, кто вообще здоров. А у нее сердце. – Доктор снова повернулся к Роберту. – Я разболтался, а ведь фактически вы уже спите.

– Нет, – возразил Роберт.

– А должны спать Видите ли, считается, что врачи привыкают к смерти, но…

Роберт слушал, изо всех сил стараясь не дремать.

– Можно мне узнать ваше имя, доктор?

– Нотт, – сказал доктор. – Альберт Нотт. Мы с вами оба попали в беду. О вашей я читал в газетах. Я знаю, вас подозревают в убийстве Уинкупа. Однажды я вскрывал ему нарыв. Мир тесен, правда? Нарыв на шее. Но судить о людях не мое дело, – он стоял, не шевелясь, маленькая темная фигурка.

Роберту казалось, что доктор парит в воздухе.

– Через минуту вы перестанете слышать, что я говорю, но это неважно, – продолжал доктор Нотт, уже не глядя на Роберта – Я любил мою жену, а она умерла. Вот так–то. Вся история.

Наступила долгая тишина такая долгая, что Роберт, боясь заснуть, всячески старался побороть сон.

– Я вас слышу, я слушаю

– Попробуйте расслабиться, – сказал доктор, это прозвучало, как ласковый приказ.

Роберт послушался

Доктор начал медленно ходить по комнате взад–вперед. Свет падал от лампы под красным абажуром, она стояла на низком столике у кресла.

– Да, я знаю, что Уинкуп исчез, – тихо проговорил доктор. – Убили вы его или нет, я все равно останусь с вами. Странно, обычно полиция меня не вызывает. Хотя они меня приглашают не в первый раз. Их врач в отъезде, а я – в списке тех, кого приглашают, когда его нет. Вот так. – Наступила короткая пауза, во время которой доктор, держа руки в карманах, дважды прошелся по комнате. – Я слышал, вы считаете, что в вас стрелял Уинкуп, – доктор остановился и стал всматриваться в Роберта, словно не веря, что тот все еще не спит.

Роберт был уже совсем сонный и даже не смог ничего пробормотать в ответ.

– Это логично, – продолжал доктор, кивая, и снова начал ходить по комнате. – Он разъярен вдвойне, ведь его невеста покончила с собой. Вот это ужасно, – проговорил доктор спокойно, или просто голос у него был такой спокойный. – Вы собрались завтра куда–то ехать?

Роберт с трудом ответил:

– Да, я обещал матери повидаться с ней в Альбукерке.

– Не думаю, что завтра вы уже будете в силах.

– А я не думаю, что меня отпустит полиция, – Роберт осторожно пощупал повязку на левой руке, но ничего не почувствовал.

– Еще действует укол, – объяснил доктор. – Я правильно понимаю, что пули тут летают уже второй раз?

– Да

– Знаете, мне кажется, вам надо отсюда уехать, – маленький доктор развел руками, будто это было так просто. – Полиция не станет охранять вас должным образом. Да и в тюрьму вас тоже не посадят.

Роберт перестал бороться со сном. Ему чудилось что он бросился со скалы и летит вниз, но страха не было. Голос доктора еще какое–то время приятно гудел, но потом и его не стало слышно.

22

– Ну–с, с добрым утром, – улыбаясь сказал доктор. Он был без пиджака и стоял рядом с тахтой в ярком солнечном квадрате. – Выспались?

Роберт окинул взглядом комнату. Часов на нем не было. Левая рука болела.

– Ваши часы здесь на столе. Сейчас без двадцати пяти девять, – сказал доктор. – Пока вы спали, вам дважды звонили. Я взял на себя смелость снять трубку. Первый звонок был от Вика Макбейна из Нью–Йорка Он сказал, что звонил вам прошлой ночью после двенадцати, но ему очень грубо ответил полицейский. Мы с ним немного поболтали. Я объяснил, что я ваш доктор, присматриваю за вами и что вы в порядке.

– Спасибо, – Роберт прищурился, голова у него еще была пустая. Он заметил, что ковер скатан к одной стене, и смутно вспомнил, что вчера, пока вызывал полицию, испачкал его кровью. Роберт приподнялся, собираясь пойти умыться.

