Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Нет, я вас боюсь?

Карелин аккуратно прикрывает за ними дверь. В соседнем техническом помещении окно имеется – но едва ли не под потолком. Как раз один их тех проемов, до которых пыталась допрыгнуть Кира с другой стороны завода.

Она останавливается у стены, а Карелин – напротив и поодаль: дневной свет вскрывает неровности и шероховатости лица, усеянного родинками, шрамами и впадинами.

И здесь, в пыльной, захламленной кладовой, в жерлове заброшенного завода мореходства, после идиотской стычки с бандюганами и наведением пистолета на главного городского криминального авторитета, с окровавленной рукой, и невозможностью оторвать взгляда от непроницаемого Карелина, Кира понимает, что она на самом деле никогда не интересовалась мужчинами до этого.

Да, подростковые симпатии и рациональные приглядывания к симпатичным, добродушным парням и обезличенные мечтания о переживаниях пылких и неповторимых, это все было.

Чего не было, так это… оказывается, можно смотреть на мужчину и достаточно находится в его присутствии и достаточно одного безличного десятиминутного разговора, и после… после пытаться хотя бы одну мысль в голове выловить на ходу, потому что мыслей, эмоций и реакций становится одномоментно много, и никуда они не растворяются, они складируются и двоятся, превращаясь в бесформенное месиво желания.

Интереса.

Потребности.

Ее внимание теряет способность осязать насколько… насколько Карелина много. Он смотрит в нее, слегка запрокинув голову, с выпрямленными, но соединенными впереди себя руками, и Кире катастрофически не хватает места в этой комнате, в этом городе, в этом мире.

Ни физического, ни душевного, никакого.

– В чем условие? – неуверенным тоном требует она ответа.

На тянущего время Брус не похож. Предательски отзывчивое сердце бьется у нее где-то на подходе к гортани, когда сквозь вихрь временного помешательства пробивается мысль, что Карелин может тоже чувствовать себя неуверенно.

Ну можно ведь помечтать немножко?

– Поцелуй от вас. Единожды.

Никто из них не шевелится, наверное, с минуту.

Кире действительно нужно время, чтобы ответить, потому что она буквально теряет дар речи – заблудился где-то дар, в окраинах дурно работающих легких.

Совсем не похоже на издевательство – и он сглатывает, заметным усилием заставляя себя глядеть на девушку ровно и невозмутимо – но это… не может быть чем-то иным, кроме как издевательством, да?

С чего бы ему…

Садистская игра какая-то?

Неужели так очевидно, что Карелин произвел на нее впечатление? Да какая ему может быть разница до незнакомых сестриц неудавшихся подчиненных, сестриц – явно не птиц его полета?

– Единожды? – переспрашивает Кира едва слышно.

Карелин отрывисто кивает головой.

– Да.

– То есть только один раз?

– Да, – цедит он, но усилием воли разжимает челюсти.

Засунутые в карманы кардигана пальцы не помогают справиться с растерянностью – она практически выдергивает нитки из внутренних швов. Кровь, слава Богу, прекратилась. Кире хотелось бы более болезненного пореза, боль ведь отрезвляет, да?

Страшно становится от мысли, что ничего уже никогда ее не отрезвит. Она даже не может придумать образ того, что бы это могло быть. Может, свинец в виске?

– Хорошо, – заставляет себя вымолвить Кира. – Договорились.

Земля не сходит с собственной оси, врата ада не открываются прямо на потолке и даже полицейских сирен не слышно.

Кира и Карелин продолжают стоять напротив друг друга и смотреть, в тишине живой и громкой.

– Поцелуй от вас, – повторяет он. – Вы должны… Вы – целуете меня.

– Я не могу поцеловать вас сама, – шепчет девушка. – Я… я не смогу.

– Подойдите сюда, – замерший на месте Карелин двигался в последний раз, наверное, минут пять тому назад.

Или может быть десятилетий.

Или веков.

– Я… – она практически заикается и молится всему святому на свете, чтобы не залиться краской. – Поцелуйте вы меня.

