Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава 23

Хоть башка и трещит, случается чудо – его нос кровоточит, а с Кирой в целом все в порядке. Только голова впрямь кружится.

Оценить масштаб собственного идиотизма удается сразу, что свидетельствует о сносной работе мозга.

Кира реально не знает более худшую версию себя, чем когда ее охватывает паника, а его облапывание вкупе с утягиванием в какой-то сторонний коридор погрузило ее в мгновенный испуг.

И что она наделала в конечном итоге?

– Ты конченная, да?!

У него идет кровь, и он вот-вот оклемается.

Даже предъявить нахалу будет нечего, потому что по сути он только за руку и талию схватил. Ну и что, тащил так тащил. Кому это будет интересно?

Закрывая собственный нос ладонями, она оцепенело смотрит на сочащуюся из его ноздрей кровь.

Она собирается убегать, но буквально через два шага наталкивается на кого-то из сотрудников отеля.

Не сразу понимает, что они оценивают ситуацию в ее пользу, так как Киру захватывает вторая волна паники.

Блин, ну что она за дура такая? Все нормальные женщины – люди как люди, а ее вечно угораздит. Она ведь даже не агрессивная. Чего, спрашивается, он к ней привязался?

В голове закручивается торнадо, когда она осознает, что и Карелину нужно будет что-то объяснить. Кира нервно сглатывает, наблюдая как консьерж уводит в сторону парня, а тот брыкается и выкрикивает ругательства.

Администраторша, придерживая девушку за плечи, выводит ее в основной холл, деликатно расспрашивая и успокаивая. Просторный, а самое главное – осветленный холл. Прямо на душе спокойнее становится.

Через минуту она понимает, что вышколенный, паранормально услужливый персонал уже оповестил Карелина. Потому что они с Фрезем вышагивают по коридору с такой скоростью, что лучше бы в бег пустились бы.

Видимо, таковы привилегии номера за пятнадцать кусков в сутки.

– Все нормально, – выдавливает девушка из себя. Надо опередить любые страсти и драматизмы. В конце концов, ничего страшного не случилось.

Если ее только не заберут в сицилийскую полицию.

– Нормально?! Где он? – осмотрев Киру и оценив состояние как сносное, Рома, конечно же, берет быка за рога.

– Это правда, что ты хорошенько долбанула его? – любопытствует Николай.

Она морщится, сжимая челюсть, и кивает со вздохом.

– Что в точности произошло, что тебе пришлось его ударить? Детали, – цедит сквозь зубы Роман.

За спиной у друга Фрезь демонстрирует ей поднятые вверх большие пальцы.

– Рома, я тебя прошу, – несколько высоким голосом начинает она, – давай без еще одного мордобоя. У нас самолет через 2 часа.

Хм, как головой об стенку. Он не сводит с Киры цепкого взгляда, и наверняка продумывает, как разбить нос нахалу второй раз.

– Ну, так самолет подождать может, или просто перенесем на пару часиков вперед, – невозмутимо рассуждает Николай.

Удостоившись от девушки грозного взгляда, он лишь игриво улыбается.

– Кира. Подробности.

– Да пристал ко мне, клеился просто. Я его отшила. Он начал за мной идти, вот я и разнервничалась. Рома, думаю, надо как раз поскорее улететь, он ведь и в полицию обратиться может.

– Пусть обращается. Здесь камеры везде есть.

На этих словах она замедляет свое нервное терзание кнопки кошелька и, нахмурившись, замирает.

Черь побери, значит, и Карелин сможет посмотреть.

Остается надеяться, что последняя мысль у нее на лице не написана.

– Ясно, – злится Роман и целует ее коротко в губы. Резко развернувшись, направляется к генеральному менеджеру, что ожидает окончание их беседы уже некоторое время.

Вмиг посерьезнев, Николай покачивает головой:

– Надо было сразу сказать, что серьезно пристал. С таким не шутят.

– Но я уже ударила его. Все! Зачем лишние проблемы?