– Подождите, не вставайте, я принесу вам кофе, – сказал маленький доктор, выходя в кухню. – Я только что сварил. Вдобавок я еще позволил себе воспользоваться вашей бритвой. Надеюсь, вы не рассердитесь? Вам с молоком? Сахар класть?

– Нет, просто черный, – попросил Роберт.

Доктор вернулся с чашкой кофе.

Роберт старался вспомнить его фамилию. Напп? Нотт? Да, да Нотт, точно Нотт.

– Доктор Нотт, вы сказали, что звонили дважды?

– Да. Несколько минут назад звонил Джек, по–моему, Нелсон. Сказал, что утром зайдет. Так что его можно ждать с минуты на минуту.

Роберт пил кофе и смотрел на довольное круглое лицо доктора Живость доктора, его веселость и добродушие ставили Роберта в тупик. Но лицо доктора притягивало к себе, словно солнце.

– Я остался у вас, чтобы посмотреть, как вы будете себя чувствовать, – сказал доктор Нотт. – Ну и протянуть руку помощи, если понадобится. Ведь вашу–то руку я временно отключил, – доктор засмеялся. – До трех часов у меня клиентов нет, – он пожал плечами.

Теперь Роберт уже окончательно стряхнул с себя сон. И сразу вспомнил: в десять будет звонить мать. Раненая рука не слишком болела, он прикидывал, сможет ли добраться до Нью–Мексико. Сегодня пятница. Завтра днем должен приехать зубной врач Уинкупа и, может быть, сразу даст заключение относительно утопленника. Ночью – вспомнил Роберт – ему опять приснился «Дядюшка Смерть». Только сон вроде был не такой, как обычно, на этот раз Дядюшка Смерть не казался цветущим и веселым. Лицо у него было зеленое. И еще привиделся тот жуткий труп, вроде он лежал на столе, за которым сидел Дядюшка Смерть. Труп не выходил у Роберта из головы, он словно воочию видел его – это почти бесплотное и бесцветное подобие человека – и потому не мог с уверенностью сказать, снился ли ему утопленник.

– Вы разговаривали во сне, – сказал доктор Нотт, и Роберт на секунду ощутил, как его, словно физическая боль, пронзило чувство вины.

– Представляю себе, наверно, насчет смерти, – сказал он.

– Вот, вот! Именно! – сказал доктор так же радостно, как он говорил обо всем. – Вы спросили: «Дядюшка Смерть?» А потом сказали: «Здравствуй!» – но в голосе у вас страха не было, то есть, по–моему, кошмары вас не мучили.

– А мне часто снится сон, он постоянно повторяется, – объяснил Роберт и быстро пересказал сон доктору. – Но мне вовсе не так уж нравится смерть, как вам могло показаться по тому, что я болтал во сне.

– Ох! – доктор отошел к камину.

Роберт внезапно смутился. Он вспомнил предсмертную записку Дженни, которую доктор мог прочесть в газетах. Вспомнил, что у доктора десять дней назад умерла жена.

Доктор обернулся. Его голубые глаза блестели.

– Смерть – явление естественное, она также нормальна, как рождение. Человечество не желает с ней смириться. Во всяком случае, мы – наша цивилизация. Про египтян, например, этого сказать нельзя. Они нашли способ смиряться со смертью.

– Но все должно быть в свое время, – сказал Роберт. – Плохо, когда умирают в юности. Верно? Неудивительно, что молодые люди боятся смерти. А вот старики с ней смиряются, я знаю. Но это другое дело, – Роберт посмотрел на доктора. – А про Дженни я во сне ничего не говорил?

– Про Дженни? Нет. По–моему, нет. Я, знаете ли, дремал, сидя в кресле. Не могу ручаться что слышал каждое ваше слою. А Дженни – это та девушка, которая покончила с собой?

– Да.

– Невеста Уинкупа?

Теперь Роберт сидел, спустив ноги с тахты.

– И вы собирались жениться на ней? – спросил доктор.

– Нет, – ответил Роберт. – В том–то все и дело. А она любила меня.

– И вы… отказали ей?

