Текст книги "Современная японская новелла 1945–1978"

Автор книги: Осаму Дадзай

Соавторы: Кэндзабуро Оэ,Ясуси Иноуэ,Савако Ариёси,Дзюн Исикава,Масудзи Ибусэ,Сётаро Ясуока,Морио Кита,Ёсио Мори,Харуо Умэдзаки,Такэси Кайко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

– Я отнесу ее в больницу.

С помощью Тасиро-сан он взвалил совершенно обессилевшую Тамиэ на спину и понес в больницу, что была в конце улочки. Тасиро-сан позвонила, выглянул мужчина средних лет, врач.

– Мы ничем не поможем. Вы же видите, у нас родильный дом.

– Но вы же можете оказать первую помощь.

– Лучше наберите сто девятнадцать. Тут «скорая» нужна.

– Ну хоть что-нибудь сделайте!

– Что значит «что-нибудь»? У нас нет такого оборудования.

Микио держал на спине тяжелое тело Тамиэ и с возмущением слушал, как длится этот диалог. А в это время по телу Тамиэ расползается белый яд.

– Тогда разрешите от вас позвонить. – Тасиро-сан решительно отворила едва приоткрытую дверь и вошла. Вскоре она выглянула и сказала: – Неси на главную улицу. Сюда машина не проедет.

Он пошире расставил ноги, поднял Тамиэ повыше и рысцой побежал по улочке. Тамиэ была довольно тяжелой, и быстро бежать он не мог. На главной улице было многолюдно: уже спускались сумерки. Все опасливо обходили человека с безжизненной женщиной на спине.

– Эй, вот сандалии, – догнала его Тасиро-сан. Только тут он заметил, что не обулся.

Вскоре перед ними остановилась машина «скорой помощи». Из нее высыпали люди в белом и быстро развернули носилки.

– Вся мокрая, – сказал один из них, когда Тамиэ сняли с его спины и уложили на носилки. Тасиро-сан спросила у мужчины в форме санитара, который слез с водительского места, где находится больница. Микио словно оцепенел.

– Можете с ней поехать, – сказал ему санитар. Тамиэ была уже в машине.

– Я потом приеду, привезу во что ей переодеться, – крикнула Тасиро-сан ему вслед.

«Скорая» помчалась по оживленной мостовой, завывая сиреной. Ярко освещенная торговая улица была полна людей. Они на мгновение переводили взгляд на машину и тут же возвращались к своим делам. Эта улица, которую он видел каждый день, сейчас казалась ему чем-то страшно далеким, как неведомый заграничный город на экране телевизора.

– Так вы говорите, она выпила лекарство? – обратился к нему мужчина в белом. – Болеутоляющее, да? Не знаете, сколько примерно выпила?

Он немного подумал, потом ответил, что точно не знает, но коробочек было как будто три.

– Три коробочки, говорите…

– Может быть, и немного больше. На моих глазах она примерно столько выпила.

– Да, нехорошо…

Мужчина наклонился над Тамиэ и маленьким карманным фонариком осветил ее зрачки. Некоторое время машина мчалась по темной улице. Это была дорога поверх бывшей реки, ныне заключенной в трубу.

– Она вам кто?

Он немного подумал, потом ответил, что они живут вместе.

– Совсем молодая. С родителями связаться можете?

– Да, я был у них дома, но точно адреса не помню.

– Плохо. Всякое может быть.

– Я обязательно им сообщу. Эта женщина, что была с нами, ее зовут Тасиро-сан, она должна потом подойти. Тогда я пойду, сообщу.

– Хорошо. Только, конечно, после того, как ее осмотрят в больнице.

Машина пересекла шоссе, снова очутилась на оживленной торговой улице и вскоре остановилась перед больницей. Это была небольшая четырехэтажная больница с вывеской «Хирургия» и фамилией владельца на неоновой вывеске. Видимо, сюда уже сообщили: у дверей ждали медсестра и врач.

– Везет тебе. Редко бывает, чтобы все шло так гладко, – сказал ему мужчина в белом.

Носилки с Тамиэ сразу же отнесли в операционную. Из-за спины санитаров Микио видел, как ее уложили на операционный стол, покрытый зеленой клеенкой. Тут его стал расспрашивать врач. Вопросы были почти те же, что и в машине.

