Текст книги "Избранные рассказы"
Автор книги: Онелио Хорхе Кардосо
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
Угли
(Перевод В. Капанадзе)
Ему было давно за шестьдесят, и он медленно умирал.
Ни ноги, ни руки, ни плотно сомкнувшиеся веки ему уже не повиновались. Он перестал ощущать свое тело, и только сердце, что всегда существовало как бы само по себе, продолжало едва заметно биться.
И тогда жизнь, оказывая последнее сопротивление, мгновенно укрылась в его мозгу. И сразу нахлынули воспоминания. Они следовали бесконечной чередой, словно кадры стремительно разматывающейся киноленты, которая могла вдруг замедлить бег в любой точке пройденного им долгого пути.
И было среди них одно особенно тягостное, неотступное. Оно преследовало его всю вторую половину жизни.
Сейчас он видел все так ясно, что различал даже мелкие песчинки меж камней мостовой и подрагивающие листочки лавров на протянутых к небу ветвях.
В тот день, возвращаясь домой, он вдруг заметил посреди улицы свою дочку, она выбежала из дому вдогонку за змеем и пыталась ухватить оборванную бечевку. И тут же услышал, как мимо промчалась машина, заслонив от него фигурку дочери, а вслед за этим – душераздирающий визг тормозов. Он не успел даже крикнуть, ноги вдруг стали ватными, все внутри похолодело. Но это продолжалось лишь какое-то мгновение, потом он опять увидел девочку, которая в страхе метнулась обратно к дому.
Теперь-то умирающий хорошо знал, что внезапный переход от ужаса к счастью не обходится без нервного срыва. Вот почему он тогда бросился за дочкой, настиг ее у террасы и, не помня себя, занес над ней карающую десницу:
– Сколько раз говорить тебе, что на улицу выходить нельзя!
Сильный удар отбросил девочку к стене. Сейчас он вновь видел искаженное болью личико и даже слышал глухой стук головы о стену. Однако самое худшее ждало его вечером, когда жена, лежа рядом с ним в постели, сказала, не в силах сдержаться:
– Еще немного – и ты бы сделал то, чего не сделала машина.
Он ничего не ответил, только стиснул зубы и поклялся про себя: «Господи, если я еще хоть раз ее ударю, обещаю, что возьму раскаленный уголек и сожму его в руке!»
Дочка была совсем маленькая, когда это произошло. Ей только что исполнилось шесть лет.
С тех пор он жил с тяжелым грузом на сердце. Забудет ли? Сохранятся ли в душе дочери тягостные воспоминания? Или, может, когда-нибудь наступит медленное забвение и они бесследно канут в бездонный колодец памяти? И тогда останется лишь радостное желание расти и жить. Знать бы, когда это случится, если и в самом деле случится. Потому-то он и зависел теперь от ее глаз и пытался разгадать тайну по легкому подрагиванию губ.
И вот уже корни дерева взломали цемент тротуара и дочка догнала в росте свою мать, а он все еще томился в неведении.
Однажды вечером жена, оторвавшись от шитья, повернулась к дочери:
– А помнишь, когда ты была маленькая, тебя чуть не сбила машина?
Впившись глазами в дочь, он жадно ждал ответа. Девушка отрицательно покачала головой:
– Тебе это не приснилось, мама?
Воспоминание озарило немыслимой улыбкой лицо умирающего. Наверное, он желал бы удержать его до последнего мгновения.
Но лента снова стремительно завертелась, и перед ним, словно высвеченные из мрака, замелькали новые, теперь уже более приятные картины. Ему вспомнилось, что говорили о своих детях люди и как он, когда заходил об этом разговор, неизменно повторял одну и ту же фразу: «Я поклялся однажды, что сожгу себе руку, и больше никогда ее не ударил».
Старые часы на здании муниципалитета пробили шесть раз, но для него времени уже не существовало. За окном больницы стало светать, когда его посетило новое видение: парусиновая безрукавка, обнаженные мускулистые руки, по локоть погруженные в белую пшеничную муку. Он месил тесто, когда хозяин пекарни подвел к нему председателя благотворительного общества, и тот сказал:
– Антонио, мы ждем тебя завтра в восемь утра. Только приходи натощак.