Шагов-то его немного, но каждый отдает землетрясением, и Кира считает их про себя, как ручные стежки при шитье.

Не грубо и не нежно Карелин целует ее сразу проникновенно, сразу глубоко проникая внутрь рта и лаская с напором несколько диковатым, но все же сдержанным. Она старается отвечать тем же, но удается лишь когда мозолистые руки касаются ее головы с обеих сторон и склоняют зардевшееся лицо в другую сторону.

Карелин иногда срывается на короткие, суматошные захваты ее нижней губы и сразу же зализывает растерзанное местечко. Она рыскает руками по необъятным плечам, в попытке пристроить ладони у мужчины за шеей.

Стонет она в поцелуй каким-то чужим голосом, судорожно стискивая ворот рубашки, и Карелин подхватывает ее, приподнимая – Кира запускает пальцы в короткие волосы, и пытается прервать поцелуй хотя бы на мгновение – немного воздуха, пожалуйста, чуть-чуть.

Сам он шумно выдыхает, высвобождая подрагивающие губы, но продолжая в беспамятстве целовать мягкую плоть щеки и линию подбородка.

– Еще, – говорит он. – Еще. Это… это не все.

Она проникает языком в разгоряченный рот, и Карелин окончательно срывается – безумие поцелуя припечатывает их к стене: Кира хватается рукой за опадающие куски сухой краски, а он припадает к девичьей шее, сминая кожу что попадется под губы. Ищет пульс, а возможно убегает от него.

Когда она снова удерживает мужчину за волосы, он поглощает распухшие губы рывками, и оба они дышат рвано и наперебой в друг друга.

С хрипом Карелин приподнимает девушку еще выше, склоняясь к ее груди, но Кира издает звук, символизирующий протест – звук, отскакивающий от стен эхом страха и паники, – и мужчина, передумав, склонятся еще ниже. Кое-как задирая майку, он целует нежную кожу живота, медленно дышит в нее, лаская воздухом то один, то другой кусочек плоти возле пупка.

Кира отдирает майку. Паника растаптывает головокружение победным маршем внезапно объединившихся мыслей. Боже, что она делает?

Она выскальзывает из его объятий, и вжимается в стену на уже устойчиво стоящих ногах, когда Карелин непроизвольно тянет край кардигана на себя – удерживая хоть на мгновение.

Кира перемещается в сторону, практически сливаясь со стеной в одно целое – краска сыпется, расстояние увеличивается, внешний мир возвращается.

– Я переборщил, – все еще тяжело дыша, будто последними глотками воздуха на недосягаемом пике горной вершины, следит Карелин за ее перемещением подальше от него. – Я потерял контроль. Я… Прошу прощения.

– Все хорошо, – довольно убедительно заверяет девушка. – Уговор был единожды. Все хорошо.

Кира невольно прикасается к животу, и Карелин взглядом обжигает беспокойную ладонь, замершую ровно там, где он только что позволил себе ее поцеловать. Они стоят в четырех шагах друг друга, но кажется, что дыхание их перемешивается.

Последняя фраза его остается неуслышанной, так как девушка стремглав покидает помещение, даже на закрывая за собой дверь.

Карелин возвращается в первичное техническое помещение не сразу. Прислонившись к дверному проему, наблюдает как Леонид обрабатывает ее рану за поломанным станком, выступающим в роли столешницы. Ничего серьезного, порез неглубокий, а от обезболивающего она видимо уже отказалась.

Док изредка посматривает в сторону Бруса, но Кира не догадывается, что тот стоит за спиной, и вздрагивает, когда поднимается и разворачивается.

– Отвези девушку с братом домой, будь добр, – приказывает Леониду мафиози.

Все еще на пороге комнаты, все еще опираясь на дверной косяк.

Кира избегает смотреть на Карелина, но вынуждена отреагировать на протянутую гигантской пятерней визитку.

– Если будут проблемы, – грудным голосом произносит Роман.

– Спасибо, не надо, – мотает головой девушка, так и не поднимая глаз с визитки на ее владельца.

