Текст книги "Аляска (СИ)"

Автор книги: Ольга Платонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Он умолчал, в каком положении находился в момент нашей встречи. Но его потерянный и больной вид говорил сам за себя.

О его дальнейшей судьбе я не знаю.

***

В тот теплый сентябрь Моника и ее юный друг провели не один яркий вечер в лучших ресторанах Москвы. Мы с Мишкой побывали и в 'Метрополе', и в 'Москве', и в 'Интуристе', и в 'Белграде', и, опять же, в 'Национале'. Удача нам улыбалась. Иностранцы, что искали общения со смуглой красавицей-бразильянкой, были все как один состоятельные и не жадные. Правда, попадались среди них и циники, и откровенно сексуально озабоченные типы. Но Моника умела поставить их на место. А одному из таких хамов однажды простыми словами объяснила, где проще всего найти проститутку.

Я разнообразила свой вечерний гардероб. Купила в комиссионке французскую шелковую блузку с золотым люрексом. Из мужской джинсовой куртки за один вечер сшила модный коротенький пиджачок. Разрезала на лоскуты старые джинсы и скроила мини-юбку и оригинальную сумочку. Молнии на карманах сумочки я покрасила в тон люрексу и туфлям золотой краской 'металлик'.

– Бронзоволикая Моника в джинсовой паре 'мини', сверкающая золотом аксессуаров! – торжественно преклонил колени Мишка, увидев мой новый наряд. – Платонова, я боюсь, что тебя украдут! Эти золотые нити, ласкающие....

– Ты лучше скажи, – прервала я его велеречивые излияния. – На восемнадцать лет я во всем этом по-прежнему выгляжу?

– В той же мере, что и в платье! – заверил он.

Мы тогда отправились в один из валютных баров 'Белграда'. И случилось то, чего Мишка постоянно опасался. Только мы устроились за столиком и я пригубила кофе, он яростно зашептал:

– Платонова, атас! Быстро под стол!

Я испуганно вскинула глаза и увидела: к барной стойке подходит англичанин, с которым мы ходили в 'Метрополь' несколько дней назад. К счастью, он был близорук и не пытался сканировать взглядом зал, как это обычно делали другие посетители. Мелькнула мысль: как здорово, что я надела джинсовый костюм! Яркое лимонное платье он заметил бы сразу, еще на входе!

Мишка уже сползал со стула. Я немедля последовала его примеру. Оказавшись под столом, мы значительно переглянулись и сосредоточенно поползли на четвереньках к выходу из бара. Что думали иностранцы, наблюдавшие наш клоунский рейд, неизвестно. Только никто из них не проронил ни слова. Мы благополучно миновали барную стойку, вскочили на ноги и опрометью бросились бежать.

На улице нас со страшной скоростью пронесло аж до метро 'Смоленская'. А потом мы остановились и, согнувшись пополам, минут десять хохотали до упаду. Немного успокоившись, Мишка спросил:

– Ну что, в 'Интурист' пойдем?

И снова прыснул со смеха.

– А давай! Где наша не пропадала!

Так мы развлекались до конца сентября. Закончилось это неожиданно и самым романтическим образом.

В меня влюбился американский бизнесмен Дэвид Барбер.

Глава V

АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Клетчатая рубашка с кнопками вместо пуговиц. Синие джинсы с широким ремнем. Остроносые ботинки из крокодиловой кожи со скошенным каблуком...

Дядя, который вошел в бар 'Интуриста', явно тяготел к ковбойскому стилю в одежде. И, надо признать, не напрасно. Приталенная рубашка и обтягивающие джинсы подчеркивали достоинства его высокой, крепкой фигуры. Но не это было главным в его впечатляющей внешности.

– Ты только посмотри! Вот это типаж! – Мишка оторвался от коктейля и застыл с открытым от удивления ртом. – Прям викинг какой-то!

