Текст книги "Современная японская новелла 1945–1978"

Автор книги: Осаму Дадзай

Соавторы: Кэндзабуро Оэ,Ясуси Иноуэ,Савако Ариёси,Дзюн Исикава,Масудзи Ибусэ,Сётаро Ясуока,Морио Кита,Ёсио Мори,Харуо Умэдзаки,Такэси Кайко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

Руки как будто налились свинцом. «Как тяжело», – пробормотал я и разжал пальцы, которыми держал судака.

В этом году, а точнее, примерно за неделю до смерти М., мне исполнилось тридцать лет. Прошло почти полгода.

1972

ХИДЭТАКА ТЭДЗУКА

САД С ОПАВШЕЙ ЛИСТВОЙ

_{Перевод И. Львовой}

I

Сюхэю Хираки шестьдесят девять лет. Жена его умерла три года назад, сын и невестка в позапрошлом году уехали к месту новой службы в район Тохоку, и теперь Сюхэй живет один. С молодых лет он приобщился к литературному движению, стал, можно сказать, профессиональным писателем, но в последнее время почти не пишет; он служит – редактирует, правит верстку, изредка публикует небольшие заметки и председательствует в районном Обществе охраны здоровья и быта…

Сюхэй издавна питал слабость к животным, подбирал и кормил бродячих собак и кошек, но эти собаки и кошки тоже мало-помалу все перемёрли, и сейчас у него осталась только одна птичка, ручной самец рисовки. Она попала к нему случайно – птицу подарила соседка, приятельница покойной жены, когда летом прошлого года переезжала в новый жилой массив. В придачу она дала Сюхэю маленький стульчик: будет вам подставка для клетки… Сюхэй поставил клетку возле стенного шкафа в столовой и старательно заботился о пичужке; задавал корм, менял воду, устроил миниатюрную ванночку для купания. Вот только покупать для рисовки зелень было довольно хлопотно, и вместо зелени он поил ее молоком.

Так они и жили; постепенно птица совсем привыкла к Сюхэю. Когда по утрам он открывал раздвижные ставни в столовой или вечерами возвращался домой, она громко чирикала, перепрыгивая с жердочки на жердочку. Молоко он обычно давал ей после ужина, на большом, врезанном в пол котацу, заменявшем Сюхэю обеденный стол: открывал дверцу, звал: «Ну-ка, пожалуйте сюда!» – и рисовка, помедлив секунду-другую, как бы проверяя, что творится снаружи, тотчас же с легким шорохом крыльев вылетала из клетки и обязательно садилась Сюхэю на плечо, а то и прямо к нему на лысину, на макушку.

…Стоял март. Уже отцветала сакура, но холод еще держался, дни тянулись пасмурные, с мелким моросящим дождем.

Покончив с несложным ужином собственного изготовления и облачившись сразу в два стареньких вязаных жакета, Сюхэй, греясь у котацу, рассеянно смотрел телевизор. Передавали программу «Песни и пляски родного края». Эту программу он считал более или менее занимательной. Правда, физиономия у ведущего была довольно-таки противная, какая-то похотливая, зато приятно было глядеть на оживленные лица зрителей, да и деревенские песни и пляски иной раз попадались прелюбопытные.

Но сегодня вечером Сюхэй чувствовал, что устал. Четыре дня он, не разгибаясь, работал над срочной рукописью. Стоило ему чуть-чуть переутомиться, как это сразу же сказывалось на самочувствии, – наверное, давали себя знать годы… Он даже поленился выпустить рисовку, которая давно уже щебетала и суетилась в своей клетке, сидел, курил, думал: «Выпить, что ли, рюмочку виски, да и лечь спать пораньше!..» – как вдруг раздался телефонный звонок.

Сюхэй медленно встал, сунул окурок в чашку, выключил телевизор, – передача совсем перестала его занимать, – и подошел к телефону, стоявшему рядом с телевизором на маленьком шкафчике с чайной посудой.

– Сюхэй-сан, вы?.. Это я, Хацу. Я звоню из Хикари… – четко, несмотря на дальнее расстояние, послышался моложавый, с характерным акцентом голос его невестки, жены покойного брата, по-прежнему жившей на родине. Сюхэй удивился.

