Текст книги "Сочинитель убийств. Авторский сборник"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

Джерард снова расслабился и откинулся в кресле, заложив руки за голову, словно они болтали о том, какая хорошая нынче погода.

– Разумеется, я не думаю, будто он это устроил, – возразил Бруно. – Вам, видимо, невдомек, что речь идет о человеке такого калибра.

– Единственный калибр, который заслуживает внимания, Чарлз, – это калибр ствола, – сказал Джерард поднимая трубку внутреннего телефона, – что, вероятно, вы первый мне бы и объяснили. Пригласите, пожалуйста, мистера Хайнса.

Бруно вздрогнул, и Джерард это заметил. Джерард молча за ним наблюдал, пока шаги Гая приближались по коридору. Он предвидел этот ход Джерарда, повторял про себя Бруно. Ну и что, ну и что, ну и что?

Гай нервничает, решил Бруно, но его обычная нервно–торопливая повадка это скрадывает. Он поздоровался с Джерардом и кивнул Бруно.

Джерард предложил ему единственный свободный стул с прямой спинкой.

– Я пригласил вас сюда, мистер Хайнс, с единственной целью – задать один очень простой вопрос. О чем большей частью разговаривает с вами Чарлз?

Джерард предложил Гаю сигарету из пачки, как отметил Бруно, далеко не первой свежести, и Гай закурил.

Бруно увидел, что Гай раздраженно сдвинул брови, что в высшей степени отвечало положению.

– Время от времени он говорил со мной о клубе «Пальмира».

– А еще о чем?

Гай посмотрел на Бруно. Тот с безразличным видом, настолько безразличным, что его можно было принять за беспечный, грыз ноготь на пальце правой руки, которой подпирал подбородок.

– Трудно сказать, – ответил Гай.

– Он говорил с вами об убийстве вашей жены?

– Да.

– И в каком плане он вел разговор? – участливо спросил Джерард. – Я имею в виду убийство вашей жены.

Гай почувствовал, что заливается краской. Он снова глянул на Бруно – как мог бы взглянуть любой, подумал он, любой другой человек, когда речь идет о третьем, который сидит тут же, но выключен из разговора.

– Он часто спрашивал, не знаю ли я, кто мог это совершить.

– А вы знаете?

– Нет.

– Вам нравится Чарлз?

Жирные пальцы Джерарда слегка дрожали, что было несообразно. Он принялся вертеть в руках пакетик спичек, постукивая о лежащую на столе книгу записей.

Гай вспомнил, как в поезде Бруно тоже вертел в пальцах спички, пока не уронил их в тарелку с бифштексом.

– Да, нравится, – удивленно ответил Гай.

– Он вам не докучает? Не навязывает вам свое общество слишком часто?

– Да не сказал бы, – сказал Гай.

– Вас огорчило, что он явился на вашу свадьбу?

– Нет.

– Чарлз вам говорил, что ненавидел отца?

– Говорил.

– Говорил, что хотел бы его убить?

– Нет, – ответил Гай все так же сухо.

Джерард достал из ящика письменного стола книгу, упакованную в коричневую обертку.

– Вот книга, которую Чарлз собирался вам отправить. К сожалению, сейчас я ее вам не верну – она еще может понадобиться. Каким образом ваша книга оказалась у Чарлза?

– Он сказал, что нашел ее в поезде.

Гай разглядывал сонную загадочную улыбку Джерарда. Тень ее он увидел в тот вечер, когда Джерард приходил к ним домой, но то была только тень. Улыбка, призванная вызывать неприязнь. Улыбка – оружие профессионала. Каково это, подумал Гай, изо дня в день встречать такую улыбку? Он непроизвольно посмотрел на Бруно.

– Но в поезде вы не встречались? – спросил Джерард, переводя взгляд с одного на другого.

– Нет, – сказал Гай.

– Я говорил с официантом, который приносил вам обед в купе Чарлза.

Гай не отвел взгляда от Джерарда. Голый стыд уничтожает скорее, чем чувство вины, подумал он. Он сидел прямо, глядя в лицо Джерарду, и в то же время чувствовал, что уничтожен.

– Ну и что? – взвизгнул Бруно.