– Я сказал, что не знаю, смогу ли когда–нибудь полюбить ее. И вот она покончила с собой в ночь на вторник. Она мне часто говорила, что не боится смерти. У нее младший брат умер от менингита, при ней. Это потрясло ее, но потом, как она не раз говорила, она пришла в себя благодаря тому, что признала смерть. Именно так она и говорила – «признала». Когда я это слышал, мне становилось жутко. И потом, понимаете, она покончила с собой зря, оснований для этого у нее не было. Вы, наверно, читали газеты. В них была ее записка. Она написала, что для нее я означаю смерть, – Роберт посмотрел прямо в глаза доктору, ему хотелось знать, как тот воспримет его слова, ведь если доктор следил за историей Уинкупа по газетам, множество деталей и мелких подробностей остались для него неизвестными. – Можно даже сказать, что Дженни была влюблена в смерть, потому–то она и в меня влюбилась.

Доктор с минуту смотрел на него с подозрением, потом снова заулыбался.

– Это, безусловно, случай для психиатра. Я имею в виду девушку, ей, конечно, нужен был психиатр. Да, я читал об этом в газетах. И как раз вспомнил вчера вечером. Вспомнил, когда ехал к вам с полицейским, и подумал, что вы попали в переплет. Многие кончают с собой для того, чтобы другие терзались, винили себя. Вы с ней резко порвали?

– Нет, – Роберт нахмурился. – Во–первых, я ничего ей не обещал. У нас, по существу, и романа не было, хотя что–то все же было. Видно, я по–настоящему не понимал Дженни, ведь мне и в голову не приходило, что она может покончить с собой. Наверно, я не очень старался ее понять, да если бы и старался, все равно бы не понял. А сейчас мне просто ужасно ее жалко и стыдно, что не смог уберечь человека.

Доктор дважды быстро кивнул, но Роберт не был уверен, дошел ли до его собеседника смысл того, что он хотел сказать, все ли тот понял. Роберт встал, его слегка пошатывало, но он поставил чашку с блюдцем на кофейный столик и пошел, не надевая туфель, в ванную.

Ему хотелось принять душ, но он боялся намочить повязку, а беспокоить доктора и просить его снова перевязать руку было неудобно, поэтому Роберт обтерся махровым полотенцем над умывальником и поспешно, не слишком тщательно побрился. Его одолевала слабость.

– Доктор, вы бы не могли дать мне какую–нибудь таблетку? – спросил он, выходя из ванной.

Роберт наклонился над чемоданом и хотел вынуть чистую рубашку, но вдруг в глазах у него потемнело и все стало распадаться на мелкие частицы Доктор схватил его за правую руку и потащил к тахте.

– Мне надо собраться, – бормотал Роберт. – У меня ничего не болит.

– Таблетку–то я вам дам, но что толку? Сегодня вам надо полежать. Кто–нибудь мог бы с вами побыть?

У Роберта так звенело в ушах, что он с трудом разбирал слова доктора.

– Сегодня вам никуда нельзя ехать, – сказал доктор Нотт.

В это время в дверь постучали, и доктор пошел открывать.

– Вы мистер Нелсон? – спросил он.

– Нилсон, – поправил его Джек. – Здравствуйте, как ваш пациент?

Роберт, выпрямившись, уже сидел на тахте.

– Спасибо, хорошо. Хочешь кофе, Джек?

Прежде чем ответить, Джек огляделся по сторонам, увидел расщепленный угол стола подошел к нему, потрогал.

– Ничего себе!

– Да, в него попало пять раз. Пять пуль, – сказал доктор Нотт, выходя в кухню.

Черные брови Джека насупились.

– А полиция что делала? Сидела сложа руки?

– Нет, они приезжали. Были здесь. И множество соседей впридачу, – сказал Роберт.

– Вам какой кофе, мистер Нилсон? – спросил доктор.

– Благодарю вас. С ложкой сахара – ответил Джек. – Они здесь кого–нибудь нашли? Вообще они что–нибудь делали?

– Точно не знаю, я потерял сознание минут через десять после того, как меня ранили. А когда я очнулся, в доме было полно народу, – Роберт рассмеялся. Он не мог удержаться от смеха глядя на длинное, нахмуренное, недоумевающее лицо Джека.

Джек взял у доктора чашку.

– Спасибо. Ты думаешь, это Грег?

– Да, – сказал Роберт. – Садись, Джек.

