Текст книги "Король ничего не решает (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

бонус, отрывок из восьмого тома)

Когда министр вышел из комнаты, Вера читала на диване, укрывшись до шеи – в квартире опять стало прохладно. Министр остановился в дверях, она молча посмотрела на него пару секунд, потом без улыбки сказала:

– Утречко. Выспались?

– Как давно вы встали? – мрачно спросил он, она иронично указала взглядом на своё одеяло:

– Я ещё не вставала.

– Не делайте вид, что вы меня не поняли.

– Я не сплю с теми, с кем не состою в отношениях.

– Вы состоите.

Вера показала ему безымянный палец, с таким выражением лица, как будто это был средний:

– Видите кольцо на этом пальце?

– Могу надеть какое захотите.

– Нет, не можете. И вы прекрасно об этом знаете, так что хватит врать себе и всему миру, вам давно никто не верит, о вашей ситуации знает весь рынок, там каждая собака уже в курсе, что вы скоро женитесь.

Он мрачно вздохнул, плотнее запахнул халат и сел в кресло. Помолчал, потом предельно серьёзно сказал:

– Вера, Виари ошибается. Старики не способны мыслить за пределами узких рамок своего опыта, они зарылись в своё "раньше было лучше" и думают, что смогут всё вернуть "как раньше", но время вспять не обратится, мир изменился, люди изменились, даже если они каким-то чудом переселят всех цыньянцев обратно в свои рабские условия, они всё равно не будут жить как раньше. Люди уже распробовали карнскую свободу и возможности, они не будут мириться с произволом аристократов, поколение сменилось, дети иммигрантов называют себя цыньянцами и повторяют как попугаи за родителями, что "раньше было лучше", но если их попробовать нагнуть как раньше, они взбунтуются. А у империи не хватит сил опрокинуть такой мощный бунт, особенно после войны, карнские цыньянские аристократы ничего с собой в империю не принесут, кроме непомерной гордыни и раздутых личных нужд, они не защитят и не укрепят империю, у них нет денег, нет армии, нет опыта управления большими территориями, старики постарели, а молодёжь училась теоретически, им гордыню привили, а технических знаний не дали. Вся эта "волна", которая "вернёт цыньянцев на родину", разобьётся о реальные проблемы очень быстро, сразу после войны, когда надо будет восстанавливать страну, а урожай просрали и полстраны калеки. Будет голод, и естественно, будет очередная кровавая резня, которая закончится сменой династии, я этого не допущу. Старики думают, что я не смогу, но я смогу, они ничего обо мне не знают, потому что лучшее оружие – то, о котором никто не знает. Я не собираюсь открывать им все свои карты, я не дурак. Но отдавать свой дом в лапы предателей тоже не собираюсь, просто они пока об этом не знают, пусть думают, что у меня нет выбора, и я рано или поздно сдамся. Но я не сдамся. А вы можете меня поддержать или не поддержать, в первом случае мне будет легче, но во втором – я всё равно выиграю. И тогда они все склонятся и всё одобрят, и я на тебе женюсь, Вера, и мать будет неистово за, потому что у неё не будет выбора.

– Хотите, чтобы я положила свой портрет в ту папку, которую вы уронили вчера в кабине? Этого не будет.

– Этого и не нужно. Я рассматриваю варианты, потому что обязан их рассмотреть, это ничего не значит.

Вера усмехнулась и промолчала. Опять взяла телефон, стала делать вид, что читает, но краем глаза смотрела на министра Шена, напряжённого и мрачного. Он тихо сказал:

– Вера, я улитка. Дом – мой панцирь. Он может быть старым, драным некрасивым, на нем может быть написано ругательство, он может быть покрыт плесенью, он может треснуть и причинять боль, но это единственное, что меня защищает. Без него я слизняк, каких тысячи, меня раздавят, никто не будет слушать то, что я говорю. Потому что не может править страной, городом и даже захудалой деревней мужчина, который не смог привести к процветанию хотя бы свою семью. Староста хутора – мужчина с самым большим домом. Мэр города – мужчина с самым большим бизнесом в городе, для которого нужны связи, в первую очередь, родственные, у него в каждом предприятии кум, сват, брат, дядя или друг, за которого он выдаст дочь или племянницу. Губернатор провинции – мужчина с родственниками в верхушках всех крупных городов и с друзьями в каждой деревне, обычно он родственник графа. Граф – обычно родственник короля или его приближённых, хотя бы дальний. И у него огромная сеть связей, огромный замок, огромный загородный дом, способный принять огромное количество людей на праздниках, на которых эти связи формируются и поддерживаются. Нет, вы можете со мной поспорить, и будете правы – бывает так, что к власти приходит человек без сильной руки, которая его подняла, крайне редко, обычно в тех случаях, когда прежняя власть забыла о своих обязанностях и проморгала конкурента. Но в этом случае первое, что делает этот человек – покупает дом, настолько большой, насколько позволяет его положение, и женится на девушке из семьи, которая свяжет его со старой властью и подарит его вознесению иллюзию логичности. Но это в Карне, здесь так исторически сложилось, Георг Первый был кузнецом, он мастерил оружие и инструменты, это был его хлеб, благодаря которому он кормил свою большую семью, руками, Георги никогда этого не отрицали. А его брат, предок Рональда, охотился в горах на диких коз, с копьём, как простой смертный, и охотился хорошо, потому что его большая семья не голодала. В Карне нет "недостойной" работы, здесь королю не зазорно подмести в своём кабинете, если он там намусорил, а графу не зазорно заниматься коммерцией. В Империи всё совсем по-другому, там правители – дети богов, они только правят, иногда занимаются искусством, но чаще просто красиво сидят на троне в блестящих костюмах и отдают мудрые распоряжения, а вокруг толпа приближённых, которые эти распоряжение выполняют. Правитель не метёт пол, не думает о нуждах своего тела, он мыслит либо о прекрасном, либо о великом, о глобальных вещах. А его едой, костюмом и крышей над головой занимается его старшая женщина, потому что дети Золотого Дракона взяли в жёны земных созданий, духов, которые связали их с планетой. И эти женщины тоже не метут пол, потому что они потомки священных существ, повелевающих планетой, всеми стихиями – землёй, водой и живыми существами, они не занимаются ерундой всякой, их сверхзадача – обеспечить комфортную жизнь мужу и наследнику, которые относятся к стихии воздуха и вечно парят в облаках. Правитель никогда не голоден, он ест потому, что жена так сказала, а ей виднее, когда, что и сколько должен есть каждый в её доме. Правителю не дует – он живёт в доме, построенном его женой так, как ей комфортно, и если она хочет стены, то пусть будут стены. Правителя одевает жена, камин зажигает жена, и детей от него хочет тоже жена, он сам ничего не хочет, кроме вселенской гармонии земли и космоса. Стихи изобрели для общения с женщинами-потомками духов, потому что оскорблять их слух неизящными словами недопустимо, дети Дракона освоили все земные языки и превратили их в гармонию, исключительно и только ради женщин. Музыкальные инструменты, краски и кисти, вышивка, скульптура, танцы – это всё начинали женщины, а доводили до совершенства мужчины, потому что это было способом взять материал из планеты и подарить ему гармонию космоса, это был способ донести до женщин-духов, что приняв космическую энергию детей Дракона, они изменят свою планету в лучшую сторону, вы сами говорили, красота математически обоснована, дети Дракона нашли формулу и применили её ко всему, до чего смогли дотянуться, только ради женщин. Правители не играют на музыкальных инструментах, не читают стихов и не показывают картины друг другу, это делается только для женщин. Соревнования по музыке, где все участники, зрители и судьи мужчины – это оксюморон, тема для сатирической пьесы, потому что такое выступление может быть только с целью повыделываться перед другими мужчинами своим умением впечатлять женщин, а выпендрёж детям Дракона не свойственен, они и так космос, им не надо никому ничего доказывать, только своим женщинам, только то, что они сделали правильный выбор, и делают его каждый день, оставаясь рядом.