– Да, это я… – Неожиданный междугородный звонок заставил его невольно насторожиться.

– Здравствуйте, Сюхэй-сан! Понимаете, это вышло так неожиданно… В будущем месяце я приеду в Токио… Шестого числа…

– А что случилось? Почему вдруг?.. – спросил Сюхэй, все еще удивляясь этому внезапному звонку.

Невестка О-Хацу была четырьмя годами младше Сюхэя, в этом году ей исполнилось шестьдесят пять. Его старший брат, служивший в городском муниципалитете, скончался пятнадцать лет назад, а она по-прежнему жила на родине, в родном доме, в семье приемного сына Сигэру, работавшего на предприятиях компании Кудамацу. Трудолюбивая, работящая, она до сих пор выращивала овощи на довольно обширном участке, ступенчатыми террасами поднимавшемся за домом, и очень любила раз в год отправиться куда-нибудь путешествовать.

– На этот раз я приеду с отрядом УИД…

– Как, как?.. – не понял Сюхэй.

– Отряд по уборке императорского дворца…

– Ах, вот что! – наконец-то уразумев, о чем идет речь, сказал Сюхэй невольно более резким тоном.

– Сигэру говорит – вы будете недовольны, когда узнаете, но ведь приехать в Токио и не сказать вам тоже как-то нехорошо… – немного понизив голос и словно бы извиняясь, сказала невестка.

В конце концов выяснилось, что она приедет в Токио шестого числа, экспрессом «Сакура», прибывающим в одиннадцать тридцать, в составе Отряда по уборке императорского дворца. В Отряде около пятидесяти человек прямо с вокзала их на автобусе отвезут в гостиницу «Кудан-Кайкан», там они проживут всю неделю поэтому на сей раз ей, возможно, не удастся у него побывать, а ей хочется передать ему кое-какой гостинец… Не может ли он встретить ее на Токийском вокзале?

Все это было так неожиданно, что Сюхэй на какое-то время почти опешил. Повесив трубку, он в растерянности несколько минут стоял неподвижно, потом снова присел к столу. Из груди невольно вырвался вздох.

Вскоре, несколько успокоившись, Сюхэй достал из шкафчика квадратную бутылочку, налил виски в чашку, разбавил водой и стал отпивать маленькими глотками.

«Отряд по уборке императорского дворца»… Эти слова напомнили ему одну встречу двадцатилетней давности.

Это случилось всего через два-три года после окончания войны, в самый разгар инфляции. На станции электрички Синдзюку часами стояли длинные очереди людей, дожидавшихся, когда наконец подойдет поезд – немногие уцелевшие, полуразрушенные вагоны. В этой толпе Сюхэй совершенно случайно столкнулся с Отрядом по уборке дворца, – в те годы его называли Отрядом служения родине… Группа состояла из одних женщин, по виду – крестьянок, лет тридцати пяти – сорока, мелькнули и молодые, девичьи лица. Женщин было десятка два, все из префектуры Тояма, все в рабочих куртках, в шароварах, с большими тяжелыми узлами за спиной.

Да, он точно помнит, они сказали, что приехали по указанию Женского общества. Билеты, питание – за все пришлось платить им самим. Разгневанный Сюхэй набросился на молодого мужчину с белой повязкой на рукаве, очевидно, распорядителя, встречавшего эту группу. «Опять вы взялись за старое?!» – в сердцах кричал ему Сюхэй…

Сюхэй вспоминал эту встречу, поразившую его двадцать с лишним лет тому назад, а перед его мысленным взором вставало скуластое, несколько упрямое, но добродушное, честное лицо невестки О-Хацу.

II

Нужно было ходить на работу, заседать на собраниях, а кроме того – покупать продукты, ежедневно готовить себе еду, иногда заниматься уборкой, стиркой. Незаметно летели дни.

Утро шестого числа, во вторник, выдалось туманное, насквозь пропахшее смогом, но вскоре робко проглянуло солнце. Погода стояла довольно теплая.