Действительно, дядя выглядел весьма экстравагантно. Мужественные черты лица, длинная прическа каре с прямой русой челкой до бровей. Густые светлые усы с лихо подкрученными кончиками... Рубашка на нем была расстегнута до пупа и обнажала широкую грудь, покрытую рыжей шерстью. В ней угнездился свисающий с мускулистой шеи амулет – золотое литье в виде крупного усатого жука. Массивная цепь, на которой висел жук, разумеется, тоже была золотая.

– Интересно, кто он? – не сводил с пришельца взгляд Мишка. – Датчанин? Норвежец? Смахивает на скандинава...

– Michael, you should speak English! (Михаил, говори по-английски!) – напомнила я ему. – When he comes up we'll find out where this playboy is from. (Вот подойдет, и узнаем, откуда этот плейбой.)

Что-то мне подсказывало: наше знакомство c необычным иностранцем состоится. Этот мужчина явно не намеревался проводить вечер в одиночестве. В ином случае не стал бы выпячивать на всеобщее обозрение волосатую грудь и золотое украшение величиной чуть ли не с ладонь!

Он подошел к стойке и обратился к бармену. Мы с Мишкой сидели неподалеку, поэтому слышали весь разговор. Мужчина разговаривал на американском английском – со всеми типичными особенностями лексики и произношения.

– He is American (Он американец.), – сказала я Мишке.

– Yeah, it looks like (Ага, похоже.), – откликнулся он. – Only you see, the bartender understands neither English, nor American! (Только, смотри, бармен что по-английски, что по-американски – ни гу-гу!)

Действительно, парень за стойкой был в растерянности. Он оказался там случайно. Обычно посетителей обслуживал хорошо знакомый нам с Мишкой англоговорящий крепыш с бабьим лицом. Но пять минут назад он привел себе на смену товарища:

– Постой немного, я быстро обернусь!

И пропал. А этот, похоже, кроме 'OK!' и 'thank you' по-английски ничего сказать не мог. И понять тоже.

К тому же американец не собирался пить виски, коньяк, водку или 'Шампань-коблер'. Он хотел, чтобы бармен приготовил ему некий сложный коктейль по индивидуальному заказу. И стал объяснять, какой у напитка состав и как смешивать его ингредиенты.

Парень не понимал ни слова. Он испуганно пялился на иностранца. Он краснел и бледнел. Шарил руками под стойкой. Делал броски к стеллажу со спиртным. Указывал на бутылки и спрашивал:

– Эта?.. No?! А эта не подойдет?..

Владелец золотого жука начал терять терпение:

– My God, where am I?! (Боже мой, куда я попал?!) You should pour out fifty instead of hundred grams! (Да не сто грамм нужно наливать, а пятьдесят!)

Он с отчаянием огляделся.

– I think we might help him! (Мне кажется, мы можем помочь!) – сказала я Мишке и встала. Он с грохотом отодвинул стул и вскочил следом за мной.

Иностранец воззрился на нас. Его взгляд остановился на мне, глаза расширились от изумления. Изящно покачиваясь на длинных шпильках, я неторопливо сокращала разделяющее нас небольшое расстояние. В последние дни бабьего лета вечерами становилось прохладно. Поэтому я все чаще пренебрегала легким лимонным платьем. Сейчас на мне была джинсовая пара 'мини' и белая обтягивающая водолазка. Взгляд американца метнулся к моим смуглым ногам. Изумление в его глазах сменилось восхищением, восхищение – растерянностью. Как пел в те годы Булат Окуджава: 'Ваше величество Женщина, да неужели – ко мне?'

Мощная мужская харизма американца растаяла под моим взглядом в считанные секунды. 'Удивительное дело!' – подумала я. Иностранцу на вид было не меньше тридцати пяти. От мужчины такого возраста можно было ожидать чего угодно – только не юношеской оторопи!

– I see you have a problem (Я вижу, у вас возникла проблема.), – приветливо улыбнулась я. – We will help you! Misha! (Мы поможем! Миша!) – Я царственно взглянула на Ефремова. – Talk to the bartender! (Поговори с барменом!)

Американец немного пришел в себя.

