Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 15

В Рим на выходных они все-таки вылетают.

Хоть атмосфера в автомобиле, а затем в самолете еще несколько напряженная.

По дороге в аэропорт темно-серый джип Карелина прикрывают два минивена.

Кира переживает о своих документах и процедуре таможенного контроля, но их подвозят к самолету без единой проверки. В салоне лишь работник аэропорта мельком смотрит ее новый паспорт.

У трапа Роман непродолжительно разговаривает с Кириллом. Пока девушка толком так и не познакомилась с налысо бритым охранником, впечатляющим своим немногословностью.

С собой у нее чемодан, купленный помощницей Карелина, а внутри – половина вещей, выбранных и купленных тоже помощницей. Все это завез ее новый водитель – смуглый верзила по имени Ираклий – вечером в квартиру без какого-либо предупреждения.

Тогда Кира решает избежать выяснений отношений, и молча перебирает накупленное. Скрепя сердце, вынуждена признать: большинство вещей – от одежды до косметики для путешествий – ей подходят.

Солнечные улицы Рима уже плавятся душнотой, когда машина останавливается у отеля. В фойе Кира и не скрывает восхищения при разглядывании зеленого бархата на позолоченной мебели и сочетаний старины с китчем современного искусства.

Рома обращается к встречающему их генеральному менеджеру на безупречном английском, а Кира удостаивается вежливого комплимента от пожилого мужчины, который оказывается американцем.

Он сдержан, так как очевидно побаивается Карелина, хоть и открыто улыбается Кире, когда показывает гостям бар и проводит до лифта.

Их номер – самый верхний и самый лучший – весьма скромных размеров, но роскошную кровать, обласканную порывами молочно-белых штор и примыкающую к просторной темно-оранжевой террасе, вряд ли что-то способно превзойти по очарованию.

Парапет утопает в асимметричных гирляндах зелени, а со столика на улице открывается вид на бесконечные каскады городских крыш.

Роман стоит у ведущих на террасу окон-дверей, занимая собой весь проход – Кире приходится залезть на кровать, чтобы дотянуться до кипы меню на тумбе с противоположной стороны спальни.

В полете отказалась от плотного завтрака, а впечатления нагнали аппетит.

На девушке бежевое хлопковое платье, – просто, но безупречно фигуре – такой бывает готовая одежда только по баснословной цене.

Листая меню, она чувствует, как Роман смотрит на нее, а не на Рим за вздымающимися шторами. Настойчивость взгляда ползет по открытой коже шелковистой гусеницей, заползающей кое-где и под воланы ткани.

Нахлынывает внезапное смущение и Кира тянется к бутылке воды на тумбе. Неуклюже переворачивает вельветовые подставки для стаканов на пол.

Она пытается их поднять, свесившись с матраса, и Карелин протягивает упавшее: он уже обошел кровать и остановился рядом с полулежащей девушкой.

Поднять на него глаза, когда шершавые пальцы проводят по щеке, приближаясь к губам, – испытание для рвущегося из горла вздоха.

Роман не сдерживается первым, и протяжно выдыхает. Глядя на нее сверху вниз.

– Не хочу оставлять тебя голодной, – с тщательно скрываемым сожалением выговаривает он и забирает меню. Смотрит на прикроватный телефон, видимо, планируя сделать заказ.

– Готовить будут не менее часа, каким бы крутым этот номер не был, – бесстрастно комментирует она и приподнимается на руках. Шлейка платья спадает с плеча.

Карелин возвращает ее на место, задумчиво крутя полоску между пальцев.

– Что если час – это мало? – негромко произносит он.

– Ты… издеваешься надо мной? – спрашивает она расстроенно, поворачиваясь в сторону лишь немного.

Даже не собирается скрывать обиды, глупо или нет. Он что ли хочет, чтобы она набросилась на него?

Кулаком он тянет подол ее платья вниз, будто его так можно стянуть. Несмотря на подтекст беседы, движение застает девушку врасплох.