– Надо было взять с собой пустые коробочки, – заметил врач.

Аппарат для промывания был готов. Тамиэ вставили в рот резиновую трубку, и вода полилась. Тамиэ мучительно корчилась. Медсестры удерживали ее на боку. У нее вырвался стон, похожий на крик больной птицы. Наконец врач сказал:

– Так, хорошо, пусть вырвет.

Изо рта у Тамиэ хлынула желтая пена. Потом ей снова ввели резиновую трубку, по которой в желудок пошла вода. Так повторялось много раз.

– Ну, больше уж такой глупости не сделает, – сказал санитар. – Она как будто без сознания, а то ведь это тяжелая операция.

Он вдруг вспомнил рассказы о пытках водой. Палач вливает в человека огромное количество воды, потом переворачивает и топчет сапогом его живот. Тогда изо рта фонтаном вырывается вода. То, что сейчас делают с Тамиэ, – это и есть такая пытка, подумал он, покрываясь потом.

– Пожалуй, достаточно, – сказал врач.

Врач помоложе занялся исследованием того, чем вырвало Тамиэ. В этот момент сестра стала снимать с нее одежду. Она разом стянула брюки и трусики, и нижняя половина тела Тамиэ осветилась ярким светом операционной. От обнаженного тела распространился запах. Точными движениями сестра продолжала раздевать девушку. Он смотрел на нагую Тамиэ, не отводя глаз. Его глаза – все равно что глаза врачей, но ему хотелось избавить Тамиэ от оскорбительного взгляда санитаров.

– Палата на втором этаже, отнесите туда, – сказала сестра, кончив обтирать тело. Тамиэ завернули в простыню, и санитары понесли ее на второй этаж.

– Ну, я думаю, оснований для беспокойства нет, но болеутоляющее в таком количестве может повредить печени. Так что несколько дней ей надо побыть в больнице, – сказал врач. Микио пригласили в канцелярию и дали заполнить необходимые документы.

– По правде говоря, следовало бы и в полицию сообщить, но доктор говорит, вроде бы ничего, так что пусть останется между нами, – с мягкой улыбкой произнес санитар.

– Спасибо.

– Только смотрите за ней хорошенько. Не знаю уж, в чем там у вас было дело, но здесь рана глубже. – И мужчина показал себе на грудь.

Тамиэ в этот вечер не просыпалась. Даже когда пришла Тасиро-сан и надевала на нее халат, она была как неодушевленная кукла. Только время от времени она начинала говорить во сне, и долго говорила, без остановки. Разобрать было почти невозможно, но казалось, что Тамиэ чего-то ужасно боится.

– Бедняжка! – Тасиро-сан погладила Тамиэ по голове. Перед глазами Микио встала комната в развалившемся доме. И тут же вспомнилось, как они жили в Титибу после смерти отца.

– Тамиэ-тян тебя любит. Потому и вернулась, – говорила Тасиро-сан. – С виду у нее характер сильный, а на самом деле она просто застенчивая девочка. Правда ведь?

Он кивнул головой. «И я тоже такой, – подумал он. – Даже не то, что застенчивый, а просто не умею разобраться в самом себе. Начинает вдруг казаться, что мир прекрасно обойдется без тебя, что ты ничтожная тварь, копошащаяся в уголочке мира. Вобьешь себе в голову, что тебя считают чем-то вроде насекомого, захочется что-нибудь выкинуть. А другие все такие же никчемные». В такие моменты он дичал и бросался на людей. Но скоро это тоже надоедало. И оставалось только бросаться на самого себя. Вот и Тамиэ такая же, он уверен. Тасиро-сан посидела недолго, потом ушла. Уходя, она сказала:

– Страховка в таких случаях не действует. Целых три дня в больнице – это недешево обойдется. У меня есть кое-какие сбережения, так что если что, скажешь.

Он плохо представлял себе, как жила Тасиро-сан. Но догадывался, что и ей бывало несладко. Приходивший к ней мужчина уже давно не появлялся. Интересно, она все еще грустит о нем? Наверняка грустит.

На следующий день Тасиро-сан принесла все, что нужно было на первое время. Тамиэ пришла в сознание, но почти все время спала. Она была еще не в состоянии понять, что с ней произошло. И все же при виде Тасиро-сан она слабо улыбнулась. Без косметики Тамиэ выглядела на несколько лет моложе.