– На брата, значит, уже плевать.

Она не ведется на такую дешевую уловку, но все же голову поднимает и одаривает Карелина нечитаемым взглядом. Исходящее от мужчины напряжение усиливается, внимание его обжигает Киру словно январский костер. Карточку едва ли не выдирает из мозолистых пальцев.

Они с братом следуют за доком, а мафиози остается стоять в комнате. Он смотрит им вслед – Кира знает, она чувствует – и если обернуться, если обернуться… страшно подумать, что случится. Что Кире прикажет сделать ее оглупевшее, пропащее сердце.

Глава 2

Проблемы случаются скоро, дня через четыре, только Карелину она, конечно, не звонит. Вряд ли она в состоянии вообще произнести хоть слово, не то чтобы по сенсорному экрану пальцами водить.

Видимо, ее находят соседи: сквозь рев крови в голове Кира слышит их голоса, но не различает содержимое. Не может сложить слова в осмысленное предложение.

Петя, неустанно кричит ее глупая, наивная башка, Петя!

Он остался там, в квартире, с извергом один на один. Ей нужно встать. Подняться немедленно.

Хватается за железный вензель какой-то – наверное, часть ограды возле бордюра. Боже, надежда только на то, что изверг не пробил ей голову. Если бы пробил – не сумела мыслить сейчас, да?

Фигуры над ней, то приближающиеся, то отдаляющиеся, производят звуки. Они куда-то звонят. Она умудряется приподнять шею и кажется, проходит несколько лет. Во сне еще часто так случается, вот просишь у кого-то ручку на контрольной, а когда ее протягивают – урок уже закончился.

Наверное, ее морозит. Волосы во рту мешают воздуху и крови циркулировать. Голова должна кружится, но для этого нужно чувствовать саму голову, да?

Опираться на земле не на что, и Кира опирается на собственную одежду. Ничего себе, ведь это неуместно жаркий кардиган, в котором она… Ах да, как давно все то случилось, почти на прошлой неделе. Внутри должна быть визитка.

В кармане ничего нет – наверное, есть в другом. Одна фигура наклоняется близко-близко, с телефоном у щеки.

– Петя, – пытается Кира выговорить, но кто же разберет безмолвное движение губ, скрытых под волосами.

К голове прикладывают мягкое, и девушка закрывает глаза, воображая что вот сейчас она как наберется сил. Как сначала сядет. А потом как встанет.

Петя там один, и отец может его убить. Может быть, изверг осознает, что натворил и поймет, что терять нечего. Это самое страшное. А она тут разлеглась у подъезда.

Фигур становится намного больше, как и звуков. Не может не радовать, что голова трещит от всего этого, потому что теперь голова хотя бы ощущается.

Отблескивают яркие огни, она видит их тени на фигурах. Скорая приехала. Боже, почему она не догадалась вызвать скорую, когда ползла по лестнице? Наверное, потому что перепутала куда ползет и думала, что сможет вернуться к квартире и отбить Петю. Как же глупо представлять, что ползешь вверх, а на самом деле – ползешь вниз.

Напишите кто-нибудь это на ее надгробии.

Но не будет никакого надгробия. Надгробие заказывает кто-то. А здесь заказывать будет некому, как и некому позвонить, если не сумела отбиться от отца. Надо было задушить его, когда повернулся спиной, но у Кира кишка тонка. Кто же хочет стать убийцей.

Теперь изверг убьет Петю.

Огни удваиваются и калейдоскопом кружат по фигурам. Вторая скорая что ли, думает Кира, и время наматывается как вермишель на вилку. Гул, чьи-то руки, невесомость, холод, боль, жар, вода. Спиралью повторяется несколько раз.

Верните визитку, как-то некстати и ясно думает Кира, в мой кардиган.

В тот день Кира отправляется забирать Петю, вместе со скромными пожитками брата – и самым ценным сокровищем: ноутбуком.

Вообще не стоило его обратно к отцу пускать, но Кира, к сожалению, в день эпизода на заводе мыслила неадекватно. Проворонила шанс, а теперь придется напрямую отвоевывать брата.

