Текст книги "Сочинитель убийств. Авторский сборник"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

Во всяком случае, из гостиной Грегу хотя бы не было их видно. Дженни села за стол, потом сел Роберт. В глазах у нее стояли слезы. Роберт пожал плечами, улыбнулся и, взяв вилку, жестом предложил ей последовать его примеру. Она послушалась, но тут же снова положила вилку на стол. Потом пошла в гостиную и поставила пластинку на проигрыватель. Когда она вернулась в кухню, Роберт встал.

– Может быть, мне лучше уйти? – спросил он шепотом.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты уходил.

Она принялась за еду решительно, но без аппетита. Звучала музыка из балета «Лебединое озеро». Ситуация казалась Роберту совершенно нелепой мелодраматичной, но Дженни принимала все так близко к сердцу, что Роберт не улыбался. Он достал из нагрудного кармана носовой платок и протянул ей.

– Ну–ну, не надо расстраиваться, – сказал он мягко. – Сейчас я уйду. И ты никогда меня не увидишь, – он потянулся к ней и, желая успокоить, пожал ей руку, но Дженни схватила его за кисть.

– Это так жестоко, так несправедливо. Это Сузи подстроила. Я знаю, это она. Черт бы ее побрал.

– Но никакой трагедии не случилось, – Роберт попытался высвободить руку, но освободить удалось только со второй попытки. Вскипел кофе. Роберт встал и выключил кофейник. Дженни низко опустила голову над тарелкой. Он коснулся ее плеча.

– Я пошел, – сказал он и вдруг увидел, что в дверях стоит Грег.

Грег выключил проигрыватель

– Мистер… мистер…

– Форестер, – подсказал Роберт.

– Я не привык врываться незваным, но в данном случае… учтите, я, между прочим, помолвлен с Дженни.

– Да, я знаю, – ответил Роберт.

Дженни внезапно повернулась к Грегу и сказала.

– Грег, пожалуйста, без сцен!

– Ладно, сцен не будет, – Грег задыхался от гнева – Но я считаю, что ты обязана объяснить мне.

– Объяснить что?

– Ну… Это из–за него ты не хочешь больше со мной встречаться? Раздумала выходить за меня?

– Грег, ты только все осложняешь! – сказала Дженни. – Здесь как никак мой дом, и ты не имеешь права…

– Я имею право получить объяснение!

– Грег, у меня по отношению к Дженни нет никаких намерений, – вмешался Роберт.

– Нет? – переспросил Грег.

– И я уверен, что у нее тоже нет никаких видов на меня, – продолжал Роберт. – Я не знаю, что вам наговорили.

У Грега кадык заходил ходуном.

– Дженни, ты давно его знаешь?

Дженни посмотрела Грегу прямо в глаза и заявила.

– Я не обязана тебе отвечать

– Сузи мне кое–что порассказала – продолжал Грег.

– Я тут ни при чем. Я Сузи ничего не говорила. Не знаю, откуда она что взяла, но мне кажется, ей лучше заниматься своими делами, – Дженни по–прежнему сидела у стола. Рукой она схватилась за спинку стула.

– Вот как я сейчас, например, – ответил Грег. – По–моему, если я помолвлен с девушкой, нечего ей назначать свидания другому, даже если она в него втюрилась – воображает, что втюрилась. Должна, по крайней мере, меня предупредить.

– Кто тебе это сказал? Да я ей ничего не говорила!

– Ну уж Сузи–то знает!

Роберт провел рукой по лбу.

– Грег, Сузи вам сказала неправду, и я даю вам слово, что больше никогда не буду видеться с Дженни, раз это вызывает у вас такую реакцию.

– Еще бы не вызывало!

Роберт достал из шкафа пальто.

– Откуда вы вообще–то взялись, мистер Форестер? Кто вы?

– Я живу в Лэнгли, – ответил Роберт.

– Далеко же вы заехали!

– Грег, мне не нравится, как ты разговариваешь, – вмешалась Дженни. – Ты оскорбляешь моего гостя.

– Я имею право знать, почему девушка, с которой я помолвлен, неделю за неделей не желает со мной встречаться. Да еще собирается разорвать помолвку, – ответил Грег.

– Я тут ни при чем, – сухо объяснил Роберт, надевая галоши. – До свидания, Дженни, спасибо. До свидания, – поклонился он Грегу.