– Ты красивая, – сказала Тасиро-сан, вытирая Тамиэ лицо. Вошла медсестра. Молодая, густо накрашенная, она не обратила никакого внимания на приветствие Тасиро-сан и стала менять бутылку в капельнице. Потом резким движением заменила введенную в руку иглу.

– Это что же? – сказала Тасиро-сан.

Вчера вечером раза два приходили другие сестры, но они тоже, не говоря ни слова, меняли лекарство, мерили температуру и уходили. «Что, медсестры все такие? – подумал он. – Наверно, не все, если верить Тасиро-сан».

– Эти больницы «Скорой помощи» становятся все хуже и хуже, – удрученно заявила она.

Но не только сестры удивили его. Делать осмотр приходил молодой врач, которого он видел в операционной. При утреннем свете было видно, что на нем грязный халат, неухоженные волосы топорщились. Микио и сам не слишком-то хорошо выглядел, но лицо врача, бледное, отекшее, казалось неживым, только в сосредоточенных глазах ощущалась сила. Врач ласково спросил Тамиэ, как она себя чувствует, но в каждом его слове было что-то неприятно липкое. На время осмотра Микио вышел в коридор, но продолжался осмотр мучительно долго. Он поделился своими впечатлениями с Тасиро-сан, и та ответила:

– Правда, какой-то он противный.

Тамиэ поправлялась быстро, ужин съела без остатка. Правда, она никак не могла преодолеть усталость и даже во время разговора с Микио часто засыпала.

– У меня уже все в порядке, иди домой, отдохни, – говорила она ему.

– Ты за меня не беспокойся. Я сплю вдоволь.

– Но у тебя же работа.

– Так я думаю уйти с работы. Завтра собираюсь все оформить.

Он твердо решил уйти. Будет небольшое выходное пособие, кроме того, ему должны вернуть резервные отчисления от зарплаты. Он, конечно, получит их не сразу, но под них можно занять деньги и оплатить пребывание Тамиэ в больнице.

– Уйдешь – что будешь делать?

– Поищу работу в какой-нибудь транспортной компании. Я ведь раньше работал на грузовике.

– Это здорово.

– Здорово, – улыбнулся он.

У нее навернулись слезы на глаза.

– Ты прости меня. Я действительно плохая, Кэндзи прав.

– Ничего подобного.

Тамиэ протянула свободную руку и прикоснулась к его щеке. Он взял ее руку, пожал ее, и Тамиэ ответила ему пожатием.

– Что сказать твоей матери?

Тамиэ замотала головой.

– Ничего не говори, слышишь.

– Раз не надо, значит, не скажу. И потом, тебе уж скоро выписываться.

– Как ты думаешь, где я была?

– Так путешествовала же.

– Это неправда. Я была в Токио. И…

Микио наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Поцелуй их был долгим. И пока он длился, в душе его постепенно исчезала муть и становилось прозрачно-прозрачно. Желание в нем молчало. Но от этого делалось только еще светлее.

Это ощущение так и осталось в нем, в самой его глубине. И когда он шел из больницы на работу, его поддерживала какая-то сила, лучившаяся изнутри. Он был все время возбужден. Но это возбуждение было приятным. Может быть, ему почудилось, но Камидзаки, здороваясь с ним, казался каким-то смущенным. Как будто не мог выдержать его взгляда. Зато товарищи по работе смотрели еще дружелюбней, чем обычно. Впрочем, наверняка все это ему только чудилось, но прежде такого с ним не бывало.

Он подал заявление об уходе. Начальник отдела кадров тоже не сказал ему ни слова. В бухгалтерии, куда он пошел за расчетом и выходным пособием, все сделали очень быстро. Когда он вышел за ворота фирмы, он как бы заново оглядел ее. Обыкновенный угрюмый дом с неряшливо болтающимся флагом на крыше, призванным символизировать фирму и ее лозунг о трех любовях^[54].

Он купил для Тамиэ что повкусней и вернулся в больницу уже после обеда. Посетителям полагалось приходить на свидания утром, и сейчас в приемной были только больные, перелистывавшие старые журналы. Он снял ботинки, надел шлепанцы и пошел по лестнице на второй этаж. Ему хотелось поскорее сообщить Тамиэ, что он ушел с работы. Правда, он уже говорил ей об этом, и вообще ничего интересного в этом не было, но почему-то ему хотелось это сделать. А может быть, хотелось сказать что-то другое.