Он знал, о чем идет речь. Нужно сдавать кровь на донорском пункте. Но кровь была частью его самого. Сокровеннейшей частью. Она незримо струилась по жилам и принадлежала ему одному, никому больше. Он знал о ней так же мало, как обо всем остальном, и верил тому, что не раз слышал в детстве: если кровь выльется из тебя, ее уже не восстановить. Еще говорили, будто нужно есть то, что красного цвета, чтобы питать кровь, и он тоже верил. Видно, эта самая кровь, внезапно бросившаяся ему в лицо, и была всему причиной, когда он неожиданно выкрикнул:
– До каких же пор вы будете пить нашу кровь?
В палату вошла медсестра. Она зажгла свет и деловито сделала все, что считала нужным: приподняла ему веко, взглянула на зрачок, внимательно пощупала пульс, поправила прозрачную пластмассовую трубку капельницы и удалилась.
А между тем перед глазами старика стояла уже другая картина. Эту весть принесли из предместья, из квартала с одинаково приземистыми, тесными лачугами с кровлей из листов жести или толя, которые были придавлены сверху камнями, чтобы их не сорвало ветром. Гвоздей у хозяев лачуг не было. Из квартала, где в узких патио росли аноновые деревья, пришла весть:
– Вчера вечером Эмилия подожгла себя.
Жена кинулась узнать подробности, дочка побежала за ней, а он пошел на работу. Вечером ему сказали:
– Умерла, даже переливание крови не успели сделать.
На этот раз лента быстро завертелась назад, к тому воспоминанию о дочке, и он впервые задумался: «Боже! Так для кого же я старался? Для дочери или для себя – боялся сжечь руку?» И испустил дух.
1981.
Высшая награда
(Перевод Э. Брагинской)
Он чихнул громко, до слез и одеревенел со страху – внутри все похолодело.
– Господи, медаль!
Он тут же схватился за лацкан пиджака, но – ужас! – медали там не было. Собрав последние силы, он стал оглядывать затылки людей, сидящих впереди. О чью голову могла она стукнуться и куда потом закатилась, поди пойми.
А между тем с трибуны лился торжественный голос оратора:
– Воистину ничто не дарует нам такой свободы, как полный отказ от власти вещей, которые отнимают жизненные силы и подрезают крылья, дабы помешать нашему духовному воспарению.
Ничего не слыша, потерявший медаль выдернул несколько листков из блокнота, разорвал их на тоненькие полоски и на каждой написал:
«Друг, посмотри, нет ли у тебя под ногами моей медали». Он послал записки по рядам, но в ответ пришла лишь одна: «Друг, отвяжись и не мешай слушать».
Спустя час, когда он обшаривал глазами опустевший зал, за его спиной раздался голос:
– Вы что-то потеряли, сеньор?
Перед ним стоял уборщик из конторы. В одной руке он держал метелку и совок, на другой висел большой бак.
– Да вот медаль, очень ценная, – сказал он убитым голосом.
– Жалко, всегда что-то теряется.
Потерпевший хотел было произнести: «Помогите мне», но как-то само собой сказалось:
– Спасите меня, я отблагодарю.
– Да нет, сеньор, нам не полагается. Благодарности принимает Антильский филиал американской фирмы «Lost and Found Enterprise»[38]38
«Потеряешь – найдем» (англ.)
[Закрыть]. Пройдите в контору и оформите все как положено.
Потерпевшему пришлось заполнить бланки в пяти экземплярах – один оригинал и четыре копии, указать год и месяц рождения, сообщить, что к суду не привлекался, назвать номер своего ряда в партере
и своего кресла, наконец – это по желанию просителей – свой знак зодиака.
Когда несчастный вышел на улицу, уже вечерело и дул свежий весенний ветерок. Но потерявший медаль смотрел только себе под ноги, которые послушно несли его по тротуару, пока он не очутился у дверей дома.
– Боже! На тебе лица нет! Что случилось?
