Текст книги "Аляска (СИ)"

Автор книги: Ольга Платонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Передо мной была исправительно-трудовая колония строгого режима УЦ 267/30-2-30.

Глава VII

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

В колонию можно было попасть только через дверь в одноэтажном кирпичном строении. Или через железные раздвижные ворота, что находились рядом с ним. Но ворота были закрыты, а в здании меня ждала контрольно-пропускная служба ИТК. Я подошла к двери и остановилась.

Мне нужно было обрести должный настрой. Неизвестно, что меня ожидало. История могла закончиться прямо здесь, на пороге колонии. Охрана меня не пропустит – и все. На свидание я права не имею, передачи для Отари – запрещены. 'Зачем вы здесь, девушка? Езжайте обратно. Не положено!' Если я буду мямлей, то не смогу обратиться к начальству и попробовать добиться легального свидания с Отари. Тогда придется искать возможность тайно проникнуть за бетонный забор с колючей проволокой. Но в этом случае я даже не знала, с чего начать.

Мне следовало действовать решительно, бороться против формального отношения к моему появлению всеми доступными способами. Протестовать, увещевать, плакать, кричать, умолять... И не сдаваться.

'Главное, чтобы не выставили силой!' – подумала я. Затем сделала глубокий вдох, резко выдохнула и решительно вошла в здание.

Контрольно-пропускной пункт ИТК был очень похож на обычную заводскую проходную. Небольшое помещение для ожидания, в нем – стол и пара стульев. Металлический турникет-вертушка, рядом – комната охраны. За барьером с панелью из оргстекла сидел дежурный офицер. Он пристально осмотрел меня, кинул быстрый взгляд на сумку-тележку и сухо спросил:

– По какому делу?

– На свидание с заключенным, – так же сухо и твердо ответила я, проглотив приветствие. Судя по поведению дежурного, здороваться здесь было не принято.

– Имя, фамилия заключенного. В каком отряде?

Никогда мне Отари не писал ни про какие отряды. Я так и сказала.

Дежурный фыркнул.

– Паспорт давайте!

Он полистал учетный журнал у себя на столе и снял трубку с телефонного аппарата. Бросил мне:

– Ждите. Присядьте.

Заныло больное плечо. Что ему ответят на том конце провода? Я была как натянутая струна. Бросила сумки возле стульев и ходила от турникета до двери, нервно разминая пальцы на руках. Офицер что-то бубнил в трубку, пару раз заглядывал в мой паспорт.

– Так точно! – закончил он разговор и вышел из комнаты охраны с листком бумаги и карандашом в руках. Кивнул на сумки: – Для передачи? Опись вещей и продуктов составляйте.

Я сразу вспомнила прием передач в Бутырской тюрьме. Там я тоже описывала все, что приносила для Отари. Правда, на бланке и шариковой ручкой. Здесь все было проще, по-семейному, так сказать...

Указание дежурного обрадовало меня. Видимо, где-то там, в глубинах ИТК, некто власть имущий решил не прогонять меня сразу, а принять хотя бы посылку для Отари. А ведь мой любимый был наказан: ничего с воли получать не мог! В этом я увидела знак благоволения к собственной персоне и подумала, что теперь одной передачей дело не закончится.

Так оно и вышло.

Я села за стол и стала быстро составлять опись. Где-то громко хлопнула дверь, в коридоре послышались тяжелые шаги и веселый мужской голос:

– Ну, где эта Оля Платонова? Показывай, Соколов!

Дежурный встал за своим стеклянным окном и указал кому-то на меня. За турникетом появился крупный высокий мужчина в офицерской форме, с майорскими звездами на погонах. Он был немолод, его волевое лицо с четко очерченным квадратным подбородком расплывалось в добродушной улыбке.

– Узнаю, узнаю знаменитость пятого отряда! – подошел он ко мне. – Красивая, как и на фотографии!.. Отари показывал! – И представился: – Начальник отряда майор Костенко.

Я поднялась со стула. Почему знаменитость? Отари писал: его друзья по лагерю восхищаются мной, моей преданностью. Ведь он получал от меня письма каждый день. И фотографии свои я, конечно, ему посылала. Но при чем тут весь отряд?