Вера положила телефон и посмотрела на министра, он поймал её взгляд и чуть улыбнулся:

– Да, примерно так, как вы вчера вечером рассказывали Эйнис. Все всё могут, вопрос исключительно в мотивации. И потомок Дракона без женщины, без матери-сестры-жены-дочери, любой женщины, которой на него не наплевать и на которую не наплевать ему, не делает вообще ничего, потому что его ничего не волнует, он просто сидит и медитирует, чтобы своим шевелением не увеличивать энтропию. Есть легенда о старшем сыне Дракона, который узнал, что его жена умерла, он просто сел на землю удобно и остался сидеть, навсегда. Они с женой прожили очень много лет, и их дети выросли, постарели и умерли, и внуки тоже, у него не было родственниц, которых он знал бы лично и которые могли бы его заставить опять начать шевелиться. С ним пытались говорить другие люди, но он практически не отвечал, а если и отвечал, то философскими загадками. Вокруг него потом храм построили, его дом пришёл в упадок, потому что никто за ним не следил, а дальние родственники, которые решили на предке нажиться, разобрали дворец и построили храм, туда стали приходить паломники, но сын Дракона частенько портил им удовольствие, потому что он не был святым или богом, он просто был задолбавшимся одиноким мужчиной, с огромной силой, которая потеряла смысл, он никого не исцелял и не благословлял, и он пару раз об этом говорил особо настойчивым просителям, в грубой форме. Есть стих, который цитируют чаще всего, и который был основой философии духовных верований культа дракона до реформ императора Цыня Первого:

Правитель, мне не надо много –

Лишь домик скромный под сосной.

Сказал устало сын Дракона:

"Построй".

Вера рассмеялась:

– Красавчик.

– Да, у меня это на стене было написано в детстве. Он редко отвечал, настолько редко, что многие не верили, что он вообще говорил, к тому же, со временем он окаменел, учёные брали пробы лет десять назад, раздолбали ему рукав, тело не посмели, но я чую, ещё лет десять, и решатся. Провели анализ – какое-то странное соединение кремния, но это точно камень, никаких следов шёлка они не обнаружили, и решили, что статуя – подделка. Как-нибудь свожу вас в этот храм. Он маленький, тогда дворцы не были такими роскошными, как сейчас.

Он замолчал, потёр лицо и мрачно вздохнул:

– Зачем я это всё рассказываю… Для того, чтобы вы поняли, почему это так важно. Потомки Дракона уже давно не бестелесные духи, обращённые мыслями в космос, они тысячи раз нарушали заветы предков, и многие из них заботятся о своих физических нуждах гораздо больше, чем стоило бы даже простым людям, но это скрывается. На людях они изо всех сил держат лицо, делая вид, что в них гораздо больше божественного, чем человеческого. Это благородный этикет, который веками поддерживает иллюзию того, что потомки Дракона сильно отличаются от обычных людей, и поэтому имеют право править. Если эта иллюзия даст трещину, то у простолюдинов может возникнуть вопрос, а не многовато ли взяли на себя эти возомнившие о себе люди, которые ничем не лучше нас, смертных. И будет бунт. В империи было очень много бунтов, но это всегда было конфликтом между аристократами, когда один потомок Дракона решал, что он лучше другого потомка Дракона знает, как привести к процветанию и космической гармонии конкретную территорию, и поэтому он идёт туда, силой спасать бедных людей от власти глупого правителя, который плохо разбирается в гармонии и процветании. И люди шли за своим правителем, потому что он как бы имеет право отправлять их на смерть ради высшей цели. Естественно, они воевали ради выгоды, это и в древних книгах написано прямым текстом, но это книги для аристократов, если её возьмёт в руки простолюдин, его казнят, ему вообще не надо уметь читать, от греха подальше. И вся это возведённая в абсолют иллюзия, этот тысячелетний театр, который позволяет аристократам удерживать свои позиции… требует от меня отойти от дел, если я потеряю дом. Если я этого не сделаю, меня либо убьют, либо объявят сумасшедшим, подставят, чтобы дискредитировать, а в итоге всё равно убьют. Это закон жанра, и я обязан следовать этому закону, и шевелиться только постольку, поскольку меня заставляет шевелиться жажда обеспечить мир, гармонию и процветание своей женщине, в данный момент – это мать. И я уже одной ногой над краем пропасти, потому что я матери отказал, когда она сказала присоединиться к ней и предателям. Цыньянцы об этом знают, по крайней мере, тот блок, который она поддерживает, но они будут делать вид, что не знают, пока им не выгоден открытый конфликт с Карном, до начала войны, это довольно скоро. Сейчас я делаю вид, что служу матери, а она делает вид, что ищет мне жену, а все остальные делают вид, что верят. Пока иллюзия держится, всё в порядке, я для всех – верный потомок Дракона, стремящийся к гармонии и процветанию. Как только я пойду на открытый конфликт с матерью – я сошёл с ума и совершенно случайно умер, моя мать вернётся в дом Кан, на правах старшей женщины пригласит на место правителя одного из сыновей правителя Кана старшего дома, женит его, или пригласит сразу с женой, и будет распоряжаться всем домом как хозяйка – библиотекой, сокровищницей, складом артефактов и оружия. Если мне удастся жениться, то мои приоритеты резко разворачиваются в сторону жены, и я могу творить что угодно во имя её блага, и в этом случае, мать мне в доме не особо нужна, она вышла замуж в другой дом, там и будет командовать. Из минусов – мне придётся учитывать интересы семьи жены, из плюсов – у вас здесь нет семьи.

