Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 33

Снять квартиру в ПГТ Остроге, в часе езды от города, проще простого. Запросов особых у брата с сестрой нет, а скоростной интернет через мобильный роутер организовать минутное дело. А вот найти арендаторов для квартиры, что они с Петей оставят, дело накладное.

Выезжают они на день позже позже, чем рассчитывали. Брат остается непреклонным в отношении занятий, и заставлять она его никогда не станет.

Идея переехать на следующий год – а может быть и дольше – в город намного меньше сразу пришлась Пете по душе. Меньше людей, и больше денег у них останется в конечном итоге. А еще Петя души не чает в природе, а Острог граничит прямо с заповедником.

Кира хочет убраться из города. Нужно закрепить знание, что ничего ее здесь больше не держит. Ее будто вообще больше ничего нигде не держит. Ей-Богу, весы врут – она не пятьдесят восемь килограмм весит, а грамм двести.

В ПГТ можно будет поизображать, что начинается новая жизнь. Давно, кстати, стоило ее начать, но Кира увязла в сказочных облаках. Оказались болотом, где до суши – непреодолимые вязкие дали. В старой жизни у раны нет шансов затянуться. Остается только надеяться на шрам уже в другой реальности.

Кира постоянно успокаивает ладонью плоть над сердцем. Вот-вот должно заболеть. Вот-вот, постоянно, в преддверии расщепления. Но оно все не случается. Задеревенел кровососущий насос. И будто обрастает и обрастает твердью, оттого и успокаивать надо и проверять – не вылезло еще?

Одно дело, жалеть и жалеть, что верила всем этим шекспировским речам. Смешно, наверно, когда-то будет. Ну, не она – первая, и не она – последняя.

Другое дело, что больше ничего не будет… Не будет моментов телесного восторга, болезненно сладкого наслаждения, просто прикосновения руки, даже по плечу или спине, невзначай, закончилось, закончилось, закончилось…

Неприятно к самой себе прикасаться, даже элементарно отмывая грязь в душе или натягивая одежду. Все не то, и от противоречивых ощущений опять рвутся слезы на свободу, но Кира выпустить их не может. Есть же предел какой-то. Даже не гордости, а непрактичности.

На вокзале Кира покупает билеты наличными и на придуманное имя. Заранее она приобрела онлайн билеты в совсем другой город.

Они с Петей заходят в вагон поезда, следующего совсем не туда, куда им нужно, и проходят почти в самый конец. Там быстро переодеваются, и по отдельности следуют в нужный им поезд на соседнем перроне.

Кира не собирается рисковать ни на секунду, и если вдруг за ними присматривают, есть шанс оттянуть время. Собственная паранойя воспринимается с неким удовлетворением. В конце концов, вероятность слежки за ними – до ужаса – мизерная.

Когда за стеклом уже мелькают бескрайние снежные дали, она стягивает с волос серый платок.

Пружинистая качка под бесконечными рельсами погружает в суматоху чувств. Одни сомнения… Она возвращается снова и снова к последнему вечеру, а потом – к вечерам до этого, и она запретила это себе, но состав мчится, а город остается позади, и Кира старается дышать ровно, дышать продуманно, отсчитывать про себя…

И твое нахождение в машине было ошибкой.

Учитывая, что через полчаса он ушел, слова обрастают иным смысловым мясцом. А ведь ее нахождение в машине, в квартире, в самолете, в его жизни – он, в конечном итоге, обозначил ошибкой.

Как и закрывание глаз на твои выкрутасы.

У Киры иногда и на саму себя терпение заканчивалось. А с терпением у Карелина были отношения посложнее, чем с самой Кирой. Господи, да какие у них отношения были? Карелин почти все скрывал, потому что с наивными и любопытными не делятся чувствительной информацией, а Кира все скрывала, потому что не совсем дура. Да уж, уберегла часть себя, и где, где эта часть сейчас?

Вот и сказочке конец, а кто слушал – тот знал, чем все закончится.

От прикосновения руки Пети она вздрагивает, и панически обводит полупустой вагон взглядом.

Несколько женщин и один старик смотрят на нее. Как и нахмуренный брат.