– Oh, thanks God! (Слава Богу!) – радостно воскликнул он. – This young man (Этот молодой человек), – со вздохом кивнул он на бармена, – can infuriate anyone! (выведет из себя кого угодно!)

Удивительно, но викинг-ковбой в расстегнутой рубахе изъяснялся чуть ли не книжным стилем. К тому же имел красивый баритон. От него исходил легкий аромат дорогих мужских духов.

A gentleman, pleasant in all respects... (Джентльмен, приятный во всех отношениях...)

Я протянула ему руку:

– Monica! (Моника!)

Он взял ее так бережно, как будто имел дело с драгоценностью или музейным раритетом. Склонился и нежно поцеловал мои пальцы.

Иностранец не скрывал, что проделывал все это с огромным удовольствием.

'Кто же ты такой? – думала я. – Правильная речь, светская галантность... Ты эстет, ценитель женской красоты. И в то же время любишь такие простые мужские игры: выставляешь напоказ волосатую грудь, золото на шею повесил...'

– David (Дэвид.), – представился он. – David Barber. (Дэвид Барбер.)

'Barber' в переводе с английского означает 'брадобрей'. Какая странная фамилия!.. Она не подходила ни к его внешности, ни к манерам. Впрочем, они тоже противоречили друг другу. Я впервые общалась с человеком, образ которого не складывался у меня в голове. Все, что я узнавала о нем, не состыковывалось.

Владелец золотого жука и рыжих зарослей на груди вызывал во мне все больший интерес.

В это время Мишка весело выговаривал по-русски бармену:

– Ну ты чего, друг! Имей уважение к клиенту! Если английского не знаешь, не вставай за стойку! Не позорь страну Советов! Теперь соберись и слушай сюда! – Он развернулся к Дэвиду: – Tell him what to mix! I'll translate! (Говорите ему, что смешивать. Я переведу!)

– This is Misha, my friend (Это Миша, мой приятель.), – поспешила я представить его американцу.

Пока Мишка и бармен возились с коктейлем, мы с Дэвидом прошли к столику.

– Your friend speaks perfect Russian language (Ваш друг говорит на чистейшем русском языке.), – заметил американец. – Has he been living in the USSR for a long time? (Он давно живет в СССР?)

Я тут же отметила: Дэвид не говорил по-русски, но прекрасно отличал произношение носителя языка от речи иностранца. Монике нельзя было забывать при нем о своем ломаном русском!

– Misha is Russian (Миша – русский.), – пояснила я. – I'm from Brazil, and I speak Portuguese. Together we study at school, specializing in English language. That is why we are able to communicate with you. (А я из Бразилии, говорю на португальском. Мы вместе учимся в английской спецшколе. Поэтому и можем с вами общаться.)

– You do communicate wonderfully! (Вы чудесно общаетесь!) – живо откликнулся Дэвид Барбер. – Monica, you've got pure American pronunciation! (У вас, Моника, чистое американское произношение!)

Я польщенно улыбнулась и рассказала, кто такая Моника. Дочь военного атташе посольства Бразилии, ей восемнадцать лет. Она учится в советской школе. Не столько из любви к наукам, сколько из-за желания освоить русский язык и, вообще, из любопытства. А чтобы занятия были не в тягость, поступила в восьмой класс, а не в десятый. Поэтому и приятель-одноклассник у нее такой юный.

– He shows me Moscow. And he loves to sit at the bar. Each our excursion ends with it! (Он мне Москву показывает. А еще очень любит посидеть в баре. Этим заканчивается любая наша экскурсия!) – засмеялась я.

Я знала: это важно – естественно и легко изложить свою легенду. Иностранец должен быть уверен, что новое знакомство не заведет его на минное поле.

Впрочем, было ясно: Дэвид далек от каких-либо подозрений. Он искренне радовался знакомству с Моникой. Он не сводил с нее любопытного и жадного взгляда, ловил каждое ее слово.

– I love Moscow so much, Monika! (Я так люблю Москву, Моника!) – горячо сказал он. – I study its history! And do you like it? Do you want me to show you my Moscow?! (Я изучаю ее историю! А вам она нравится? Хотите, я покажу вам свою Москву?!)