– А то, что мне интересно – с чего бы вам двоим пускаться на такие ухищрения, – Джерард с довольным видом покачал головой, – лишь бы внушить, что вы познакомились на несколько месяцев позже. – Он выждал, чтобы дать им время проникнуться сказанным. – Ответа я от вас не услышу. Что ж, ответ напрашивается сам собой. То есть один ответ в виде предположения.

Сейчас все трое размышляют об этом ответе, подумал Гай. Ответ висит в воздухе, связывая его с Бруно, Бруно – с Джерардом, Джерарда – с ним самим. Ответ, до которого, по заверениям Бруно, никто бы не мог додуматься, навек недостающее звено.

– Не хотите ли его сформулировать, Чарлз, вы же прочли столько детективных романов?

– Я не понимаю, куда вы клоните.

– Через несколько дней, мистер Хайнс, убили вашу жену. Через несколько месяцев – отца Чарлза. Мое первое, оно же самое очевидное, предположение – оба вы знали о готовящихся убийствах…

– Ну и чушь, – вставил Бруно.

– …и обсуждали их. Понятно, это всего лишь предположение. Если исходить из того, что вы познакомились в поезде. Так где вы познакомились? – улыбнулся Джерард. – Мистер Хайнс?

– Да, – ответил Гай, – мы познакомились в поезде.

– А почему вы так боялись в этом признаться? – Джерард ткнул в него веснушчатым пальцем, и в самой прозаичности Джерарда Гай опять почувствовал его способность внушать ужас.

– Сам не знаю, – сказал Гай.

– Не потому ли, что Чарлз признался вам в своем желании, чтобы отца убили? Вы потому и тревожились, мистер Хайнс, что знали об этом?

Это и есть главный козырь Джерарда? Гай медленно произнес:

– Чарлз ни слова не сказал об убийстве отца.

Взглянув на Бруно, Джерард успел заметить быструю довольную ухмылку.

– Понятно, это всего лишь предположение, – сказал Джерард.

Гай с Бруно вместе вышли на улицу. Джерард одновременно их отпустил, и они, пройдя длинный квартал, вместе дошли до скверика, где находились станция подземки и стоянка такси. Бруно оглянулся на высокое узкое здание, в котором они только что побывали.

– Ладно, доказательств–то у него по–прежнему нет, – сказал Бруно. – Как ни верти, а нету – и все.

Бруно был мрачен, однако спокоен. До Гая внезапно дошло, с какой невозмутимостью тот парировал все наскоки Джерарда. А он–то всегда считал, что под нажимом Бруно устроит истерику. Он покосился на его высокую сутулящуюся фигуру, и его захлестнуло буйное, безрассудное чувство товарищества, как в тот день в ресторане. Но сказать ему было нечего. Конечно, подумал он, Бруно должен сообразить, что Джерард не собирается делиться с ними всеми своими открытиями.

– А знаешь, что самое смешное? – продолжал Бруно. – Джерард охотится не за нами, он за другими охотится.

41

Просунув палец между прутьями, Джерард помахал им, к вящему ужасу птички, которая трепыхалась в противоположном конце клетки, и тихо насвистел одну ноту. Анна – она стояла в центре комнаты – тревожно следила за ним. Он только что сообщил ей, что Гай лжет, и тут же отошел пугать птицу; ни то ни другое не понравилось Анне. Последние четверть часа Джерард ей решительно не нравился, а ей казалось, что в первый его приход он ей, напротив, понравился, и разнобой в оценках ее раздражал.

– Как зовут птичку? – спросил Джерард.

– Певунчик.

Анна слегка наклонила голову и смущенно повернулась вполоборота. В новых открытых туфельках из крокодиловой кожи она казалась себе очень высокой и элегантной. Туфли были куплены сегодня; она думала, что Гаю они понравятся и он невольно улыбнется, когда они присядут перед обедом пропустить по коктейлю. Но приход Джерарда все испортил.

– Как вы считаете, почему ваш муж хотел скрыть, что познакомился с Чарлзом в позапрошлом июне?

Когда убили Мириам, опять подумала Анна. Только этим ей и запомнился позапрошлый июнь.

– Для него это был трудный месяц, – ответила она. – Тогда погибла его жена. Он легко мог забыть про остальное, что было в тот месяц.