А затем на горизонте появляется нахал, удерживая бинт у носа. Он возмущенно спешит в ее сторону, и даже не подозревает, какая участь его ожидает.

– Коля, останови его, – слова отскакивают у нее от зубов. – Ну пожалуйста!

Фрезь смотрит на приближающегося идиота и переводит взгляд на друга, который уже срывается с места. Он прищуривается.

– Неа. Ни за что на свете.

Рыча от негодования, Кира бросается к мужчинам.

Но останавливать нечего, когда девушка уже равняется с ними. Роман одним ударом отправляет наглеца на пол и разворачивает ее за собой, держа за руку.

– Пошли, – хрипло выдает он. – И выведите кто-нибудь из отеля эту мразь, – кричит Карелин на английском, пропуская Киру перед собой и даже не оборачиваясь.

– // —

В последних числах сентября Киру увольняют.

Шок сотрясает ее до кончиков волос. Не сколько по факту увольнения, а при осознании насколько она запустила ситуацию и забила на работу, обеспечивающую ее и Пете пропитанием.

Ходила по грани неделю за неделей. Постоянные длинные выходные – неотработанные – и полная невозможность подменять коллег. Продуктивность тоже оставляла желать лучшего.

Кира смотрит невидящим взглядом в стену с потрескавшейся краской, когда директор и старшая по смене вываливают новость за новостью.

Она не просто уволена, но и обладательница крупнейшего штрафа.

За испорченную ткань – не только по ее вине – срочного частного заказа, шедшего леваком. Директор мутил с таких операций прилично.

Штраф баснословный – превышающую стоимость испорченного во много-много раз – но ее цех потерял клиента и теперь они припоминают еще две испорченные вырезки, за порчу который штраф раньше не стягивали.

Зарплату за текущий месяц не выплатят.

Она пытается сконцентрироваться на всем, что они говорят. Нелегкое дело. Ведь они талдычат вразнобой да и у Киры от шока случается замедление элементарного понимания.

Они говорят: все должно быть оплачено в следующем месяце. При этом работать швеей Кира больше не может.

У нее есть сбережения, которые всего лишь чуть больше суммы штрафа. Но она никак не может их потратить. Ведь даже за сентябрь зарплаты не будет.

Отложенные деньги Карелина брать ни в коем случае нельзя. Он только их дал, а она побежит сразу же из них тянуть? А если попросит обратно? Переживание позора вселяет такую горечь, что Кира начинает расспрашивать директора, какие еще есть варианты.

На пропитание для них с Петей она потратит часть денег с карты Карелина, часть – с того, что он покупает сам, а часть – из ее запаса. Они как-нибудь протянут.

Надо найти за месяц деньги на штраф, но и поиск новой работы на носу. Опять от нужды.

– Объясните, почему это я не могу хотя бы один месяц продолжать работать швеей? Тогда вы гарантировано получите свой штраф с лихвой!

– Чтобы я тебя опять пустила, как козу в огород? – возмущается старшая по смене. – Наделаешь новый штраф.

Проглатывая гордость, Кира обращается к Семену Кирилловичу.

– Пожалуйста, подумайте, ведь это свободные дополнительные руки. Зачем им пропадать? – взывает к резону девушка.

– Руки-руки, – пыхтит себе под нос Семен Кириллович. – Норова, руки ведь тоже разные бывают. Ну вот, нам уборщица нужна. Там ты точно клиентов не распугаешь.

Кира соглашается побыть месяц уборщицей.

В какой-то мере, это решает часть проблем. Возможно, она за месяц как раз найдет работу более интеллектуального характера, и не требующей постоянного личного присутствия.

Но в иной мере… В иной мере, она, наверно, заслужила это в виде наказания. За расхлябанность. За недальновидность.

За полеты в сказочных облаках. Вместо того, чтобы выставлять приоритеты.