– Издеваюсь я давно. Над собой.

– Ты собираешься наконец-то поцеловать меня или нет, Карелин?– сопит она.

Самостоятельное стягивание платья лежа оборачивается каторгой, когда он махом раздвигает ей ноги и, небрежно отводя белье в сторону, припадает к жару складочек требовательным ртом.

Она крутится и вертится, в какой-то момент он приподнимается, чтобы помочь – но сбившееся складками платье остается на девушке, потому что теперь они жадно целуются.

Она расстегивает его ширинку и пытается совладать с неуклюжестью собственных рук. То задевая пальцами колом стоящий член, то костяшками упираясь в ремень, то прислоняя ладонь к разрезу кармана.

Вынуждена выгнуться под ним, унять головокружение от безжалостности лихорадочного рта, помечающего ее тело засосами словно ожогами.

Беспорядочно припадая к разным участкам кожи и не выдерживая, Карелин врывается в нее с коротким, приглушенным рыком.

Держаться руками за его шею. Нужно держаться за что-то, ибо их тела схлёстываются, как в битве. Как можно лежать спиной на кровати, под грузом заходящегося в рывках тела, и бояться упасть? Бояться сигануть вниз, теряя не только опору, но ощущение своего тела?

Кира и боится, и надеется. Одновременно. Мукой отзываются одинокие участки кожи, к которым он не может сейчас дотянуться.

– Рома, – вскрикивает она, от бессилия впиваясь ногтями в жесткие волоски на шее и пытаясь разглядеть, как он в ней двигается, – Рома!

Он только сжимает крепче. Мотнув головой, будто приводя себя в чувство, просовывает и закрепляет свои руки под ее подмышками и теперь дергает на себя все ее тело.

Утыкаясь лбом в переносицу, он умоляет жестким, гортанным голосом:

– Да, – вынуждая ее подмахивать каждому проникновению, дышит со свистом, – да. Кира… Да, давай. Не сдерживайся. Не молчи.

Пот стекает ей на глаза, но Роман утирает каплю носом.

– Мне нужно, – задыхается Кира, – мне нужно…

– Что тебе нужно?

Она мотает головой, теряя нити мыслей.

Обрывки путаются и комом перекатываются по сознанию.

Увязает в противоречиях желаний, намерений и нужде.

Одежда мешает, и жара мешает, и пламя, свирепствующее внутри, – тоже.

Нет никаких ударов и всполохов тока, искрящихся каждым толчком. Ток льется бесперебойным журчащим протоком, еще сплошной заряженной стеной обрушившись на них с самого начала.

Остается только барахтаться, и не останавливаться. Ни на одну дрожь не останавливаться.

– Рома, мне нужно, – Кира закрывает глаза, но он легонько бодается лицом об покрытый испариной лоб, призывая вернуть взгляд, – я сейчас… Я думаю, я близко…

Она просовывает ладонь между ними и ищет пальцами клитор или хотя бы кусочек плоти рядом.

– Хорошо, – дергает он головой и сцепляет зубы, – хорошо, милая. Но потом… ты будешь кончать вот так, просто на мне, хорошо? Без рук будешь?

Кивка даже полноценного не выходит, и она опаляет рвущимся на свободу дыханием подбородок, усеянный мелкими шрамами и вмятинами.

– Я хочу, – лепечет она, – но я не могу, пожалуйста, я…

Рома заходится столь стремительным, жестким ритмом, что ее ладонь натирает навершие сама по себе. Кажется, кто-то из них рвет его брючину.

Ерзанье столь суматошное и беспорядочное, что Кира не уверена – то ли их все еще окружает светлый день, то ли наступила темнота ночи.

– Я знаю, – выталкивает из себя слова Карелин, – я знаю. Потом получится. Какая ты узкая, ты не понимаешь, я не могу остановиться. Какая ты, я всю тебя…

– Рома! Я… Пожалуйста, я… Рома!