Вот чудак, подумала я. Другие иностранцы без промедлений ведут приглянувшуюся им девушку в ресторан. А этот рвется мне Москву показать!

Я не успела ответить. Возле стола возник Мишка. В руках он держал поднос, на котором красовались три бокала с коктейлем.

– The drink is the same in all glasses! (Напиток во всех бокалах один и тот же!) Mixed according to David's recipe! (Приготовлен по рецепту Дэвида!) – объявил он. – Now we will try! (Сейчас попробуем!)

Я загадала: коктейль должен быть крепким, но на вкус – изысканным... Если нет, то в странностях американца мне никогда не разобраться!

Коктейль в точности отвечал моим ожиданиям. Кажется, я начала кое-что понимать...

Я указала на золотого жука у Дэвида на груди:

– Do you love jewelry? (Вы любите драгоценности?)

– Yes, only those which are created with great skill (Да, но только те, что искусно созданы.), – ответил он. – This amulet is the work of а famous jeweler from Tel Aviv. (Этот амулет – работа большого мастера из Тель-Авива.)

Вот еще одна деталь к портрету, подумала я. Ювелирное украшение, даже очень дорогое, для него имеет цену тогда, когда выполнено с большим умением и тонкостью. Я опять взглянула на золотого жука. В ответ он живо шевельнулся в рыжей поросли и приветливо поиграл золотистыми бликами на выпуклых крыльях.

И тут я, наконец, разобралась в том, что представлял собой Дэвид Барбер.

Он был настоящим мужчиной и очень ценил это в себе. Отсюда фривольность в одежде, ковбойский стиль и крепкие коктейли. Однако, прежде всего, он был создан как интеллектуал и ценитель прекрасного. В его крепкой волосатой груди билось пылкое сердце поэта. Вот почему на него могла напасть юношеская робость при виде красивой женщины. Вот откуда правильная речь, мужские духи и любовь к истории Москвы!

– Monica, so, do you want me to show you Moscow which I love? (Моника, так вы хотите, чтобы я показал вам мою любимую Москву?) – спросил Дэвид.

И снова мне не удалось ему ответить. Неожиданно в бар ввалилась шумная компания молодых мулатов и негров. Они размахивали руками, пританцовывали и громко орали песню 'Команданте Че Гевара'.

– Oh goodness! These are Cubans! (Боже мой! Это кубинцы!) – засмеялся Мишка. – Now they'll drink and start dancing rumba! Do you dance rumba, David? (Сейчас выпьют и начнут румбу танцевать! Вы танцуете румбу, Дэвид?)

– No! – Американец быстро посмотрел на меня. Желание обнять Монику в эротичном зажигательном танце читалось в его глазах.

– And Monica is a great dancer of rumba and samba! (А Моника здорово и румбу, и самбу танцует!) Brazilian! (Одно слово – бразильянка!)

Кубинцы заняли два столика и тут же заставили бармена включить латиноамериканскую музыку. Едва услышав знакомые ритмы, темпераментные гости уже не могли усидеть на месте. Торопливо пригубили коктейль и всей компанией отправились на танцпол.

– And they have no girls! (А девушек с ними нет!) – заметил Мишка. – Monica, they're going to invite you! (Моника, они сейчас тебя пригласят!)

Он еще не закончил фразы, а ко мне уже направлялись два кубинца. Конечно, из всех девушек в баре они выделили мулатку! Если она латиноамериканка, то наверняка умеет танцевать румбу! Пританцовывая и прищелкивая пальцами, они весело улыбались. Я сказала Дэвиду:

– All Latin-Americans are very similar! (Все латиноамериканцы очень похожи!) We love to dance and have fun! (Мы обожаем танцевать и веселиться!) Now I'll show you how it's done in Brazil! (Сейчас я вам покажу, как это делают в Бразилии!)

И встала навстречу кубинцам.

Синкопирующий музыкальный ритм показался мне слишком быстрым для исполнения румбы. Поэтому я вскинула руки над головой, с изящным прогибом в талии подала бедра вперед и выкрикнула:

– Samba!