Первый успех оказывается последним: заранее продуманный план прорваться в квартиру оборачивается удачей, а затем отец звереет.

Кира кое-как отбивается в коридоре – тем более, нападает изверг не в полную силу – пока отец удерживает ручку комнаты Пети. Ибо вот с Петей вдвоем отпрыски смогли бы дать ему реальный отпор.

Сдавшись, Кира прячется в ванной – нужна передышка какая-то и может быть новый план.

Ха!

Новый план.

Как насчет нового отца, или вообще – новой жизни?

– Я собрал вещи урода, так можешь выходить, – внезапно раздается голос папаши за дверью, – убирайтесь отсюда, пока я полицию не вызвал.

Через минут восемь она выглядывает из ванной, потому что, похоже, действительно не соврал. На горизонте папы нет, а возле входа стоят две сумки.

Кира заворачивает в сторону гостиной, и в тот момент, когда она видит связанного Петю, сзади ее прикладывают по голове чем-то серьезным.

Предельно серьезным.

Кровопускающим серьезно.

Хватаясь за межкомнатную дверь, она глупо отмахивается рукой и кричит, когда отец за волосы тащит ее к выходу.

Он беспечно поворачивается спиной, открывая замки и двигая щеколду, и Киры есть шанс нанести удар ответный – потому что она еще что-то соображает и потому что силенки еще есть.

Но она этого не делает.

А он разворачивается и прикладывает ее черепом к вешалке.

Да уж, благородство ей досталось не по папиной линии.

Реальность буквально переворачивается – это, видимо, он выкидывает дочь на лестничную площадку.

Она слышит звуки, мычания что ли? Господи, эти звуки производит она.

Кажется, на ладоне кровь.

Пытаясь сориентироваться для подъёма, Кира куда-то ползет. Нужно оказаться наверху, и Кира старается, но, положа руку на сердце, это больше похоже на полет вниз.

Как бы только разобраться – что есть подниматься, а что есть падать?

– /// —

В таком помещении очнуться – легко поверить, что сон вообще-то не закончивался. Кира протирает глаза, медицинская повязка, оказывается, доходит аж до линии бровей.

Больничная палата обустроена получше многих гостиничных номеров. За окнами вроде пасмурно, а электрический свет горит так ярко, что не понять какое же время суток.

На тумбе находится вода, и после несколько глотков Кира понимает, что чувствует себя вполне сносно.

Даже удается дотопать до двери: халат на ней длинный и закрытый, поэтому можно смело выглядывать наружу.

Больничный коридор из зарубежного кино: опрятный, даже уютный и пахнет нормально. С дивана тут же поднимается широкоплечий мужчина среднего роста, в спортивном костюме и наколками.

Обращается к ней.

Что за…

– Так-с, не выходим. Вам, по-моему, пока вставать нельзя. Сейчас доктора позовем и медсестер.

Он практически подталкивает девушку идти обратно. Ослабленная Кира знает, что через две минуты в любом случае надо будет вернуться в кровать, поэтому минуту-другую устойчивости решает использовать как демонстрацию принципиальности.

– А вы кто вообще?

Он цокает языком, ей-Богу, как с ребенком разговаривает, и даже улыбается ей.

– Заходим-заходим, – открывает он перед Кирой дверь. – Сейчас Главный приедет и все расскажет.

Главный.

Приедет.

Она доходит до кровати как гимнастка по подвесному тросу. Где-то на высоте этажа шестидесятого.

Кто-то позвонил по номеру на визитке, потому что другого объяснения быть не может. И зачем-то ее поместили в частную клинику, и приставили дежурство.

– Мне нужно к моему брату Пете, – медленно проговаривает девушка. – Где мой телефон?

Некоторые вещи находятся в ящике тумбы как и смартфон, полностью разряженный. Она смотрит в мертвую пластмассу неприличное количество времени.

– Не переживай насчет брата, – уверенно говорит мужчина, упираясь руками в боки, – думаю, разрулим, если не разрулили еще. Как я говорил, Главный скажет. Меня, кстати, Тимур зовут, а ты – Кира, да?