Справившись с железнодорожным расписанием, Сюхэй узнал, что экспресс «Сакура» прибывает в одиннадцать тридцать на девятый путь. Настроение у него было почему-то подавленное. Однако не пойти он не мог. Сидя за большим столом в рабочей комнате, он непрерывно курил сигарету за сигаретой и по мере того, как шло время, странным образом нервничал, не в силах обрести хладнокровие.

Было уже без десяти десять, До Токийского вокзала можно спокойно добраться за час, если ехать электричкой линии Одакю до станции Синдзюку, а там пересесть на скоростной поезд, идущий без остановок… Выходить было рановато, но Сюхэй решил, что ему лучше, пожалуй, побыть на воздухе, и начал собираться. Он долго разыскивал свой берет, который вечно где-нибудь забывал, пока наконец не вспомнил, что засунул берет в карман плаща.

Заперев входную дверь, Сюхэй неожиданно для самого себя зашагал в направлении, прямо противоположном станции электрички. В этом пригородном районе появилось много новых жилых домов, по узкой дороге непрерывно неслись машины. Сюхэй свернул во двор храма, прошел тихой сосновой аллеей, миновал несколько доцветающих деревьев сакуры и снова очутился на суматошном шоссе, где непрерывно грохотали автомобили.

Подождав несколько минут на остановке у почты, Сюхэй сел в автобус, идущий к Южному входу Токийского вокзала.

Автобус был наполовину пуст, маршрут еще только начинался. Опустив плату в ящичек, висевший рядом с водителем, Сюхэй уселся на одиночном переднем сиденье, сразу у входной двери. Уже больше двух лет не случалось ему ездить этим автобусом – Сюхэй вообще не любил шумных улиц и сам не мог бы сказать, почему сейчас решил ехать автобусом. Он взглянул на ручные часы – было уже почти десять минут одиннадцатого.

Вскоре, миновав шлагбаум железнодорожной линии Тамагава, автобус выехал на проспект Сэтагая и очутился в потоке машин. То замедляя, то убыстряя ход вместе с этим потоком, он подъезжал к остановкам у тротуара, потом снова медленно полз вперед. Теперь в автобусе было уже полно пассажиров.

Через стекло водителя перед Сюхэем открывалась широкая панорама улицы. Появилось много новых пешеходных мостиков-переходов, высились многоэтажные жилые дома, – он давно не бывал здесь и теперь замечал, как сильно все изменилось. Особенно бросалось в глаза, как много стало машин, бегущих по мостовой, ширина которой осталась прежней.

У перекрестка Сангэндзяя образовалась настоящая пробка. Бесчисленные грузовые и легковые автомобили впритык один к другому выстроились двумя рядами на оживленной торговой улице и никак не могли сдвинуться с места. Видно было, как вдали, у перекрестка, над которым повис пешеходный мост, сплошным бурлящим потоком несутся крыши автомашин, мчащихся по проспекту Тамагава.

Не раз зажигался и снова гас зеленый глаз светофора, прежде чем автобус выехал наконец на проспект Тамагава. Трамвай здесь сняли, его сменило метро, проезжая часть улицы значительно расширилась. Вскоре посреди дороги замелькали опорные столбы скоростной надземной дороги.

Надземная дорога в этих местах была новостью для Сюхэя, он удивленно озирался по сторонам. Сперва двойным рядом тянулись могучие бетонные столбы, но по мере приближения к району Сибуя появились мощные железобетонные балки, словно нависавшие над узкой, запруженной машинами мостовой. По обеим сторонам проспекта тянулись высокие деловые здания и магазины, для пешеходов, среди которых попадались и дети, были устроены тротуары, и все же Сюхэю невольно думалось, что эти улицы приспособлены только для движения автомашин, а людям здесь места нет…

Чтобы добраться до перекрестка Догэндзака в районе Сибуя, понадобилось сорок минут. «Если и дальше так пойдет дело, как бы не опоздать…» – забеспокоился Сюхэй, но при виде давки и толчеи на площади перед станцией электрички не решился выйти и остался сидеть на месте.