Майор дружески пожал мне руку:

– Сумки с передачей оставляйте здесь, их досмотрят и заберут. После вечерней поверки ваш Отари все получит. Пойдемте, поговорим!

Я вытащила из рюкзака сумку с конфетами, закинула его вместе с баулом на здоровое плечо и поспешила за майором. Мы прошли по длинному коридору. Стены в нем были увешаны плакатами и старыми стенгазетами. И на тех, и на других красовались крупные лозунги: 'Задумайся о своих поступках!', 'Совесть есть закон законов!', 'Помни: за твое прошлое общество тебя не отвергло, будущее в твоих руках!'. Увидела я там и лозунг, который слышала от Потапыча: 'На свободу – с чистой совестью!'

Майор провел меня в пустую комнату с крашеными синими стенами. Посередине стояли два сдвинутых вместе письменных стола и два стула. Мы уселись напротив друг друга так, что столы оказались между нами. Я ощутила дискомфорт: не привыкла беседовать с человеком, находясь от него на расстоянии двух метров. Майор Костенко увидел в моих глазах растерянность и улыбнулся:

– Это комната для коротких свиданий в присутствии сотрудника ИТК. В этих случаях физический контакт заключенного с родственником не допускается. Поэтому такая диспозиция. Привыкайте!

Мне понравилось это слово – 'Привыкайте!'. Надежда на свидание с Отари окрепла.

– Как он здесь живет? – спросила я тихо. – Я так долго его не видела...

По лицу майора пробежала тень.

– Нормально живет, – ровным тоном сказал он. – Не волнуйтесь.

Было ясно, что Отари для начальника отряда – не подарок, скорее, источник беспокойства. И майор справляется с ним как может. Штрафной изолятор, лишение права получать передачи...

Вряд ли Отари показывал Костенко мою фотографию, подумала я. Доверительные отношения со своим цербером – не его стиль. Просто вся личная переписка заключенных подвергается цензуре, письма вскрываются. Вот майор и полюбопытствовал...

– Дело сейчас не в нем, а в вас, – мягко сказал Костенко. – Я бы пальцем о палец не ударил, чтобы принять передачу для Отари, если бы на вашем месте был кто-то другой.

– Почему?

Начальник отряда удивленно усмехнулся:

– А вы ничего не знаете? Он вам не писал? Да о вашей любви к Отари легенды ходят! Целых два года он каждый день письма от любимой женщины получает! Такого никогда не было!

– Ну и что? – не поняла я причин ажиотажа вокруг моих посланий. – Пусть не каждый день, но пишут же другим? Ведь ждут их, любят?

Костенко задумался:

– Любят?.. – Он с сомнением покачал головой. – Жизнь – сложная штука. Зэков трудно любить. Тем более таких, на строгом режиме...

'Что он имеет в виду?' – подумала я. В ушах зазвучал хриплый голос Потапыча:

– Он свою воровскую жизнь ни на что не променяет. Не видать тебе с ним счастья...

Костенко как бы растолковал эти слова:

– Здесь отбывают наказание осужденные за особо тяжкие преступления, рецидивисты. Многие из них имеют весьма искаженные представления о жизни и человеческих отношениях. С ними женщинам трудно.

'Может, оно и так! – подумала я. – Только мой Отари совсем другой! Хоть и рецидивист. Мне легко его любить!'

– Жены или подруги перестают их ждать, бросают, – продолжал тем временем Костенко. – И очень часто, скажу я вам. Здесь сплошь и рядом – разбитые сердца и утрата веры в личное счастье... А тут вы! – Он встал и энергично прошелся по комнате. – Да они молятся на вас! Подарили Отари большой фибровый чемодан. Не знаю уж, как достали. У нас не положено, но я разрешил... Он в этот чемодан ваши письма складывает, под кроватью его хранит. И что вы думаете? Зэки даже из других отрядов смотреть на это приходят! – Майор снова сел за стол и с воодушевлением сказал: – Когда они видят стопки ваших писем... Понимаете, что происходит? Они начинают верить, что и у них может быть такое же счастье, как у Отари! Надо только поскорее выйти отсюда!

Я воодушевилась вслед за ним и засмеялась:

– Ну, конечно, может быть такое счастье! 'Есть женщины в русских селеньях...'!