Она нахмурилась, почувствовав, что Джерард слишком уж раздувает свое маленькое открытие, что не так уж оно и важно, раз Гай после этого целых полгода даже не встречался с Чарлзом.

– Но только не об этом, – небрежно заметил Джерард, снова усаживаясь. – Нет, я полагаю, в поезде Чарлз говорил с вашим мужем о своем отце, говорил о том, что желает ему смерти, а может быть, даже рассказал, как он намеревается устроить…

– Я не допускаю, чтобы Гай стал такое выслушивать, – прервала Анна.

– Не знаю, – мягко продолжал Джерард, – не знаю, но у меня сильное подозрение, что Чарлз был в курсе готовящегося убийства и, возможно, поделился этим с вашим мужем тем вечером в поезде. Чарлз из тех молодых людей, кто на такое способен. А ваш муж, как мне кажется, из тех, кто сохранил бы это в тайне, но впредь постарался бы избегать общества Чарлза. Вы не согласны?

Это многое объясняет, подумала Анна. Но одновременно превращает Гая в своего рода сообщника.

– Уверена, что муж бы вообще с ним порвал, – твердо заявила она, – если бы Чарлз рассказал ему нечто подобное.

– Весьма справедливо. Однако же… – Джерард неопределенно замолк, словно погрузившись в свои неторопливые мысли.

Анне был неприятен вид его веснушчатой лысины, поэтому она стала смотреть на керамическую сигаретницу, стоящую на кофейном столике, и в конце концов взяла сигарету.

– Как вы думаете, миссис Хайнс, ваш муж подозревает кого–нибудь в убийстве жены?

Анна с вызовом пустила струйку дыма.

– Разумеется, нет.

– Видите ли, если той ночью в поезде Чарлз пустился в рассуждения об убийстве, то рассуждал обстоятельно. А если у вашего мужа имелись какие–то основания считать, что жизнь его жены в опасности, и если он упомянул об этом в разговоре с Чарлзом, – так, значит, их связывает обоюдная тайна, притом губительная. Это всего лишь предположение, – поспешил он добавить, – но следователям всегда приходится строить предположения.

– Я знаю, что муж никак не мог сказать о том, что тогдашней его жене грозит опасность. Когда пришло известие, мы были с ним в Мехико, а за несколько дней до того – в Нью–Йорке.

– А в марте этого года? – спросил Джерард все так же спокойно. Он потянулся за пустым стаканом и покорно согласился на повторную порцию хайбола.

Стоя у бара спиной к Джерарду, Анна припомнила март – месяц когда был убит отец Чарлза, припомнила, как Гай был тогда сам не свой. А та драка – когда это было, в феврале или марте? И не с Чарлзом ли Бруно он тогда дрался?

– Вы не допускаете, что ваш муж мог иногда встречаться с Чарлзом примерно в то время, а вы об этом не знали?

Ну, конечно, озарило ее, это же все объясняет: Гай знал, что Чарлз намеревается убить отца, пытался его остановить, подрался с ним в баре.

– Пожалуй, мог, – неуверенно сказала она. – Впрочем, не знаю.

– Вы не вспомните, миссис Хайнс, как ваш муж тогда держался, как выглядел?

– Он нервничал. Я, кажется, знаю, из–за чего.

– Из–за чего?

– Из–за работы…

И тут она почувствовала: все, больше о Гае ни слова. Что бы она ни сказала, Джерард – и в этом она не сомневалась – приобщит ее слова к неясной еще мозаике, которую составляет и в рамках которой пытается рассмотреть Гая. Она ждала, ждал и Джерард, словно они поспорили, кто первым нарушит молчание.

Наконец он погасил сигару и произнес:

– Если вам вспомнится что–нибудь новое в том времени – я имею виду Чарлза, – вы уж мне обязательно сообщите, ладно? Звоните в любое время дня и ночи, у телефона постоянно дежурят, так что мне передадут.

Он написал еще одно имя на визитной карточке и вручил ее Анне.

Проводив его, Анна поспешила к кофейному столику убрать стакан. Через окно на улицу она увидела, что он сидит в машине, упершись в грудь подбородком, будто спит, хотя на самом деле, заключила она, делает запись в своей книжке. Она огорчилась, подумав, что он записывает и то, что Гай мог встречаться с Чарлзом в марте, а она про это не знала. Почему она так сказала? Ведь она же знала – Гай сам говорил ей, что не встречался с Чарлзом с декабря до самого дня свадьбы.