Теперь автобус ехал по проспекту Аояма. Сюхэй засунул руки в карманы плаща, закрыл глаза и, откинувшись на спинку сиденья, погрузился в смутные размышления. Ему вспомнилась газетная статья, прочитанная несколько дней назад. Токио – самый загрязненный город в мире, писала газета, два миллиона автомобилей ежегодно выбрасывают здесь в воздух семьсот тысяч тонн углекислоты, а заводы отравляют атмосферу, вырабатывая семьсот пятьдесят тысяч тонн ядовитых газов… Когда Сюхэй открыл глаза, ему показалось, что он воочию видит эту картину.

Он почему-то устал и незаметно для себя задремал. Внезапно опомнившись, он увидел, что автобус застрял у перекрестка Хибия, в самой середине бесконечной вереницы машин. До прихода поезда осталось всего восемь минут.

Вскоре автобус одолел перекресток и снова покатился вперед, но Сюхэй нервничал. То и дело поглядывая на ручные часы, он сердился на себя за то, что сел в этот автобус, ползущий, как черепаха. В квартале Юракутё автобус, теперь уже наполовину пустой, круто свернул под путепроводом влево и бежал теперь, очевидно, в районе Маруноути, потому что кругом тянулись новые высокие ультрасовременные здания. Сюхэю вдруг показалось, что он едет куда-то в неправильном направлении…

– Скажите, ведь мы подъедем к Южному входу, да? – приподнявшись, громко, взволнованно спросил охваченный тревогой Сюхэй у сидевшего наискосок от него шофера, как бы требуя подтверждения.

Усатый толстый шофер молча кивнул.

Наконец автобус прибыл к конечному пункту у здания Марубиру и подрулил к веренице других машин. По другую сторону площади виднелось старинное красное кирпичное здание Токийского вокзала. Сюхэй растерялся. Оказалось, что он ошибся – он был уверен, что Южный вход находится с другой стороны вокзала, в новом здании, выходящем на площадь Яэсугути. Часы показывали ровно одиннадцать тридцать.

Он прибежал на девятый путь, но опоздал. Поспешно вернувшись назад, спросил у шофера, как пройти ко входу Яэсугути, выскочил из автобуса и вместе с толпой пешеходов, расталкивая их на ходу, заторопился перейти широкую улицу, благо загорелся зеленый свет. Вчера он позвонил на вокзал в справочное бюро и на всякий случай удостоверился, что стоянка автобусов для пассажиров, прибывающих коллективно, находится на углу улицы Гофукубаси.

От Северного до Южного входа вдоль фасада вокзала расстояние было изрядное. Когда Сюхэй добрался до тоннеля, ведущего на площадь Яэсугути, он уже задыхался. Во рту пересохло, грудь так сдавило, что стало больно дышать. Он остановился, тяжело переводя дыхание, но стоять без движения тоже было немыслимо, и он снова медленно поплелся вперед.

Идущие сзади обгоняли его, спешившие навстречу – толкали. Миновав тускло освещенный тоннель с низким, нависающим над головой потолком, он очутился наконец в светлом, огромном вестибюле Токийского вокзала, выходящем на площадь Яэсугути. После прибытия поезда прошло уже семь минут…

Это было необычное помещение, с откровенно обнаженными опорными столбами, подпиравшими верхние этажи, где расположился вокзальный универмаг. Огромное светло-бежевые четырехгранные колонны, за которыми виднелся проход к перронам, тянулись двумя рядами с интервалом в пять метров. Сюхэй осмотрел все вокруг, потом, волоча ноги, дошел до Центрального входа, но группы, похожей на Отряд по уборке императорского дворца, нигде обнаружить не удалось. Делать нечего, – он снова вернулся ко входу Яэсугути и, избегая толпы в проходах, остановился возле одной из колонн, поближе к выходу на стоянку Гофукубаси. Отсюда хорошо просматривались толпы людей, спешивших с поезда и на поезд со стороны Яэсугути, а вдали, за вереницей колонн, виднелись казавшиеся совсем крохотными фигурки людей, входивших через Центральный вход. Большие электрические часы на другом конце вестибюля показывали одиннадцать часов сорок одну минуту…

Прошло уже одиннадцать минут после прихода поезда, было от чего нервничать, но Сюхэй решил все-таки подождать здесь еще немного. Спина ныла, во рту пересохло. И сам он, с этой своей тревогой и беготней, вдруг показался себе каким-то жалким.