Вера усмехнулась:

– Мне казалось, разговор не обо мне.

– Вам казалось. Чем лучше я буду сейчас поддерживать иллюзию хороших отношений с матерью, тем проще будет потом убедить мир, что это она вас выбрала и одобрила, а я просто послушный сын. Все знают, что это неправда, но здесь всем плевать на правду, главное – сохранить лицо. Моё лицо – это дом, большой, процветающий, с большой и сильной семьёй внутри, не будет дома – я ноль, даже если я достаточно богат, чтобы скупить всю империю, и достаточно осторожен, чтобы выжить и выстоять против всего мира, я останусь жив, но все будут делать вид, что я сумасшедший, и даже если я буду говорить самые разумные вещи в мире, никто не будет меня слушать.

– Вы себя недооцениваете.

Он улыбнулся и качнул головой:

– Было бы приятно поверить, что вы правы. Но я скорее склонен верить логическим выводам, основанным на собственном опыте и исторических данных.

– Чем мне? Дети Дракона бы не одобрили, – она улыбалась, он тоже. Попытался изобразить недовольное лицо и сказал:

– Не смейте вставать с постели без моего ведома.

Вера усмехнулась и опять показала ему безымянный палец:

– Я свободная женщина, когда хочу, тогда встаю. Какие-то проблемы, мон ами?

– Собирайся, свободная женщина, мы из-за тебя на фестиваль опоздали, – он посмотрел на часы, встал и пошёл в спальню, остановился на полпути и обернулся, шёпотом спросил: – Вы когда-нибудь видели традиционную цыньянскую шляпу?

Вера округлила глаза и замотала головой, министр вздохнул и угрожающе указал на неё пальцем:

– Будете смеяться – покусаю.

бонус второй, тоже отрывок из восьмого тома)

– Пойдём подсматривать!

Вера стояла с отпавшей челюстью и молча смотрела в эти большие невинные глаза, пытаясь как-то совместить то, что ей рассказывали о цыньянских женщинах, и одну конкретную представительницу, сидящую перед ней прямо сейчас. Юная и прекрасная, как бутон лотоса на рассвете, Сун Бэй Ви, что означает "прохладный дождик, который в раскалённых песках пустыни является благословением", сидела на подоконнике Вериной спальни, болтая босой ногой и толкая иномирскую гостью на всяческие непотребства. На ней были короткие шёлковые штанишки цвета клубники, такая же майка и несерьёзный халатик короче штанов, который юная прелестница надела наизнанку, при том, что заколочки педантично поменяла, второй раз за день в одном и том же нельзя.

– Ну пойдём, ну пожалуйста! Тебе понравится, вот увидишь! Мой господин фехтует лучше всех в мире, это очень красиво, а твой господин – единственный, кто может составить ему конкуренцию, они всегда так смешно ругаются! Я слышала много непонятных слов, – Бэйви изобразила смущённое ковыряние пальчиком ладони и детский взгляд исподлобья, подбивающий пошалить, – они иногда раздеваются…

Вера поражённо зажмурилась и выдохнула, Бэйви с победным писком раскинула руки, как будто требуя обнимашек срочно:

– Мы идём! Я знала, что ты купишься! Побежали скорее, я знаю короткую дорогу! – она выпрямилась и прогнулась назад, оказавшись выше пояса на улице, зацепилась за что-то над окном и поползла вверх. А Вера стояла и смотрела, как цыньянская аристократка с кряхтением и сопением ползёт по стене практически голая, загребая воздух ногами с растопыренными розовыми пальцами, измазанными в местной желтой пыли. Завязала пояс покрепче и полезла следом.