Через час, когда пришел Гай, Анна возилась на кухне с блюдом, которое уже подходило в духовке. Гай задрал голову и принюхался.

– Тушеные креветки, – объяснила Анна. – Включу–ка я вытяжку.

– У нас был Джерард?

– Да. Ты знал, что он должен прийти?

– Сигара, – лаконично заметил Гай. Джерард конечно, рассказал ей о знакомстве в поезде. – Что ему было нужно на этот раз?

– Выспрашивал о Чарлзе Бруно. – Анна, стоящая у окна, бросила на Гая быстрый взгляд. – Хотел узнать, не говорил ли ты мне, будто в чем–то его подозреваешь И еще он расспрашивал про март.

– Про март?

Гай шагнул на приподнятый участок пола, подошел и остановился перед Анной. Она увидела его зрачки, которые внезапно сузились, а на скуле – едва заметную тонкую паутинку шрамов, оставшуюся с того вечера то ли в феврале, то ли в марте.

– Он хотел узнать, не подозревал ли ты, что Чарлз собирался в этом месяце устроить убийство отца.

Но Гай молчал и только смотрел на нее – не тревожно и не виновато, просто смотрел, а губы у него сложились в привычную прямую линию. Она отошла и направилась в гостиную.

– Правда, ужасно, – спросила она, – убийство?

Гай достал новую сигарету, постучал ею по стеклу наручных часов. Ему было мучительно слышать, как она произносит это слово – «убийство». Как хотелось ему вытравить Бруно и все с ним связанное у нее из памяти!

– Ты ведь и правда не знал, Гай, тогда, в марте?

– Нет, Анна. Что ты сказала Джерарду?

– Ты не считаешь, что Чарлз устроил убийство отца?

– Не знаю, хотя допускаю. Но к нам это не имеет никакого отношения.

До него не сразу дошло, что это неправда.

– Верно. К нам это не имеет отношения. – Она опять на него взглянула. – Джерард еще сказал, что ты познакомился с Чарлзом в поезде в позапрошлом июне.

– Да.

– И… и какое это имеет значение?

– Не знаю.

– Это из–за того, что Чарлз тогда сказал в поезде? Ты из–за этого его недолюбливаешь?

Гай засунул руки поглубже в карманы куртки. Ему вдруг захотелось бренди. Он понимал, что все написано у него на лице и скрыть это от Анны не удастся.

– Послушай, Анна, – быстро заговорил он, – в поезде Бруно сказал мне, что желает отцу смерти. Он не упоминал никаких планов, не называл имен. Мне не понравилось, как он об этом сказал, после этого я переменил к нему отношение. Ничего этого я Джерарду не стал говорить, потому что не знаю, устроил ли Бруно убийство отца или нет. Пусть выясняет полиция. Люди без вины попадали на виселицу только потому, что кто–то доносил на них за подобные разговоры.

Поверила она или нет, ему все равно крышка, решил он. Уж гнуснее, кажется, он ни разу не врал, да и поступка гнуснее тоже за собой не припомнит – собственную вину переложил на другого. Бруно и тот не стал бы так врать, не стал бы так на него наговаривать. С головы до ног он сплошь вероломство, одна сплошная ложь. Он выкинул сигарету в камин и закрыл лицо руками.

– Гай, я верю, что ты правильно поступаешь, – нежно сказала Анна.

Лицо – ложь, прямой взгляд, твердый рот, чуткие руки – все ложь. Он резко опустил руки и сунул их в карманы.

– Я бы, пожалуй, выпил бренди.

– Ты не с Чарлзом подрался тогда в марте? – спросила она, наливая ему у бара.

Еще одна ложь погоды не делала, но здесь он не мог не соврать.

– Нет, Анна.

Косой быстрый взгляд, которым она его наградила, сказал ему, что она не поверила. Вероятно, считает, что он схватился с Бруно, чтобы остановить его. Вероятно, она им гордится! Вечно ли он обречен на эту защиту, в которой даже не нуждается? Вечно ли все будет даваться ему с такой легкостью? Но Анна этим не удовольствуется. Он знал, что она будет возвращаться к этому снова и снова, пока наконец он ей не расскажет всю правду.

