Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"
Автор книги: Ольга Манилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Глава 31
Кира обнаруживает, что ее телефон так и остался лежать залитым водой в мойке где-то в 11:37. Время микроволновка показывает.
До этого она поспала пару часов урывками, и очнулась словно от грохота взрыва. Будто все вокруг разворотило, а она в воронке живой и невредимой осталась. Вокруг или внутри?
Сначала думает, что Карелин куда-то смартфон отложил, затем – что забрал с собой, и только после поспешного душа догадывается проверить среди грязной посуды.
Экран мерцает после включения, индикатор связи в норме, пропущенных нет. Ни звонков, ни сообщений.
До вечера она выполняет аномальное количество работы. Редко от стресса хлещет потоком продуктивность, но вот разок все-таки Кире везет.
Мозг кипит, руки делают, сердце что-то там лепечет.
В шоке, видать, что мозги в какие-то веки перетянули на себя одеяло.
Стол она принципиально не сдвигает на место. Так и сидит за ним, на пересечении кухни и гостиной.
Петр слегка хмурится, когда замечает расположение мебели. Он возвращается до захода солнца, как они и договаривались, но собирается снова идти с Ксюшей и друзьями на каток. Так как у брата неважное настроение, он съедает за один присест очень много.
Кира дает себе слово, что раньше десяти звонить Карелину не будет. Если не придет до обозначенного времени, наберет сама с каким-то бытовым предлогом.
Но вечер углубляется, а смелость у нее что-то убавляется. Наверно, сказывается недосып.
Вместо мафиози, она набирает сообщение Тимуру. Типа, чтобы разведать обстановку. Вдруг что-то случилось вообще. Хотя кто-то бы позвонил ей?
В общем, старому другу написать легче.
Она интересуется, как у него дела.
Ответ приходит через минут десять. Она втыкает и втыкает в экран. Бывают ведь галлюцинации от недосыпа и эмоционального истощения?
«Кира, прости. Не звони сюда больше.»
Это какой-то зашифрованный или как вообще? Что означает «прости»? Что означает «сюда»?
Петя уже вернулся с дружеских гулянок и посиделок, и так как Ксюша – дочь Тимура, все еще проживающая с родителями… Нет, пока вмешивать молодежь в это не стоит. Если Ксюша и сказала уже что-то Пете, можно выяснить подробности позже. Сейчас это значение иметь не будет.
Потому что Кира уже набирает Карелина.
Нет никаких гудков. Посылка вызова не начинается.
Только три коротких звуковых сигнала.
Что означает…
… либо номер заблокирован, либо больше не функционирует.
Ее номер заблокирован.
Или.
Его номер больше не функционирует.
В голову даже просачивается мысль, что может быть это с ее телефоном серьезные нелады из-за сегодняшнего купания в мойке.
Но нет же.
Сообщение Тимуру и ответ от него дошли без проблем.
Какое время она сидит на расстеленной кровати и проходится по одному и тому же кругу мыслей исчислению не подлежит. Относительность еще никогда не ощущалась столь предельно понятной, Кира опыты могла бы показывать на школьных уроках физики.
А затем она вскакивает. Нацепив кое-как сапоги и захватив с собой пальто, спускается на бесшумном лифте во двор.
Где должен быть Ираклий и еще пацаны Кирилла.
Потому что обычно они там. До начала ночи так точно. А после полуночи тоже кто-то остается.
Осознание, что ни тачек, ни парней там нет, степенно накатывает на Киру. Какой-то защитный механизм психики: притормозить с оглушительно ужасающими открытиями, если выпадает возможность.
Она, как полтергейст, блуждает по парковке и двору соседних секций. Все уже понятно, но надо обойти все-таки.
Дабы наверняка.
Вот чтобы точно знать.
Возвращаясь в квартиру, Кира спокойно стягивает обувь и помещает одежду на вешалку.
Она умывается лишь водой и аккуратно стягивает вещи перед тем, как залезть в кровать.
Вместо того, чтобы набрать часы отдыха обратно после недосыпа, она лежит под одеялом в совершенно бодрствующем состоянии. Ясном сознании. С холодной головой.
Лишь на всякий случай… На самый-самый невероятный случай, Кира мониторит новости на предмет большой трагедии. Но, конечно же, она знает, что он жив.
И потом уходят оборот за оборотом ночных часов на то, чтобы наконец-то признать самую очевидную формулировку:
Карелин бросил ее.
Он дропнул ее, как лишний груз. Вот так, раз – и все. Отрезал.