Но Джек, держа в руках чашку, продолжал стоять, он был в неглаженных фланелевых брюках, твидовом пиджаке и в своих «луноходах», то и дело он поглядывал на часы, видно, собирался через минуту–другую уехать на работу.

– Но все–таки, что предпринимает по этому поводу полиция?

– Джек, по–моему, ты напрасно ждешь от всех логического поведения, – ответил Роберт.

Джек покачал головой

– Наверно, пока они не установят, что найденный ими утопленник не Уинкуп, они ничего делать не станут. Как ты считаешь?

– Я спрашивал Липпенхольца, в каком состоянии труп, – сказал доктор Нотт. – По его мнению – даже по его мнению – труп, видимо, пробыл в воде больше двух недель

«А сегодня тринадцать дней с тех пор, как, по их предположениям, Уинкупа утопили в Делавэре», – подумал Роберт.

Джек смотрел на него.

– А на твой взгляд… что ты скажешь об этом утопленнике?

Роберт отпил большой глоток горячего кофе, только что налитого доктором.

– На мой взгляд это – утопленник.

– Сейчас я приготовлю яичницу, – сказал доктор и снова исчез в кухне.

Джек осторожно присел на тахту рядом с Робертом.

– Ты хочешь сказать, что сейчас полиция даже не ищет Уинкупа? Прости, может, я глуп, но я чего–то не понимаю.

– Может, и ищут, но не слишком усердно, – сказал Роберт. – И ты не глупей других, так что не унижайся. Ты понял правильно. Они его не ищут. Зачем им?

– Ну а кто же, по их мнению, стреляет в тебя?

– Вот это им все равно.

В кухне на сковороде шипело масла Доктор остановился в дверях с лопаточкой в руках.

– По–моему, мистер Форестер прав. Полиции все равно. Мистер Форестер, я бы советовал вам опереть голову на подушки и передохнуть.

Он подложил подушки под спину, и Роберт откинулся назад.

– Как вы себя чувствуете?

– Прилично. Только немножко странно.

– Ничего удивительного, вы потеряли вчера много крови, как тут не чувствовать себя странно. Мне же пришлось зашить вам артерию, – бодро сказал доктор.

Джек снова посмотрел на часы.

– Хочешь что–нибудь передать через меня Джаффе, Боб?

– Нет, спасибо Джек. Хотя да, можешь сообщить ему, что сегодня меня не будет. Что я болен. Как только смогу, сразу напишу письмо с заявлением об уходе. С меня хватит. Правда.

Джек посмотрел на доктора, потом снова на Роберта.

– А что будет сегодня ночью? Собирается полиция…

– Я буду очень рад, если мистер Форестер согласится поехать ко мне, – сказал доктор Нотт. – В Риттерсвиль. Там ничего не может случиться, разве что, – он потер лысину, – разве что позвонят среди ночи с известием, что у кого–то несварение желудка. Старая штука, но она все еще действует. Не составите нам компанию, мистер Нилсон? Сейчас примемся за яичницу.

Джек встал.

– Нет, спасибо. Мне пора Боб, не подождать ли тебе с увольнением? Завтра даст заключение зубной врач…

– Как я могу после речей Джаффе? – сказал Роберт.

– А он произносил речи?

– Ну, не совсем, но я уверен: Джаффе считает, что я виноват – так или иначе. Психопаты фирме не нужны. Вот так–то.

– Но в Филадельфии ты будешь работать не у Джаффе.

– Неважно, они все связаны, – сказал Роберт. – Даже если зубной врач завтра скажет, что утопленник не Уинкуп, сам–то Уинкуп вряд ли объявится. Значит, доказательств, что я его не убивал, нет. – Роберт бросил взгляд на доктора, довольный, что тот слушает, стоя в дверях кухни. – Хорошо, что можно с вами говорить – говорить, что думаешь! – сказал Роберт, снова откидываясь на подушки.

– Но мне не нравится, что ты, кажется, сдаешься без боя, – ответил Джек, переминаясь с ноги на ногу в своих «луноходах». Роберт промолчал. Сдается? Он чувствовал себя хрупким, словно маленькая стеклянная коробочка. «А что я могу сделать? – думал он. – Ничего».