Короткий кивок его немного расстраивает, и она понимает причину – Тимур определенно дружелюбный и общительный человек. Наверняка бандит тоже.

Доктор объясняет все подробно и нормальным тоном, но он ей не нравится, вообще доктора-мужчины не вызывают доверия. У Киры есть небольшое сотрясение, но ничего серьезного, надо наблюдать. Удар в висок был опасен, осталась рана, но все обошлось. Нужно следить за зрением и слухом некоторое время. Еще есть целый список диагностик, обязательных для прохождения.

Она бездумно смотрит в гигантские окна, наверное, несколько часов после того как все расходятся. Так и не узнала какое время суток. Тарабанит ливень за стеклом нешуточно, если даже в помещении отлично слышно. Электрический свет начинает раздражать чувствительные глаза, но вставать выключать нет сил.

Уснуть даже не пытается, потому кроме дремоты ничего крепче уже не получится.

Кире реально нужно будет время для выздоровления, потому что она замечает Карелина в комнате только когда отворачивается от настойчивого дождя в противоположную сторону. Она пытается немного приподняться в кровати, замешкавшись от появления мафиози.

Сегодня он одет примитивнее: спортивные брюки и куртка-бомбер, из-за дождя, наверное. Стоит практически посреди комнаты, недалеко от кровати, но и недалеко от выхода.

– Можете, пожалуйста, выключить свет? – просит она. – Раздражает очень.

К выключателю Карелин направляется не сразу, но когда в комнате гаснут лампы, возвращается на предыдущее место.

– Спасибо, – прокашлявшись, формальным тоном произносит она.

Его молчание даже не нервирует. Просто без разговора нет повода на него смотреть, а Кире нужно. Нужно глядеть на Карелина.

– Как я здесь оказалась?

– Прохожий позвонил мне. Описал вас и адрес. Я вызвал скорую клиники «Мир». Вчера вечером это было.

– Сколько сейчас времени? Мой телефон…

– Часов шесть вечера.

Кира откидывается на подушки, закрыв глаза на мгновение.

– Петр здесь. Он в другой палате. У него не пробита голова, как у вас. Только пару синяков видимо.

Она закусывает губу так сильно, что натягивается кожа со всего лица и становится больно у виска – там, где рана. Господи, если только одна слеза прольется, сама стукнет себя по башке, только уже с другой стороны.

Довольно унижений в его присутствии.

Свесить ноги получается не с первой попытки и девушка держится за покрывало обеими руками.

– Не вздумайте, – чеканит Карелин. – Я позову его к вам через десять минут.

– Как… как он здесь оказался?

Теперь, во время разговора, она вольно может насмотреться на несколько асимметричное лицо с пронзительными зелеными глазами и изогнутой линией рта с – на удивление – мягкими и нежными на вид губами. Не то чтобы она ежеминутно вспоминала это лицо последние четыре дня. Ну может, раз в минут десять.

– Я его привез.

Карелин подходит к подоконнику и делает вид, что непринужденно наблюдает за упрямыми потоками дождя, бьющимися о парапет.

– Завтра подробности обговорим.

Она невесело смеется и он вынужден взглянуть на девушку. Поморщивись от боли, она прилегает опять на кровать.

– Последний раз надо мной смеялись, наверное, лет двенадцать тому назад, – буднично замечает он.

– Не обольщайтесь, я не смеюсь над вами. Я смеюсь от шока. И абсурда. И над собой. Клянусь, я не знаю, что я тут делаю. Что вы тут делаете?

– Едва удерживаюсь от того, чтобы не заорать на вас. Вы поступили по-идиотски. Он мог вас убить.

– Что вы сказали? – резко поднимается Кира. – Да вы…

– Лягте на место, – взбешенный Карелин разворачивается к кровати торсом. – Сказал правду. Физические разборки с уебищем два раза больше вас – это «если будут проблемы». Это буквально ради чего я дал вам номер.