Она срывается на крики, откидываясь головой назад, – и, дергая ее на себя за плечи кулаками, Роман входит до упора, кончая. Раздраженно взбивая воланы платья, рыскающими пальцами он накрывает ее подрагивающую ладонь и заставляет Киру кончить под короткими давящими рывками.

Пока Кира пытается отдышаться, он становится на колени и резко сдвигает край платья. Оттягивает дольки лифчика, обнажает вершинки сосков, и тянется к прикроватному телефону.

– Что ты будешь?

Он набирает две кнопки на трубке.

– Закажи салатов каких-то, – она старается утихомирить вздохи, но ненасытность блуждающей по грудям руки совсем не помогает, – там паста есть какая-то с грибами. И холодное попить.

Заказывает в три раза больше. Разговаривая с портье, дразнит соски и ареолы, играясь ними, но неотрывно смотрит ей в лицо.

– Оставьте возле номера и постучите, – распоряжается Карелин напоследок. – Обслуживания не надо.

Он берет ее сзади, пока готовится обед. Кира изнывает от жары и безжалостного напора любовника, хотя в номере включено кондиционирование.

Он размазывает ее пот по своему телу: то опуская девушку на четвереньки, то притягивая к торсу спиной. Теребит соски одной рукой так нежно, что она срывается на крики – контраст с ровными, жесткими насаживаниями сзади невыносим.

Шепчет десяток откровений, как только удается дотянуться до разрумяневшегося лица. Что он с ней сделает потом, и что она с ним сейчас делает. Что глупое животное он. Что ему досталась самая сладкая хозяйка на свете. Что она должна сказать ему все, что она хочет, попросить все, что ей нужно.

Иногда он скатывается к глухому рокоту, а затем и вовсе перестает контролировать громкость рыков. Кира хнычет, пытаясь спрятать лицо в ладонях, когда он вырывает у нее ребром ладони второй оргазм.

Тело рвется вторить во всем маяющемуся, непослушному сердцу – быть ближе, только бы быть ближе, как угодно.

После он натягивает лишь брюки, чтобы втащить тележку с блюдами и напитками в номер, а затем – и на террасу.

Кира завязывает простынь вокруг себя потуже, и намеревается посетить ванную, но Карелин утаскивает девушку к столу на открытом воздухе.

Кое-как оттирает лицо от пота и приводит в порядок волосы она уже сидя у него на одной ноге.

– Я забронировал ужин в ресторане, это соседний дом практически. Через три часа где-то.

– Хорошо, что недалеко, значит, доковыляю в туфлях на шпильке.

– Хочешь быть высокой, как я?

– Это вряд ли, – она улыбается. – Туфли выгулять некуда больше.

Рома ест рубленный стейк прямо руками.

– Номер небольшой, но это самая широкая терраса в этом районе. Хотел только ее.

По правую руку от них – два просторных шейзлонга, с коваными ножками, и несколько цветастых кресел возле пятнистого дивана-кушетки.

Кире становится еще жарче от догадки для чего ему приглянулась такая терраса. Смущение изливается пылом на лице, когда она думает, что его-то выбор мог быть совершенно невинным, а вот она превращается в похотливого суккуба.

Он небрежно вытирает рот салфеткой, и прикасается губами к ее скуле, замирая так на несколько секунд. Затем негромко проговаривает возле уха:

– Да, я планировал отодрать тебя на том диване. Чтобы ты не знала, куда деть свои крики. Но такими темпами мы туда не доберемся.

Кира делает вид, что занята непринужденным поглощением зеленой пасты. Хорошо, что его рука непоколебимо удерживает всю ее, сидящую между широко расставленных ног.

– Я начинаю понимать, зачем ты так рвался заграницу.

– И это тоже, – кивает Карелин. – Завтра погуляем, в музей сходим.