– Кккира. Все… Ты ввв порядке?

– Да, – слишком громко заявляет она. И прочищает горло. – Конечно, Петя. А что… что такое?

Он глядит на сестру, вроде внимательно, а вроде и дежурно. Перекладывает сумку, лямки которой девичья рука сжимает слишком крепко, на другую сторону скамьи.

Другие путешественники забывают о ней, кроме одной румяной женщины средних лет. Возвращается и возвращается к девушке короткими взглядами, но ничего не говорит и ничего эмоционально не выдает.

Кира нервно сглатывает. Господи, ей нужно побольше общаться с живыми людьми. Зачем – непонятно, но надо.

Размытые улицы Острога, на удивление, хороши и приятны днем, как и опасны и неудобны вечером.

Снег сходит следующим утром, и они с Петей гуляют по заповеднику. Пригородные части ухожены, но брат с сестрой добираются и до глуши. Петя – в восторге, а Кира тащится за ним.

С вершины лысого холма просматривается южная часть поселка, и подгоняемая ветрами в спину девушка думает, что этот переезд сродни изгнанию. Словно Кира Норова какая-то важная персона, удалившая себя из эпицентра событий, потому что ее присутствие или отсутствие будет иметь какое-то значение.

Ха-ха.

В арендованной квартире отопление оказывается, естественно, неработающим, но вместо того, чтобы вскрывать ложь хозяина, она заказывает два обогревателя. Доставка которых слишком дорогая, но у них с Петей теперь получше с денежными ресурсами.

Тем более, Морозов подкинул два заказа на другой сайт.

И следующие два дня Кира проводит в крепких объятьях работы. Даже не сует нос в дела Пети, снова погрузившегося в кодирование.

Поэтому в магазин она бредет поздним вечером и расплачивается за это пылкой встречей с гопниками. Было бы смешно, коли не было бы так грустно. Три дня в ПГТ Остроге и пожалуйста, – бонжур, гопота!

Кира сразу отдает им серебро и тысячи три. И вот это вот – оно. Раньше бы точно вляпалась в разборки с ними. Или что-нибудь еще. А теперь Кира, видимо, взрослая. Другие в двадцать шесть уже детей на линейку собирают, а она, видите ли, поумнела.

Иными словами, сломал, наверно, Карелин ее.

Ночью Петя будит сестру, опасаясь ее одышки и беспокойства во сне. Ей нужно больше пяти минут, чтобы сориентироваться, где она и что брат говорит. Ей-Богу, словно сердечница уже.

Ей точно снились запутанные, странные сны, в одном из них за окном напротив стоял мужчина. Его силуэт словно промелькнул, мазком прогоняя сон из яви, но вскоре Кира снова провалилась в отдых, а по утру помнит только одну путаницу из образов.

Морозов звонит, когда через пару часов она заворачивает из своего двора в соседний.

– Слушай-слушай, Норушка, здесь на носу прямо бомба. Бомбище. Нет, я серьезно.

У него каждый поход депутатов в сауну – это бомбы обратного отсчета, поэтому…

– Только не говори, что Бездомный подает на кого-то в суд небесной канцелярии, потому что его обидели другие воры.

Журналист цокает языком.

– Ну что ты. Ладно, прямо говорить и впрямь нехорошо, хотя думаю завтра точно везде сольют. Знаешь, у нас в большом, главном городе есть птица важного полета. Ну допустим, как ладонь сжать и потрясти…

… Кулаком. Василий «Кулак» Кулаков, король столицы.

Кира не замечает, как останавливается. Язык приходится отлеплять от неба.

– Что… что дальше? С ним? Я… поняла тебя.

– Началась настоящая война, – напевает Морозов, и, может быть, перекладывает телефон из одной руки в другую. – Слушай, такого миллион лет не было. Все уже забыли про пиф паф от братьев наших… беспокойных. А тут такое. Говорят, раньше оказывается покушение было на наш кусок дерева, ну ты поняла…

Она не смогла бы ничего ответить даже под дулом пистолета. Кусок дерева – это Брус, и покушение произошло на него. На них с Кирой. В машине, где «ее быть не должно было».