– Похоже, это вы головой стукнулись, а не я, – хрипло заплетается она в словах, – вы… Послушайте, я вас не знаю. А вы не знаете меня. С чего мне звонить и еще что хуже – просить вас о чем-то? Я вам никто.

– С того, что я разрешил вам.

Да она едва задыхается от наблюдаемой наглости.

– Мне подачки не нужны. И буквально ноль причин вам доверять. Вы в курсе… что я знаю, чем вы занимаетесь. Да надо быть идиоткой, чтобы вам поверить!

Он так резко поднимает стул подле стены и тащит к кровати, что Кира думает – Карелин собирается его бросить.

Стул-то ставит прямо рядом, но сам не садится, а проходит по комнате.

– Это бесполезно говорить. Но я продемонстрировал, что не собираюсь наносить вам и брату вред, верно? Отвечайте да или нет.

– Да! – кричит она и тут же морщится. – И как это мешает вам поменять свое «благородие» через пять минут?

– Да никому ничего не мешает менять своих решений, – он держится за спинку стула, как за преграду между ним и девушкой. – Уж я-то… адекватнее этой мрази буду.

– Вам что-то надо от меня, да? – быстро говорит Кира. Она поправляет повязку, вдруг с ужасом осознавая насколько, наверное, глупо и непривлекательно она выглядела все это время. – С чего вдруг такая забота, да мы незнакомцы! Что вам нужно, говорите!

– Надо? Нужно? Мне ничего не «надо».

– Так что вы хотите?

Широкоскулое лицо буквально темнеет от гнева на глазах, но Кира только распаляется от его реакций больше.

– Секса? Это экзистенциальный кризис что ли, хочу поиметь ту забавную девицу, как аттракцион? Я не занимаюсь сексом за услуги и помощь.

Металлопластиковая спинка стула трескается под натиском пальцев.

– Заткнитесь, – предупреждает Карелин. – Доктор говорит, что вам нельзя стресс и нервы, и я спущу это вам сейчас, чтобы не делать хуже.

– Спустите? – от возмущения она смеется. – А вы не только криминальный авторитет, но и авторитет общепорядка? Мне разрешение получать перед тем, как что-то сказать?

Карелин покидает палату в три шага и Кира сердится на шутку. Будь силенок побольше, стукнула бы по подушке с ноги.

Нет, будь силенок побольше, кинулась бы следом и ему пришлось бы отвечать и выслушать.

Врывается обратно, как смерч раскаленного и смертоносного воздуха, и бросает на кровать зарядку, явно намереваясь уйти опять.

– Не знаю какую цель вы преследуете, но вы ошибаетесь. Я вам… вам очень благодарна за помощь, особенно что забрали оттуда Петю. Но вам придется убить меня, прежде, чем сможете заставить делать что-то для вас.

– Спасибо за разрешение, – цедит он не зло, а устало. – Не представляйте хоть на секунду, что вы можете знать что я хочу или могу заставить вас делать.

Кира поводит головой в сторону, в попытке спрятаться от последних слов, но он подходит достаточно близко, чтобы развернуть ее лицо к себе.

Ей это не нравится, но попытка убрать цементную на ощупь пятерню заканчивается тем, что Карелин мягко перехватывает хрупкое запястье, переворачивая внутренней стороной и проводя большим пальцем по заживающему порезу.

– Слишком много ранений для забавной девицы. Мне вообще не стоило приходить сегодня.

– Зачем пришли тогда? – приглушенно спрашивает Кира, отводя взгляд от грубой кожи пальцев, изучающих медленными прикосновениями пораненное запястье.

– Если попробуете сбежать, найдут вас за минут десять. Лучше спите побольше.

– Сбежать, – шмыгает она носом, нерадостно усмехаясь. – Да я на ногах еле стою.

– От вас можно ожидать чего угодно, – шепчет Роман и отпускает ее руку.

К своему стыду, она засыпает как только должен прийти Петя, то есть через пару минут, как уходит Карелин. С братом удается пообщаться утром, и он даже обнимает ее, вызывая у сестры жгучие слезы радости.