Дверь в палату Тамиэ была приоткрыта. В этот небольшой просвет виднелась спина врача. Обход? Но время неподходящее. К тому же в позе врача, словно нависавшего над койкой, было что-то неестественное. Он в растерянности постоял у двери. Из палаты доносился негромкий голос. Тон был умоляющий. Время от времени Тамиэ коротко отвечала. Он встревожился и заглянул в палату. Врач был, конечно же, тот самый молодой человек. Тамиэ не было видно из-за его широкой спины. Беспокойство Микио усилилось. Сколько он ни ждал, разговор все не прекращался. Тон врача постепенно становился все более горячим, и в нем появились даже угрожающие нотки. Микио решительно постучал в дверь.

– Вот и я! – Как ни в чем не бывало, вошел он в палату.

Врач поднялся и взглянул на него. Лицо его, обычно землистое, теперь порозовело, в нем появилась даже известная живость. Но когда врач узнал Микио, выражение озабоченности снова вернулось к нему, и лицо стало бледным как обычно.

– Завтра можно выписываться. Анализ крови показал, что функциональных нарушений в печени нет, – скороговоркой пробормотал врач и, проскользнув мимо него, вышел из палаты.

– Обход был?

– Нет, не обход. Ты вовремя пришел, выручил меня.

– Что такое?

– Странные вещи говорит. Господь бог, мол, то-то и то, целых полчаса говорил.

Микио предполагал совсем другое и не сразу понял, о чем говорит Тамиэ. Видимо, врач вошел в палату, когда она дремала. Она почувствовала, что возле нее кто-то есть, открыла глаза и увидела лицо врача совсем рядом. Она чуть не закричала.

Врач сказал ей то же самое, что и при нем, – завтра, мол, можно выписываться, а потом добавил, что хочет немного поговорить с ней, и уселся. Он настойчиво расспрашивал Тамиэ о ее жизни. Особенно его интересовало, почему она выпила лекарство.

– Разве это можно объяснить? Тут ведь не одна какая-то причина. Просто вдруг чувствуешь: все, нет больше сил, а тут что-нибудь случится, подтолкнет тебя, и решаешься. Да я и не то чтобы смерти хотела, просто мне было все равно, жить или умереть.

– Так чего же он, собственно, хотел?

– Да не знаю. Сказал только, что я очень грешный человек. Это-то конечно. Но он говорит, люди все грешны, все плохие. Этот мир полон такими плохими людьми. В особенности коммунисты – самые плохие из всех, самые гнусные дьяволы, им ничего не стоит убить человека. Обнаружат несчастного человека – и давай соблазнять его разными сладкими словами и превращают в орудие дьявола. И если я не хочу, чтобы со мной это случилось, то я должна верить в этого его бога. Люди по своей природе злы и легко становятся добычей дьявола, поэтому, он говорит, непременно нужен бог.

– Что еще за бог?

– Да какое это все имеет значение?

Тамиэ приподнялась на койке. Тут он впервые заметил, что капельницу убрали.

– Совсем недавно сестра унесла.

Тамиэ смело развела руками в стороны. Халат распахнулся, обнажилась грудь. Он смущенно отвел глаза, и Тамиэ поспешно запахнула халат.

– Купил тут разное. Тебе, наверно, уже можно поесть.

Тамиэ заглянула в бумажный мешок.

– Все очень вкусно. Только мне пока не хочется.

– Тогда потом. Тасиро-сан придет, тогда.

– Ладно. А можно я немного дам сестре? В больнице, знаешь, когда выписываешься, принято благодарить сестер.

– Можно еще купить.

– И так сойдет. Деньги ведь нужны.

Он вспомнил, что Тамиэ работала в больнице.

– Слушай, сестры тут какие-то странные. Ни слова не говорят и вообще ужасно грубые.

– Так они почему ни слова не говорят, – со смехом сказала Тамиэ, – они еще не умеют как следует говорить по-японски.

– Не умеют говорить по-японски?

– Ну да, они ведь из Южной Кореи. Я сразу поняла. В той больнице, где я раньше работала, они тоже были.