– Samba! – страстно засверкали глаза кубинцев.

Я думаю, стены валютного бара гостиницы 'Интурист' никогда не видели того, что в тот вечер творилось на его танцевальной площадке. Моника превзошла самое себя!

Один из парней протянул мне руки. Я ответила, он придвинулся вплотную, наши бедра соприкоснулись. Кубинец плавно развернулся ко мне боком. Я поняла и встала с ним в променадную позицию. Его правая рука легла чуть ниже моей левой лопатки, моя левая – на середину его спины. Мы соединили руки и вытянули их по ходу движения.

– Carnival! (Карнавал!) – зычно крикнул кубинец. И мы энергично двинулись к танцполу в такт музыке пружинистым самба-баунсом – вышагивая с носка на пятку, эротично покачивая бедрами. Мой партнер оказался опытным танцором. По дороге он шепнул мне: 'Cruzados solo! (Крузадос соло!)' – мы разомкнули руки и сделали несколько изящных самбо-шагов поодиночке. Перед компанией танцующих кубинцев солисты снова сошлись лицом друг к другу и взялись за руки.

Это было красиво! Кубинцы взвыли от восторга и захлопали в ладоши. А мы уже совершали повороты, вращения и поддержки. Партнер уверенно направлял меня. Одна танцевальная фигура сменяла другую. Я и не думала, что могу так танцевать! И с благодарностью вспоминала свою лучшую подругу Монику. Она научила меня намного большему, чем я думала!

Через минуту я сбросила туфли: такую румбу, что я показывала, на шпильках исполнять было невозможно.

Танец захватил меня. Я никогда не выполняла сложные поддержки, но сейчас они получались сами собой. Я обхватывала шею партнера и делала глубокие прогибы назад. Здесь уж пригодилась гибкость, выработанная занятиями художественной гимнастикой. Мы становились спиной к спине, вытягивали над головой сомкнутые руки, парень наклонялся, и я оказывалась у него на спине. После этого начиналось бешеное вращение на месте. В прогибе я падала кубинцу на грудь лицом, опираясь руками на его плечи. Он безупречно принимал меня и направлял в следующую фигуру.

Партнер понял, на что я способна. Под конец танца он опустился у меня за спиной на одно колено и положил руки мне на талию. Я оглянулась, и он нагнул голову. То, что он предлагал, исполнять было страшновато. Да и не было это элементом самбы! 'Но зато ты, – сказала я себе, – бразильянка!' Меня уже ничто не могло остановить. Я прогнулась и совершила кувырок назад с прямыми ногами по спине партнера. Надеюсь, что выглядело это достаточно эстетично. Когда я выпрямилась, кубинец уже стоял лицом ко мне и обнимал за талию.

Я с облегчением выдохнула.

Звучали заключительные аккорды музыки. 'Ну, последний фокус на сегодня, и все!' – подумала я. Плавно повернулась к партнеру спиной и закончила танец исполнением продольного шпагата – настолько широкого, насколько позволила мини-юбка.

Кубинец безупречно выполнил поддержку. В том танце мы прекрасно понимали друг друга.

Наградой исполнителям были бурные аплодисменты всех посетителей бара.

Дэвид Барбер вскочил и кинулся ко мне. Золотой жук на его груди восхищенно метал во все стороны разноцветные отблески огней светомузыки. Американец поцеловал мою руку и, не выпуская ее, повел разгоряченную танцем Монику к столу.

– You are an amazing girl! I am so glad to meet you! (Вы удивительная девушка! Как я рад нашему знакомству!) – восторженно шептал он, наклонившись ко мне.

Я видела: Моника покорила Дэвида Барбера. Еще десять минут назад, знала я, он мог сделать над собой усилие и прервать общение с бразильянкой. Теперь он лишился такой возможности.

Мишка Ефремов встретил меня изумленными комментариями по-русски:

– Ну, ты даешь! Я никогда такого не видел! – И посмотрел на Дэвида: – This success must be celebrated! (Такой успех нужно отметить!)