По обрывкам взволнованной речи, выстраивается картина однотонная: человек Карелина просто вывел Петю из комнаты через пару часов после инцидента. Отец же в комнату за это время не заходил и слава Богу, больше увечий не наносил.

– Сссерый… разговаривал и называл Главного съехавшим с ниток вчера.

– С катушек, – поправляет Кира и очищает рукава брата от какой-то шелухи.

– Он… очень зззлой, Главный.

О да.

Может сколько угодно благородничать и вести себя атипично, но Брус – эталонный источник злодеяний и жестокости.

Она вздыхает и расспрашивает Петю про каждое новое видео.

На следующий день Карелин является под ночь, но Кира решает сделать вид, что ее это не раздражает.

Явно надеялся, что выздоравливающая будет уже спать.

– Голова болит?

Она мотает головой, повязка на которой уже завязана аккуратнее.

– Мутит иногда. И…

– И что?

– Шея ноет немного. Врач сказал завтра делать МРТ.

Карелин чертыхается, останавливаясь у дальнего окна.

– Вы специально мне Тимура поставили, чтобы он добил меня разговорами, – шутит девушка.

– Он достает тебя? – совершенно серьезно воспринимает Брус ее слова.

– Нет, конечно. Я шучу. Просто общительный очень и совсем не… совсем не…

– Да, не как бандит. Лучше пусть он побудет.

– Зачем? – прямо интересуется Кира. – Зачем тут кому-то быть?

– Затем, что я так хочу и никогда не помешает. Сочинение на данную тему можно не писать?

Намерение поддержать с ним обычный, цивилизованный разговор пролетает явно мимо. После громкого вздоха девушки, Карелин смотрит нахмуренно.

– Окей, так что позавчера случилось. После того как я… как меня забрали сюда.

– После того, как ваш отец разбил вам голову и спустил с лестницы? Я узнал об этом и убил его.

Откидывает одеяло не с первого раза, но садится одним резким движением. Пряди прямые и темные закрывают левую часть лица, и Кира смотрит невидящим взглядом в бортик углубленного подоконника, бортик белоснежный, ровный как искусственный стебель лилии, что мама как-то смастерила ей на утренник в детском саду, всю ночь тогда делала…

– Вы это серьезно… да?

Слова формируется на языке как горные вершины в результате столкновения тектонических плит миллионы лет тому назад. Кажется, это она – источник какого-то звука, но какого? Она держится за края кровати очень крепко, на выпрямленных руках.

– Так точно. Шок от тебя понимаю, но не говори, что тебе хоть каплю жаль ублюдка.

Она раскачивается, монотонно и обреченно. И никак не реагирует, когда Карелин нависает над ней – поправляет растрепанные волосы, мазком касания ласкает скулу, нагибается и покрывает напряженные ладони своими.

– Я подъехал, когда скорая тебя уже забрала. Темно у вас во дворе, на асфальте ничего не видно. А потом я поднимался, и на каждой клетке, на каждой второй ступеньке капли крови. До четвертого этажа недалеко идти. Но спускаться вниз легче. Спускаться вниз вообще всегда быстро.

– Как? – наконец вымолвила она слово.

Намерение выбраться из плена его ладоней оборачивается рывком бесполезным и слабым. Руки давят сильнее и Карелин прислоняется к застывшему лицу.

– Тебе знать необязательно. Лучше посмотри на меня.

Кира наоборот склоняет голову в сторону стены, и ровное дыхание опаляет правую часть ее лица. Карелин говорит прямо на ухо:

– Не грусти и не плачь. Тихо, Кира, тихо… Это пройдет.

Отшатывается она от Романа уже разъяренно.

– Пройдет! Да вы… Да вы! Вы подставили меня еще ко всему прочему. Весь дом видел как он меня избил! Что теперь! Как вы его убили?

Карелин налегает на хрупкие ладони с увеличенной, хоть и осторожной силой, не позволяя сдвинуться.

– В прокуратуре мои люди уже всем занимаются. Надо будет отсидеться где-то тихо пару недель, чтобы лишних вопросов не возникло.