– Так ведь и в Южной Корее есть какие-нибудь больницы.

– А их покупают. И они работают здесь за гораздо меньшую плату, чем японские сестры.

– Покупают? Да как же это…

– А вот так. Не хватает рабочих рук, работа тяжелая… А они обходятся дешевле, чем японские сестры, да и не жалуются.

Микио рассеянно посмотрел в окно. Отсюда был виден супермаркет на углу. Под гирляндами разноцветных флажков, украшавшими вход, сновали женщины с бумажными сумками. От них так и веяло спокойствием обыденной жизни. Как не вязалось с этим то, что сказала Тамиэ.

– Только это ненадолго; говорить они научатся, а работу тяжелую бросят. Кое-кто уезжает обратно в Южную Корею, а в основном они все идут в бары, кабаре. Я ведь тоже так сделала.

– Ну, ладно. Я, пожалуй, пойду. Купить тебе пирожное?

Тамиэ не ответила. Он обернулся. Она звала его взглядом. Он подошел к ней, и она обеими руками обхватила его за шею. Он так и остался стоять в неудобно-склоненной позе, обнимая ее.

– Я думаю, может, мне опять пойти работать в больницу, – тихо сказала она ему на ухо. – Я боялась, я больше не смогу, а полежала здесь и поняла, что, кажется, смогу.

– Может, не стоит?

– Не говори ничего, обними меня покрепче, – жарко прошептала она. – Знаешь, я в больнице убила человека.

Он сделал движение, но руки Тамиэ с силой остановили его.

– Женщину, лет сорока. В таком возрасте первый раз рожала. Роды прошли нормально. И плацента тоже вышла спокойно. После родов я должна была за ней ухаживать. Регулярно ставить градусник – нет ли осложнений. Кровотечение тоже было в норме, я не беспокоилась. А однажды было сразу несколько родов, работы масса. Мне уже за другими велели смотреть, но я и к той ходила. И вот я вижу, что у нее кровотечение никак не прекращается. Я как-то не придала этому значения. Подумала: может, сообщить, – а потом забегалась, занялась другими делами. Прихожу к ней, а у нее кровотечение страшное. Я испугалась, побежала за доктором, а уже было поздно. Она умерла от потери крови. Мужа потом врачи успокоили, объяснили все как-то, но все равно же, она из-за меня умерла, я недосмотрела.

На своих щеках, прижатых к ее лицу, он почувствовал горячую влагу. Он крепко обнял Тамиэ.

– Я тихонько пришла к ней на панихиду. Доктор мне строго-настрого велел никому ничего не говорить, но я не могла усидеть. А как собрались выносить гроб, муж стал с нею прощаться. Начал говорить, а потом вдруг замолчал и голову опустил. И не поднимает. И плечи дрожат. Я не выдержала и убежала. Бегом. Так и бежала всю дорогу.

Горячая грудь прижавшейся к нему Тамиэ затряслась. Он инстинктивно начал гладить ее по спине. Но ей не становилось легче.

Раздался стук, и дверь отворилась. Они не успели отпрянуть друг от друга. Это пришла густо накрашенная медсестра. Она видела, как они обнимались. Но стояла с непроницаемым видом. Он отошел к окну. Сестра протянула Тамиэ градусник. Тамиэ вставила его под мышку и легла. В палате был тяжелый, спертый воздух. Через некоторое время сестра протянула руку, Тамиэ отдала ей градусник. Сестра поглядела на него, сдвинув брови, небрежно сунула его в карман халата и стала записывать данные в карточку. В этот момент Тамиэ что-то сказала на незнакомом ему языке. Сестра удивленно взглянула на нее. Черты лица смягчились. Тамиэ поочередно указала на себя и на него и снова сказала что-то непонятное. Тогда сестра едва заметно улыбнулась и произнесла благозвучную короткую фразу. Тамиэ ответила ей, сестра бросила быстрый взгляд в его сторону и вышла из палаты. Взгляд был мягкий и приветливый.

– Что ты ей сказала?

– Спасибо. По-корейски.

– А еще?

– Больше ничего, – залившись румянцем, ответила Тамиэ.

– А она что ответила?

Тамиэ взглянула на него.

– Ответила, желаю счастья.