В тот вечер она деланно серьезно слушает, что Карелин грассказывает, но слышит лишь половину. Даже ночью не удается полноценно отвлечься, хотя Роман услужлив пуще обычного. Утром она целует его слишком увлеченно и глубоко, и мужчина смотрит на Киру некоторое время перед тем, как отправится к лифту.

Конечно, она скрывает от него произошедшее и продолжает ходить в цех как ничего и не бывало. Кира очень и очень не любит свое новое временное ремесло. Никогда особо не нравилось хозяйничать и убираться.

Каждый день, елозя этой долбанной шваброй по плитке, она только думает, как бы месяц закончился побыстрее.

Альтернативные варианты – желаемые и достойные – пока попадаются слабые. Либо она не подходит, либо она сама не уверена, что справится.

Но чаще всего, она не подходит.

Журналист Морозов обещает подумать и замолвить за нее словечко то тут, то там.

Неприятности всегда ходят парой. Приходится лечить, а потом вырвать зуб, и потратить деньги с карты Карелина.

Кира убеждает себя, что это ерунда, но все равно в день последней операции ее чуть ли не потряхивает. Слава богу, Рома проинтерпретирует ее досаду неверно, относя все к нервам из-за зуба.

– Они ведь сказали два часа не есть, а не целый день. Съешь уже что-нибудь, Кира.

Откладывая планшет в сторону, он достает салат и хинкали, что сам и заказал.

– Я утром наелась, – вздыхает она. – Позже перекушу.

– Ты сделала полную диагностику, как мы говорили?

– Сейчас неуместно, – бурчит она. – У меня аврал на работе. Я… я думаю, что буду менять ее. Работу.

Он поднимается и наливает клюквенного лимонада, что Кира так любит.

– Свежо предание да верится с трудом, – приглушенно говорит Роман.

– Нет, я серьезно. Я даже уже ищу варианты. Надоело мне это шитье.

Она отодвигается поставленный им стакан и тянется к бутылке рома на столешнице кухонного уголка. Удается почти полностью захватить стеклянную емкость, но в процессе она переворачивает минеральную воду.

– Вот тебе и день, – бормочет Кира и поднимается, чтобы вытереть разлитое. Сначала набирает салфеток, но затем понимает, что воды на полу слишком много.

– Сядь, – он практически насильно возвращает девушку на стул и открывает нижний ящик. – Я сам уберу.

Уже в спальне, Рома наблюдает как она перекладывает подушки.

– Я тоже поищу варианты. Можно ведь? – спрашивает он немного раздраженно.

Кира пожимает плечами, но соглашается. Не то чтобы была возможность крутить носом.

Одним вечером Карелина нет так долго, что у Киры уже внутренности словно кислотой пропитаны. Он стал чаще возвращаться почти ночью, но сегодня уже давно перевалило за двенадцать.

Не хочется трезвонить, но от беспокойства она места себе не находит. Он коротко отвечает, что будет через час или два, и настаивает, чтобы девушка его не дожидалась.

Кире-то хотелось бы спокойно уснуть, только никак не получается.

В голове гнездится страх, что за всеми своими соплями по поводу своей новой неказистой судьбы в виде поломойки, Кира упустила важный поворот в их отношениях или в его жизни.

Она вскакивает с кровати и бежит в коридор при звуке открывающейся двери. Роман и впрямь выглядит помятым, более чем обычно, и в складках возле рта залегла усталость.

– Сказал ведь не ждать, а нормально спать, но кто меня послушает в этом доме.

Он тянет ее за собой на кухню, где отказывается от чая и наливает себе виски. Чайник Кира ставит для себя. В мойке обнаруживается грязная посуда.

Вот же ж, куковала и маялась в спальне полночи, когда было чем на самом деле заняться.

Несколько тарелок и фраже отправляются сушиться, когда закипает чайник. Она поворачивается – поинтересоваться еще раз не хочет ли он что-то – как обнаруживает пристальный, въедливый взгляд на себе. Кажется, он вовсе не моргает.

– Что такое? – сдвигает брови Кира.

Карелин вливает в себя виски до дна, и со стуком опускает бокал на стол.