Бэйви скакала по крышам и карнизам, как белочка, чувствовался опыт и регулярность тренировок, и маршруты стражи она знала, и удобные места без фонарей давно выучила, а когда они добрались до тренировочного зала Дворца Знаний, Вера обратила внимание на то, что камни карниза и черепица крыши отполированы до блеска именно в тех местах, где было удобнее всего ползти.

Место Бэйви выбрала идеальное – почти под потолком, куда никто не смотрит, зато им было отлично видно весь зал. И в данный момент в центре большого и предельно сурового зала для уроков фехтования двое прекрасных мужчин в пафосных костюмах для фехтования сидели на подушках за низким столом с едой и выпивкой, сложив тренировочные мечи для уроков фехтования неопрятной кучей у входа. Судя по голосам, позам и жестам, оба уже были хорошо пьяненькие, и фехтование в их планы не входило.

Вера иронично посмотрела на Бэйви и прошептала:

– Красиво фехтуют, гады, залюбоваться можно.

– Слушай молча! – пробурчала хозяйка, – так даже интереснее!

Вера оставила своё мнение при себе и стала слушать. И услышала голос министра Шена, напрочь лишённый министерских интонаций:

– …я же как думал – нахрена мне эта поэзия? В гробу я видал эту тай-бу, я чемпион мира по всему, по чему только можно стать чемпионом мира, а по всему остальному чемпион континента! Да я, как только корону надену, девки будут у моих ног штабелями складываться!

Дженджи смеялся так заразительно, что министр рассмеялся тоже, вздохнул и развёл руками:

– Выкуси, красавчик – госпожа любит слюнявые стихи про глаза-звёзды и слюнявых музыкантов.

Дженджи рассмеялся громче, почти сквозь слёзы простонал:

– Чё, серьёзно?

– Отвечаю! Угадай, кто её лучший друг? Ху Анди, ювелир. Он ей играет, она ему поёт – у них полная гармония.

– Так может, это из-за скидочек гармония, – Дженджи изобразил международный жест "денежки", Шен посмотрел на его пальцы и фыркнул:

– Ага, если бы. Она в своём мире работала.

– Работала? Она? Она не похожа на человека, который умеет делать что-то полезное.

– Ещё раз выкуси, она ювелир-разработчик, я видел её эскизы, и видел, как она сама их рисует, это правда.

Дженджи захихикал, прячась за чашку, игриво спросил:

– Ты узнал это до того, как попытался впечатлить её своей коллекцией цветных камешков?

– После, – мрачно сгорбился министр, Дженджи рассмеялся так, что почти свалился на спину, министр допил то, что было в чашке, и зло плеснул в Дженджи то, что осталось, бурча: – Гиена вонючая! Наливай. Или ты сюда жрать пришёл?

Дженджи сел ровно, изобразил серьёзность и разлил из кувшина что-то мутное в пиалы, сделал глоток, и зажмуриваясь от удовольствия, сказал:

– А я своей к фестивалю привёз йанскую бирюзу, там недавно открыли новую жилу, камень зеленоватый, нигде такого нет. Ей понравилось.

Министр выпил всё махом и припечатал пиалу к столу, громко фыркая:

– Если я своей привезу алмаз с кулак размером, она скажет: "А, алмаз, положите куда-нибудь, где у нас там ведро с алмазами стояло, я не помню".

Дженджи опять затрясся от смеха, потом собрался с силами и изобразил похоронно-серьёзное лицо, дотянулся до министра и положил ему ладонь на плечо, заглянул в глаза и сказал:

– Как твои успехи в поэзии?

Министр схватил его за руку и дёрнул на себя, второй рукой целясь в челюсть, но не попал. Дженджи уклонился, качнулся на спину, утягивая Шена за собой и упираясь ногой ему в грудь, потом выпрямил ногу, перекидывая его через себя и отправляя на пол кувырком, как раз в ту сторону, где лежали деревянные мечи. Шен вскочил уже с мечом в руке, но драться им не стал, просто запустил его в Дженджи, но тот опять уклонился, изобразил сочувствие и крикнул:

– Ну ладно, чё ты? Ну купи ей стихи! – в него полетел ещё один меч, он уклонился, злорадно смеясь с таким счастливым видом, как будто ждал этого момента всю жизнь. – Шенни, друг мой, любые вопросы решаемы, надо просто включить мозги и приложить усилия! – прозвучало как цитата, в него полетел ещё один меч, и на этот раз попал прямо по лбу рукоятью, с такой силой, что парень сел. Вера искренне надеялась, но не пожелала министру удачи невольно. Дженджи согнулся лбом к коленям и схватился за голову, министр посерьёзнел и спросил:

– Нормально?