Ее, наверно, никогда не перестанет удивлять насколько Брус расчетливый на самом деле. Обстоятельства связали их таким узлом, что ему пока удавалось редко проявить эту часть себя. Каждый раз когда она наблюдает тень его расчетливости и цинизма – мозг вскипает от противоречия.

– Ты читала, Сарковский слил утром чернуху на Бездомного? Он никогда не выиграет выборы и не заполучит, кстати, тендер на запасы лития, но он уничтожил Бездомного на ближайшие три года.

– Бездомного тяжело утопить, – пожимает плечами она, и тянется к салату с креветками, – а тендер Сарковский тоже что ли хочет получить?

Удивление от его инициативы заговорить о новостях она тщательно скрывает. Приятно поболтать с кем-то о вещах, на обдумывание которых тратишь часы в одиночестве. Тем более, у Карелина наверняка всегда есть инсайды и сплетни.

– Увидишь. Он его утопил. И тендер этот дебил получит.

– Что, не любишь шумного Сарковского? – усмехается Кира.

– Дебил он и есть дебил. И с литием оба эти шарлатаны ничего путного сделать не смогут. Воруют и спускают на хуйню.

Она вздыхает:

– Да, с литием – это будет ужас, наверное. Не бездонный запас. Единственный у нас. Достанется действительно дебилам.

– Я лечу в Гонконг через три недели. На закрытую конференцию инвестиционного банка. Ты ведь говоришь на инглише. Полетели со мной?

– Карелин, если ты спрашиваешь только из вежливости, то я не собираюсь отказываться от поездки в Гонконг ни за что на свете. Но что я буду делать на конференции? – Кира смеется.

– Я никогда ничего не спрашиваю из вежливости. – Он быстро отпивает воды и предлагает стакан девушке. – Познакомишься с людьми. Там их будет мало, но все важные павлины. Банк меня обхаживает в последнее время, надеются, что переведу еще денег в оборот, и будут они стелиться перед тобой барвинком.

Она столь продолжительно смотрит на мужчину, не говоря ни слова, что Роман касается большим пальцем ее щеки.

– Что такое, что я сказал?

– Зачем… зачем ты занимаешься всем этим, зачем ты занимаешься все тем, чем занимаешься… если у тебя такой легкий, легальный выход… да на все остальное. Что угодно.

– А ты как думаешь, милая? – серьезно спрашивает Роман и целует засос на изгибе шеи.

– Я понятия не имею. Я… Это загадка для меня.

– Может, я – аморальный урод? Которому нужно уничтожать людей.

Он зализывает другой засос, медленно выдыхая в ключицу. Внимательно наблюдает, как мурашками покрывается девичья кожа.

– Нет, это не причина, по которой ты в этом всем.

– Да, это не причина. Потому что причин много. Ты ведь наверняка прочитала про Солдата, моего деда?

– И это ничего не объясняет. Вы с дедом… были близки?

– Не особо, – ухмыляется Роман, – но по сравнению… можно и так сказать. Что были близки. Когда я не знал, что сделать – я сделал, как сделал бы дед.

– Когда… когда ты не знал, что сделать, Рома? – она проводит по чернявым волосам пальцами, осторожно и бережно.

Словно затягивая шелковый стежок, он проводит языком по линии ее подбородка, поднимаясь к ушку. Затем имитирует дразнящее движение – только уже рукой по груди, не доходя до намотанного узла простыни. Его будто самого поражает твердеющий под пальцами сосок, и он судорожно сжимает всю грудку в пятерне.

– Ты все время, – заикается Кира, отстраняясь лишь частично, – это делаешь. Как только заходит разговор, который ты не хочешь продолжать, ты дуришь мне голову сексом и… всем остальным.