– В других обстоятельствах можно что–то предпринять, – проговорил он, – но тут я не вижу выхода. – Голос его нервически дрогнул, и внезапно он вспомнил Дженни. Это он виноват, что она покончила жизнь самоубийством. Она любила его, а он так все запутал, что она наложила на себя руки.

Джек похлопал его по плечу. Роберт сидел, опустив голову, прикрыв правой рукой глаза. Джек поговорил с доктором, и тот деловито объяснил, что, разумеется, Роберт побудет у него денек–другой, сколько понадобится. Джек спросил фамилию доктора и записал его номер телефона. Потом он ушел, а доктор придвинул Роберту кофейный столик и поставил на него яичницу и тосты с джемом.

Когда Роберт поел, в голове у него немного прояснилось. До завтрашнего вечера, когда зубной врач даст заключение, Грег обладает свободой действий, имея как бы carte blanche, а если врач, предположим, заявит, что утопленник – не Уинкуп, тогда полиции придется серьезнее взяться за поиски. Иначе говоря, в распоряжении Грега только сегодняшняя ночь. Ну а что, если, по иронии судьбы, подумал Роберт, зубной врач опознает в этом утопленнике Уинкупа и узнает коренные зубы в его верхней челюсти? Вот тогда Роберту придется смеяться над самим собой!

– По–моему, вам получше, – сказал доктор Нотт. – Я вижу по вашему лицу.

– Гораздо лучше, спасибо, доктор. Вряд ли мне стоит обременять вас собой, но за приглашение спасибо, большое спасибо.

– Почему не стоит? Оставаться на ночь в таком уединенном месте вам нельзя. Соседи у вас – странная публика. Может, вы предпочитаете переночевать у мистера Нилсона? Он приглашал к себе.

Роберт покачал головой.

– Нет, я никуда не хочу. Чует мое сердце, сегодня ночью я снова притяну к себе пулю. Так зачем же подвергать риску кого–то еще? Самым лучшим пристанищем для меня была бы больница или тюрьма. Тюрьма безопаснее, там стены толще.

– Ха, – засмеялся доктор, но улыбка его померкла. – Вы в самом деле считаете, что Уинкуп или кто там этим занимается, посмеет снова открыть по вас стрельбу?

Доктор с его круглой, склоненной набок головой вдруг показался Роберту олицетворением цивилизованного, основанного на логике, разумного и мирного образа жизни. Он явно никогда не имел дела ни со стрельбой, ни с такими людьми, как Грег.

Роберт улыбнулся.

– А чего ему бояться? Я и не подумаю звонить в полицию и просить: пришлите на ночь охрану! Да и сомневаюсь, что охрана мне поможет.

Доктор Нотт посмотрел на пол, на их пустые тарелки и перевел взгляд на Роберта.

– Во всяком случае, вам ни к чему оставаться здесь, где Уинкуп вас сразу найдет. Риттерсвиль отсюда милях в семнадцати. Поедете на своей машине. У меня большой гараж – две машины вполне поместятся. Мы расположимся на втором этаже. В первом этаже у меня только кухня и гостиная, – он улыбнулся, снова обретая уверенность – Я уж не говорю, что и на парадной, и на задней двери у меня отличные замки. Мой дом из самых старых здесь, когда–то такие дома называли пасторскими. Построен в 1887 году. Мне он достался в наследство от отца.

– Вы очень добры, – сказал Роберт, – но ехать к вам мне не следует. Возможно, я здесь и не останусь. Пока и сам не знаю, останусь или нет, но я не хочу быть там, где есть кто–то еще.

– Вы, вероятно, не знаете, – прервал его доктор, – что я живу в центре, в старой части города. Дома стоят рядом. Не впритирку, конечно, перед каждым лужайка, но у нас совсем не то, что здесь, – он повел рукой, – здесь вы видны со всех сторон, как подсадная утка, и ничего не стоит потом скрыться в лесу или в поле.

Роберт молчал, стараясь придумать какие–нибудь веские возражения, ему не хотелось просто твердить «нет!».

– Не следует ли вам позвонить вашей матери? Скоро десять.

Роберт набрал номер.

Мать ждала его звонка. Она опять принялась звать его в Нью–Мексико и спрашивала, когда он сможет выехать. Роберт объяснил, что из–за зубного врача в субботу уехать не может, врач должен опознать труп – тот, который, по мнению полиции, и есть труп Уинкупа.