Он непременно бы нашел способ сообщить ей, случилось что-то важное.
Важное настолько, что охрану с водителем пришлось убрать.
Но они просто исчезли.
Как и Тимур больше не хочет отвечать.
Карелин полумер не терпит.
Бросил так, что напрочь исчез. И убрал из ее жизни все связанные с ним элементы. Что смог убрать.
Наверно, и вещи бы отсюда принципиально забрал, но видать личная встреча с ней – ниже его достоинства, и шмотки того не стоят.
Кира дает ему день на объяснения или личный контакт или хотя бы два слова каких-то напоследок.
Не знает зачем и не знает, как это все укладывается в вырисовыващуюся картину. С недоступностью связи, осведомленностью Тимура и исчезновением охраны.
Просто дает, видимо, чтобы самой не рехнуться.
Эти кучи месяцев… Сколько их там было? Почти четыре где-то. Они чего-то же стоят? Они точно что-то значили.
Пускай десятки сценариев-объяснений Кира может прикинуть – так называемых, причин и предлогов этого бросания – но… сказать ей лично… обязан ведь?
Хоть два слова.
Вот этому холодному, жестокому, молчаливому обрыванию она никогда объяснения придумать не сможет.
Со следующим закатом солнца понимает, что не будет последнего слова.
Кира осторожно выспрашивает у брата, как там дела у Ксюши. Он пожимает плечами, потому что ничего особенного. Рассказывает, что у той сессия жуткая на носу.
Петя переводит взгляд на стол, все еще стоящий посреди комнаты.
– Ккира, ччто-то случилось? – мнет он рукава.
Сестра мотает головой.
– Но мне нужно… Хочу попросить, чтобы ты написал Тимуру, окей? Просто спросить, как дела у него.
Они идут в спальню, потому что Кире капитально нужно присесть. Чтобы опираться было на что. Сейчас некомфортно вообще подолгу находиться в других комнатах.
После надиктовывания от сестры и трех попыток по сенсорному экрану, Петр отправляет Тимуру сообщение.
– Где Бруссс? – спрашивает он, пока они ожидают ответа.
Кира опять мотает головой. Сама не знает, что движение должно означать. Она ведь и впрямь не знает, где Брус.
Петя по слогам читает ответ, заикаясь сначала, а потом проглатывая некоторые звуки.
– Из-из-извиняй, дружжищще. Не смогу бббольше выходить на ссвязь. Этот номер большшше не работает. Пока.
Воздух пузырями лопается у нее во рту и ноздрях. Кира хватает подушку, но откуда взять силу что-то поднять. Надо держаться ради Пети. Надо держаться ради… Надо держаться.
Воздух пузырями, кажется, даже до мозгов доходит. Она выдает рыдания на редких выдохах, захлебываясь в борьбе за каждую передышку. Ладонь, прижатая ко рту, вовсе не помогает. А начинает трястись.
Подушку удается продвинуть, но теперь Кира просто впивается в нее пальцами обеих рук, проливая над той слезы. Они прорываются со столь неугомонной силой, словно за внутренним вольером их собралось достаточно для смертельной давки.
Это правда.
Он бросил ее.
Больше не придет.
Криком рыдания она и пытается успокоить Петю – что чистое безумие и абсурд – сжимая его руку в своей. Брат метушится, проговаривая что-то лишь ртом, а не голосом. Это он в конечном итоге успокаивающее накрывает ладонь сестры своей.
– Все хорошо, – на подъеме вздоха заглатывает убеждения она, – все хорошо, Петя. Я сейчас. Я сейчас.
– Рома… – заводит тот, – г-где он?
– Нет. Нет, он… больше не придет. Рома… – Кира честно пытается все проговорить вслух, но рыдание теперь полностью овладевают телом. Она практически кричит. Раскачивается. – Он… Он…
Петя обнимает ее вытянутыми, как шпалы, руками. Слишком длинные и нервные для объятий. Кира сжимает его ладонь сильно-сильно.
– Я-я уубью его.
Наконец-то она берет контроль над легкими. Удается протяжно выдохнуть, как финальное крещендо истерики. Слезы катятся, но наступает блажь безвучия.
Господи. Убьет его.
Нахватался всякого, насмотрелся своими глазами на радикальность и насилие.
И все это с легкой руки и покровительства сестрицы.
Обнимает Петра сама, прижимая поближе.