– Да. – Смотрит ей в глаза, но грудь не отпускает. – Кира, ты – единственная женщина на свете, способная так отвлечься от чего-то какой-то там перспективой секса со мной. По загадочной причине твое тело хочет меня. Ты меня всего уже сожрала, уничтожила, глазищами своими. Я не знаю, как ты это делаешь. Но я всегда буду позволять тебе, ведь ты не специально. Ты сама не понимаешь этого. Тебе сколько, двадцать пять будет? Не хочу казаться конченным мудаком, но мне повезло, что у тебя мало опыта, иначе… Иначе пришлось сказать бы для красного словца, что стал я криминальным уродом, лишь чтобы через двадцать лет дать тебе пистолет – пристрелить меня. До такого бы ты довела меня, будь у тебя опыт.

Она пытается встать, но Карелин удерживает ее.

– Что ты вообще… что ты вообще говоришь? Единственная женщина в мире? Карелин, ты либо лжешь, либо не знаю, что с тобой такое. Ты – привлекательный мужчина. Да у тебя… и без денег и без власти полно было бы согласных женщин.

– Ага, согласных. – Он искренне смеется и отпивает еще воды. – Так говоришь, будто я чего-то не знаю и будто у меня не было женщин. Ты даже половину не поняла из сказанного. Просто согласные телки – это меня не колышет давно. Я понятия не имел, что возможно…

– Можешь не отвечать на мои вопросы про деда и прочее, – старается говорить спокойно Кира, – это твое право. Скажи об этом прямо. Не нужно меня в… дурочку превращать.

– Тебя превратишь, – мотает он головой, зарываясь девушке в волосы. – Что, если я руки при себе держать не могу?

– Я знаю, что можешь.

Роман хмыкает. Пригуб лимонад, Кира прикладывает стеклянный стакан со льдом к его щеке и он хищно улыбается.

– Ты совратил невинную девушку, Карелин, и будешь отвечать за это честью крови, – деланно серьезно говорит она, изображая фарс повадок сицилийской мафии, а второй рукой оттягивая загорелое лицо вверх.

– Я буду, – совершенно серьезно отвечает он, зеленые глаза внимательные и смотрят настырно. – Эта девушка ведь теперь моя?

Глава 16

После продолжительного посещения ванной комнаты – со скошенным потолком, что Кира находит огорчительно неудобным – прихорашивания занимают львиную часть времени до начала ужина.

Припудрить носик она решает не на шутку и результатом довольно настолько, что едва ли не напевает мелодию, еще утром услышанную в авто.

Грузное зеркало в розовом мраморе на единственном столе внутри номера вызывает сожаление – его забрать с собой домой нельзя.

Домой.

Угу.

Ну, в сохранную квартиру Карелина.

Разогнав сердитые мысли, Кира захлопывает крышку пудреницы с преувеличенным усердием, и принимается за наклеивания пластыря на щиколотки.

Она намеревается дойти на тонких каблуках до ресторана с абсолютно ровной спиной.

Полностью готовая, она сидит на краю кровати и утрамбовывает вещички в вечерней сумке. Карелин давно переоделся и разговаривает по телефону на террасе. У них есть еще минут тридцать до резервации.

И зачем ей столько вещей в ресторан? Новый телефон занимает слишком много места в кожаном клатче.

Она надеется украдкой пролистать региональные новости – в поисках отголосков на разборки в Долинске.

Они с Карелиным эту тему сознательно два дня не поднимают, и Кира понятия не имеет, чем там закончилось дело. Ей кажется, что глава мафии напряжен больше обычного после их разговора в коридоре, но ничего в нем не выдает серьезной ярости.

Но Рома возвращается в спальню и девушка блокирует телефон.

– Как там Тимур? – кивает он в сторону смартфона.

– Галя пока ничего не ответила, – вздыхает она. – Я не думаю, что могут быть ухудшение после нашего с ним разговора.

Он колеблется секунду другую, но решается сказать:

– Он, видимо, тебе не сказал. Он оставил ключ от Рэнджа на дороге для тебя. Полагаю, что ты не видела? Ключ треснувший, кстати.

Кира поворачивает голову в сторону, поджимая губы.