Он не сказал ни слова и, добравшись до кресла, рухнул в него без сил.
– Я потерял медаль!
– Где?
Он махнул рукой, что означало – черт его знает где, и закрыл лицо ладонями.
– А ты точно знаешь, что надел ее?
– Да ты хоть раз видела, чтобы я вышел на улицу без медали?
– Нет, конечно нет. Но вот сегодня утром я что-то не обратила внимания.
Зато он помнит – едва он вышел из дому, как стал ловить взгляды прохожих, обращенные на его медаль, а потом занял место в партере и сидел не шелохнувшись. И вот проклятье, взять и ни с того ни с сего чихнуть, да еще как!
– Ты уверена, что ее не было?
– Ну, слушай, я же всегда ее протираю по утрам.
– Тогда, Амелия, за дело, будем искать всюду.
Перевернули весь дом, но впустую. Он совершенно обессилел, она сделалась как не своя.
– Ну, что за бред!
– А ты-то хорош! Чихаешь, так что все дрожит.
Они прожили вместе сорок лет, и настало самое время, чтобы прорвалась наружу так долго скрываемая правда. Она молча стала расставлять все по местам.
На другой день утром потерпевший позвонил в контору.
– Позовите, пожалуйста, ответственного по уборке помещения.
– Да, это я– сеньор. Тут никого еще нет.
– А моя медаль?
– А-а! Это вы. Позвоните попозже, я еще не убирал зал.
В трубке послышались гудки.
В ту ночь он не сомкнул глаз, в памяти мелькали лица людей, которые смотрели на его грудь, украшенную медалью, и он тогда подумал: «Ну вот, я своего добился! Стану членом „Country Club“[39]39
«Загородный клуб» (англ.)
[Закрыть], может, и в Ротарио[40]40
Ротарио – до Революции 1959 г. привилегированный клуб кубинской буржуазии.
[Закрыть] попаду: четыре тысячи песо, но бог с ними, а там, глядишь, и дадут пожизненную должность в министерстве».
Четыре дня кряду он названивал в контору по уборке, не выходя из дома ни на минуту. Наконец позвонили и ему.
– Ничего не нашлось, сеньор. Вы, наверно, потеряли ее в другом месте.
– На всем белом свете нет никакого другого места, где бы я мог потерять ее.
В его голосе зазвучали угрожающие мрачноватые нотки:
– Вы мне ответите за все последствия.
Наутро – это было воскресенье – ответственный по уборке помещения раскрыл двери зала. Ему, конечно, куда бы лучше посидеть дома, но жена по воскресеньям перестирывает кучу чужого белья, так что пришлось взять с собой шестилетнего сына-непоседу с живыми глазенками.
Мальчик тут же забрался на трибуну и стал тараторить что-то непонятное в выключенный микрофон, твердо веря, что его слушают важные персоны.
А его отец усердно приподнимал ковер за ковром, раздвигал все шторы, чтобы в лучах яркого света отыскать эту проклятущую медаль – не провалилась же она сквозь землю!
Когда смолкли оглушительные аплодисменты и благодарный «оратор» вежливо раскланивался перед «публикой», до него долетело известие о его друге Микито. Путь к другу был нелегкий, пришлось одолевать высокие вершины, драться с дикими зверями… Но он победил все и вся, добрался до пещеры – она была в углу, у самой стены зала, – где прятался Микито.
– Не бойся, Микито, это я – Тарзан!
Ответа не последовало. Но когда глаза мальчика свыклись с темнотой, что-то ярко блеснуло у входа в пещеру. Он лишь протянул руку, и оттуда выкатилось это «что-то» и засияло под ярким дневным светом.
Вечером ответственный за уборку помещения пришел к моргу. Амелия ждала его у входа.
Он было начал:
– Вот, слишком поздно, но я…
Она прервала его на полуслове:
– Дайте ее сюда. Его последние слова были: «Надень медаль, если она найдется».
И когда плачущая Амелия прикалывала медаль к лацкану черного пиджака, ей показалось, что муж улыбнулся довольной, умиротворенной улыбкой.
1986.