Дженни встала.

– Не сердись на меня за то, что Грег так груб. Мне ужасно неловко, Роберт.

– Да ничего, все в порядке, – улыбнулся Роберт и вышел.

У себя за спиной, за дверью, он услышал, как Грег спросил:

– Ну хорошо. Кто же он все–таки?

«Еще одна оплошность», – подумал Роберт, уезжая. Ничего, может, оно и к лучшему. Теперь Грег приструнит Дженни, и она не сможет ни видеться с ним, ни звонить ему. Роберт ругал себя за то, что вообще согласился с ней встретиться. Когда она предложила покататься на лыжах, надо было твердо сказать: «Нет, спасибо». Лицо у Грега молодое, но черты грубые: крупный, тяжелый нос, густые брови, большие костистые кулаки. Роберт уже видел на нем этот серый клетчатый костюм, в котором Грег был сегодня, а тут заметил жирное пятно на правом лацкане, и рубашка у Грега пузырилась складками между жилетом и брюками Наверно, в нем много ирландской крови.

6

Роберт не пробыл дома и четверти часа как зазвонил телефон.

– Алло, Роберт. Это Дженни. Грег уехал. О, господи, Роберт, не сердись на меня за сегодняшнее.

– Не нужно извиняться. Жаль только, что был испорчен твой прекрасный обед.

– Ну обед–то легко устроить еще раз. Послушай, Роберт, я хочу с тобой поговорить. Сейчас еще рано. Всего половина восьмого. Можно я к тебе приеду? Я только что объяснилась с Грегом. Теперь он знает, что я не собираюсь за него замуж, и больше не имеет права вмешиваться: я делаю, что хочу, и встречаюсь, с кем хочу. По–моему, он наконец понял, что это серьезно.

«И, наверняка Грег решит проверить, дома ли она сегодня вечером, – подумал Роберт. – А может, будет караулить у ее дома и поедет за ней если она куда–нибудь отправится».

– Дженни, у тебя голос все еще расстроенный, может быть, лучше побыть дома?

Она застонала

– Ну, пожалуйста разреши мне с тобой повидаться! Можно я приеду? – голос прозвучал решительно.

«Что ж, – подумал Роберт, – есть только одна возможность покончить со всем этим, и придется ею воспользоваться». Он сказал Дженни, что ждет ее, и объяснил, где в Лэнгли находятся Камелотские меблированные квартиры. Она обещала тут же выехать.

Через пять минут телефон зазвонил снова, и у Роберта мелькнула надежда, что Дженни передумала.

Однако на этот раз звонила Никки.

Она только что вернулась с вечеринки, где пили коктейли, и сообщила что она слегка навеселе, у нее Ральф и ей хочется поздравить Роберта со счастливой третьей годовщиной их свадьбы. Она правда, знает, что эта годовщина была несколько недель назад но лучше поздно, чем никогда.

– Спасибо, – отозвался Роберт. – Спасибо, Никки.

– А помнишь нашу вторую годовщину? – спросила она

Еще бы не помнить!

– Я предпочитаю вспомнить первую.

– Сен–ти–мен–таль–но! Хочешь поговорить с Ральфом? Ральф!

Роберту хотелось повесить трубку. Но не будет ли это слишком вызывающе? Слишком трусливо? Продолжая держать трубку возле уха, он смотрел в потолок и ждал. Откуда–то издалека доносились слабые голоса, что–то булькало, словно там, в Манхэттене кипел котел. Потом раздался щелчок и загудел зуммер. Вероятно, Никки повесила трубку, а может, это сделал за нее кто–то другой.

Роберт налил себе шотландского виски с водой. Да он помнит их вторую годовщину. Они пригласили к себе человек десять друзей, и Роберт пришел домой с охапкой красных роз и пионов, чтобы украсить квартиру, а Никки купил изящный золотой браслет. И никто не пришел. Гостей ждали к восьми на коктейли с закусками, но когда в четверть десятого так никто и не появился, Роберт сказал:

– Ну и ну! Как ты думаешь, может, мы пригласили гостей на какой–нибудь другой день?

И тут Никки уперла руки в бока и объявила.