– Нет, мама, я этого не думаю, но они должны удостовериться. Это же полицейское следствие, мама Речь идет о преступлении.

Почему–то, когда он объяснял матери насчет преступления ему стало гораздо спокойней, ведь она ни на секунду не допускала мысли, что он – убийца, она больше всех верила в его невиновность, больше, чем Джек, чем доктор, больше, чем он сам. Он держал трубку у левого уха правой рукой.

– Хорошо, мама, я позвоню тебе завтра, а еще лучше, в воскресенье днем до двенадцати. Привет Филу… До свидания мама.

– Как вы поедете в Нью–Мексико? – поинтересовался доктор.

– Я хотел поехать на машине, – автоматически ответил Роберт, а сам подумал о газетах, которые мать прочтет сегодня, если уже не прочла В них, конечно, упомянуты враждебные суждения о нем жителей Лэнгли – его соседей изложена вся история самоубийства Дженни, рассказано о стрельбе, о подглядывании, обо всем, и все сосредоточено на одном – на трупе, на трупе в риттерсвильском морге. У Роберта опять слегка закружилась голова – Я уверен, что в воскресенье уже вполне смогу вести машину. А нет, так оставлю ее здесь.

– Гм, что ж, может быть, если до воскресенья вы не будете усердствовать, – сказал доктор, наблюдая за ним. – Сядьте–ка мистер Форестер.

Роберт сел.

– Ваша мать живет в Нью–Мексико? – доктор принес из ванной зубную щетку и бритву Роберта.

– Нет, в Чикаго, но недалеко от Альбукерка у них с отчимом дача. Нечто вроде маленького ранчо. Там живут постоянно муж с женой присматривают за домом, когда моих нет, – Роберту снова захотелось лечь.

– Наверно, там очень хорошо. Думаю, вам было бы весьма полезно поехать туда ненадолго. Примите, пожалуйста – доктор протянул ему раскрытую ладонь.

– Что это?

– Дексамил. Поддержит вас, пока мы доберемся до Риттерсвиля. А потом будете отдыхать.

Через несколько минут Роберт вместе с доктором вышел из дома сел в свой автомобиль и поехал за доктором в Риттерсвиль.

Дом, к которому свернул доктор, и верно, был настоящим старинным особняком. Казалось, он сложен из белоснежных меренг, а оба этажа украшали выпуклые окна–фонари Они блестели на солнце, как будто их только что вымыли. Посреди недавно подстриженной лужайки тихо покачивала ветвями громадная плакучая ива. Благодаря иве и кустам гортензий дом доктора имел более уютный южный вид чем другие дома на этой улице. Роберт завел машину в свободную половину гаража в конце подъездной дорожки.

Доктор запер двери

– Я не стал никуда заезжать, чтобы купить провизии, потому что просил Энн–Луизу что–нибудь приготовить. Вот мы и проверим, выполнила ли она мою просьбу, – сказал доктор, открывая заднюю дверь дома одним из ключей, висевших у него в связке.

Роберт держал в руке маленький чемодан, который ему помог уложить доктор. Они вошли в просторную квадратную кухню, пол в ней был покрыт линолеумом в черно белую клетку, деревянная сушильная доска рядом с раковиной выглядела порядком обветшавшей. Доктор открыл холодильник, удовлетворенно воскликнул «Ага!» – заглянул в морозильник и сообщил, что Энн–Луиза выполнила свои обязанности.

– Прежде всего я хочу устроить вас на верху, – и доктор поманил Роберта за собой.

Они прошли через гостиную, через застланный ковром холл и поднялись по лестнице с массивными полированными перилами. В доме не было ни пылинки, ни соринки, и все же он имел жилой вид. И Роберт подумал: наверно, каждый предмет обстановки, каждая картина, каждое украшение были с чем–то связаны и имели для доктора и его жены особое значение. Он надеялся только, что ему не придется поселиться в комнате покойной жены доктора или там, где она болела, но тут доктор распахнул высокую дверь:

– А это – наша комната для гостей, – он оглядел ее. – Да, по–моему, все в порядке. Хорошо бы, правда, поставить сюда цветы, чтобы уютнее, но… – Он замолчал, явно ожидая, что Роберт похвалит комнату или скажет, что дом ему нравится.