Мишка, как обычно в нашем общении с иностранцами, подводил разговор к намеку на посещение ресторана. Я должна была подхватить его мысль и выказать желание поужинать в 'Национале'. Или 'Метрополе'. Но мне не хотелось сидеть в ресторане. И в баре оставаться тоже не хотелось. Во мне еще бились задорные ритмы самбы. Поэтому я повернулась к Дэвиду, игриво уткнула палец в золотого жука и неожиданно для себя выдала:

– Let's go to see your Moscow! (Поехали вашу Москву смотреть!)

Дэвид просиял:

– I was just going to suggest it! Now let's take a taxi! (Я и сам собирался предложить! Сейчас возьмем такси!)

У Мишки Ефремова вытянулось лицо. Я незаметно для Дэвида ободряюще подмигнула напарнику. Мол, не дрейфь, ресторан не отменяется, заедем после экскурсии!

Но я ошибалась. Дэвид Барбер слишком сильно любил свою Москву, чтобы рассказать о ней за несколько минут.

В тот вечер, вопреки традиции, ужин в ресторане не состоялся.

***

Мы прокатались на такси по центру столицы не менее двух часов. То есть все время, что мы с Мишкой могли выделить на посещение ресторана. Все-таки дома нас ждали родители! Но, конечно, Дэвид об этом не знал и не думал. Он взахлеб рассказывал о том, чем здесь, в столице чужой страны, жила его душа.

Он действительно был необычный американец. Подавляющее большинство граждан США во времена 'холодной войны' не интересовалось жизнью и культурой нашей страны. Пристальный взгляд на СССР устремляли только профессионалы: политики, военные, журналисты-международники, искусствоведы. Остальным было достаточно картины, что рисовала им американская идеологическая машина. Россия – это снег, медведи, водка, Кремль. А главное – темный, грубый народ, с которым лучше никаких дел не иметь. Дэвида же все это как будто не касалось.

Бог знает почему, но этот викинг-ковбой живо увлекался изучением русской истории и литературы. Он знал достопримечательности Москвы, мог многое о них рассказать. Хранил в памяти десятки драматических и забавных эпизодов из жизни знаменитых государственных деятелей, военачальников, писателей и поэтов. Читал в переводах и хорошо знал русскую литературу XIX века.

Особенно он уважал творчество Льва Толстого. Поэтому первым делом мы отправились на Кропоткинскую улицу, ныне Пречистенку, к Государственному музею великого писателя. По дороге я узнала, что в Америке еще в конце XIX века было издано аж семь переводов 'Анны Карениной'. А уж изданий 'Войны и мира' на английском языке было не счесть.

– By the way, the first translations of the novel were called "War and Peace" (Кстати, поначалу переводы романа назывались 'War and Peace'.), – говорил Дэвид. – And then publications "War and World" began to appear. (А потом стали появляться издания 'War and World'.)

Оказывается, причиной тому стал вопрос: в каком значении использовал Толстой многозначное слов 'мир'? Он имел в виду согласие и отсутствие войны? Тогда 'мир' переводится как 'peace'. Или общество, планету, Вселенную? Тогда 'мир' по-английски – 'world'. Понадобилось специальное исследование, чтобы в конце концов выбор названия был сделан в пользу первого варианта.

Мы осмотрели главный дом старинной городской усадьбы, в котором размещался Толстовский музей. Потом еще немного проехали по Кропоткинской и оказались возле бывшего помещичьего дома легендарного гусара Дениса Давыдова. Наш американский экскурсовод увлеченно заговорил о войне 1812 года. Он так много о ней знал! Гораздо больше, чем даже наш школьный учитель истории!

– Once Russian peasants nearly killed Davydov (Однажды Давыдова чуть не убили русские крестьяне), – рассказывал он. Мужики устроили ночью засаду на французов. И надо же было такому случиться, что именно на них вышел летучий партизанский отряд Давыдова! Форму русских гусар крестьяне в темноте не узнали. Да и не собирались они разбираться. Едут усатые всадники, в мундирах, с оружием, во французском тылу. Кто это может быть, если не французы?! Ну, и вдарили мужики по отряду! Уцелели гусары чудом. С тех пор дворянин Денис Васильевич Давыдов отпустил бороду и до конца войны партизанил в мужицкой одежде.