– Напрасно ждешь, миленький, никто и не придет. Сегодня наш вечер, для нас двоих. Так что садись за этот красивый стол напротив меня и послушай–ка, что я тебе скажу.

А ведь она даже не пила до его прихода, только при нем приложилась пару раз к виски. Роберт всегда мог сказать, сколько она выпила. И задумывая этот вечер дней десять назад она тоже не была пьяна – или, по крайней мере, все те дни была почти трезвая. Приглашать гостей должна была она. Усадив его за стол, она не умолкая говорила не меньше часа, а когда Роберт пытался вставить слою, просто повышала голос. Она перечислила все его промахи, вплоть до мельчайших – скажем, он оставляет бритву на раковине, а не убирает в аптечку, вспомнила, что несколько недель назад он забыл забрать из чистки ее платье; не обошла вниманием и родинку у него на щеке, пресловутое родимое пятно диаметром не больше одной восьмой дюйма (он даже измерил его однажды в ванной маленькой рулеткой), сначала она считала это пятно интересным, говорила, что родинка придает его лицу незаурядность, потом стала находить ее безобразной потом заподозрила, что родинка злокачественная, и теперь допытывалась, почему, собственно, он ее не удаляет? Роберт вспомнил, что во время ее монолога он во второй раз налил себе коктейль, сделав его покрепче: в подобных обстоятельствах ему ничего не оставалось, кроме как проявить терпение, а спиртное действовало на него успокаивающе. В тот вечер его терпение привело Никки в бешенство, позже, когда он раздевался в спальне перед сном, она накинулась на него с кулаками и при этом кричала:

– Хочешь избить меня, дорогой? Да? Ну давай, давай, Бобби, ударь меня!

Странно, но в тот раз ему меньше, чем когда–либо, хотелось ее ударить, так что он смог вполне спокойно сказать в ответ.

– И не подумаю!

Тогда она обозвала его ненормальным.

– В один прекрасный день ты такое выкинешь! Попомни мои слова

Немного позже, той же ночью, когда они уже лежали в постели, она вдруг сказала

– Ну как? Здорово я над тобой подшутила правда, Бобби? – и прижала к его щеке ладонь, но это была не ласка она просто хотела вывести его из себя, не дать ему заснуть – Неплохая шутка правда, дорогой?

Он перебрался в гостиную, чтобы лечь там на диване, но Никки увязалась за ним. Только к часам пяти она заснула в спальне и проснулась, когда Роберт стал собираться на работу. У нее было тяжелое похмелье, и, как всегда в похмелье ее мучили угрызения совести, она целовала ему руки и твердила что она гадкая, простит ли он ее? Обещала никогда никогда больше так не поступать, называла его ангелом и уверяла что вовсе не думает того, что наговорила ведь в конце концов все его недостатки – мелочи!

Роберт услышал, как на реке завыла сирена патрульного судна И подумал, что, наверно, кого–нибудь занесло на пороги или судно терпит бедствие. А сирена все выла и выла печально настойчиво, уныло. Роберт попытался представить, каково тому, кого течение тащит по порогам: пытается несчастный зацепиться за камни, но камни слишком скользкие и не хватает сил удержаться А сирена все воет и воет, и огни спасательных судов освещают поверхность реки Делавэр… Но не могут найти того, кого ищут. Его сотрудники говорили, что, если попасть в стремнину, – а таких стремнин вверх и вниз по реке предостаточно – надежды на спасение нет. Единственное, что удается спасателям, это найти тело. Один из коллег Роберта рассказывал, что как–то обнаружил труп у себя на заднем дворе. Труп лежал у кромки воды, и потом оказалось, что это старик, утонувший за двадцать, а то и больше миль от того места, куда его прибило. А иногда тело уносит вниз до самого Трентона. Роберт сжал зубы. Зачем он думает об этом? Ведь ни купаться, ни кататься на лодке, ни ловить рыбу он не собирается, даже когда наступит лето,

Роберт подошел к письменному столу и стал разглядывать свой набросок – вяз, который он видел из окна. Рисунок был тонкий и точный, пожалуй, слишком точный для наброска. Но Роберт был инженер, и точность тяготела над ним, как проклятие. Соседняя страница альбома оставалась чистой. Скоро наступит весна, дерево зазеленеет, и он нарисует тут лист вяза.

В дверь постучали. Роберт поставил стакан и пошел открывать.