– … а вообще, может быть не куска дерева, кстати. Может быть, и крюк, да? Кусок дерева или крюк-гак, вот в чем вопрос. В общем, вчера тот, кто из большого города, положил прямо целую роту бойцов куска дерева. Расхерачил какой-то там базовый пункт и сжег, хм, стратегическое здание. Дальнее какое-то. В общем, это объявление войны должно быть.

– Правда? – не своим голосом спрашивает она, чтобы хоть как-то отреагировать.

– Угу, – тянет Морозов, – разошлись ребята однако. А такие спокойные последние семь лет были. Все думали скоро файф-о-клок организуют друг для друга вместо стрелок, а там рукой подать до приема британской королевы. А теперь – пиф паф. Надо разнюхать почему же.

– Ннадо, – выдавливает Кира. – Ничего себе. Вот это новость. Леша… я тебе перезвоню чуть позже, давай.

Влажная почва, изуродованная мусором, чудится ей плавящейся – она только смотрит на нее, ведь сама стоит на асфальтированной дорожке. Промозглый ветер обдувает причудливо одной стороной, словно исчезая, как только подбирается ко второй половине тела.

Полноценная война? Какого черта? Неужели Карелин действительно подставил Кулакова раньше, наводя на того прокуратору, чтобы обвинить в расправе над долинскими?

Все указывает на это, но нет-нет-нет. Быть такого не может. Зачем ему это все, и такой исход Карелин предусмотрел бы первым делом.

Кира так и знала, что обстрел машины только Кулак способен устроить. Больше рискнуть некому.

Не стоило заканчивать разговор с Морозовым так быстро. В хорошем настроении тот мог бы выболтать намного больше, чем обычно.

Да, не стоило бросать трубку, потому что больше ничего Кира не узнает.

Она и позвонить ему позже не сможет.

Потому что ее хватают сзади скоординированно и четко, зажимая рот рукой. Ужас, заковывающий щипцами почему-то виски, столь мгновенен и абсолютен, что она находится едва ли не на пороге обморока.

Нет, нет, нет! Кто бы это ни был – нет! Надо искать силы бороться, но Кира ведь так устала от всего этого… Нет, придется найти усилие противостоять!

Кира не успевает даже взбрыкнуться, как ее тело поднимают и отправляют одним махом в салон минивэна, только что въехавшего во двор.

Глава 34 КАРЕЛИН

Надо бы подойти к зеркалу, но он, как всегда, полагается на тактильные ощущения. Края раны остаются прежними, нагноения вроде нет, и он даже согласен сменить повязку.

Приставленный док и так лечит его по пятам – проходу не дает – так что обойдутся на сей раз.

Все они обойдутся.

Не сдохнет он от заражения крови, ну а если начнет подыхать – так все это быстро закончится.

Быстро – это в их делах синоним проблемы.

Но они, все и всегда, независимо от стороны конфликта, хотят быстро и четко, и поэтому Карелин изначально заставлял себя тормозить. Преимущество хоть в чем-то не помешает.

Он не зовет дока менять марлю или что это вообще такое – достало конкретно. Находит вату в уборной, ну и сойдет.

Пистолет под брошенной на тахту толстовкой блестит черным обрубком под тусклым освещением недокомнаты. Роман возвращается к тому самому разговору.

Как по замкнутому кругу возвращается, но разорвать бесконечность повторения – сдохнуть, наверно.

Он может только тот разговор перекапывать и пережевывать. Каждый раз долбанная ночь решений перекрывает остальные воспоминания. Он не может позволить остальной памяти существовать. Рубит жадные нити образов, что вылазят по краям, тянутся отчаянными связками – а вот она нахмурилась тогда, а вот она обернулась на балконе, а вот она, она, она…

Возвращается к тому разговору по тому плану той ночью. Когда видел ее в послед… Разговор нужно обдумать. Еще раз и еще раз. Тогда Лешей и Сан Сергеевич…

… собираются в подвале театральной студии, пустующей в нескольких кварталах от Кузнечной.