– Хочу тебя. – Он вытирает тыльной стороной ладони рот. – Сейчас.

Она поправляет шлейку ночнушки, хотя поправлять там нечего.

– Сначала нужно меня поцеловать, – досадливым тоном тянет она. Пришел домой и даже не прикоснулся.

Он уже вжимает девушку в столешницу, касаясь эрекцией ягодиц. Тянет голову на себя, поворачивая лицо в сторону.

– Это я могу устроить. Только не канючить потом. Или нет. Лучше канючить.

Рома резко входит в нее, одновременно овладевая ртом. Шарит рукой по скрытому под тканью телу и сжимает грудь. Кира позволяет себя задушенное мычание. Она плавится под напором и пропитывается его лихорадкой.

Стараясь заглушить стоны, она закрывает рот ладонью, когда под толчками уже можно взлететь. Карелин звереет. Сбивается и врезается глубже, оттягивая ее руку от лица.

– Но Петя же… Я не могу сдержаться, – закусывает губу она и шумно выдыхает.

– Взрослый уже. Выглянет и уйдет. Он прекрасно понимает, чем мы с тобой занимаемся месяцами.

Она вынуждена одергивать себя – качаться понемногу из стороны в сторону и сжимать пальцы у горла, словно это остановит рвущиеся на свободу вопли.

– Ненавижу, – вдруг заводит он, как раненый зверь, и гнет ее ближе к поверхности стола, – ненавижу, когда ты скрываешься от меня. Прячешь что-то. Ненавижу! Когда сдерживаешься. По обьедкам бросаешь мне.

После ее короткого, но яркого оргазма он вынимает член.

Удается повернуться к нему лицом на полусогнутых ногах.

– Хочу еще, – он требует, но внимательно следит за каждым оттенком ее реакции.

Кира надеется, что движение ее непослушной головы похоже на кивок.

– Я тоже, – неуверенно отвечает она, немного сбитая с толку. Настроение Романа непонятно. Он ведет себя так, будто это она явилась только в три часа ночи, агрессивная и замотанная работой.

Неужели так злится, что она голосить на весь дом стесняется?

Карелин взваливает ее на одно плечо без предупреждения и возможности сориентироваться. Потрясение приковывает язык к небу, и Кира только пищит, когда он бросает ее на кровать в спальне.

Глава 24

Утром он сжирает ее взглядом, наблюдая из кровати за сборами на работу. Нешуточной силой притягивает к себе, как только приходится взять с тумбочки телефон.

– Я сегодня рано вернусь, и ты не задерживайся.

– Да я и не задерживаюсь. Негде там задерживаться. Рома, все нормально?

– В смысле?

– У… тебя. Я не спрашиваю, почему ты задерживаешься. Но все ли… в порядке?

– Я привык работать на опережение, – он стискивает ее пальцы до боли, видимо, не замечая применяемую силу. – Чтобы все было в порядке, надо заранее шевелиться.

– Ты довольно проницательный, – осторожно отвечает Кира. Ладонь она наконец-то возвращает себе. Но тут он целует девушку на прощание. Властно и неотесанно. Спешит к лифту она уже запыхавшаяся.

Днем Кира курит на заброшенной лужайке позади цехов, стрельнув сигарету у вахтового. Вспоминает, как тогда вышла на дорогу и обнаружила пустой Рэндж и разбросанные вещи Тимура. Кажется, что это было так давно.

А вечером… Петя, оказывается, отправился ночевать к Ксюше, с которой они теперь как сиамские близнецы. А Карелин ждет ее за столом, на кухне, с выключенным светом.

Сидит и проворачивает в руках картонку белую.

Кира не решается подойти и поцеловать его. Накатывает такое – будто она на чужом месте вообще и обман вот-вот вскроется – все чаще и чаще.

В сковороде разогретые грузинские яства, оставшиеся со вчера.

– Я обедал уже сегодня. А ты съешь, пожалуйста.