– Ты что, – гортанно говорит девушка, – ты что. Какой убью. Мы просто разбежались. Так бывает, Петя. Просто и все. Я просто давно не спала нормально. Не высыпалась. Никого точно убивать не стоит.
Следующим утром Кира просыпается новым человеком.
Отрезать волосы она берется прямо над раковиной в общей ванне. Беспорядок не страшит, все равно ведь придется капитально убираться перед выездом из квартиры.
Теперь пряди свисают ломанной линией лишь до плеч.
Насмотревшись на себя до полудня, она все-таки записывается в парикмахерскую, чтобы подровняли коцые концы. Приходится выискать салон в других районах, а то здесь вокруг все по ценам полета в космос. Благо, находится запись прямо на сегодня.
Впрочем, и на стрижку за копейки у Киры роскоши нет, но ради каприза надо как-то выкрутиться. Она уже решила потратить немного сбережений из его крипты, просто планы на будущее надо в кучу собрать.
Но это если крипта там еще есть.
Проверять банковскую карту, что он дал, – все внутри отравой сочится при одной только мысли. И со страхом в кровь всасывается.
Не хочет видеть, если карта уже заблокирована. И не хочет видеть, даже если все по-прежнему. Мог просто забыть про этот счет, а у нее едкая надежда капнет прямо на открытую рану.
Рана эта ширится и ширится, далеко за границы судорожного сжатия над ребрами. Сжатие, не как нерв защемило. А как бетономешалкой что-то закрутило – и сразу цементом залило.
Это моя жизнь, Кира.
Вот вроде все четко и понятно было сказано. А Кира сразу-то и не осознала. Ну, такую тупицу еще поискать надо.
Не воображай, что ты что-то в ней понимаешь.
Кира проверяет кошелек с криптой, и валюта на месте. Биткоин скачнул, и она ищет способ для вывода образовавшейся разницы. Очень удачно, даже не придется тратить из фактически отложенных Карелином денег.
Новый телефон – поддержанный на самом деле – найти труднее всего из срочного списка задач. С горем пополам она останавливается на двух объявлениях и созванивается с продавцами. Словно со стороны слышит свой нормальный, спокойный голос.
Есть в жизни радость от тощего размера контактной книги. Как меняешь номер – так забот на полчаса только, оповестить кого надо.
Завтра у Киры будет новый номер. Они с Петей переедут в свою квартиру. Даже в детстве – в преддверии собственного дня рождения или празднования Нового Года – она так не ждала следующего дня. Она принимает снотворное вместе с корвалолом и ложится спать в гостиной.
Здесь, слава богу, нет никаких отражений оранжевых огней на стене.
Глава 32
После обеда брат возвращается в сохранную квартиру не один. Рослая и русоволосая, Ксюша удивительным образом не похожа ни на кого из родителей. Она деликатно игнорирует взглядом выставленные в коридоре чемоданы и коробку.
Кира не сразу понимает цель визита дочери Тимуры, так как Петя молчаливо сопит, а гостья слишком вежлива для мгновенной откровенности.
Но когда чайные кружки пустеют, Ксюша свою из рук не выпускает. Крепко держится.
– Сегодня Петя… выписался из реабилитационного центра и предупредил Кулварда, что все занятия… закончены.
Кира будто в криокамере оказывается при первых словах девушки. Она напрочь забыла о спецах, найденных менеджерами офиса Карелина, а Кулвард – как раз главный титулованный профессор.
Забыла? Видимо, память услужливо стерла все касающееся ситуации с братом, дабы хозяйка умом не тронулась от надобности принимать решение.
Она старается не скрежетать зубами. Всегда знала, что ничем хорошим это не закончится. Зависеть от кого-то в таких вопросах – получишь щелбан.
И теперь Петя – под перекрестным огнем ее идиотизма и безжалостности реальности.
Вполне может, что вся эта затея только хуже ему сделает, ведь резкое прерывание в подобных вопросах – вещь непредсказуемая.
– Я… не знала, что Петя это сделает. Ты… ты уверен? – обращается она мягко к парню. – Почему ты так решил?
– Ммне нужно работать. Искать. Как ты. Занятия – все.
Ксюша смотрит на Киру умоляющим, несколько возмущенным взглядом.
Поставить чайник кипятиться снова, помыть свою чашку, дополнить блюдце печеньем.
Кира прислоняется спиной к кухонному уголку, рассматривая брата и его подругу.
– Работа может подождать, Петя. А занятия как раз помогли бы потом что-то хорошее найти. Ты ведь уже начал, ну.