– А вот и я! – сказала Дженни.

– Входи, – от посторонился, пропуская ее в комнату. – Пальто снимешь?

Она отдала ему пальто, и Роберт убрал его в шкаф. На этот раз она не надела зимние сапоги. На ней были туфли на высоких каблуках.

– А у тебя тут уютно, – сказана Дженни.

Роберт молча кивнул.

Дженни села на диван точно посередине.

Роберт закурил сигарету, придвинул было кресло к дивану, но тут же встал, чтобы взять стакан.

– Хочешь виски? Или кофе? У меня есть кофеварка. Или сварить на плите? Ты как любишь?

– Нет, спасибо, ничего не надо. Я хотела, чтобы ты знал, Роберт: мы сейчас объяснялись с Грегом, но я не сказала, что порываю с ним из–за тебя. А ведь это так.

Он сидел, глядя на пол.

– Благодаря тебе я увидела то, чего раньше не видела. Ты все изменил, как катализатор. Не совсем, конечна подходящее слова ведь катализатор только ускоряет реакцию, а сам по себе ничего не значит. А ты для меня очень много значишь. Ты мне нравишься. Вот! Можешь думать обо мне, что хочешь, но это так.

– Ты же меня совсем не знаешь, – возразил Роберт. – Ты, например, не знаешь, что я женат. Я сказал тебе неправду. Я женат уже три года.

– Вот оно что! Значит, из Нью–Йорка ты уехал все–таки из–за женщины. Из–за твоей жены.

– Да.

Дженни удивилась меньше, чем он ожидал.

– У нас возникли разногласия. Ты, например, не знаешь, что в девятнадцать лет я заболел – нервное расстройство. И мне пришлось лечиться. А характер у меня неуравновешенный. В сентябре в Нью–Йорке я чуть было опять не сорвался. Потому–то я и уехал оттуда.

– Ну и что? Какое это имеет значение? Все равно ты мне нравишься.

Роберту не хотелось напрямую объяснять ей, что, когда девушке нравится мужчина, не грех поинтересоваться не женат ли он.

– Видишь ли, у меня довольно затруднительное положение. Я не разведен.

– И не собираешься?

– Нет. Мы решили, что нам лучше некоторое время пожить врозь, вот и все.

– Только не думай, я не собираюсь вмешиваться. Да и что я могу, если ты любишь другую? Просто хочу, чтобы ты знал, что я чувствую. Я люблю тебя.

Он быстро взглянул на нее и отвел глаза.

– Я думаю, чем быстрее ты об этом забудешь, тем лучше.

– Не собираюсь забывать. Я это знаю, и все. Всегда знала, что, когда полюблю, пойму сразу. Значит, так уж мне не повезло, что ты женат, но это ничего не меняет.

Роберт улыбнулся.

– Ты еще совсем молодая. Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать три. Не такая уж и молодая.

Роберт думал, что она еще моложе. Каждый раз, когда он ее видел, она казалась ему моложе, чем прежде.

– Я ничего не знаю о Греге. Может быть, он – совсем не то, что тебе нужно. Но я–то тем более. Со мной трудно ладить. У меня тьма таких причуд. В общем, я несколько не в себе.

– По–моему, об этом судить мне.

– То, что я подглядывал за тобой через окно в кухне, вряд ли может служить хорошей рекомендацией, как по–твоему? Послушала бы ты, что говорит обо мне моя жена Она считает, что меня пора запереть в сумасшедший дом, – Роберт засмеялся. – Поспрашивай ее.

– Мне все равно, что говорит твоя жена, – Дженни облокотилась на диван, села поудобней, но лицо оставалось решительным. Она не отрывала глаз от Роберта.

– Я ведь ничего не сочиняю, Дженни.

– Я так и не думаю. Я верю – ты говоришь со мной начистоту.

Роберт вдруг встал и перенес свой стакан на столик возле дивана.

– Но ведь раньше я не был с тобой честен, правда? Я скажу тебе откровенно, Дженни, мне приходится цепляться изо всех сил, чтобы, как бы это объяснить? Чтобы не свихнуться, что ли, – он пожал плечами. – Поэтому я сюда и приехал. Жизнь здесь не такая напряженная, как в Нью–Йорке. Я вполне лажу с теми, с кем работаю. С одним из них я провел Рождество, с его женой и маленькой дочкой, и все прошло хорошо. Но никто не знает, чего мне это иногда стоит, ведь порой я каждую минуту должен делать над собой усилие, – он замолчал и взглянул на нее, надеясь, что его слова произвели на нее впечатление.