– Вот! – вытянул он указательный палец в мою сторону. – А это очень хорошо на людях сказывается! Им уже не наплевать на свою жизнь, они думают о будущем! Поэтому – меньше конфликтов между собой и с администрацией, меньше нарушений трудовой дисциплины. В отряде порядок. И все это благодаря Ольге Платоновой! – широко улыбаясь, заключил Костенко.

'Так вот что мы с Отари натворили! – изумленно думала я. – Зэкам – свет в окошке, начальству – порядок в отряде!'

Я развеселилась и тихо пропела:

– All you need is love... – А в ответ на непонимающий взгляд майора пояснила: – Группа 'Битлз' поет: 'Все, что тебе нужно, это любовь'. В точку, получается! Даже в колонии!

– В общем, Ольга, – приосанился и принял шутливо-серьезное выражение лица Костенко, – от имени администрации колонии и от себя лично выражаю вам благодарность!

Я подумала: 'Самое время просить о свидании! Лучшего момента не будет!' Мне было известно, что майор мог разрешить нам с Отари прожить вместе двое-трое суток в специально оборудованном жилом помещении. Такие есть в каждой колонии. В них проводятся так называемые долгосрочные свидания. Вот что было пределом моих мечтаний!

– Дайте мне увидеть его! – выпалила я. – Побыть с ним наедине! Хотя бы сутки!

И сразу же натолкнулась на прямой взгляд-отказ.

– Это невозможно, – жестко сказал Костенко. – При всем моем расположении к вам. Вы понимаете почему. Нарушать закон я не имею права. Да и начальник колонии не утвердит моего решения!

– В виде исключения, товарищ майор! – умоляющим тоном выкрикнула я.

У него уже был заготовлен ответ на мои мольбы. Он лукаво посмотрел на меня:

– А ведь я не случайно вас сюда привел, Оля. Как только узнал, что вы приехали, сразу решил: так и быть! Пойду ради вас на должностное преступление!

Майор сделал интригующую паузу. Мое сердце учащенно забилось. Я смотрела на него во все глаза. Костенко продолжил:

– Можете поговорить здесь с Отари в присутствии сотрудника администрации. Даю вам полчаса!

Я подскочила от радости на стуле. Любимый придет сюда! И тут меня пронзило предчувствие: все у нас с Отари получится! Не напрасно я проделала такой долгий и трудный путь! Не знаю как, но то, о чем я думала весь год, случится. Мы будем вместе, в объятиях друг друга! И попробуем зачать ребенка. Не здесь, конечно, не в этой комнате. И тем более не в присутствии какого-то там сотрудника! Но это будет!

– Сегодня воскресенье, все осужденные находятся на территории колонии. Сейчас вашего Отари приведут, я распоряжусь, – сказал майор Костенко и встал. – Ну, Оля, пора прощаться. Любите своего суженого. – И, направляясь к двери, тихо вздохнул: – Глядишь, исправится...

Мне не понравились его последние слова. Они были небрежными. Похоже, начальник отряда говорил их уже не мне, а себе. Но это дела не меняло. Я поняла: в моего любимого он не верит.

***

Я долго ждала прихода Отари. Гуляла по комнате, смотрела в окно. Оно выходило на перелесок и разбитую машинами бетонку. Дорога тянулась от ворот колонии вдоль забора, потом огибала перелесок и через дикий луг устремлялась к далекой строительной площадке. Я различила на ней неровные силуэты недостроенных малоэтажных домов и стрелу подъемного крана.

Отари все не было. Я потерла ушибленное плечо, вытянула на столе левую руку, положила на нее голову... и уснула. Приключения прошедших в Приморье двух суток, ночевка на обочине шоссе и бессонница в доме Потапыча сделали свое дело.

– Оля! – разбудил меня крик Отари. Я вскинула голову, разлепила глаза и увидела его! Он стоял в дверях – руки за спиной, худой, осунувшийся, в черной робе с белой прямоугольной нашивкой на груди – и в глазах его полыхало пламя. Казалось, он сейчас бросится ко мне и с бешеной силой опрокинет столы, что были между нами. Но он не двигался с места. Его крепко держал за локоть молодой офицер с пустым, как чистый лист бумаги, лицом.