– Ничего решительно не нужно, – заявил Роберт. – Прекрасная комната. А кровать!

Доктор засмеялся.

– Перина! Хотите верьте, хотите нет. Настоящая перина. А покрывало вышивала теща. Видите, в рисунке использован символ штата Орегон – орегонский виноград. Это вечнозеленое растение.

– Да?

– Прелестные голубые виноградники, правда? Моей жене это покрывало очень нравилось, поэтому она и постелила его в комнате для гостей. Уж такая она была Ну, располагайтесь поудобнее, а я оставлю вас – побудьте некоторое время один. Ванная – первая комната направо, – доктор пошел к дверям. – Да кстати, вам надо бы хорошенько выспаться, а дексамил может вам помешать. Сейчас принесу вам легкое снотворное, хотите – выпейте его, хотите – нет, но я советовал бы вам надеть пижаму и просто поваляться.

Роберт улыбнулся.

– Спасибо, но сначала я хотел бы посмотреть газеты. Сейчас спущусь за ними.

– Нет, нет. Я вам принесу. Располагайтесь, – доктор вышел.

Роберт еще раз осмотрелся, не вполне доверяя своим глазам, потом открыл чемодан, чтобы вынуть пижаму. Доктор, постучав, вошел в комнату с газетами, которые купил по дороге, положил их на стул и, помахав рукой, снова исчез за дверью. Роберт взял газеты, хотел было сесть на кровать, но утонул в перине. Кончилось тем, что он уселся на полу. Среди газет была и «Нью–Йорк Таймс», и прежде всего Роберт заглянул в нее, чтобы узнать, сколько места там уделили его истории. Ему пришлось пересмотреть семнадцать страниц. Репортаж занимал колонку дюймов в пять. В нем бесстрастно сообщалось, что риттерсвильская полиция ждет зубного врача Уинкупа, доктора Томаса Макквина, и что мистера Форестера, который двадцать первого мая дрался с Уинкупом, «в среду вечером обстреляли в его доме под Лэнгли». Речь, конечно, шла о пуле, угодившей в салатницу. В риттерсвильском «Курьере» и в «Газетт», выходившей в Лэнгли, говорилось о другом. Они извещали о пяти вчерашних выстрелах, «которые всполошили соседей Форестера, поспешивших к нему в дом. К раненому в левую руку Форестеру был вызван из Риттерсвиля доктор Альберт Нотт. Это уже второе покушение на Форестера, совершенное злоумышленниками или злоумышленником, которые являются друзьями Грегори Уинкупа»… Ни в одной из газет не делалось предположения, что стрелять мог сам Уинкуп.

Вернулся доктор Нотт со стаканом воды.

– Что это вы сидите на полу?

Роберт встал.

– Мне показалось, здесь удобнее всего разложить газеты.

– Да–а–а, – покачал головой доктор, – вот что значит старый дом. Если вдуматься, все очень неудобно.

Роберт улыбнулся и взял стакан с водой и таблетку, на этот раз белую.

– Пожалуй, приму.

– Прекрасно. Около трех мне нужно уйти. Если проголодаетесь, в холодильнике сыр и всякая всячина. А вечером мы поедим как следует, – он повернулся к дверям.

– А вы не хотите посмотреть газеты?

– Да, посмотрю. Вы уже прочли?

Роберт подобрал газеты.

– Да.

Он вручил их доктору. На минуту Роберт встретился с его взглядом, добрым и улыбчивым, но маленький рот доктора, казалось, противоречил выражению глаз. Губы были напряженно сжаты. «Отчего бы это? – подумал Роберт. – Он сомневается ю мне? Подозревает? Или все еще горюет по жене? А может, это мне всюду чудится подозрительность?»

Роберт надел пижаму и заснул.

Когда он проснулся, солнце, казалось, светило прямо в комнату. Оно садилось. Часы Роберта показывали без четверти семь. Он пошел в ванную, умылся, почистил зубы и оделся. Проходя через холл, он услышал, как внизу, в кухне, кто–то позвякивает ложкой о миску. Роберт не мог себе представить доктора, занятого стряпней, хотя утром тот отлично приготовил яичницу. Роберт опять пощупал руку, нажал рану. Боли почти не чувствовалось. Ощутив прилив энергии и бодрости, он бегом спустился вниз по лестнице, держа руку над перилами. И на мгновение вспомнил, как вот так же сбегал вниз по лестнице в доме Никки.