Она старается воссоздать непосредственную атмосферу, плюхаясь на стул и неряшливо устраивая сумку на соседнем сидении.

– Я тоже не хочу. Потом съем.

– Я не сказал, что я не хочу. Я сказал, что уже ел. А ты?

Карелин смотрит не на девушку, а на картонку.

– Я просто не хочу, окей. Я не голодна. Ром…

– Почему ты не хочешь? – выговаривает он медленно и четко.

– Да нет аппетита, вот и все. Что-то в последнее время так.

– Да, в последнее время, – вздыхает Роман и несвойственным ему жестом проводит ладонью по волосам. Какие же они у него роскошные, густые и послушные.

– Будем в темноте сидеть? – буднично интересуется Кира.

Он наконец-то поднимает на нее глаза. Ровняет картонку на столе. Достает что-то из кармана.

– Глаза устали, – объясняет, – у меня для тебя подарок. Дай руку сюда.

Вена, увивающаяся возле ее правого уха, видимо, переживает кровяной тайфун. Только так можно интерпретировать гулкий шум, бьющийся прямо в барабанную перепонку.

Она панически придумывает, какую реакцию выдавать. Бесповоротно и окончательно запуталась в том, что нужно делать и в том, что хочется.

Никогда в жизни не обидит его, если подготовил подарок.

Но в те мгновения, когда неаккуратные пальцы развязывают бархатный мешочек, остается молиться, чтобы подарок оказался чем-то поскромнее.

На ее раскрытую ладонь падает бриллиантовое кольцо.

За панорамными окнами теплятся далекие огни города и мигает синевой свет соседних комплексов. Но достаточно отблеска массивной уличной лампы, чтобы уловить одинокую роскошную вспышку драгоценного увесистого камня, когда Кира крутит кольцо в пальцах.

Она готова поклясться, что она открывает рот для воспроизведения слов, но ничего вслух так и не прорывается.

Ужасно дорого, неуместно, непрактично и рассчетливо, но Кира ничего с собой поделать не может – кольцо великолепно, и она готова от восторга завизжать.

Как же тяжело быть меркантильной, особенно когда меркантильной показаться не хочешь, но как же оно блестит и переливается.

– Ты… – настраивает она свое слюноотделение, – ты… Оно прекрасно. Такое красивое. Я надену его, хорошо?

Он смотрит на девушку исподлобья, застывшим взглядом. Но значительно выпрямляется.

– Кира. Конечно, надевай. Это твое кольцо.

Садится как влитое и – пошло оно все пропадом! – Кира крутит ладонью и осматривает подарок со всех сторон. Она заходится радостным смехом, ловя взгляд следящего за каждым движением Карелина.

– Я обожаю капельку. Форму, я имею в виду. Боже, просто невероятное!

Его губы подрагивают в улыбке. Роман подвигает бархат и картонку к девушке.

– Я… рад, что тебе нравится. Я заметил, что серьги ты особо не носишь. И мне объяснили, что чистые бриллианты особенно хороши на кольцах.

В порыве она бросается ему на шею, даже не дав договорить. Он тоже коротко смеется, усаживая Киру себе на колени и легонько подбрасывая ее на ноге. Смазанно целует крыло выступающей ключицы.

– Спасибо, – шепчет она.

– Ерунда. Это мелочи.

Смысл ранее сказанных им слов начинает доходить до ватной, глупой головы Киры. Серьги-то она особо не носит, да, но вообще куда она сможет надеть это кольцо? Это же смешно.

Все это смешно и нелепо. Абсурд.

Смехотворно гонятся за каждой искрой отблескивания. Это кольцо не имеет ничего общего с ее жизнью.

Господи, они с кольцом – самые несовместимые вещи на свете.

Кира – просто жалкая мечтательница и тупица.

Ей завтра полы драить, и опять названивать Морозову, и они с Петей уже вылезли из бюджета, зафиксированного на месяц.

– Мне некуда его надеть, – произносит она словно под гущей мутной, холодной воды.

Он утыкается носом девушке в шею и затягивается запахом кожи, но она никак не реагирует на это.