– Это на него я, наверно, наступила. Я не увидела его. Я была занята… телефоном.

– Тебе нужно еще один телефон купить, – засовывает он руки в карманы, – чтобы с собой всегда было два.

– Тебе никто не говорил, Карелин, что ты охренеть какой дотошный?

Вряд ли. Трупы обычно неразговорчивые.

Она упирается ладонью в кровать, на вытянутой руке. Наблюдает как Роман приближается.

– Будто что-то плохое. Ты обвиняешь меня, что я не отвечаю на твои вопросы, а ты сама? Ты ответила на мой последний вопрос?

Соблазн сделать невинный вид —и недоумевать что еще за вопрос – очень велик.

Идеальный вариант потянуть время.

Кира знает, что с Карелиным такое не прокатит. Долгожданный ветерок подгоняет прозрачные шторы, волны тянутся даже к ее рукам.

Томление укутывает ее ватным коконом, глаза держать открытыми становится тяжело.

– Симпатичное платье и красивая помада, – буднично выговаривает Роман.

– Спасибо.

Отвлеченный разговор – удачный поворот событий, но Кира чует в здесь уловку.

– Я посчитала, что это был риторический вопрос, – наконец-то комментирует девушка его замечание о скомканном окончании беседы на террасе.

– Эта девушка ведь теперь моя?

Тогда Кира просто отвернулась, а затем все-таки прорвалась в душ, выскользнув из ослабевшей охапки.

– Что мешает тебе ответить да или нет. Это просто, Кира. Я не терплю полумеров.

Это… мягко сказано. Он как долбанный скоростной поезд, кометой мчащийся к каждой новой остановке, превращая взгляд на все остальное вокруг в неразборчивое месиво.

В глубине души Кире это нравится. Ну, скажем так, нравится до умопомешательства.

Как жаль, что жизнь и реальность находятся и за пределами души.

– Я под впечатлением, что ты вообще спрашиваешь. Ожидала приказ или ценное указание. И порычать обязательно.

– Я тоже под впечатлением от себя. – Он поднимает ее голову вверх, аккуратно натягивая волосы на затылке. – Как видишь, я поддаюсь дрессировке.

– О тебе, как о животном, Рома, я не думаю, – внезапно серьезно произносит Кира. – Я бы принадлежать животному не выбрала бы.

Внимательный взгляд выуживает все с глубин ее признания, прощупывает все, что таится на дне, – Кира отводит глаза в сторону и поправляет пряди волос за ухом.

Ему настолько нравится ее ответ, что она физически чувствует силу отклика, хоть физического соприкасания между ними сейчас нет.

Он отбрасывает ее клатч на стол.

– Не хочется испортить твое платье, – равнодушный тон скрывает в себе предупреждение и Кира бесцельно передвигает ступню по полу, цепляясь каблуком за паркетину.

– Рома… До ужина минут двадцать, – строгим взглядом она приковывает его внимание к своему лицу. – Не смей.

Смех его, скорее, выражение шока. Она вся собрана и грозная на вид, и отдает ему приказы. Довольно убедительно.

Пусть смеется сколько хочет, но Кира и впрямь боится, что не выдержат ее нервы, если они снова начнут. Внутри неизвестный вулканище проснулся, и теперь Кира только тем и занята, что тушит его, не позволяя приблизить начало извержение.

– Пожалуй, мы начнем с закусок пораньше.

– Прекрати, немедленно, – возмущается она, когда он опускается перед ней на колени, – мы только что закончили и я два часа собир…

– Я только это хочу поднять, – он показывает вельветовый подстаканник, упавший на пол ранее и оставшийся тогда незамеченным, – и надеюсь, может ты еще на несколько вопросов ответишь.

– Это твоя очередь отвечать на вопросы, дурак, – она вырывает у него квадрат из рук и бросает на тумбу.

– Забудь об очереди. Тебя просто легко раскалывать. Ты ужасающе совестлива.