– Where do you know all this from, David? (Откуда вы все это знаете, Дэвид?) And why is it interesting to you? (И почему это вам интересно?) – удивленно спросила я.

– How do I know? (Откуда знаю?) I love reading about Russia! (Я обожаю читать про Россию!) – просто ответил американец. – I guess it's the call of the blood! My great-grandfather was one of the Russian settlers in Alaska. (Наверно, зов крови! Мой прапрадед был из русских поселенцев с Аляски.)

Этот иностранец не переставал меня удивлять! Оказывается, его род имел русские корни!

Потом мы поехали на Волхонку, к бассейну 'Москва'. Дэвид рассказывал нам о храме Христа Спасителя. Я узнала, что он был возведен на месте Алексеевского женского монастыря. Перед строительством храма монастырь перевели в Сокольники, а все его постройки разрушили. Разгневанная игуменья Алексеевской обители тогда прокляла место, на котором была поругана святыня. И предрекла: здесь ни одно здание стоять не будет.

– So, the five-domed cathedral could not resist damnation (Вот и не устоял пятиглавый русский собор.), – с сожалением сказал Дэвид. – Now people bathe in this place... (Теперь на этом месте люди купаются...) But according to the decree of Nicholas I, the money for its construction was gathered by people all over Russia. One penny from each family... (А ведь деньги на него по указу Николая I по всей России собирали, по копеечке с каждой семьи...)

Тогда же Дэвид рассказал, что расположенный неподалеку от бассейна Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина был создан по инициативе отца Марины Цветаевой. Профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев в 1911 году стал первым директором Музея. Многие экспонаты он собирал по всей Европе: заказывал изготовление копий скульптурных мировых шедевров с оригиналов. Марина Цветаева называла Музей четырнадцатилетним бессеребряным трудом отца. Все это я слышала впервые.

Много чего еще показывал и рассказывал нам Дэвид Барбер. Мишка уже в начале экскурсии понял, что до ресторана дело не дойдет. Он быстро заскучал и стал клевать носом. Но Дэвида это не волновало. Он дарил свою Москву Монике.

Я же внимала ему и с удивлением прислушивалась к себе. Все, о чем говорил Дэвид, было безумно интересно! Мне и в голову не приходило, что рассказы о московских достопримечательностях и затерянных во времени судьбах чужих людей могут меня захватить...

Чужестранец за один вечер сделал то, с чем за много лет не справилась родная школа. Он пробудил во мне интерес к истории!

Через несколько лет мне доведется работать гидом-переводчиком и водить иностранных туристов на экскурсии по Московскому Кремлю. Я буду рассказывать о древних кремлевских стенах и башнях, соборах, дворцовых постройках, скверах и площадях. Эта работа станет одним из самых увлекательных дел, которыми мне приходилось заниматься в жизни. Теперь я знаю: меня к ней привела не случайность. А то, что я открыла в себе на вечерней экскурсии по Москве в компании с Дэвидом Барбером.

Наша поездка закончилась поздно вечером. Мы высадили сонного Мишку возле его дома и поехали к посольству Бразилии. Ведь Моника жила именно там! Конечно, в мои планы не входило топать чуть ли не километр от посольства до своего дома после прощания с Дэвидом. Но что делать? Сама напросилась на экскурсию!

Дэвид Барбер задумчиво молчал. Такси остановилось возле хорошо знакомого мне особняка, украшенного пестрыми изразцами. Я собиралась поблагодарить американца за чудесно проведенный вечер и вежливо проститься. Но он повернулся ко мне и взволнованно сказал:

– Monica, I never want to part with you! Let's meet tomorrow! (Моника, я не хочу расставаться с Вами навсегда! Давайте увидимся завтра!)

Я сразу поняла: он не играет. Он искренне мною увлечен. По-настоящему!