– Я закажу еще капельки, только отдельные. Я знаю, куда ты можешь одевать их на цепочке, просто ничего другого одевать не надо будет уже. Хм, как думаешь, куда? А с кольцом прид…

Замечает Роман, что она задыхается не сразу. Это дает ей фору выплакать первую порцию толстых, горячих слез.

– Что за…

Она ломается всхлипом, и теперь рыданья лавиной уничтожают на своем пути весь этот вечер. Пытаясь снять кольцо, она заглатывает воздух, как в агонии.

– Что такое? Что блядь такое, Кира? Что происходит?

Естественно, Роман удерживает ее силой, когда она порывается рвануть куда-то в сторону.

– Кира, успокойся, – обеспокоенно просит он, – зачем так плакать? Что-то случилось? Рассказывай мне.

Она мотает головой, закрывая одну часть лица ладонью.

– Ничего не случилось. Я… Это очень красивый камень, – она рыдает пуще прежнего, – куда я его надену? Да никуда. Мне завтра вот… Я же в цех с ним не пойду. Я вообще больше не хочу туда идти!

Он покачивает ее на колене.

– Не иди. Больше никогда. Это все тебе не надо. Забудь, как о страшном сне.

– Ты не понимаешь, я…

– Что я не понимаю? Кира, не знаю кому и что ты доказываешь, но впахивать за копейки без нормальных выходных, хоть шить, хоть полы мыть, это…

Ошеломленная, она поворачивается к нему резко.

– Т-ты знаешь?

– Конечно, я знаю, – заводится он, но протяжно выдыхает и перебрасывает шелковистые волосы с одного плеча на другое. – С ума сойти можно, ты думаешь… Ты думаешь, я не узнаю, что с тобой такое? Мы тут с тобой не в кошки-мышки играем в яслях. Чего я не знаю – это нахрена ты это сделала.

Кира поспешно вытирает новоприбывшие слезы. Уверенность в том, что он знать не может – потому что не смог бы сдержаться и промолчать – теперь кажется наивной, как и прошлая безответственность по отношению к проблемам на работе.

– Будто я специально это сделала, – шмыгает носом она. – Они предложили, и мне пришлось согласиться.

– Зачем?

Лежащую на столе руку Роман сжимает в кулак, но голос остается спокойным.

– Выхода другого не было. Послушай, все сложнее, чем кажется. И потом, штраф…

– Какой еще штраф? – ударяет он кулаком по деревянной поверхности и удивительным образом, это отрезвляет Киру. Она вытирает уже последние слезы. – Ты сейчас, абсолютно серьезно, хочешь сказать, что не было выхода, потому что штраф какой-то надо заплатить? Рассказывай все, если не хочешь, чтобы цеха твои завтра сгорели нахрен.

Она бьет его по руке, но после прижимается еще сильнее.

– Они не выплатили мне зарплату за сентябрь. Пошло в уплату штрафа. Надо было как-то оплатить оставшуюся часть. Ты понимаешь, что я забросила нормальный ход работы этими поездками?

– Как-то оплатить, – повторяет он сухо. – Сколько?

– Ну зачем ты, – ежится она. – Рома, уже дело сделано. Мне дней восемь осталось работать и штраф будет оплачен. А вот надо думать… думать, что даль…

– Сколько?

– Зачем это тебе? – разворачивает Кира к себе лицо с окаменевшим выражением.

Он смотрит ей прямо в глаза.

– Хочу знать сколько стоит спокойствие и настроение моей женщины. Вдруг мы с ней и впрямь не можем себе это позволить.

Кира поддевает ноготь на своем указательном пальце и старается не смотреть на красивое кольцо по соседству.

– Пошли, прокатимся с тобой, – шумно втягивает воздух он и загребает тонкую руку в свою.

Они спускаются к тачке, в которой возят Киру; та почти такая же, как и у Карелина, даже цвет одинаковый. Иракли первым дело вежливо здоровается с девушкой.