Он повернулся к окну. Небо на западе уже желтело. Зацепившийся за провода обрывок бумажного змея бился на ветру. Внизу продолжалась все та же суета. Вдруг в толпе он заметил Тасиро-сан. Он всмотрелся: в нескольких шагах за ней шел Кэндзи. Засунув руки в карманы кожаной куртки, он шагал, покачивая плечами. Знакомая походка Кэндзи. Тасиро-сан остановилась. Она посмотрела на Кэндзи и что-то сказала ему. Потом они пошли дальше и скрылись в дверях супермаркета.

– Что ты там увидел? – спросила Тамиэ. Он обернулся к ней.

– Так, ничего, – сказал он и улыбнулся.

1977

ДЗЮНКО ИНАДЗАВА

ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО

_{Перевод Г. Ронской}

Нарико вышла из метро и минут десять шла вдоль сточной канавы, мимо заводских корпусов. Потом она свернула на большой отлогий холм, к школе К. Ветер дул прямо в лицо, и всякий раз, как ледяной порыв ветра пополам с пылью налетал на нее, она испытывала невольное раздражение.

Но раздражал ее не только промозглый туманный день и холодный ветер. Все началось с того, что вчера позвонила преподавательница школы К. Акияма и попросила занести в обеденный перерыв гранки, а когда Нарико вернулась домой, ее ждало там письмо от Рёдзи, ее мужа. Увидев письмо, Нарико уже не смогла сдержать раздражения, и так оно и не унимается со вчерашнего дня. А может, она почувствовала его значительно раньше? Попадись ей теперь кто-нибудь на дороге, ух как бы мрачно она посмотрела на этого случайного прохожего…

Нарико резко взмахнула сумкой и еще сильнее нахмурилась.

«Это же надо вовсе не иметь сердца, чтобы заставлять человека тащить гранки в обеденный перерыв! Ей там в школе, видно, не понять, как дорог для служащей издательства краткий час обеденного перерыва».

Нарико работала в издательстве, которое выпускало школьные учебники, а издательство заказало Акияме, преподававшей в школе К. домоводство, рукопись. Пришли гранки, и Нарико попросила ее держать авторскую корректуру.

– Знаете, а ведь я понятия не имею, как это делается. Не могли бы вы прийти ко мне и все объяснить? – весело сказала Акияма, когда Нарико ей позвонила. И она попросила принести гранки в половине первого. «Вот досада!» – подумала тогда Нарико.

От издательства до школы полтора часа езды. Чтобы добраться туда к половине первого, надо выйти в одиннадцать… Часа два с половиной понадобится, чтобы растолковать все Акияме и вернуться на работу. Приветливая, жизнерадостная Акияма непременно задаст ей кучу ненужных вопросов и задержит ее.

Нарико не любила выходить из издательства по делам в обеденный перерыв. Но сказать, что она не может прийти, потому что у нее обеденный перерыв, она никогда не решалась. Ей казалось, что она поступит неправильно и что ею будут недовольны.

Поэтому она старалась назначать деловые встречи на более позднее время. Так она собиралась поступить и на этот раз.

Однако за столом перед нею сидел начальник отдела, и в комнате, как на беду, было тихо. Слышалось только, как скользит по гранкам красный карандаш да как шелестят страницы.

И Нарико не сказала Акияме, что прийти не сможет. Она лишь заметила уклончиво, что ей не совсем удобно в половине первого.

Голос у Акиямы сразу стал серьезным, она, по-видимому, заглянула в расписание занятий и наконец сказала:

– А в остальные часы у меня занятия. Как же быть?

– Я передам гранки секретарю школы и подробно напишу вам, как держать корректуру. Вы смогли бы сделать все к началу будущей недели?

Нарико не хотелось тратить время на уточнение часа встречи. Разговор шел в присутствии начальника отдела, и она стала собирать со стола все, что необходимо для чтения корректуры, но Акияма сказала:

– Знаете ли, это моя первая книга. Я никогда прежде не видела гранок. Не могли бы вы все же встретиться со мной?

Тон был мягкий, просительный. Акияма словно бы искала поддержки у Нарико, а меж тем в голосе ее чувствовалась настойчивость. Нарико опасалась, что начальник наконец прислушается к их беседе.