Он начинает мотать головой, срываясь на почти неразличимое мычание, но сестра продолжает:
– Кулвард сам бы тебе что-то сказал, если… если Брус передумал. Он ведь ничего тебе не сказал?
– Нет, – с пылом отвечает Ксюша за парня. – как раз… Он, естественно, убеждал Петю передумать. Ведь останавливаться… на самом деле, не кул. Я-я… не понимаю, что случилось. – Девушка смотрит в чашку. – Что-то случилось?
– Твой папа, – вздыхает Кира и выключает чайник, – ничего тебе не говорил?
– Так его два дня уже как не видать. Даже три. Там дела какие-то. Вы же… знаете. А что… что он мог сказать? Как это… связано с Петей? – заметно нервничает и суетится девушка.
Кира поворачивается обратно не сразу.
– Вообще не знаю, – вскидывает голову она. – Скажем так. Прямо. Кулварда и всю эту реабилитацию Брус оплачивал из своего кармана. Сами мы не потянем. Может быть, у Бруса планы на это поменялись. Петя, давай не будем рубить с плеча? Здесь ничего такого нет. Если поедет Кулвард обратно в Бельгию, так ты тогда будешь свободен. А сейчас, просто так, бросать нельзя.
– Ннет, – смотрит на нее прямо. – Ннет! Все! Мы жжже… жжже пере… пере… переезжжжаем сегодня.
Девушки скрывают шокированное смятение от подобной реакции. Ксюша смотрит на старшую сестру выжидающе.
– Мы вернемся к этому вопросу через пару дней. Как переедем и… обустроемся. Я позвоню Кулварду сегодня. Ксюша, спасибо тебе.
Она заставляет губы растянуться в некой имитации улыбки. Мышцы лица определенно не готовы к подобному лицемерию.
– Пожалуйста, – еле слышно отзывается Ксюша. – Вы подстриглись? Вам очень идет.
Кира изображает благодарность кивком. Конкурс на самую не гостеприимную хозяйку века только что выигран. Тошнота подступает к горлу столь стремительно, что Кира боится вырвать прямо на кухонный пол
С извинениями она скрывается в уборной, надеясь там усилием воли превратить себя обратно в нормального человека.
Если бы.
Если бы это было так просто.
Снова почувствовать себя нормальным человеком.
Ее место заняло какое-то зомби. Неудивительно, что того тошнит в присутствии других людей.
Кира отказывается от предложенной Ксюшей помощи по переезду со всей возможной теплотой. Насколько удается воспроизвести того, чего больше в ней нет.
Петя тоже непреклонен – напоминает подруге про сессию.
Остается открытым вопрос с ключами. Можно было бы попытаться подкинуть их на Кузнечную, так как там у Карелина что-то наподобии штаб-квартиры. Или вообще оставить тут у консьержа.
Конечно, она выберет второй вариант.
Никогда даже не была на этой Кузнечной.
Мысли снова затягиваются круговоротом, напрыгивая и вклиниваясь в друг друга. Каждый час сознание возвращается к одному и тому же сценарию, жадно требуя обдумывания, и каждый час Кире приходится саму себя рубить по частям.
И приходится себя замораживать, чтобы рубить было не так больно. Хорошо бы окончательно все разделить по кускам и впихнуть в морозилку.
Когда она сортирует и собирает вещи, рукой случайно задевает твидовый пиджак. Физическая боль от небрежного прикосновения пошатывает пол под ногами.
Дышать, дышать, дышать Кире нечем, хотя кислорода вокруг – завались. Она успокаивает себя ладонью у грудины, натирая одно и то же место до покраснения. Это, может быть, уже на грани панической атаки. Точно она не знает.
Вода, вливающаяся в горло, несется до пищевода льдиной – видимо, на контрасте с тлеющей сердечной мышцей.
Почему?
Почему он не сделал этого раньше?
Почему не отрезал до того, как она полюбила его так необратимо?
Нет, конечно, Кира знает, что за поступком Карелина вполне может обнаружится благородство невиданного масштаба. Вписывается это сносно в его дотошность и паранойю по поводу ее неуправляемости. Прямо один в один.
Киру контролировать до конца он не сумеет, а ситуация очень быстро может выйти из-под контроля.
Его благородство вполне может спасать ее невинную душу. Ага.
И невинную башку.
Это моя жизнь, Кира.
Это и впрямь его жизнь. А где, где же их жизнь?