Вдруг он заметил группу людей, приближавшихся со стороны Центрального входа. Сперва дальнозоркий Сюхэй не разглядел хорошенько, куда именно идут эти люди, но, присмотревшись получше, увидел, что они и в самом деле направлялись сюда. Группа была довольно многочисленная. «Уж не они ли?» – подумал Сюхэй и двинулся навстречу. Чем ближе он подходил, тем отчетливее видел идущих впереди двоих мужчин с лиловыми флажками в руках. Все еще сомневаясь, Сюхэй остановился в ожидании у одной из колонн.

Группа неторопливо приближалась, все несли громоздкие чемоданы.

Впереди, перекинув через плечо лиловый флажок на коротеньком древке, шел низкорослый, скуластый мужчина лет пятидесяти в черном пыльнике и фетровой шляпе. В левой руке он нес большой черный чемодан, на рукаве виднелась лиловая повязка. Такая же повязка была и у второго мужчины, шедшего рядом. Этот был крепкого сложения, лет сорока пяти, по виду – служащий. У него не было чемодана, в руке он держал флажок, выставляя его вперед. На лиловом полотнище выделялись две строчки иероглифов, написанных белой краской: «Отряд по уборке императорского дворца» и – маленькими иероглифами – «Префектура Ямагути».

Следом за возглавлявшими колонну мужчинами мимо Сюхэя неторопливой походкой один за другим стали проходить люди, специально приехавшие в Токио, чтобы навести чистоту во дворце императора. У Сюхэя вспотела шея, язык, казалось, присох к гортани. Он пришел сюда, чтобы встретить свою невестку, но невольно пристально вглядывался в каждого из проходивших мимо людей.

У всех без исключения на груди был приколот значок – большой лиловый искусственный цветок глицинии, все без исключения несли объемистую поклажу. Все пожилые, под шестьдесят. Женщин вроде бы большинство. Мужчины одеты по-европейски, женщины в праздничных кимоно.

Бесстрастные, морщинистые, загорелые лица, причудливо контрастируя со скромными выходными кимоно, безошибочно выдавали в них крестьянок. Попадались мужчины в кепках, в старомодных коротких пальто, некоторые в обеих руках несли узлы, завернутые в фуросики. Почти у всех были большие виниловые чемоданы и узелки. Сюхэй, ожидавший встретить группу, состоящую только из женщин, с удивлением увидел, что почти половину отряда составляли мужчины.

– Сюхэй-сан! – неожиданно послышалось рядом. Сюхэй опомнился. Перед ним, сощурив глаза в улыбке, низкорослая, в светлом кимоно, со значком на груди, стояла невестка О-Хацу с чемоданом в руках.

В последний раз он видел ее три года назад на похоронах жены.

Сюхэй почти силой вырвал у нее чемодан и зашагал рядом в конце колонны, извиняясь за опоздание и объясняя, что решил подождать ее здесь, по пути на автобус.

– А я уже беспокоилась, думала – не придете… Ведь я привезла вам моти… – Узелок с моти любезно согласился поднести один мужчина из их отряда. – Поскорее разберите их и сразу же положите в воду, ведь погода на дворе теплая… – говорила невестка.

Сюхэй с состраданием глядел на невестку, тащившуюся в самом конце колонны, и ему чудилось, словно на него веет ароматом родной земли.

Отряд по уборке императорского дворца под водительством шагавшего впереди человека с флажком вышел к стоянке автобусов для групповых экскурсантов – унылое пространство, со всех сторон зажатое высокими зданиями, похожее на ущелье среди бетонных громад. У широкого тротуара ожидали три автобуса. Улица Гофукубаси, видневшаяся в конце ущелья, отчетливо отделяясь, казалась светлой, как будто смотришь на нее из тоннеля.

Отряд все в том же порядке остановился у первого автобуса. Люди входили по одному через переднюю дверь, рядом с шофером. Мужчина с повязкой на рукаве стоял у двери, как бы проверяя входивших.