– В отличии от тебя, – улыбается она во всю ширину рта.

– Ответишь или нет? Насколько сильно меня презираешь?

– … что? – Кира смотрит на Романа в замешательстве.

Он, кажется, уже говорил что-то такое раньше, но тогда не до ответа было. Почему он постоянно поворачивает в эту сторону? Совсем не в ту, что надо. Противоречия сбивают ее с толку, а из-за постоянной близости – как первоклассный чистейший кайф – на обдумывание не остается энергии.

– Насколько тяжело тебе преодолевать презрение и омерзение ко мне?

Роман стоит перед ней на коленях, но ощущается, будто все равно нависает и давит. Загораживает окружающий мир.

– Я не презираю тебя. Я не чувствую омерзения. Я… Я не одобряю и жалею, что ты делаешь то, что ты делаешь. Я бы никогда… никогда не позволила тебе делать то, что ты… ты делаешь со мной, если бы было омерзение, – последнее она выдает уже оскорбленным тоном.

– Что я делаю с тобой? Что ты позволяешь мне делать с тобой?

Она проворно откидывает наглую ладонь со своего подбородка, но Роман тут же задирает платье и удерживает подол, украшенный декоративными камнями, кулаками.

Вместо того, чтобы ожидаемо сопротивляться, Кира пленит ладонями его голову и жестко цепляется за волосы, немного оттягивая на себя.

– Мне не нравится эта игра, – произносит она тихо. – Если я и перечислю вслух все пикантные подробности, поверь, меня это мало развратит. Или чего ты там добиваешься.

– Конечно, нет, – высокомерно отвечает Карелин, и упрямо натягивает края ее трусов на пальцы. Швы трещат. – Я собираюсь развратить тебя окончательно не словами, милая.

Он поднимается вместе с ней, удерживая ее бедра на весу, и залазит на коленях на кровать. Ни возмущенные оклики, ни упирания руками не действуют.

Толкается языком в рот и раскачивает ее поцелуем, размазывая помаду на половину лица. Приходится держаться за него крепко-крепко.

– Можешь не снимать, – указывает он головой на платье, – буду представлять как твои соски трутся о ткань. Ночью уже покажешь.

– Мы опоздаем, дурак, и все из-за твоей наглости!

– Опоздаем ли мы, – голос вибрацией проходится по бьющейся пульсом жилке у нее на шее, – зависит только от тебя.

Поэтому прямо перед ужином, ловким рывком он усаживает ее на себя и Кира беспомощно задыхается, кончая и кончая.

Сначала одновременно на его члене и под натиранием цепкой, расчетливой ладони. Кира двигается на нем, а он наблюдает, касаясь пальцами лишь самой чувствительной точки тела.

– Блядь, я не мазохист все-таки, – хрипит он. – В следующий раз голой будешь.

Затем, когда обессиленная от дрожи и скачки девушка уже не в состоянии регулярно двигать бедрами, Роман насаживает ее прытким ритмом дальше, вхождение за вхождение оборачивающимся остервенением.

– Рома, – жалуется она, – ты же… ты уже своего почти добился…

– Еще, – просит он, – еще. Кончи еще раз, ну же.

– Я не могу, – шмыгает она носом, – я не могу, только если…

Она сама себя трогает, и Карелин резко поднимается, врываясь толчком за толчком в хлюпающую щелку еще быстрее. Их губы сходятся и расходятся прикосновением; он прикусывает мякоть ее рта, когда она пытается посмотреть вниз на собственную ладонь.

– Держи меня. Держи меня!

– Чем я, по-твоему, занимаюсь?!

Он протяжно дышит ей в лицо, когда оба кончают. Затем пытается наказать скрытые под платьем соски захватом рта. Возмущению Киры нет предела – ткань теперь вся в слюнях.

– Сдадим в химчистку, как вернемся из ресторана. Давай, перекрась помаду, и пошли.