Я вскочила – стул грохнулся на пол – и кинулась к Отари. Родной, любимый, мой! Прижалась к нему, обняла изо всех сил. Правое плечо пронзила резкая боль, но я тут же забыла о ней. Отари вырвал у офицера руку, обхватил меня за плечи и стал покрывать поцелуями мое лицо.

– Отставить! Не положено!

Офицер разорвал наши объятия, втиснулся между нами и оттолкнул Отари к двери.

– Сейчас обратно пойдешь! – На пустом лице появилась гневная гримаса.

Мой любимый не обращал на него внимания, жадно смотрел на меня. По его щекам текли слезы. Он плакал!

– Оля! Как ты приехала, зачем? – быстро заговорил он. – Ты одна добиралась?

Я молча кивнула.

– О, гхмерто чемо!! – выкрикнул он по-грузински 'О, Боже мой!' и вскинул сжатые кулаки к лицу: – Такой опасный путь! Я не хотел! Не звал тебя! Страшно подумать, что с тобой могло случиться! – И тут же стал говорить о другом: – Люблю тебя! Жить без тебя не могу! Так ждал!! – И снова перескочил на тему дороги: – Как ты поедешь обратно? Я буду волноваться!!

Он был вне себя.

– Люблю, Оля!!

Офицер раздраженно обернулся ко мне:

– Сядьте оба на стулья! Марш! У вас полчаса! Время свидания пошло!

Мы сели напротив друг друга. Нас разделяли сдвинутые столы. Я протянула Отари носовой платок:

– Вытри слезы, милый! Все будет хорошо!

Офицер встал у него за спиной, как столб, и бесстрастно уставился поверх моей головы в окно. Стало понятно, что он намерен пребывать в таком положении все полчаса свидания. Ни одно слово не минует его ушей! Как же поговорить с Отари о возможности нашей тайной встречи?

Он немного успокоился и стал горячо рассказывать мне:

– Вчера получил твое письмо! Как ты сдавала экзамен по латыни! А сегодня перечитываю, и вдруг говорят: 'Оля твоя приехала!' Я чуть с ума не сошел! Гляжу на твой почерк и не понимаю: ты же в Москве! А мне – 'Здесь она!'.

Я счастливо засмеялась:

– На Ту-154 свою весточку догнала!

Отари опять озаботился:

– На самолете летела? Расскажи!

Я стала описывать ему свое путешествие. О злоключениях на шоссе и в Славянке умолчала. Потом Отари задавал один вопрос за другим: о моей учебе, о работе, 'Как Николай Харитонович себя чувствует? Как мама?'. И жадно слушал ответы. Я удивлялась: он же все это знал из моих писем! Но потом поняла: ему нужно было слышать меня, видеть, идти со мной по улицам Москвы, прожить вот так, вместе, глаза в глаза и – мысленно – рука в руке, хотя бы эти полчаса! Милый мой! Я потянулась к нему через столы, он вскочил. Офицер глухо рявкнул:

– Сидеть! Физический контакт запрещен!

И снова мы говорили, и снова Отари ласкал меня взглядом. Минуты свидания истекали. Офицер посмотрел на часы:

– Осталось пять минут! Заканчивайте!

Я опомнилась: нужно немедленно что-то придумать и дать знать Отари о моей готовности к следующей встрече! Может быть, он что-нибудь придумает?!

– Помнишь, я лежала в больнице?

Отари знал из моих писем только о том, что у меня были нарушения 'по женской части', но врачи их устранили.

– Помню! – с тревогой ответил он. – Что-то опять не так?

– Наоборот! Все отлично. – Я пристально, со значением посмотрела ему в глаза. Он должен был уловить подтекст моих следующих слов. – Милый, я хочу, чтобы ты стал отцом моего ребенка...

Он все понял. И, к моему удивлению, нисколько не растерялся. Ласково улыбнулся, на мгновение успокаивающе прикрыл глаза.

Значит, у него был план! Он знал, как нам встретиться снова, наедине!

– Свидание окончено! – объявил безликий офицер. И скомандовал Отари: – Встать! Руки за спину! На выход!

Отари поднялся со стула и четко сказал мне по-грузински:

– Мойцадэ КПП стан! (Подожди у КПП!)

Я ответила ему сияющим взглядом:

– Каргад! (Хорошо!)