Доктор в переднике готовил ужин.

– Хотите водки? – спросил он. – Вы любите водку со льдом? Вот бутылка, – кивком головы он указал на стойку рядом с холодильником.

– Не прочь! Налить вам, сэр?

Роберт налил водки и поинтересовался, не может ли он помочь Он заметил, что в столовой уже накрыт стол на двоих. Доктор сказал, что помогать нечего, ужин у них будет самый простой; холодная индюшка с клюквенным соусом из магазина и макароны с сыром из холодильника.

Когда они сели за стол, доктор предложил Роберту сухого хереса. Он сказал, что они с женой были большими любителями шерри – шерри и чая. В кухне у него хранится шестнадцать сортов китайского чая.

– Не могу сказать, какое удовольствие вы доставляете мне своим обществом, – нарушил доктор паузу, воцарившуюся за едой.

Он уже расспросил Роберта о его работе, и Роберт рассказал даже про книгу о насекомых, которую он иллюстрировал для профессора Гумболовски. Ему пришлось сделать шесть или семь лишних рисунков, но в марте он и их закончил.

– Знаете, вы мой первый гость после того, как умерла жена, – сказал доктор. – Меня все приглашают, но, видите ли, мне неловко, я понимаю, как они ради меня стараются. Это может показаться странным, но я с удовольствием созвал бы всех своих старых друзей, устроил бы настоящий праздничный обед, но ведь они решат, что я сошел с ума – затевать пиры, когда я только что потерял жену. Вот я и не зову к себе никого. Кроме вас, – он улыбнулся счастливой улыбкой, отпил шерри, закурил маленькую сигару. – А с вами мы незнакомы. Чудеса!

«После развода я испытывал почти то же самое», – подумал Роберт. Он не знал, что ответить доктору, но тот и не ждал ответа.

«Кроме вас», – повторил про себя Роберт. Кроме человека, которого чураются и жаждут выжить из города соседи, человека, на чьей совести самоубийство, человека, подозреваемого в том, что он утопил другого, а теперь отрицает это. Интересно, что думает доктор на самом деле, что думает о нем? А может быть, он так погружен в свое горе, что ему все безразлично? Может быть, Роберт для него просто отвлечение, что–то вроде телевизионной программы, которую доктор включил, чтобы перестать думать о своей потере? Роберт понимал, что он так никогда и не получит ответов на все эти вопросы: ни сегодня, ни завтра, ни даже в субботу или в воскресенье, когда уже будет ясно, чей труп найден. Он чувствовал, что доктор никого не будет осуждать, не будет высказывать свое мнение. Хотя он несомненно такое мнение имеет и вообще интересуется всей этой путаной историей, в которую попал Роберт. По крайней мера интересуется настолько, что захотел прочесть газеты.

– Вы играете в шахматы?

Роберт смущенно поерзал на стуле.

– Играю, но плохо.

Они поднялись в комнату Роберта. В ней стоял специальный шахматный столик, инкрустированный слоновой костью и тиковым деревом. Роберт еще раньше заметил этот стол, а сейчас подумал, не потому ли доктор отвел ему эту комнату для гостей, что она на втором этаже и в задней части дома? За окнами уже стемнело. Уходя наверх, они потушили свет внизу. Доктор принес на подносе кофейные чашки и кофейник. Роберт знал правила игры и даже в свое время читал кое–какие книги о шахматах, но вся беда заключалась в том, что ему нисколько не хотелось выиграть. Однако он старался изо всех сил чтобы не огорчать доктора. Доктор усмехался, бормотал что–то себе под нос, раздумывая над ходами. Самым добродушным образом он стремился как можно скорее объявить Роберту мат. За двадцать минут они сыграли две партии, и обе Роберт проиграл. В третий раз Роберт постарался сосредоточиться как следует, и партия длилась почти час. Но кончилась тем же результатом. Доктор, похохатывая, откинулся в кресле, и Роберт тоже рассмеялся.

– Хотелось бы сказать, что я не в форме, но я никогда в ней не был, – признался Роберт.