Но лицо ее как раз прояснилось.

– Нам всем так приходится – каждую минуту. Что тут необычного?

Он вздохнул.

– От меня нужно держаться подальше. Я хочу, чтобы ты это поняла. У меня с головой не все ладно.

– А кто тебе сказал, что ты болен? Врачи?

– Да нет, не врачи. Жена. А уж она–то знает. Она ведь живет со мной.

– А когда ты лечился? Тогда в девятнадцать лет?

– Что тогда говорили врачи? Реакция неустойчивого характера на трудное детство. Такое бывает со слабыми людьми. Ведь у меня был срыв. А это проявление слабости, верно?

– И в чем это выразилось?

– Пришлось бросить занятия в колледже. А однажды вечером что–то на меня нашло, и я отправился на озеро плавать, прямо в одежде. Я вроде решил покончить с собой и вроде бы пытался это сделать, но все вроде бы. Меня спас полицейский. Решили, что я пьян. Я отделался штрафом и провел ночь в тюрьме. Полицейские настаивали, что я пьян, и я с ними не спорил. А почему полицейские решили, что я пьян, как ты думаешь? Потому что я нес чепуху. – Но убедить Дженни было невозможно, и Роберт стал соображать, что бы еще сказать. – А однажды я наставил на жену ружье. Она спала, прилегла вздремнуть. А я сидел на стуле в другом конце комнаты и целился в нее из охотничьего ружья. Из заряженного.

На самом деле ружье тогда заряжено не было. Роберт перевел дух и посмотрел на Дженни. Она слегка нахмурилась, но, видимо, нисколько не испугалась, только внимательно слушала.

– И что случилось?

– Ничего. Просто я убедился, что никогда не смогу нажать на курок. Мы с ней как раз перед этим рассорились И я в тот день подумал: «До чего я ее ненавижу, убил бы! Отплатил бы за все, что она мне наговорила». Но когда я сидел с ружьем и держал ее на мушке, я думал, что нет ничего, за что можно убить человека.

– Ну вот видишь Ты же это понимал.

– Да, но представь себе сама – ты просыпаешься и видишь как кто–то целится в тебя с другого конца комнаты? Как ты считаешь, что должна была подумать моя жена? И как кажется, что думают люди, которым она об этом рассказала? А уж она рассказала всем, кому могла. Вот так все и получилось. Она всем говорила, что у меня депрессия, что я угнетен и в один прекрасный день могу кого–нибудь убить Всем сообщила, что я хотел убить ее. Что ж, может, и хотел. Кто знает?

Дженни потянулась за сигаретами, которые лежали на кофейном столике. Роберт дал ей прикурить.

– Все равно ничего потрясающего ты мне так и не сказал.

– Да? – он засмеялся. – А чего ты еще хочешь? Узнать, что я вампир?

– Что было потом, когда ты бросил колледж?

– Я пропустил всего семестр: лечился. Лечился и брался за разную работу. А потом вернулся в колледж и поселился у одного приятеля, мы вместе занимались. Его звали Кермит. Он жил недалеко от колледжа с родителями. У него были маленькие братишка и сестренка и в доме всегда царил хаос, – Роберт улыбнулся. – Но все–таки это был дом, понимаешь? Ну, впрочем, это понятно только тем, кто, даже живя дома, настоящего дома не имел. Мне отвели комнатушку – отдельную, и все равно было трудно выкроить хоть один спокойный час для занятий: ребятишки вечно сновали туда–сюда, зато ближе к полуночи, если Кермит и я засиживались над книгами, его мать приносила нам по куску пирога или кекса с молоком. Смешно, но это был дом, у родителей я такого никогда не чувствовал. Не подумай, я не виню свою мать. У нее хватало забот с отцом, она и так делала все, что можно. Но толком ей ничего сделать не удавалось – отец постоянно пил и того и гляди мог бросить ее и сбежать из дома. Не знаю, понятно ли я говорю. Наверно, нет.

– А где теперь Кермит?