Акияма с этой ее доверительной, совершенно неделовой манерой разговора показалась Нарико назойливой. А она предпочитает деловые, ясные отношения. Издание учебников именно таких отношений и требует. Ясность спокойная, бесстрастная – вот что нужно! Иначе сверхурочной работы не миновать. В издательстве Нарико занималась только корректурой и связанными с ней делами.

Выходит, ее робкое замечание о том, что ей не совсем удобно назначенное время, не вызвало у Акиямы сочувствия. За этой барственной непринужденностью чувствовались добродетель и достаток. И Нарико с горькой улыбкой согласилась приехать в свой обеденный перерыв.

Поднявшись по широкой дороге на холм, Нарико увидела ворота школы. В окошечке канцелярии она спросила, как пройти в лабораторию Акиямы. Молодая секретарша тотчас встала и проводила ее до места.

Они прошли по переходу, насквозь продуваемому ветром, и оказались в лаборатории. Их сразу же окутал теплый воздух.

Всю комнату занимала большая газовая плита. Пыхтел железный чайник. Акиямы в комнате не было.

– А где же госпожа Акияма?

– Подождите немного, – извинилась секретарша. Госпожа Акияма будет минут через десять, не позже.

Нарико это не понравилось. Она пришла точно к назначенному часу.

Секретарша предложила Нарико стул у плиты и вышла.

Нарико села и стала разглядывать комнату.

В комнате не было ничего от унылой и холодной школьной лаборатории. И не только потому, что в ней пылала уютным жаром плита.

Нарико с сомнением оглядела комнату. Неужели это и есть лаборатория Акиямы? Посредине на большом старом деревянном столе – ваза с красными гвоздиками. За ней поблескивает прозрачным зеленым стеклом бонбоньерка. Позади нее чайный и кофейный сервизы.

Нарико почудилось даже, что из-за них вот-вот выглянет приветливое, улыбающееся лицо хозяйки. И, как ни странно, ей это не было неприятно. Особенным душевным покоем повеяло на нее здесь.

«До чего же у меня уныло по сравнению с этой комнатой!» – и вдруг осознала, что ей, пожалуй, и негде было бы поставить красные гвоздики.

Два года назад Нарико вышла замуж за своего школьного товарища Рёдзи. Он был старше ее двумя годами. Служил Рёдзи коммивояжером в оптовой фирме по продаже галстуков. Недели две в месяц проводил в поездках по провинциальным магазинам европейского платья.

Фирма держалась на грани банкротства, и хозяин, кажется, не прочь был передать ее Рёдзи. Тот принялся вдруг усердно работать. Между прочим, он имел привычку опаздывать на работу и сидеть потом допоздна. Когда Рёдзи опаздывал, управляющая звонила на работу Нарико и выговаривала ей:

– Вашего мужа все еще нет. Сегодня ему нужно ехать в …, а он все еще не явился. Когда муж опаздывает на службу, виновата жена.

Опаздывал Рёдзи частенько, и всякий раз управляющая звонила Нарико. Это раздражало, хотелось бросить трубку.

– Зачем вы мне говорите все это? Скажите ему, – сердито отвечала Нарико.

Но Рёдзи управляющая никогда не упрекала. То ли оттого, что ей нравилось его улыбающееся лицо, когда он появлялся наконец в конторе, то ли оттого, что работал с охотой… словом, они отлично ладили.

Когда перестали платить жалованье, Рёдзи стал еще усерднее. Задерживался в командировках, не жалея ног обходил магазины по нескольку раз. Говорил, что ему жаль начальника отдела и надо же как-то помочь ему.

Рёдзи бодро разъезжал по делам, но домой возвращался бледный и усталый. Ворчал, что работа опостылела, что все на свете бесчувственные и холодные эгоисты. Однако службы не бросал и продолжал как ни в чем не бывало опаздывать.

Нарико это все надоело. Ей представлялось, что он не так уж искренен в своем желании помочь возрождению фирмы.

Он стал просить у нее денег на мелкие расходы и, что еще хуже, потихоньку таскать мелочь из ее кошелька.

Сначала Нарико не замечала этого, но однажды, придя на службу, обнаружила, что кошелек ее пуст.

– Ты могла бы попросить на работе аванс, – сказал он как-то. – Мне не дадут, у нас задержка зарплаты.

– Не дают, – ответила Нарико.