– Где… он? – задыхаясь, спрашивает она.

– Забудь об этом. Как страшный сон. Неважно.

– Где он? – практически орет Кира.

– Могу позвонить Глашему, он знает, где тело. Раскапывать, надеюсь, не прикажешь.

Она хлюпает носом, все равно отказываясь смотреть на нависающего над кроватью мужчину. Шок сменяется запоздалым озарением, что этот псевдо благородный, ужасающе могущественный, и к несчастью очень ею желаемый Роман Карелин подсадил Киру на крючек. Сегодня в прокуратуре все договорено по такому сценарию, а завтра – может быть по другому.

У Бруса есть власть убивать, и у Бруса есть власть садить.

Чудесно.

Если она что-то сделает не так, ее посадят, Петя останется один, а она умрет в тюрьме от туберкулёза.

И все потому что поцелуя единожды Роману Карелину оказалось мало.

– Конечно-конечно, – говорит она мертвым голосом, – все у вас договорено где надо. Сегодня – да, а завтра – нет. А я ничего не докажу. Чего вы добиваетесь? Серьезно, чего вам сдалась такая я?

Карелин все-таки заставляет девушку смотреть ему в глаза.

– Хватит. Я сделал это, когда увидел кровь в подъезде. Я ничего этим от тебя не добиваюсь.

– Но зачем? – со слезами на глазах она всматривается в Карелина.

– Не смог иначе, – после некоторой паузы выговаривает он. Осторожно поднимает свои руки, чтобы высвободить и ее, но от растерянности она протестует, потерянно глядя в край собственного домашнего халата, и Карелин тут же возвращает прикосновение к ее ладоням.

Они проводят значительное количество времени в такой позе, безмолвно и почти что неподвижно.

Когда Кира уже возвращается из уборной, Роман ждет у подоконника, сложив руки перед собой.

– Отсидитесь с Петей в одной из моих сохранных квартир. Не волнуйся, меня там не будет. Ты вольна не общаться со мной, если на то пошло. Мне твои подачки, – это слово выговаривает с предельной жестокостью, – тоже не нужны. Пете нужна работа через реабилитационный центр, Тимур возьмется помочь. А здесь тебе еще два дня как обязательно нужно побыть.

– Впечатляет, – поджимает губы она. – А плана на следующие десять лет моей жизни нет? Нам с Петей есть куда пойти, спасибо за предложение, но никакие квартиры нам не нужны. А Тимуру буду очень благодарна, да.

– И еще, – добавляет Кира, усаживаясь на покрывало, – мне завтра нужно выйти на работу, и это не обсуждается. Я останусь ночевать два дня тут для анализов, отпрошусь на два часа раньше, чтобы доделать все что нужно.

– Какое еще выйти на работу, – выплевывает Карелин. – Ты на ногах больше десяти минут не стоишь.

– Значит, завтра буду стоять дольше, – огрызается она, – не твое дело вообще. Я еле уговорила их на пропуск сегодня.

Он втягивает воздух неравномерно и делает шаг навстречу кровати, но пересиливает себя и сдерживается.

– Я запрещаю тебе выходить завтра. Я поговорю с доком, он тоже тебе запретит.

– Как хорошо, что я не обязана слушать ваши приказы, не правда ли? – улыбается Кира из последних сил. – Мне нужно спать. До свиданья.

Карелин не колеблется и не метушится, он просто стоит некоторое время совершенно неподвижно. Дверь же за ним захлопывается с оглушительным треском. Хм, а на вид такая добротная, качественная древесина.

Сон должен стать спасением от оглушительной новости и резкого поворота событий, но Кира ворочается полночи, не находя себе места. Мысль о том, что отца больше не существует, в голове поместиться и закрепиться никак не может. И каким бы тираном и мучителем он не был… Через несколько часов она бредет в уборную, не включая свет, и в темной комнате, с открытым на полную мощь краном, Кира плачет совсем немного и совсем недолго – больше об отце, любящем и ласковым, которого у них с Петей никогда и не было.