***

Покинув колонию, я отошла от здания контрольно-пропускной службы к перелеску. Меня охватило волнение. Кого мне ждать и что скажет посланец Отари? Когда появится? Я подумала, что ожидание может оказаться долгим. Тогда нечего торчать перед окнами КПП. Девушка, разгуливающая возле зоны, это ненормально. Доложат дежурному офицеру, тот меня узнает и опять майора Костенко вызовет. Объясняйся тогда!

Я засунула пустой рюкзак в баул и вскинула его на плечо. Как легко мне теперь было без тяжелой и громоздкой поклажи! Да и правая рука, кажется, могла теперь двигаться более или менее свободно. 'Обняла Отари, и все прошло! – мелькнула мысль. – All you need is love...'

Я деловито зашагала в сторону бетонки, что тянулась от ворот колонии и огибала перелесок. А когда вышла на нее, убедилась: из окон здания меня никто видеть не может. Но и здесь я чувствовала себя неуютно. Видела, что на меня пялится солдат с ближайшей караульной вышки. Возможно, служивый не мог отвести глаз от девичьей фигурки в стильном комбинезоне. А может, его тревожило мое длительное присутствие возле охраняемого объекта... Интересно, думала я, на караульных вышках есть телефоны? Если да, позвонит на КПП – и конец моим планам!

К счастью, посланец Отари появился довольно быстро. Хлопнула дверь в здание, и я увидела возле нее невысокую фигуру военного. Издалека я не могла разглядеть его лица. Он осмотрелся, нашел меня взглядом и несколько раз махнул в сторону перелеска: иди, мол, туда. Я охотно скрылась от глаз караульного под кронами деревьев и стала ждать. Через несколько минут сбоку раздался гортанный голос с южным акцентом:

– Оля, я здесь!

Я обернулась. Ко мне подходил низенький и неказистый молодой кавказец в военной форме. Судя по погонам, он был из прапорщиков. Китель на его субтильной фигуре сидел мешковато. Фуражка – наверное, размера на два больше, чем нужно, – сползала на лоб.

Он имел явно армянскую внешность. Смуглое лицо, толстые губы, нос сливой, правда, небольшой, и густые черные брови. У него были добрые карие глаза – круглые, выпуклые и блестящие. Он открыто и слегка смущенно улыбался.

– Я Хачик. Отари попросил помочь, так что... – Он развел руками, как бы говоря: вот, пришел, располагай мною!

Я почему-то сразу прониклась к нему доверием. И вспомнила, как однажды Отари в сердцах рассуждал:

– Нас, кавказцев, в Москве хачиками называют. Оскорбить хотят! А 'хач' с армянского на русский – это крест, армяне же христианской веры... У меня друг был в тюрьме, армянин. Так он говорил: Хачик – это ласковое Хачатур, 'рожденный крестом'. Красивое имя, да? Так что хорошее это слово – хачик! Крестик, значит...

– Ах, да, совсем забыл! – спохватился мой новый знакомый, захлопал руками по карманам кителя и протянул мне смятый листок бумаги. – На, прочти сначала! – На листке торопливым почерком Отари было написано: 'Оля, верь Хачику, это мой друг. Он поможет'.

– Друг? – спросила я, возвращая записку. – Странно. Он сидит, ты его охраняешь. Как же вы с Отари дружите?

– А, ты об этом! – Хачик указал на свои погоны. – Какая охрана! Я по хозяйственной части. А в чужом краю кавказцы друг другу всегда помогают. Заодно держатся! – Он говорил с напором, при этом комично двигал сливообразным носом и рассекал перед собой воздух раскрытой ладонью. – Я армянин, он грузин. Я прапорщик, он – зэк. Я на складе работаю, он – в строительной зоне. Ну и что? Нет между нами разницы! Мы друзья! Я Отари очень уважаю. Если он попросил помочь – сделаю!

Его темпераментная речь произвела на меня сильное впечатление. Но тут козырек фуражки съехал Хачику на глаза. Я чуть не прыснула. Он быстро сдвинул головной убор на затылок и проворчал:

– Второй месяц не могут фуражку по размеру выдать!

'Бог мой, что он может сделать? – с сомнением подумала я. – Такой маленький и смешной, к тому же всего лишь прапорщик...' Я доверяла другу Отари, но он не походил на человека, который способен совершать сильные поступки.