Однажды Рёдзи заявил, что хочет написать роман. Он просто создан для того, чтобы писать романы, так он сказал. И еще сказал, что у него уже есть несколько сюжетов. Однако Нарико думала, что вся эта затея с романом так же тщетна, как и оптовая торговля галстуками.

Она не верила в Рёдзи. Одно только казалось ей правдоподобным – жалость Рёдзи к начальнику отдела. И то лишь тогда, когда у нее было хорошее настроение и работа спорилась.

В ожидании Акиямы Нарико достала из сумки письмо от Рёдзи и еще раз пробежала его глазами.

Письмо было длинным, на шести страницах. Она еще раз медленно прочитала его. Ничего нового. Нарико с досадой бросила письмо на стол, но, опомнившись, сунула обратно в сумку. И вчера она вот так же швырнула письмо на стол. Правда, теперь она не схватила письмо со стола и не бросила его в потолок, как вчера.

В письме Рёдзи она не нашла ни строчки о том, что она хотела бы узнать. Она просила совета, но Рёдзи не ответил. На шести страницах он описывал какой-то незнакомый ей пейзаж. Слог превосходный! Нарико была потрясена. Но все это не имело никакого отношения к ней. На последней странице Рёдзи излагал сюжет нового романа.

Нарико знала, что он не напишет ни строчки. Всякий раз дело заканчивалось лишь сюжетом.

В предыдущем сюжете фигурировал муж, похожий на Рёдзи, и жена, напоминавшая Нарико. Жене, как и Нарико, было двадцать четыре года. Муж, похожий на Рёдзи, служит коммивояжером в одной из фирм, которая, разумеется, оказывается на грани банкротства. Сослуживица мужа часто упрекает его за несообразительность и за небрежность в работе. Мужчина, похожий на Рёдзи, не любит эту женщину, которая не знает ничего, кроме своих бухгалтерских книг, и придирается к нему по мелочам. Но вскоре он сдается, потому что чувствует свою вину. Он теряет желание работать и решает уйти из фирмы. Тут «Нарико» говорит ему, что он, конечно, волен поступать, как ему вздумается, но, по ее мнению, он должен остаться на службе. И «Рёдзи» возрождается духом.

Выслушав сюжет романа, Нарико обиделась.

– Неужто я такая добродетельная?

– Как ты не понимаешь? Это же роман! Вымысел!

– Все равно. Мне не нравится такая праведная и смиренная жена. Словно в телевизионной семейной драме.

– Разумеется, я кое-что выдумал, – смущенно проговорил Рёдзи. – И ты действительно не такая смиренная жена. И добродетельной тебя не назовешь. Но мне хотелось бы, чтобы это было так.

– Ну это уж слишком! В твоих сюжетах я сентиментальна и добропорядочна. На этот раз я выгляжу еще слащавей! Отчего бы это? Может, ты хочешь сказать, что ты не такой, как остальные мужчины? И не настолько плох, чтобы писать романы? Вот ты и сочиняешь одни сюжеты, да к тому же изображаешь меня все более праведной. Как видно, тебе так спокойнее жить.

– Ну что ты!.. – слабо возразил Рёдзи. Он хотел умерить атакующий пыл Нарико.

– Но тогда почему же?!

Нарико заметила, что за два года семейной жизни ее добрые чувства к мужу улетучились, как дым. Поэтому она не слишком размышляла о том, в каком настроении Рёдзи писал ей это нелепое письмо.

Правда, когда Рёдзи возвращался из поездки, она старалась поскорее разделаться с работой, спешила домой, чтобы приготовить ужин, стряпала самые любимые его кушанья. Когда ж она видела перед собой усталого, измученного поездкой Рёдзи, у нее от жалости начинало щемить сердце.

Но проходило несколько дней, и Рёдзи снова уезжал, а у нее оставалось лишь невеселое чувство усталости. И так продолжалось до его нового возвращения.

Запотевшая стеклянная дверь лаборатории тихо отворилась.

– Извините, я заставила вас ждать.

В дверях стояла полная женщина лет сорока с лишним. Это была Акияма. Голос у нее был приветливый и ясный. Она с улыбкой глядела на Нарико. В ответ Нарико сухо улыбнулась и почувствовала, что улыбка вышла натянутой.