В это время, пробравшись между автобусом и шеренгой людей, к Сюхэю и его спутнице подошел загорелый, бородатый коренастый мужчина лет пятидесяти пяти и опустил на тротуар узел в цветастом фуросики, нести который ему, как видно, не составляло труда.

– Ах, спасибо, спасибо, вы меня очень выручили! – поблагодарила невестка и представила мужчину Сюхэю: – Это тот самый человек, который помог мне нести моти…

Мужчина смущенно заулыбался, отчего в уголках век побежали морщинки, поклонился и снова занял свое место в колонне.

Почти все уже уселись в автобус. Подошла очередь садиться невестке.

– Если сможете, позвоните. Я за вами приеду! – подавая чемодан, сказал ей на ухо Сюхэй.

В кои-то веки она приехала в Токио, обидно, если не удастся даже толком поговорить… Сюхэю хотелось расспросить невестку о родных местах, но его интересовал также и этот Отряд по уборке императорского дворца. Последним, слегка поклонившись Сюхэю, вошел низкорослый, скуластый человек с повязкой на рукаве, очевидно, распорядитель, и автобус тронулся. Вскоре, оставляя позади струйку выхлопных газов, он свернул на улицу Гофукубаси.

Стоянка с двумя пустыми автобусами, в которых не было ни души, казалась совсем безлюдной. Сюхэй подошел к одиноко торчавшему у стены узлу с моти и приподнял его. Рука сразу же ощутила изрядную тяжесть. Он снова опустил узел на землю и остановился в нерешительности. На душе почему-то стало тоскливо.

III

Прошло несколько дней, но образы людей из Отряда по уборке императорского дворца, приехавших из далекой провинции, неотступно преследовали Сюхэя.

Все они, кроме невестки, были ему совсем незнакомы, но их молчаливые, напряженные, старческие загорелые лица то и дело всплывали в памяти. Все это были лица людей, состарившихся в бедности и в труде. В сознании Сюхэя они невольно ассоциировались с какой-то толпой рабов, насильно согнанных вместе.

Вот уже несколько лет, как после «поправок» к Договору о безопасности и в особенности с началом американской войны во Вьетнаме все больше усиливалась армия – теперь она именовалась «силами самообороны»; в самых различных сферах жизни все явственнее давали себя знать признаки возрождения милитаризма. Фигура императора, в первые послевоенные годы отступившая было куда-то в тень, словно подхваченная этой волной, постепенно стала снова то и дело маячить на первом плане.

Годы учебы Сюхэя прошли в довоенное время, в условиях культа милитаризма и императора. Испытал он и солдатскую службу, подвергался постоянным гонениям на основании «Закона о сохранении спокойствия»; в довершение всех горестей, в самом конце войны потерял старшего сына Сэйити, мобилизованного на трудфронт, и теперь, когда взгляд его случайно падал на портрет императора, этого усатого человека с вечно отсутствующим выражением лица, Сюхэю почему-то всегда чудилась зловещая тень войны…

Нынешний Отряд по уборке дворца выглядел совсем иначе, чем двадцать лет назад. Молодежи не было вовсе, зато мужчин стало больше – почти половина всего состава. Численно отряд тоже вырос, порядок был четкий, организованный. Чувствовалось, что за этим мероприятием стоит достаточно мощная организация, мобилизующая людей.

Через четыре дня, в субботу вечером, неожиданно позвонила невестка.

…Завтра воскресенье, выходной день, на работу идти не надо, все поедут на экскурсию в Никко, но она уже была там три года назад вместе с Сюхэем, поэтому в воскресенье хотела бы навестить его дома… Сюхэй ответил, что ему это как раз очень удобно, утром он приедет за ней в гостиницу, но привычная к разъездам невестка сказала, что доберется сама. В конце концов договорились, что она позвонит ему со станции электрички Одакю.

Воскресенье выдалось теплое, погода была отличная. Как всегда по воскресеньям, на шоссе позади дома машин было гораздо меньше; было относительно тихо.