– Спасибо тебе, Хачик, – со вздохом сказала я. – Но ведь ты знаешь, нам с Отари нужно встретиться, а как это...

– Знаю, – решительно прервал он меня. – Завтра утром встретитесь! А сегодня готовиться надо. Ночью выходим. Сейчас пойдем ко мне домой, отдохнешь, поешь. Потом – в поселок, веревки добывать... Давай сумку! Я понесу!

Он взял у меня баул и потянул за руку в глубь перелеска. Я с ошарашенным видом последовала за ним. Что он такое сказал?.. Ночью? Выходим? Куда?! К чему нам нужно готовиться? И какие, черт возьми, веревки из поселка?!

Я ничего не понимала. Но оценила: уверенности Хачику было не занимать. Похоже, он хорошо знал, что собирается делать.

Друг Отари вывел меня из перелеска на знакомую луговую тропинку: мы с Потапычем шли по ней утром. Теперь я могла уверенно сориентироваться. Так, прямо по ходу, в двух километрах, – поселок. За спиной – колония. Еще дальше за ней – та стройплощадка, к которой ведет бетонка. Я почувствовала себя увереннее и потребовала:

– Хачик, рассказывай, что вы с Отари задумали! Но прежде скажи: куда ты меня ведешь?

Он шел впереди и ответил, не оборачиваясь:

– В военный городок. В нем все сотрудники колонии живут. Там у меня служебная квартира.

– А далеко этот городок?

– Нет. Рядом с поселком. – Он вдруг остановился и строго сдвинул густые черные брови: – Слушай, сейчас сама все увидишь! Потерпи немного!

– А куда мы ночью собираемся идти? – не отставала я.

– В стройзону. Ты на дороге стояла, меня ждала. Вот по ней и пойдем.

Я поняла, о какой стройзоне он говорит. И сразу торопливо спросила:

– А зачем?

Он возмущенно сверкнул на меня глазами:

– Оля! Ты кушать хочешь? Душ принять хочешь? У нас котельная как часы работает, горячая вода всегда есть! Пойдем, а? Дома все за обедом тебе расскажу!

И снова зашагал впереди меня по тропинке. Я тихо засмеялась. Он был дельный малый, этот маленький невзрачный прапорщик! И забавный!

***

Хачик жил в длинной панельной трехэтажке. Из окон его квартиры был виден лес, за ним, вдалеке, можно было различить островерхие крыши караульных вышек ИТК. Обстановка в единственной комнате его жилища была спартанской. Узкая кушетка, старая этажерка, тумбочка, громоздкий платяной шкаф... Зато в доме царили чистота и порядок. А его хозяин был по-кавказски гостеприимен и предупредителен.

– Сейчас на стол накрою, обедать будем! – сразу заявил он, как только мы переступили порог его жилища. – Ванная там! Вот полотенце свежее! А спать на моей кушетке будешь. – Он бегал по комнате, открывал дверцы шкафа, сунул мне в руки полотенце, кинул на кушетку комплект чистого постельного белья. – Я себе на кухне постелю, на полу. Правда, спать нам сегодня не придется... Ладно, устраивайся!

И поспешил в кухню.

Я с наслаждением встала под горячий душ. А когда вышла на кухню, Хачик уже ставил на стол тарелку с дымящейся наваристой ухой. На сковороде жарились плоские тушки камбалы.

– Вот это да! Рыбный обед! – восхитилась я. – Ты что, умеешь варить уху?

Никогда не слышала, чтобы армяне такое делали.

– Нет! – засмеялся он. – Подруга моя вчера приготовила. Она в поселке живет, а здесь мою холостяцкую жизнь налаживает!..

'Да он неказистый только с виду! – подумала я. – А, оказывается, парень не промах, умеет обустроиться!'

– Летом в Славянке свежей рыбы полным-полно, она и покупает! – оживленно рассказывал Хачик. – Рыбаки сейчас в бухте красноперку и камбалу прямо с берега на спиннинг ловят! – Он поставил сковороду с пахучей жареной камбалой на стол. – Ешь, а я пока расскажу, что нам с тобой сделать надо. Потом отдохнешь, поспишь, может.

За стол он садиться не стал, встал у окна.