– Доброй ночи, Кира Вячеславовна.

Кира Вячеславовна даже не морщится, как каждый раз, когда верзила обращается к ней по имени и отчеству. Растерянная и мнительная, она наблюдает, как Карелин берет у водителя ключ.

– До послезавтра – отбой, и скажи им, чтобы пасли нас не ближе четырехсот метров и чтобы не вмешивались.

Он мчит их с Кирой в сторону объездной дороги. Молча и уверенно, словно есть конкретный план. Сил спрашивать не находится.

Когда они выезжают на трассу и машина жадно жрет асфальт, он берется за ее коленко, как часто делает, если за рулем.

Они приближаются к посадке, если судить по снижению скорости и тощей линии деревьев, освещенной фарами. Затем сворачивают к оврагу, в пасти которой зырит мглой низина.

– Рома, зачем это нам тут быть, – запинается Кира, с опаской осматривая голые безлюдные окрестности.

Он усмехается, украдкой взглянув на нее, и даже смеется.

– Что, думаешь наконец-то решил прикопать тебя где-то в лесу? Кто ужин не ест, того сразу в овраг.

Она сопит дикобразом, и откидывается на спинку сиденья со скрещенными на груди руками.

Тачку останавливает недалеко от обрыва и фары не выключает. Кира даже вытягивает шею, чтобы рассмотреть неровные редкими кустами края возвышенности.

Рома что-то настраивает на сенсорной панеле управления.

– На выход. – Он хмурится. – И надо же мешки черные не забыть для твоего бренного тела.

Хлопанье дверью Кира позволяет себе остервенелое.

– Очень смешно. Не могу дождаться услышать, что мы тут делаем.

Он отводит ее от машины, поближе к зарослям посадки по противоположной сторону оврага.

– Лучше увидеть, чем услышать. Мне кажется, знаешь… все, что я говорю тебе, имеет обратный эффект.

Пульс у Киры сигает с внутреннего какого-то трамплина, сердце то рыпается, то замедляется. Карелин проводит большим пальцем по ее щеке. Она уже саму себя вспомнить не может до привыкания к этому прикосновению. Внутри что-то пошатывается, от опьянения и дурманящего прихода адреналина.

Рома вкладывает в ее ладонь ключ-брелок от тачки. Нажимает ее пальцем на одну из кнопок.

Кира глядит в него непонимающим взглядом.

– Смотри.

Машина самостоятельно движется, и движется она к обрыву. Кнопку он ей не позволяет отпустить.

– Что ты делаешь?! Ты… Рома!

Она смотрит на заваливающуюся в низину машину, а он смотрит на Киру.

– Что ты наделал, Рома? Кошмар! Она же разобьется сейчас внизу!

Попытки вырвать руку из кулака он пресекает, удерживая неумолимо крепко.

Он обезумел! Другого объяснения быть не может.

Кира с ужасом вслушивается в треск и скрежет погнувшегося и разломившегося металла автомобиля, который приземляется на дне оврага.

– Вот настолько мне все равно, какой там ебанный штраф и сколько он будет стоить и сколько придется еще расплатиться где-то. Наглядно? Мне тачку не жалко. Это вещь, Кира. Деньги – тоже.

У нее голос барахлит, а по крови несутся мины, оторванные от сердечного якоря-цепи.

– Ты… ты… ты джип угробил, чтобы мне доказать? – практически орет Кира.

– А тебе можно, а мне нельзя? – вскидывает голову Карелин. В темноте, без света фар, остается гадать, что у него там на дне глаз плещется. – Тебе гробить себя можно, чтобы что-то доказать, значит, можно?

Он припечатывает девушку к себе захватом шеи. И целует скулу, слегка сминая кожу щеки.

– Давай вызванивать пацанов, чтобы нас подхватили.

Когда овраг освещают фары тачки Кирилла, лыбящегося при выглядывании упавшей машины, она все еще смотрит в сторону обрыва. В котором Рома угробил три тонны металла ее руками.