Вечером Гай растопил камин – первый огонь первого года в их новом доме. Анна лежала на длинной плите перед камином, подложив под голову диванную подушку. В воздухе чувствовался тонкий ностальгический холодок осени, он вселял в Гая печаль и беспокойную жажду действия – не бодрый осенний порыв, как бывало в дни юности, но жажду, замешанную на безумии и отчаянии, словно в часах его жизни истекает завод и это станет его последним броском. Так какое еще нужно ему доказательство, что в часах его жизни завод и впрямь истекает, чем то, что будущее совершенно его не страшит? Разве Джерард не догадается – теперь, когда знает, что они с Бруно познакомились в поезде? Разве истина не откроется ему в один прекрасный день (ночь, минуту), когда его толстые пальцы подносят ко рту сигару? Так чего они выжидают – Джерард, полиция? Порой ему начинало казаться, что Джерард намерен собрать все мельчайшие факты по делу, все улики до последней крупинки, изобличающие их обоих, разом все это на них обрушить и их уничтожить. Но пусть как угодно уничтожат его самого, подумал Гай, зданий его им не уничтожить. И он вновь почувствовал странную и одинокую отъединенность своего духа от плоти и даже сознания.

Но, предположим, их с Бруно тайну так и не откроют? Все равно остаются минуты, когда ужас от им совершенного сливается с беспредельной подавленностью и он начинает ощущать в этой тайне какую–то зачарованную неприкосновенность. Возможно, подумал он, именно поэтому он не боится ни Джерарда, ни полиции: он по–прежнему верит в ее неприкосновенность. Если до сих пор, несмотря на всю их беспечность, на все намеки Бруно, никто не разгадал этой тайны, так, может быть, есть нечто такое, что делает ее неуязвимой?

Анна уснула. Он смотрел на плавный изгиб ее лба, посеребренного светом камина. Затем потянулся губами и поцеловал ее в лоб, нежно, чтобы не разбудить. Снедающая его боль отлилась в слова: «Я прощаю тебя». Ему хотелось услышать их от Анны, и только от Анны.

В его представлении чаша весов, на которую брошена его вина, так безнадежно перевешивает другую, что этого нельзя даже измерить, но все же он беспрерывно подбрасывал на другую столь же безнадежно легкие – легче перышка – доводы самозащиты. Преступление совершено им во имя самозащиты, уговаривал он себя, но не решался до конца в это поверить. Раз уж он верил, что зло полностью в нем утвердилось, он должен поверить и в то, что оно естественным и неодолимым образом проявляется в нем. Он поэтому задавался время от времени вопросом, не доставило ли ему преступление определенного наслаждения, не извлек ли он из него некоего примитивного удовольствия, ибо чем еще можно объяснить свойственную роду людскому неистребимую терпимость к войнам, самоубийственное ликование, с каким их встречают люди, как не примитивным удовольствием от убийства? Поскольку же способность задаваться этим вопросом пробуждалась так часто, он признал за истину, что так оно и есть.

42

Окружной прокурор Фил Хоуленд, сухопарый, безупречно одетый и настолько же весь из углов, насколько расплывчат был Джерард, терпеливо улыбнулся сквозь облако сигаретного дыма.

– Оставьте парнишку в покое. Признаю, поначалу ваше предположение показалось мне любопытным. Мы тоже прочесали весь круг знакомств. Ровным счетом ничего, Джерард. Нельзя же арестовать человека только за то, что он собой представляет.

Джерард скрестил ноги наоборот и обходительно улыбнулся. Настал его час. Он испытывал тем большее удовлетворение, что ему приходилось здесь сиживать и с такой же улыбкой вести беседы куда менее важные.

Хоуленд кончиками пальцев подтолкнул к краю стола отпечатанный на машинке листок.

– Вот двенадцать новых имен, если вам интересно. Знакомые покойного мистера Сэмюела, данные представили страховые компании.

Хоуленд произнес это спокойным скучающим голосом, и Джерард понял, что он напустил на себя выражение особой скуки, потому что у него, окружного прокурора находится в распоряжении несколько сотен сотрудников и ему ничего не стоит раскинуть – и куда шире – куда более тонкие сети.