– А ты есть не будешь?

Он отмахнулся:

– Потом!

И вдруг я поняла, почему Хачик торопил меня в дороге. Не потому, что был голоден или не любил говорить о важных вещах на ходу. Он просто хотел как можно скорее предоставить мне пищу и кров, поместить меня в мало-мальски комфортные условия. Отари рассказал ему о том, какой длинный путь я проделала, и вот... Его армянский друг поспешил окружить меня заботой!

– Сегодня, хоть и воскресенье, к вечеру Отари отправят в строительную зону, – деловито стал излагать Хачик. – Цемент привезут, разгружать надо. Там на стройплощадке стоит бытовка. Отари оставит ключ от нее под порогом. Ночью мы с тобой проникнем в зону, откроем бытовку, и ты в ней спрячешься.

Моя рука с ложкой замерла над тарелкой. Я тут же забыла о еде.

– Не бойся, охрана в нее никогда не заходит. Утром зэков приведут на работу, и Отари к тебе придет. Целый день будете вместе! – Хачик широко улыбнулся, озорно подвигал густыми бровями, но тут же принял серьезное выражение лица. – Вас никто не потревожит. В отряде Отари уважают. А тебя вообще боготворят, знаешь? – С любопытством уставился он на меня своими выпуклыми блестящими глазами.

– Слыхала, – сдержанно ответила я.

– Ну вот! Зэки около этой бытовки еще и на шухере встанут! Так что будет вам долгосрочное свидание!

Я подумала и спросила:

– А почему ты сказал 'проникнем'? Эта стройплощадка охраняется?

– В этом все и дело! – Хачик заметил, что к ухе я еще не притрагивалась, и прикрикнул: – Ну-ка, кушай! А то колючку не перепрыгнешь!

– Что-о-о? – возмущенно протянула я. – Почему это мне прыгать придется?! Да еще через колючку!

– Съешь обед – расскажу! – пообещал хлебосольный хозяин. И требовательно уставился на меня.

Подруга Хачика оказалась великой мастерицей в деле приготовления рыбных блюд. Я опустошила свою тарелку ухи в один присест. Даже о прыжке через колючую проволоку забыла. А когда принялась за камбалу, не смогла от нее оторваться, пока не съела все до кусочка.

Хачик удовлетворенно хмыкнул и снова заговорил:

– Так вот. Эта стройплощадка – будущая промзона. Зэки в ней что-то производить будут. А сейчас они мастерские там строят, ангары, склады. Ну и, сама понимаешь, первым делом им приказали обнести эту стройку бетонной оградой с колючей проволокой. Есть там и контрольно-следовая полоса, и пропускной пункт. Все, как в колонии, только без караульных вышек. Ночью там никакой охраны нет. Лишь полуслепая бабка Евдокия на КПП сидит. Я ее знаю. Она, кстати, раньше надзирательницей в женской колонии работала...

– Мы с тобой мимо нее проберемся, да? – с надеждой спросила я. – А зачем тогда через колючку прыгать? И про веревки ты какие-то говорил...

– Мимо бабки мы проползем на четвереньках через турникет, как миленькие! – бодро сказал Хачик. – Она и глазом не моргнет! – И упавшим голосом добавил: – Но только на выход. На вход вертушка заблокирована. Зэков через ворота туда и обратно водят. Им КПП ни к чему. Ну и турникет, пока производства нет, получается, не нужен. Его для бабки разблокировали в одну сторону. Чтобы ворота для нее не открывать, когда она с дежурства по утрам уходит.

– А входить-то мы как будем?

– Подожди! – отмахнулся Хачик. – Дай мысль завершить!.. Выберемся мы с зоны легко. Я уйду сразу, как только в бытовку тебя проведу. А ты – на следующую ночь. Побудешь с Отари весь день, а когда зэков увезут, зона опять пустая останется. Подождешь в бытовке до темноты и проползешь мимо бабки. Ясно?

– Ясно, конечно, – сказала я, внимательно глядя на него. Он оттягивал момент, когда нужно будет описывать, как мы попадем в зону. И я его понимала! Из его речей получалось, что нам нужно через ограждение перелезать! Через бетонный забор высотой не меньше четырех метров! Да еще со спиралью колючей проволоки сверху!