Кира ударяет его подушкой со всей силы и он мужественно выдерживает нападение египетским хлопком.

Она даже не поправляет платье до конца, бросаясь к зеркалу в поисках салфетки и тюбика.

– Что ты наделал, я теперь как пугало пойду! И мне нужно в ванную!

Он обнимает ее сзади, заглядывая в зеркало, и единственная причина, по которой Кира не отбивается – это открытая помада между пальцами, которой она в тот момент и пользуется.

– Никто не увидит под платьем следов и часок можно потерпеть.

– Не тебе ходить грязным, так что придержи свое мнение при себе, умник, – ворчит она, выискивая в ящиках салфетки. Роман даже услужливо опускает сзади подол темно-зеленой ткани до конца, отчего Кира чуть ли не скалится на виновника ее растрепанного вида. Конечно же, успел облапать и ягодицы.

– Четыре минуты еще есть. Плюс пять-семь минут они продержат резерв.

– Прекрасно, – пыхтит она, – ладно, пошли уж. И веди себя прилично в ресторане, Карелин.

В скромном зале французского шеф-повара, с плохим освещением и невнятным убранством, Роман ведет себя почти безупречно. Только лишь на одну минуту превращается в варвара, недовольно хмурясь, когда Кира улыбается официанту, а тот лыбится в ответ.

Но сдерживается, и Кира награждает его почти что невинным взглядом: запрокидывает голову, отпивая вина, и проводит пальцами по шее. Будто изнывает от жары.

Потом сама смущается своему нелепому плутовству. Но заметно, что Карелин не может злиться после такого.

Она выпивает слишком много. Когда они покидают ресторан, играется пальцами запрокинутой ей на плечо руки.

Навеселе рассказывает, как написала позорный реферат в девятом классе, перепутав все исторические события и на эмоциях назвала препода «неандертальцем».

Один раз он даже широко улыбается, рассматривая быстро меняющуюся мимику на румяном от вина лица.

Убеждения Романа в том, что им теперь надо прогуляться по вечернему городу, заканчиваются тем, что администратор гостиницы протягивает девушке бежевые мокасины – словно у них там склад сменной обуви для каждой гостьи, которая после мишленовского ресторана решает прогуляться по выщербленным мостовым Рима.

Карелину же администратор перечисляет какие лавки еще открыты и где найти ночной базар.

Он покупает ей соломенную шляпу на пересечении трех неспящих улиц, несмотря на пылкие протесты.

Кире изначально приглянулись две вишенки, игриво свисающие с небесного цвета ленты, обвивающей весьма неприглядного вида шляпу.

Когда он грозится выкинуть шляпу в Тибр – потому что девушка отказывает забрать покупку из его рук, – она прижимает покупку к груди с обиженным выражением лица на хорошеньком личике. Карелин убедителен в любых угрозах.

Он действительно подходит с шляпой прямо к воде. И Кире приходится чуть ли не прыгать вокруг него, спасая солому и вишенки от утопления.

Затем они читают вслух каждую табличку на старинных домах, встречающихся на пути, и скупают слишком много сувениров для Петра.

По дороге в отель такси едет так медленно, словно итальянец даже не нажимает на педаль газа, а надеется, что машина сама как-нибудь докатится.

Прижимая Киру щекой к своему носу, Карелин глухо проговаривает негромким голосом:

– Когда я не знал, что сделать, это потому что у меня никого не осталось. Меня обвинили в том, что я не делал. И я стал тем, кем они меня считают. Только хуже. А значит, сильнее.

Она рассматривает широкую ладонь в своей, поглаживая подушечки пальцев гладкой стороной ногтей.

Неуклюже прикасается к краешку его рта с закрытыми глазами.

– Я бы тебе поверила.

– Может быть, – разглядывает он запрокинутое лицо.

Роман забирает у нее соломенную шляпку, чтобы прикрыть их лица, когда он целует Киру глубоко и нежно.