Мне стало не по себе. У меня и мысли не было о продолжении отношений с этим человеком. Я не испытывала к нему никаких чувств, кроме, может быть, легкой симпатии. Он был для меня только очередным участником авантюрной игры 'Вечерний поход в ресторан'.

С другой стороны, мне льстило внимание взрослого мужчины-иностранца. Я вспомнила смущение Дэвида и его восхищенные взгляды. Как он будет за мной ухаживать? С ним интересно и приятно общаться. К тому же он человек из другого мира и может рассказать то, о чем я никогда не узнаю...

Одним словом, любопытство взяло верх, и я с показной легкостью ответила:

– OK! Set a date! (Хорошо! Назначайте свидание!)

Он просиял:

– I'll come to any place and at any time which you choose! (Я приду, куда и когда вы скажете!)

– Then tomorrow at six p.m. on the corner of 'National' (Тогда завтра в шесть часов вечера на углу 'Националя'.), – решила я.

Он поцеловал мне руку, и я вышла из такси. Теперь меня занимало только одно: машина отъедет раньше, чем я дойду до закрытых ворот посольства, или нет? Если Дэвид решит проводить меня долгим любовным взглядом, я пропала! Войти на территорию я не смогу: калитка в воротах заперта. Буду как дура торчать возле ограды! Из будки охраны выскочит дежурный милиционер, и потребует документы. А потом из такси вывалится встревоженный американец Дэвид Барбер – и начнется такое!..

Я как можно медленнее пошла к воротам. Милиционер в будке мирно спал. Возле калитки я остановилась, стала рыться в сумочке. И с облегчением услышала шум отъезжающего такси. Я украдкой проводила его взглядом и на всякий случай скользнула за милицейскую будку. Пусть Дэвид уедет подальше...

Через пару минут я осторожно выбралась из своего убежища и весело зашагала по ночной улице Герцена.

***

Я немного волновалась перед свиданием с Дэвидом Барбером. У меня не было опыта романтических отношений, на которые он делал заявку. До сих пор я успешно справлялась с ролью Моники лишь в игривом общении с иностранцами за ресторанным столиком. Первое и последнее знакомство с такими ухажерами мало к чему обязывало. Я могла легкомысленно болтать, играть интригующими недомолвками, в ответ на вопросы отшучиваться. У меня было много степеней свободы в построении образа Моники. Я прикидывалась кокетливой дурочкой. Представала молчаливой красоткой с томным взглядом. Изображала взбалмошную хохотушку. Все это устраивало моих кавалеров. Каждый из них хотел заполучить юную бразильянку в свою постель, не более. А чем девушка проще, тем легче это сделать.

'Даже сдержанный и корректный Карл Юхансон, – думала я, – видел в Монике только будущую любовницу. В ином случае он остался бы самим собой, а не превратился бы в мачо'.

Дэвид Барбер себе не изменял и со мной не лукавил. При первом взгляде на меня он забыл обо всем. Смотрел так, будто увидел восьмое чудо света. Он не скрывал своего восхищения и не пытался сыграть какую-либо роль. Со мной он был такой, каков есть. Его взволнованная просьба о свидании говорила о многом. От него следовало ожидать самых высоких и нежных проявлений чувств. Отношения, на которые он рассчитывал, предполагали открытость, откровение, глубину.

Та Моника, роль которой я привыкла исполнять, здесь бы не справилась. Да и не хотела я играть такую роль! В общении с Дэвидом это значило себя не уважать! Я кто, в конце концов, – хитрая девчонка, которая умеет только пыль в глаза пускать? Или все-таки девушка, которая достойна настоящей любви и восхищения?!

Викинг с пылким сердцем поэта, сам того не ведая, сделал мне вызов.

И я не могла на него не ответить.

С Дэвидом Барбером будет общаться Оля Платонова, решила я. От Моники останется только облик и легенда. Во всем остальном я буду сама собой. Как говорится, откровенность за откровенность. Мне по разным причинам интересно общаться с этим американцем – ну, и все! Посмотрим, что из этого получится!