– Можете порвать этот список, – сказал Джерард.

Хоуленд улыбнулся, чтобы скрыть удивление, однако не мог спрятать любопытство, зажегшееся в черных, широко посаженных глазах.

– Вероятно, вы нашли, кого искали. Разумеется, это Чарлз Бруно.

– Разумеется, – хихикнул Джерард. – Только за другое убийство.

– Всего за одно? Вы же всегда твердили, что он способен на четыре–пять.

– Я этого не твердил, – тихо возразил Джерард разглаживая на коленях сложенные втрое, как письма, листки бумаги.

– Кого он убил?

– Интересно? Не догадываетесь? – улыбнулся Джерард, зажав в зубах сигару. Он пододвинул стул и принялся раскладывать на сиденье бумаги. Сколько бы ни было бумаг, он никогда не пользовался письменным столом Хоуленда, а теперь Хоуленд и подавно не подумал ему предложить. Джерард знал, что Хоуленд недолюбливает его и в личном, и в профессиональном отношении. Хоуленд обвинял его в нежелании сотрудничать с полицией. Полиция, впрочем, и сама ни разу ему не помогла, напротив, мешала, но и при всем том за последние десять лет Джерард раскрыл впечатляющее количество дел, в которых полиция даже не вышла на след.

Хоуленд встал, явив Джерарду свои худые длинные ноги, лениво обошел стол и остановился перед Джерардом, опершись задом о столешницу.

– Но проливает ли все это свет на данное дело?

– С полицией какая беда? Она привыкла мыслить однолинейно, – заметил Джерард. – В этом же деле, как и во многих других, потребовалось мышление двулинейное. Без него это дело просто нельзя было бы раскрыть.

– Кого и когда? – спросил Хоуленд с усталым вздохом.

– Гай Хайнс – слышали о таком?

– Еще бы. Мы допросили его еще на прошлой неделе.

– Его жена. Одиннадцатого июня прошлого года в Меткафе, штат Техас. Удушение. Вспоминаете? Полиция так и не нашла убийцу.

– Чарлз Бруно? – нахмурился Хоуленд.

– Вы ведь не знали, что Чарлз Бруно и Гай Хайнс первого июня ехали на юг в одном поезде? За десять дней до убийства жены Хайнса. Итак, какие вы из этого делаете выводы?

– Вы хотите сказать, что они уже были знакомы до первого июня?

– Нет, я хочу сказать, что они случайно познакомились в поезде. Способны выстроить дальнейший ход событий? Я подбрасываю вам недостающее звено.

Окружной прокурор понимающе улыбнулся.

– Вы утверждаете, что Чарлз Бруно убил жену Гая Хайнса?

– Именно, – припечатал Джерард, поднимая взгляд от бумаг. – Вопрос: есть ли у меня доказательства? Вот они. Большего вам и не понадобится. – Он указал на длинный ряд бумажек, выложенных одна на другую, как карты в пасьянсе «Солитер». – Читайте снизу вверх.

Пока Хоуленд читал, Джерард налил себе воды из стоящего в углу бачка и раскурил новую сигару от старой. Самые последние показания – таксиста, который вез Чарлза в Меткафе, – поступили только этим утром. Он даже не успел выпить по этому поводу, но обязательно пропустит три, если не четыре стопочки, как только уйдет от Хоуленда, в вагоне–ресторане скорого поезда до Айовы.

Бумаги представляли собой заверенные свидетельские показания – коридорных гостиницы «Ла Фонда»; некоего Эдварда Уилсона, который видел, как Чарлз выехал с вокзала Санта–Фе в восточном направлении в день убийства Мириам Хайнс; меткафского таксиста, который отвозил Чарлза в луна–парк «Царство веселья» на озере Меткаф; бармена из придорожного ресторанчика, где Чарлз пытался разжиться крепким спиртным; а также счета за междугородные звонки в Меткаф.

– Но вам, конечно, все это уже известно, – заметил Джерард.

– Большей частью, – невозмутимо ответил Хоуленд, продолжая читать.

– Вы знали и о его вылазке в Меткаф в тот самый день, не так ли? – осведомился Джерард, но в очень уж он был хорошем настроении, чтобы подпускать шпильки. – Найти таксиста было ох как нелегко. Пришлось идти за ним до самого Сиэтла, но, когда мы его раскопали, он вспомнил все сам, без подсказки. Такого молодого человека, как Чарлз Бруно, нескоро забудешь.