С утра пораньше Сюхэй навел порядок в столовой и в кухне, – там давно уже требовалась уборка, – потом, надев спортивную обувь, отправился на торговую улицу купить фрукты и сладости. Около одиннадцати зазвонил телефон. Встретив невестку на станции, Сюхэй вместе с ней вернулся домой.

– Э, да у вас все блестит! – усевшись в столовой возле большого котацу, сказала невестка, оглядев комнату. Сюхэй, криво усмехнувшись, пояснил, что занимался уборкой перед самым ее приходом, в первый раз за неделю. Ему не терпелось разузнать все подробности об Отряде.

На обед были суси. Сюхэй расспрашивал невестку о ее житье-бытье, хвалил ее подарок – вкусные моти – рисовые колобки. Половину колобков он роздал своим товарищам из Общества по охране здоровья и быта, жившим поблизости, так что он мог добраться до них пешком, остальные положил в большой горшок и каждое утро менял воду. Колобки, приготовленные дома, на родине, имели все тот же с детства знакомый вкус, будивший сотни дорогих сердцу воспоминаний.

Покончив с едой и приступив к неторопливому чаепитию, Сюхэй завел разговор об Отряде. Он начал с вопроса о том мужчине, который помогал невестке нести узелок с моти, потом спросил, что они делали после того, как он расстался с ней на вокзале, и, вопрос за вопросом, по порядку расспросил обо всем.

Как он и думал, почти все участники отряда были крестьяне. Человек, помогавший невестке с вещами, – репатриант, после войны вернулся на родину из Кореи, теперь живет в доме, принадлежащем городскому муниципалитету, работает в профсоюзе рыбной промышленности… Из живущих в этих коммунальных домах в Отряде будет, пожалуй, человек шесть, почти все – репатрианты из Кореи или Маньчжурии. Невестка с ними мало знакома, но, кажется, один из них плотник, шестидесятилетний старик…

С вокзала автобус отвез их в гостиницу «Кудан-Кайкан», там всех разделили на звенья и прежде всего повели отдохнуть на третий этаж, в комнату, убранную по-японски, с циновками на полу. Звенья составлялись человек по семь-восемь, из мужчин и женщин отдельно. После обеда все снова сели в автобус и поехали на экскурсию в Асакуса. Работать предстояло с завтрашнего утра.

В половине восьмого – подъем. Все поспешно собрались, мужчины надели спецовки, женщины – шаровары, белый передник. Отправление в восемь… Покончив с завтраком, выстроились по звеньям перед начальником, уже ожидавшим у автобуса с флажком в руке и тоже в полной рабочей экипировке. Сразу началась перекличка. У всех – и у женщин, и у мужчин – на ногах резиновая рабочая обувь, все заранее запаслись белыми рукавицами и белыми головными повязками-полотенцами.

– А спецовки и обувь эта – их выдали вам в гостинице? – невольно вырвалось у Сюхэя.

– Нет, что вы, все сами обзавелись, заранее… И фартуки тоже – предупредили, чтоб обязательно были белые. Все привезли по три штуки, ведь белое быстро пачкается…

На территорию императорского дворца въехали через Ворота Цветущих Колокольчиков, автобус подвез их до самого места, к конторе, где принимают отряды приехавших работать. В просторном помещении уже ждало несколько служащих Министерства двора из отдела, ведающего уборкой. Все построились, опять была перекличка; потом староста доложил о количестве прибывших. После этого один из служащих, очевидно, начальник, похвалил их за усердие, за то, что, невзирая на дальний путь, они приехали, чтобы убрать дворец, объяснил, из чего будет состоять работа, и сделал ряд наставлений.

Работу всем дали разную, в зависимости от пола и возраста. Мужчины распиливали старые деревья, очищали от веток, а ветки аккуратно связывали, некоторым досталась более тяжелая работа – нужно было разобрать бетонную стену, а женщин, почти всех, послали убирать сад. Были сделаны специальные указания – громко не разговаривать, поодиночке не ходить, не мочиться где попало и т. п.

Несколько женщин послали на огород, остальным, в том числе и невестке, выдали большие плетеные корзины, метлы, грабли, серпы, и один из служащих отвел их в огромный, просторный сад.