– Умер, – Роберт снова закурил. – Погиб из–за нелепой случайности на Аляске. Мы вместе служили в армии и так устроили, что попали в одно подразделение. Думали, нас пошлют в Корею, но в Корею ни один из нас так и не попал, и в боях мы не побывали. Кермита убило катапультой. Ударило по спине. Это случилось утром. Я пошел раздобыть кофе – ему и себе, меня не было всего пять минут, а когда я вернулся, он уже лежал на земле мертвый, а вокруг стояли наши солдаты – Роберту вдруг стало неловко под ее пристальным серьезным взглядом. Он почти никогда не рассказывал про Кермита, не рассказывал даже друзьям в Нью–Йорке. – Как только моя служба в армии закончилась, я переехал в Нью–Йорк, – добавил он.

Дженни кивнула

– Выходит, ты тоже знаешь кое–что о смерти.

– Я знаю, что такое потерять друга. А смерть? Я ведь не видел, как вокруг гибнут люди, которых я знаю, а все, кто побывал на войне, это видели. Что такое смерть? Нет, не знаю, – Роберт покачал головой.

– Мне очень хорошо знакомо, что значит цепляться, чтобы не свихнуться Мне тоже приходится так цепляться. Когда три года назад умер мой братишка, я вдруг почувствовала, что все потеряло смысл. Все казались мне ненормальными, кроме меня самой. Знаешь, что обычно говорят про тех, кто по–настоящему чокнутый и так думает? – смущенная улыбка тронула ее губы, глаза блеснули. – Я хочу сказать – все продолжали жить, как жили, отец ходил на работу, мать убирала дом, а ведь только что рядом с нами побывала смерть. – Дженни затянулась сигаретой, вперив невидящий взгляд в пространство. – Я боялась смерти. Я все время думала, думала о ней, пока как–то не признала ее – по–своему. Пока она не стала мне знакомой, понимаешь? – Дженни взглянула на него и снова уставилась в пространство. – Теперь я ее совсем не боюсь. Теперь я понимаю, почему человек в твоем сне называет себя «Дядюшка Смерть».

– А я знаешь, чувствую себя не очень уютно после этих снов, – признался Роберт.

Она перевела на него глаза

– Ничего, когда–нибудь привыкнешь Только надо как следует поразмыслить над этим.

Невольно Роберт покачал головой. Почти содрогнулся. Удивленный, он взглянул на ее юное лицо.

– Когда я поняла насчет смерти, – продолжала Дженни, – я стала смотреть на мир совсем по–другому. Грег считает, что мысли о смерти нагоняют на меня тоску, но он ошибается. Я просто не люблю, когда люди говорят о смерти с ужасом, как это всегда бывает. Понимаешь? А после того, как мы с тобой познакомились, я благодаря тебе опять стала смотреть на мир иначе, только гораздо радостнее. Взять, например, банк, где я служу. Раньше мне все казалось там бесцветным и скучным. А теперь все изменилось Все стало веселым. Все мне дается легче.

О, кто–кто, а он знал это ощущение! Когда влюблен, все в мире сразу расцветает. И сухие деревья вдруг оживают и словно начинают петь. Дженни так молода. Теперь она заговорила о Достоевском, и Роберт слушал ее вполуха, стараясь придумать, как бы прекратить всю эту историю безболезненно. Он понимал: их разговор привел только к тому, что она потянулась к нему сильнее прежнего. Роберт ходил по комнате, пока Дженни рассуждала о «судьбе» и о «вечности», похоже, она верила в жизнь после смерти – и вдруг он решился и прервал ее:

– Дженни, все, что я говорил, сводится к одному: нам с тобой больше не надо видеться. Прости меня, но это так.

Лицо ее сразу приняло трагическое выражение, углы большого рта опустились, и он пожалел, что выпалил все так резко, но что было делать? Засунув руки в карманы, он мерил шагами комнату.

– Тебе неприятно со мной? – спросила Дженни.

– Приятно. Но нам нельзя видеться. Мне приятно думать, что ты счастлива. Это ты можешь понять? Когда я смотрел на тебя через окно в кухне, мне нравилось думать, что ты счастлива, что у тебя есть жених и скоро ты выйдешь замуж, вот и все. Зря мы с тобой познакомились и зря… – Он не стал продолжать Ему хотелось, чтобы она ушла. Он обернулся, услышав, что Дженни встает с дивана.