Наверно, я сказала это вслух, потому что Хачик ответил:

– Нет там спирали. Но с внутренней стороны козырьковая колючка установлена.

– Это еще что такое?!

Хачик с досадой крякнул и стал мерить свою крошечную кухоньку широкими шагами. Два шага от окна к двери, два – обратно. Потом неохотно стал разъяснять:

– Ну, может, видела где-нибудь?.. На столбах забора – кронштейны буквой Г, а на них натянуты несколько рядов колючей проволоки. Получается защитный козырек над контрольно-следовой полосой. Он метра полтора шириной. Его перепрыгнуть надо.

– С забора? – уточнила я.

– Ну да, откуда еще? – пожал узкими плечами Хачик. – Сможешь с места на полтора метра прыгнуть?

'Сумасшедший дом!' – подумала я. И ответила:

– Нет проблем. А контрольно-следовая полоса – это что такое?

– КСП? – переспросил Хачик. – Это... В общем, около забора по всему периметру земля вспахана. Если кто пройдет по такой полосе, оставит следы. Обнаружит их контролер – и поднимает тревогу: 'Нарушение периметра запретной зоны!' – Он помолчал, потом спокойно выдал: – Она широкая, ее нам не перепрыгнуть.

Отлично! Если я после неудачного прыжка с забора не повисну на козырьке из колючей проволоки, то обязательно оставлю следы на контрольно-следовой полосе! Утром охрана их обнаружит, начнет искать нарушителя и найдет меня в бытовке!

Я не стала высказывать свои соображения. Просто спросила:

– И что делать?

– А ничего, – легкомысленно ответил Хачик. – Это в колонии контролеры три раза в день КСП проверяют. А в стройзоне охрана на нее внимания не обращает. Там все проще.

– Да откуда ты все знаешь?!

– Оля, – осуждающе посмотрел на меня Хачик. – Я здесь в роте охраны два года служил! И пятый год на складе работаю!

– Ладно, принимается... – не очень уверенно сказала я. – А как мы на четырехметровый забор залезем?

– По веревке, конечно. На заборный столб закинем и вскарабкаемся!

Так вот почему Хачик говорил о веревках! Я задумалась. На уроках физкультуры в школе у меня вроде неплохо получалось лазить вверх по канату. Должна справиться. Хорошо, если на заборе выступы найдутся, чтобы ногами на них опираться... Но почему Хачик собирается веревки добывать в поселке?

– Альпинистского снаряжения ты, конечно, не держишь! – пошутила я. – Покупать надо?

– Не получится! – сердито вскрикнул Хачик. – Воскресенье! Магазин промтоваров не работает! Придется в поселок идти и бельевые веревки во дворах срезать! Нам много нужно, метров тридцать. Свяжем, вдвое-втрое сложим, чтобы прочно было. Петлю на конце сделаем, как лассо на столб закинем – и готово!

'Так, еще один сюрприз! – обескуражено подумала я. – Веревки в поселке воровать! Да это ни в какие ворота не лезет!'

Я вдруг осознала дикий абсурд предприятия, придуманного Отари с Хачиком. Все начнется с мелкого бытового воровства. Это раз. Потом глубокой ночью я буду висеть на веревке, взбираясь на плоскую бетонную громадину, и прыгать через колючую проволоку. Это два. Весь день я проведу в бытовке, окруженной зэками и солдатами. При этом в любую минуту охранники могут обнаружить мои следы на КСП и начать искать нарушителя. Это три. А следующей ночью я на четвереньках проползу через турникет, буду долго бежать по бетонке, а потом в кромешной тьме пробираться через перелесок к военному городку...

– Ты меня встретишь, когда я выберусь оттуда? – жалобно спросила я.

Хачик встрепенулся, сверкнул глазами:

– Я Отари дал слово, что с тобой все будет в порядке! С вечера у КПП встану! Засветло приду!

'Все это – чистой воды безумие!' – пришла унылая мысль.

'А что ты хотела? – спросила я себя. – Ты ехала сюда и прекрасно знала, что свидания с Отари тебе не дадут! Знала, что если хочешь его обнять, придется нарушать запреты! Рисковать! Совершать безумные поступки! И ради своей любви ты была готова их совершать! Так радуйся, что имеешь такую возможность! Действуй!'