Под большими деревьями без конца, без края расстилался зеленый дерн. Кругом стояла глубокая тишина. Иногда по верхушкам деревьев порхали большие птицы – вроде бы голуби…

Работа женщин состояла в том, чтобы привести в порядок дерн на этом участке. Они собирали в кучу опавшие листья и складывали в корзинки, выбирали из дерна маленькие камешки, кончиком серпа аккуратно срезали каждую сорную травинку, осторожно обходя при этом растения, возле которых на маленьких бамбуковых колышках имелись надписи. У невестки сразу же разболталась рукоятка серпа, чуть-чуть не отвалилась, так что пользоваться серпом она не могла. Пришлось выдергивать сорняки руками. Сухую листву, камешки, сорняки нужно было складывать по отдельным корзинкам.

В полдень в конторе раздали коробочки с едой. Обеденный перерыв продолжался примерно час.

Затем опять пошли на работу. Это только говорится: «один участок», вроде бы и не много, но этот участок оказался таким обширным, что всем хватило работы, а ведь их было больше двадцати человек, да и то ушла уйма времени… Только к трем часам они наконец-то убрали все дочиста. И тут им велели отобрать из палой листвы самые красочные, красивые листья, переложить их в отдельную корзинку и снова разбрасывать понемножку, но не сплошь, а с маленькими промежутками…

– А это еще зачем? – ошеломленно спросил Сюхэй.

– Понимаете… – начала невестка, но вдруг, как будто чего-то застыдившись, понизила голос. – Говорят, его величество император не любит, если сад убран чересчур чисто… Ну, вот и разбрасывают поэтому палую листву… Наверное, так считается более элегантно…

…Работали до половины пятого. В контору вернулись с тяжелыми, полными корзинами, выбросили содержимое в специальный контейнер для мусора, потом вымыли руки, ноги, в пять часов снова была общая перекличка, и после этого на автобусе вернулись в гостиницу. Там выкупались, поужинали. После ужина – свободное время. В половине десятого опять перекличка по звеньям, и в десять часов – в постель.

Так повторялось изо дня в день.

– Всю жизнь мечтала хоть разок поглядеть бы, пока жива… Да, ничего не скажешь, дивное место! – прихлебывая чай, говорила невестка, в восторге оттого, что счастливый случай неожиданно помог осуществлению ее мечты.

Сюхэй отчасти понимал, откуда у невестки такие мысли.

Оба они, и он, и невестка, начиная с семилетнего возраста, когда они впервые пошли в начальную школу, каждое утро стояли по стойке «смирно», повернувшись лицом к востоку, на торжественной церемонии на школьном дворе, а если шел дождь, то в классе. Директор школы командовал: «Низкий поклон дворцу, где пребывает его величество император!» – и они должны были кланяться чуть ли не до земли. И так – каждое утро, в течение шести лет… Но и это еще не все: в пятом, в шестом классе он должен был, как молитву, затвердить наизусть имена всех императоров, начиная с Дзимму.

– Ну, а самого императора-то удалось повидать? – спросил Сюхэй. Кто-то говорил ему, будто император выходит приветствовать приезжающих для уборки.

…Вчера утром руководитель предупредил их, что император, возможно, соизволит пройти по дорожке меньше чем в ста метрах от того места, где работала невестка с другими женщинами. Они сняли повязки с головы, все время ждали, что с минуты на минуту его увидят, но император так и не появился…

– Да, а еще я видела место, где была когда-то Сосновая галерея… – немного помолчав, вдруг вспомнила невестка.

– Сосновая галерея?.. – Сюхэй не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Это там, где князь Асано ранил мечом Кира, правителя земли Кодзукэ… Помните пьесу «Сокровищница вассальной верности»? Там есть об этом… – пояснила невестка.

– Это рассказал вам руководитель? – кисло усмехнувшись, спросил Сюхэй. В душе против воли накипали горечь и гнев.

Когда шестого числа невестка и ее спутники разместились в гостинице «Кудан-Кайкан», там еще находился такой же Отряд, прибывший из префектуры Ниигата.