– Во всяком случае, я хочу тебя поблагодарить за одну вещь, – сказала она – за то, что ты помог мне понять, что я не люблю Грега и мне не следует выходить за него. Большое тебе за это спасибо.

– Не думаю, что и Грег будет мне благодарен.

– Ничего не поделаешь Уж что есть, то есть, как ты сам сказал, – она попыталась улыбнуться. – Так что до свидания.

Роберт провел ее до двери. Дженни достала из шкафа пальто и надела его, не дав ему помочь ей.

– До свидания.

Она сразу ушла. В комнате опять стало пусто.

7

– Скажи, Джен, где он живет в Лэнгли? – допытывался Грег. – Я раздобыл его телефон и хочу узнать адрес.

– Вот и спроси у него. Если захочет, он тебе скажет.

– Вряд ли захочет. Это мне нужно, а не ему.

Дженни нетерпеливо вздохнула и посмотрела через плечо, нет ли поблизости мистера Штоддарда. Шеф не любил, когда служащие вели личные разговоры по телефону, и она объясняла это Грегу много раз.

– Грег, я не могу больше говорить.

– Но имею же я право узнать адрес и встретиться с человеком, раз мне нужно.

– Не знаю, как ты умудрился так распалиться за двадцать четыре часа! Ведешь себя, как ребенок.

– А ты, как трусиха, Дженни. Вот уж никогда не думал. И мистер…

– Говори, что тебе угодно. Мне все равно, – она повесила трубку.

«Наверно, Грег в Риттерсвиле, – подумала Дженни, – он всегда заезжает туда днем в понедельник в городскую аптеку и в аптеку в торговом центре». Конечно, если Грег позвонит Роберту в половине шестого или в шесть, когда Роберт вернется с работы, тот заверит его, что они с Дженни больше не увидятся. Дженни не хотелось сообщать об этом Грегу самой. Грег сочтет себя победителем, а Дженни была убеждена, что после своего безобразного поведения он ничего подобного не заслуживает – да и велика ли победа? Все равно отношение Дженни к Грегу, не говоря уж о ее чувствах к Роберту, нисколько не изменится.

Теперь ей придется снова пересчитывать деньги в ящике, который стоит у нее на столе, потому что она не отметила, сколько купюр сосчитала, когда Стив позвал ее к телефону. И Дженни принялась опять считать пятисотдолларовые банкноты.

– Бу–у–у! – воскликнул Стив, обнимая Дженни сзади за талию. – С кем это я тебя застукал?

– Перестань, Стив, я считаю.

– Что, Грегу не терпится? – спросил он, отходя.

Дженни упрямо считала, наклонив голову. Из радиатора у ног шло тепло. А дома, когда она вернется, будет холодно. Ничего, включит нагреватель и дом согреется за десять минут, но обедать будет не с кем, и ее ждет одинокий вечер. Правда, Роберт рядом, в Лэнгли, в пятнадцати милях от нее, не больше. Он не сказал ей, что возвращается в Нью–Йорк. Дженни не знала, верить тому, что он говорил насчет жены, или нет. С другой стороны, вряд ли он стал бы врать, думала она, а если бы и стал, вряд ли это у него хорошо получилось бы, хотя бы так же хорошо, как вчера, если, конечно, вчера он не врал. Нет, наверно, он действительно женат. «Но, может быть, они все же не помирятся? – подумала Дженни. – Разве кто–нибудь знает заранее, как все обернется? Никто не знает». Она не хотела, чтобы Роберт вернулся к жене, но и чтобы не возвращался – тоже не хотела, да и что проку хотеть? А во–вторых, или, точнее, во–первых, ей хотелось, чтобы Роберт был счастлив. Смешно, но и он тоже все время твердит, что хочет этого для нее… Дженни подвела итог одиннадцать тысяч пятьдесят пять долларов семнадцать центов, убрала ящик в сейф и заперла сейф на ключ, который висел в связке других ключей. Потом собрала бланки вкладов, погашенные чеки, выплаты ссуд, бланки Рождественского фонда и пролонгации и понесла все это в заднюю комнату Рите, которая сидела за счетной машинкой.