Нет, конечно, он вряд ли поступил так просто потому что последний мудак. Или потому что на самом деле равнодушен к ней. Какое чудесное совпадение, что именно такие выводы наиболее выгодны для душевного состояния самой Киры? Чтобы сердце не сдетонировало ошметками на весь город.
Но ничто никогда не поменяет некоторых железобетонных, холодных фактов. Подтверждающих, что нет здесь сугубо благородства.
Никогда он не приглашал ее в свою квартиру. Четыре месяца и – ни разу.
Фрезю он представил ее просто Кирой, а не своей девушкой. За четыре месяца она поняла, что Коля – его единственный близкий друг.
Он заранее нафаршировал ее деньгами, чтобы потом совесть меньше мучала. Кольцо – по такому же сценарию.
Он замечательно умеет скрывать даже раздражающие его вещи. Тщательно скрыл осведомленность о ее работе уборщицей.
Он никогда ничего не отвечал, когда Кира называла спальню «их комнатой».
Последние недели он стал намного реже ее целовать.
И самое главное – Карелин с самого начала намерился всегда ее вывозить куда-то. Будто она была его неудобной тайной, и реальность пришлось разделить географически. Он хорошо проводил с ней время не дома.
На коридорной тумбе, возле вазы с искусственной вербой, остается старый белый конверт с деньгами, бесполезные ключи от банковских ячеек и смартфон без сим-карты. И бархатный мешочек, с белой картонкой и бриллиантовым кольцом.
– // —
В квартире, где они с Петей выросли, холодно и пыльно. Хорошо, что они не собираются здесь оставаться. Если Кира не сможет убедить брата продолжить занятия с Кулвардом, то в действие пойдет план, который она вчера тщательно продумала.
На холодную голову.
Потому что в груди так горячо, что все остальное лишилось тепла.
Не то чтобы планы Киры и на холодную голову отличались смекалкой, но само наличие плана – это хорошо.
Кира раскладывает для себя диван в гостиной и натягивает по два пододеяльника на разнокалиберные одеяла.
На автомате раздумывает, где именно в квартире Брус убил ее отца. Может быть, в коридоре, если тот пытался сбежать или бороться.
Но скорее всего, здесь. В гостиной.
Четыре месяца спустя Кира знает, почему он убил мерзавца. Карелин не терпит садисткого насилия. У него деловой подход к применению силы. Его габариты и природная мощь кажутся ему проклятьем. Словно другой судьбы у него и быть не могло в таком мире. Он ненавидит себя и то, что вынужден все это делать. И звереет, когда кто-то, по его мнению, делает это добровольно.
Занятный персонаж, этот Карелин. Правда, жаль, уже не ее романа.
Любой нормальный человек радовался бы, что все закончилось – Кире самой даже не пришлось ничего рвать, но разве она – нормальный человек? Жила бы размеренной, спокойной жизнью среднестатистического порядка, где не нужно рвать себе душу каждые выходные, но нет.
Ее натуре подавай чувственную экзальтацию на завтрак, обед и ужин.
Перед сном зависает в телефоне по инерции, читая и просматривая все наискосок.
Есть один шанс…
Такие люди, как Карелин контролируют сливы информации. На автомате, это должно быть настроено непрерывным потоком. Особенно личного характера.
Единственное, что он реально мог оставить мониторингом на ней, это отслеживать и фильтровать все каналы связи. Судя по уровню сложности предыдущего мониторинга, у него там целая команда. Дрим тим, не иначе.
Для них точно не помеха ее новая симка, новый телефон и прочее.
Что-то гадкое и темное приподнимает в ней голову. Как бы хорошо на минуту представить, что ему станет больно хоть на сотую часть… Хоть немного пригубит боли, в которой сейчас захлебывается она.
У них был классный – умри-трижды-за-ночь – секс, в котором он всегда был собственником. Хоть что-то из этого должно быть правдой.
Кира регистрируется на двух сайтах знакомств, загружая какие-то древние свои фотки. Сразу кто-то пишет, но она не читает – зачем?
Затем она открывает браузер, и пустая поисковая строка мигает ей рамочным прямоугольником. Миллиарды душ ежеминутно заполняют его, чтобы отыскать необходимое.
Монотонным клацаньем по сенсорной раскладке Кира опускается на самое дно.
В поисковой строке она пишет…
…чтобы ему потом доложили…
… то, что она самом деле делать не собирается и отчего тошно уже на уровне мыслей:
«найти секс без обязательств девушке сейчас валирский район»
И превращает синие ссылки выпадающих результатов в фиолетовые одна за другой, даже не читая содержимого.