– Значит, вы утверждаете, что Чарлз Бруно настолько любит убийства, – иронически заметил Хоуленд, – что убил жену человека, с которым за неделю до этого познакомился в поезде? Женщину, которую ни разу в жизни не видел? Или все–таки видел?

Джерард снова хихикнул;

– Конечно, нет. У моего Чарлза был план. – Джерард не обратил внимания на вырвавшееся у него «моего» и продолжал: – Неужели не догадываетесь? Это же ясно как божий день. И это только полдела.

– Да сядьте же, Джерард, а то еще инфаркт заработаете.

– Нет, вижу – не понимаете. А все потому, что не знали и не знаете натуры Чарлза. Вас не интересовало, что большую часть своего времени он сидит и разрабатывает самые разные идеальные преступления.

– Ну, ладно, ладно, что дальше по вашей версии?

– Что Гай Хайнс убил Сэмюела Бруно.

– Ой, – простонал Хоуленд и ухмыльнулся Джерарду – впервые за много лет после того случая, когда Джерард допустил ошибку в одном деле. Джерард улыбнулся в ответ и произнес с подчеркнутым чистосердечием, попыхивая сигарой:

– Я еще не собрал все материалы по Гаю Хайнсу, не хочу пороть горячку и только поэтому и пришел – просить вас тоже не пороть горячку. Откуда мне знать, может быть, у вас против него столько улик, что вы заметете его не сегодня завтра?

Хоуленд разгладил свои черные усы.

– Все, что я услышал от вас, подтверждает мое мнение, что вам следовало уйти в отставку лет пятнадцать назад.

– Ну, за последние пятнадцать лет я все–таки раскрыл несколько дел.

– Такой человек, как Гай Хайнс? – снова рассмеялся Хоуленд.

– Против такого типа, как Чарлз? Заметьте, однако, я вовсе не говорю, что Гай Хайнс добровольно пошел на это. Его заставили в обмен на оказанную услугу по устранению жены, о чем, кстати, Чарлза никто не просил. Чарлз ненавидит женщин, – бросил Джерард походя. – Таков был план Чарлза. Обмен. Понимаете? Никаких «ключей». Никаких мотивов. Я его так и слышу! Но даже Чарлз не лишен человеческого. Очень уж его заинтриговал Гай Хайнс, чтобы после этого оставить его в покое. А Гай Хайнс был слишком напуган, чтобы как–то этому воспрепятствовать. Да, – Джерард так энергично кивнул, что клацнули зубы, – Хайнса принудили. А как это было ужасно, никто, скорее всего, никогда не узнает.

Искренняя убежденность Джерарда мигом согнала усмешку с лица Хоуленда. Версия представлялась маловероятной, однако и полностью ее исключить было нельзя.

– Хм.

– Если он сам не расскажет, – добавил Джерард.

– А как, интересно, вы предлагали заставить его рассказать?

– Ну, он еще может явиться с повинной. Для него это непосильная тяжесть. Но если не явится – предъявите ему факты, которые в настоящее время собирают мои ребята. И вот еще, Хоуленд, – подчеркнул Джерард тыча пальцем в лежащие на стуле бумаги, – когда вы с вашими… с вашей армией бугаев кинетесь проверять эти показания, не трогайте мать Гая Хайнса. Я не хочу его настораживать.

– Ага. С мистером Хайнсом мы играем в кошки–мышки, – ухмыльнулся Хоуленд. Он отвернулся, чтобы позвонить по какому–то постороннему поводу, и Джерард ждал конца разговора, негодуя про себя, что пришлось передать всю информацию Хоуленду, что представление «Чарлз – Гай Хайнс» закончится без него.

– Итак, – произнес Хоуленд с глубоким вздохом, – чего вы от меня хотите? Чтобы я поработал с вашим маленьким мальчиком на основе всего этого? Думаете, он сломается и выложит свой блестящий план с Гаем Хайнсом, архитектором?