– Да, – прохрипел Дженджи, – ништяк. Но надо выпить, на всякий случай.

Они вернулись за стол, министр сам налил обоим полные пиалы, протянул одну Дженджи, из второй сделал глоток и поставил, с подозрением глядя на друга, который щупал лоб и пытался держать равновесие. Дженджи тоже выпил, взял себе цыньянский мини-бутерброд, прожевал и улыбнулся с долей сочувствия:

– Заварил же Тонг Хе Ву кашу… Она реально вообще не просит подарки?

– Вообще, – медленно кивнул Шен, доливая до полной обоим, – если Тонг думал, что это удобно и экономно, то он ошибся. Он вообще во многом ошибся… Призвал необычную женщину, и стал говорить с ней, как с обычной – на что он рассчитывал? Что она так просто склонится и всё ему позволит?

Дженджи вытаращился и прошептал:

– Он её… принуждал?

– Пытался. Один раз, первый и последний в его глупой жизни.

Дженджи усмехнулся и покачал головой:

– С трудом в это верится.

– Я тоже не поверил, поэтому собрал грандиозное количество доказательств, с ними нереально спорить, это она. И она сама от себя такого не ожидала, потому что в таких ситуациях не была до этого момента, в её мире её защищало положение отца и общее благополучие в стране. У неё была боевая подготовка, но она была скорее в игровой форме, для развития тела и мышления, её не учили убивать. Но когда пришлось, она справилась. И совесть её не мучила. Тонг породил шедевр, который уничтожил своего создателя, – он махом опрокинул в себя пиалу, улыбнулся как псих и вздохнул: – Ему следовало раньше понять, что на неё давить нельзя. И мне следовало раньше это понять. Ну, он за свою ошибку заплатил. И я однажды заплачу. Как бы не разориться, – он смеялся и наливал до края, Дженджи смотрел на него молча, тихо спросил:

– Не сэкономил в итоге?

Шен рассмеялся и промолчал, Вера почувствовала на щеке взгляд розового ангелочка, висящего на стене рядом с ней, послала ей ироничную улыбку. Бэйви смотрела на неё с восхищением таким пугающим, что хотелось начать оправдываться и отшучиваться, лишь бы оно прекратилось, но в этот момент Шен опять заговорил, и они развернулись к залу.

– Весь облом в том, что всё лучшее, что у меня есть, ей не нужно. Ей плевать на моё положение и происхождение, она видит в этом только ненужные ограничения. Ей плевать на деньги, она привезла из своего мира достаточно вещей, чтобы жить до старости, ни в чём не нуждаясь, а тратит она не много. Её не впечатляют украшения, она их на работе видела каждый день много лет, они ей осточертели. Она не носит мех, потому что… зацени, – он усмехнулся и процитировал: – "Убивать животных неэтично", просила меня не охотиться на тигров.

Дженджи фыркнул и рассмеялся, Шен тоже улыбнулся:

– И ещё, самый сок. Я знаю, что у меня много недостатков, но уж в чём в чём, а в своём теле я всегда был уверен, я тренируюсь дважды в день. Знаешь, что она сказала, когда увидела меня голым? "Вам надо больше есть".

Дженджи заржал так, что чуть не опрокинул стол, Шен придержал его и отодвинул, развёл руками и кивнул с видом смиренного монаха, слегка офигевшего от происходящего во вселенной:

– В своём мире госпожа любила жирных. А я тощий. Она так сказала, прямым текстом, перед "часами истины".

Дженджи немного взял себя в руки, усмехнулся и впечатлённо качнул головой, тихо спросил с намёком на осуждение:

– Ты её под "часами" спрашивал, что она думает о твоём теле?

Шен качнул головой:

– У нас всегда "часы" работают.

– Тебе не кажется, что это слишком?

– Она привыкла, – отмахнулся Шен, выбирая новый бутерброд, Дженджи сказал без улыбки:

– Ты зря это делаешь.

– Они ей не мешают, про многие она даже не знает, потому что практически никогда не врёт. Представляешь такую женщину?

– М-да, – Дженджи смерил министра взглядом, как будто его реплика относилась больше к нему, чем к его словам. Шен не смотрел на него, поглощённый выбором следующего бутерброда, нашёл идеальный, отправил в рот и усмехнулся, как будто что-то вспомнил:

– Угадай, каким животным она меня на утро назвала?