– Миссис Макграт боится, что ее обсчитали на десять долларов, – сказала Дженни. – Так что дай мне знать Вот мой итог.

– Ох уж эта миссис Макграт! Ей каждые три дня мерещится, что ее обсчитали, – сказала Рита, не поднимая головы.

Из банка Дженни ушла в двадцать минут пятого. Она надеялась, что Роберт будет тверд и категоричен и не согласится встретиться с Гретом. Она легко могла представить, что Грег распалится и полезет в драку, а может, даже изобьет Роберта. Грег занимался боксом в гимнастическом зале и гордился своими кулаками. «Нашел чем гордиться! Колошматить людей по лицу любой дурак научится!» Она не могла даже вообразить, чтобы Роберт кого–то ударил. Он казался таким мягким, а для Дженни мягкость была самым большим мужским достоинством. Перед глазами у нее стояло лицо Роберта, его густые каштановые волосы, светло–карие глаза, рот со слегка опущенным левым уголком, подбородок с маленькой ямочкой, она вспоминала, как он выглядел вчера после лыж – в белой рубашке и темно–синих брюках, как он наклонялся к камину, чтобы подбросить дров, и сердце у нее таяло, она крепче сжимала руль, чтобы не съехать на обочину.

Дома Дженни положила в холодильник салат и свиные отбивные, которые купила себе на обед в придорожном магазине за Хэмберт Корнерз, и приняла ванну. Обычно днем она ванну не принимала, но тут подумала, что это поможет ей успокоиться и убить время до вечера, когда неизбежно позвонит Грег. Почему некоторым хочется всячески осложнять жизнь? Когда в Скрентоне Фрицци Шелл, который ей так нравился, бросил ее ради другой девушки, она смирилась и не пыталась увидеть его или позвонить ему. А Грег!

Она надела старый свитер, юбку и туфли без каблуков и принялась поливать цветы. Потом вытерла пыль в гостиной и вымыла тарелки, которые оставила в раковине после завтрака, так как опаздывала на работу. Затем уселась в гостиной с чашкой кофе и с томиками Китса и Шелли в издании «Современной библиотеки». Открыла Китса. Но выяснилось, что Китс не идет ей в голову. Может, ей почитать Блейка? Дженни сняла с полки большой том Донна и поменьше Блейка. Некоторые места в разделе «Прорицания невинности» были подчеркнуты.

Горя и несчастья жгут

С нитью радости сплетут.

Дженни вспомнила, как много лет назад, читая это стихотворение, она при слове «жгут» представляла себе костер.

Кто веру детскую осудит,

Тот в старости осмеян будет.

В детей сомненья заронить,

В могиле без спасенья гнить

О вере детской кто радеет,

Тот Смерть и Старость одолеет.

Чеканный ритм этих стихов успокаивает так же, как их смысл.

Дженни вздрогнула, когда зазвонил телефон. Было всего пять минут седьмого.

– Междугородная. Говорите, пожалуйста.

Это звонила из Скрентона мать Дженни. Она расстроилась, получив от дочери письмо с известием, что та решила не выходить за Грега.

– Что случилось, Дженни? Даже твой отец – и тот встревожился.

Дженни представила как мать, выпрямившись, сидит в холле на стуле с высокой спинкой, наверно, в переднике, потому что они обычно в шесть обедают, а сейчас мать, по–видимому, на несколько минут отложила обед так как звонить после шести дешевле.

– Ничего не случилось, мама. Просто я недостаточно его люблю. Я поняла это несколько недель назад, так что…

– А больше никто не появился, Зайка?

Ну, слава Богу, значит, Грег еще не успел позвонить ее родителям. Ей даже хотелось рассказать им про Роберта но, пожалуй не стоило. Они бы ужаснулись: женатый! Но одновременно она представила себе, как сидит с ними за обедом, потчует их рассказами о том, что сказал и что сделал Роберт. Как он выглядит и какой он выдержанный – так она когда–то рассказывала родителям про девочек и мальчиков, которые ей нравились в школе. Может быть, это наивно, но ее всегда тянет говорить о людях, которые ей нравятся.

– Так все–таки кто–то есть, Дженни? Или нет?

– Есть. Только вряд ли я его еще увижу, наверно, не удастся. Господи, мама ну не говори со мной, как с ребенком!