– Нет, я не хочу, чтобы с ним «поработали». Я все люблю делать чисто. Мне нужно еще несколько дней, возможно, недель – закончить с материалами на Хайнса, а затем я устрою им очную ставку. Я передам вам материалы на Чарлза, потому что с этой минуты сам выбываю из игры, и пусть они знают об этом. Я уезжаю отдохнуть в Айову, я и в самом деле туда уезжаю и сообщу об этом Чарлзу, – и Джерард улыбнулся широкой ослепительной улыбкой.

– Нелегко будет попридержать ребят, – с сожалением изрек Хоуленд, – особенно на то время, что вы провозитесь, собирая улики против Хайнса.

– Между прочим, – Джерард погрозил Хоуленду рукой, в которой держал шляпу, – вам не удастся расколоть Чарлза всеми этими бумажками. А вот мне хватит того, что я имею в эту минуту, чтобы расколоть Гая Хайнса.

– Уж не хотите ли вы сказать, что нам не под силу расколоть Гая Хайнса?

Джерард поглядел на него с подчеркнутым презрением:

– Но вам неинтересно его раскалывать, верно? В ваших глазах он не виновен.

– Езжайте себе отдыхать, Джерард!

Джерард методично собрал бумаги и принялся запихивать их в карман.

– Мне казалось, вы собирались их оставить.

– Ну, если вы считаете, что они вам пригодятся.

Джерард учтиво вручил бумаги и пошел к двери.

– Может быть, скажете, что у вас есть такого, чтобы расколоть Гая Хайнса?

Джерард пренебрежительно хмыкнул.

– Человека замучила совесть, – ответил он и вышел.

43

– Знаете, Анна, – произнес Бруно, и на глаза у него навернулись слезы, так что пришлось опустить глаза вниз, на длинную каминную плиту под ногами, – сегодня вечером я бы хотел быть только у вас и больше нигде в целом свете.

– Спасибо на добром слове, – улыбнулась Анна, поставив на столик на козлах блюдо с маленькими бутербродами – плавленый сыр и анчоусы. – Угощайтесь, пока не остыли.

Бруно взял бутерброд, хотя понимал, что не сможет его проглотить. Столик, сервированный на двоих, под серой льняной скатертью и с двумя большими серыми тарелками, радовал глаз. Джерард уехал отдыхать. Они с Гаем одолели его, и теперь не нужно было следить за каждым словом. Он даже рискнул бы попытаться поцеловать Анну, не принадлежи она Гаю. Бруно распрямился и поправил манжеты. Он очень гордился, что ведет себя с Анной как образцовый джентльмен.

– Итак, Гай считает, что ему там понравится? – спросил Бруно.

Гай находился в Канаде, где приступил к работе над проектом большой плотины в Альберте.

– Я рад, что всем этим глупым расспросам пришел конец, так что ему не придется думать об этом за работой. Можете представить, каково у меня на душе. Надо бы это отпраздновать.

Он рассмеялся, главным образом от того, что явно преуменьшил свои чувства.

Анна бросила взгляд на высокого неугомонного гостя – тот стоял у каминной полки – и подумала, не подпадает ли Гай, при всей его нелюбви к Бруно, под странное обаяние последнего, как подпадает она. Она, правда, по–прежнему не могла решить, оказался ли Чарлз Бруно способен устроить убийство родного отца, и, чтобы прийти к какому–то выводу, провела с ним целый день. На одни вопросы он вместо ответа отшучивался, на другие отвечал серьезно и обстоятельно. Мириам он ненавидел до такой степени, словно был с нею лично знаком. Анну несколько удивило, что Гай рассказал ему так много о Мириам.

– Почему вы скрывали, что познакомились с Гаем в поезде? – спросила Анна.

– Я не скрывал. Просто я с самого начала сделал ошибку – ляпнул в шутку, что мы познакомились в училище. А потом возникли все эти вопросы, и Джерард начал раздувать из мухи слона. Если по–честному, это и вправду выглядело не лучшим образом – Мириам, как вы знаете, убили всего через несколько дней. По–моему, Гай оказал большую любезность, не пожелав притягивать к следствию о гибели Мириам человека, оказавшегося его случайным попутчиком. – Бруно рассмеялся коротким лающим смехом и рухнул в кресло. – Хотя в подозрительные типы я никоим образом не гожусь.

– Но это не имело отношения к расспросам об убийстве вашего отца.