– Великие боги, животным? – Дженджи хлопнул себя по лбу, тут же вспомнил, что там шишка и зашипел от боли, Шен рассмеялся и поднял над головой руку с тремя выпрямленными пальцами:

– Три попытки.

– Тигр, – сделал пафосную физиономию Дженджи.

– Холодно, Джен, – министр загнул один палец, Дженджи задумался:

– Лис?

– Ещё попытка?

– Нет? Всё, моя фантазия пасует. Кто?

– "Зай"! – объявил Шен, сжимая кулак и поднимая его выше, как будто это был лозунг. Дженджи задыхался от хохота и пытался забодать стол, вытирал слёзы, пытался пить, но лёжа на полу, получалось плохо.

– Я из-за тебя облился, "зай", блин! – он с трудом сел ровно, стал вытирать с подола капли рукавом, Шен смеялся.

– Я сам чуть не рухнул. Я теперь кошку кормлю и смотрю на них, и думаю: "Зай… Вот это вот – я. Еда". Хотя, она любит такие сравнения. Фреддиного уродца называет "сладкий пирожочек", а ещё одну псину на рынке – Кексик.

– Что это?

– Еда такая, похожа на булку. Рекомендую, кстати, очень вкусно, – он стал выбирать новую еду из блюд на столе, надолго замолчал, Дженджи тоже выбрал себе, намочил платок в пиале, приложил ко лбу. Осторожно спросил:

– Так что у вас, всё хорошо?

– Всё… интересно.

– Она приняла цветок?

– Я не предлагал.

Беззвучные "часы истины" у Веры на груди выдали свой беззвучный "дзынь", она вслушалась внимательнее. Дженджи уважительно приподнял брови:

– Всё ещё надеешься уломать матушку?

– Да.

– Времени мало.

– Я знаю.

– Успеешь?

– А хрен знает. Цветок вручить никогда не поздно.

– А она не свинтит к кому-нибудь побогаче и помоложе? – Шен поднял глаза на Дженджи, тот улыбался, Шен тоже улыбнулся и качнул головой с хитрым видом:

– Не-а.

"Дзынь."

– Всё схвачено?

– Не свинтит. Она на коротком поводке.

"Дзынь."

– Какой ты коварный.

– О, я – само зло, – Шен смеялся, изображая самодовольство. – Я тебе показывал, что она мне вышила? Я такого ни у кого не видел.

– Показывал, круто, – Дженджи посмотрел на свой пояс, Вера не могла рассмотреть, есть ли там вышивка, судя по интонации, там было что-то безрадостное. Он выпрямился и с усилием изобразил веселье: – Чем ты её взял? Подарки, стихи?

Шен подыграл и задрал нос, изображая гордость и самодовольство:

– Исключительно личным обаянием, Джен! Она меня любит…

"Дзынь."

– …а такие женщины любят один раз и на всю жизнь…

"Дзынь."

– …так что она у меня в кармане.

"Дзынь."

– В её мире принято легко и просто говорить о таких вещах, так что я могу прямым текстом спросить, и она прямо ответит, что да, ещё и пошутит на тему.

Вера чувствовала, как щека раскаляется от взгляда Бэйви, но не поворачивалась к ней. Дженджи шмыгнул носом и вздохнул:

– Везучий ты гад. Всё, заткнись, ненавижу тебя, – он потянулся за бутылкой и стал наливать, Шен сиял и улыбался, злорадно спросил:

– А ты своей так и не сказал?

– Шутишь, я всю библиотеку перерыл, свою, твою и императорскую – нигде ни единого стиха о любви к жене!

Рядом с Верой раздался задушенный тихий всхлип, и она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бэйви одной рукой зажимает себе рот, а второй хватается за голову, и только потом постепенно понимает, что для того, чтобы держаться на вертикальной стене, одних ног мало.

Это произошло так быстро, что что-то делать было уже поздно – мир застыл в ожидании, сияла луна, сверчали сверчки, а госпожа Вероника, святая, Призванная, висела на стене тренировочного зала и молча смотрела, как юная и прекрасная благородная цыньянка в развевающемся ореоле волос и клубничного шёлка, летит с уровня второго этажа в пышные кусты сирени.

Продолжение следует…