Фиговый свет даже успокаивает: у Карелина снова болят глаза, и полумрак – передышка.

– Ну че, че, а? Крути, ни крути, это тупо подстава, а он ведь теперь просто вряд ли отступит.

– Мансы не накручивай и не надо всем голову беременную делать, – кряхтит Сан Сергеевич. Он пытается устроиться на допотопном стуле, чтобы закурить.

– У подставы должен быть бенефициар, – говорит Брус спокойно, – Найдем его, это шанс. Но, да, Кулак уже не отступит.

Спокойно, а внутри – Хиросима. Все пути ведут к одному сценарию. Сама жалкая часть его надеялась тут услышать свежий подход к назревающему пиздецу. Найти альтернативный вариант.

Но из свежевыкопанной ямы, над которой кто-то стоит и смотрит на тебя, обычно способов выбраться только два.

– И сколько еще ждать, ты думаешь, Рома? – шмыгает носом Лешей. Остается уповать, что тут обошлось без кокса, хоть соображает зам на голову с приходом даже лучше обычного. Но желательно без перегибов в такой момент.

– Не думаю. Потому что не знаю. Я областного прокурора подгонять не могу вот сейчас. Может это и он сам. Я еще кое-что жду.

Связи в администрации он всегда берег на дикий случай. Выгореть-то может. Только опять же риск, что бенефициаром и есть администрация. Спусковой крючок всей неразберихи – это смена высшей власти, и новой власти на Кулака и на Бруса начхать.

Вопрос – на кого начхать сильнее.

Василий убежден, что Карелин изначально вел двойную игру, и что в конечном итоге предупреждающе натравил на Кулака шавок в погонах.

И, черт побери, у столичного черта есть фактические основания это предполагать.

– Он уймется. Он уже отстрелялся. Мать вашу, хрень же. Он отстрелялся и все. Ты жив. За его головой не гонишься.

– А тебе не кажется, Сергеевич, что подозрительно еще мы его башку целой оставили, а? Не наводит на мысли? – вскипает Лешей. – Нет, я ниче не предлагаю. Я же все понял. Слушай, давай думать, как мы дислокацию спланируем и всех на уши поставим вот сегодня. Сейчас почти два часа утра.

Зам, как всегда, утрирует – потому что фиксацию дислокаций они за десять минут решают. У самого же Лешея есть проработанный план на такой случай. Он навсегда остался в последнем десятилетии тысячелетия. Когда без царя в голове у всех, и житуха грош может стоить.

– Кирилла железно за ней закрепляем, да? – уточняет Лешей, когда обсуждение до личной охраны Бруса доходит. – Посадим ее в этом, как его, Зельнегорске, и нормально там сидется будет.

Карелин смотрит куда-то, но не видит ни черта. Иногда щелкает зажигалкой, что рука сама по себе крутит.

– Никуда никто ее не посадит, – говорит он медленно. – Никуда и никто.

Вот это хорошо у него получается шевелить мордой, чтобы там слова какие-то проговаривались. Прям слышит себя со стороны, и вроде все внятно пробивается сквозь артериальный гул в ушах.

– Лады, что за план еще? – чешет нос Лешей и с важным видом втыкает в свой листок с каракулями. – Но с Кириллом ведь?

Нет никакого плана.

Она сказала, что не высидит в заточении, а он сказал, что скорее руки себе отстрелит, чем…

Было это двенадцать тысяч метров над землей. Ну, вот прямо как сейчас. Только с герметизацией воздуха тут внизу побольше осечек.

Словно во сне, Карелин расстегивает еще одну пуговицу рубашки.

– Уберем ее вообще с горизонта. Вообще. Никаких встреч со мной. Уменьшит риск попадания под раздачу. И дезориентирует Кулакова. Пусть думает, что с ней делать и зачем вообще в это лезть, а мы ускоримся, если надо. Пусть видит, что я ее убираю.

– … че? – кривится Лешей через полминуты. – Я что-то не врубаюсь. Пусть с охраной сидит в коттеджном поселке этом. Нахуя выдумывать вообще.

– Я сказал, убираем ее с горизонта. Не делаем лишних движений. Кирилл, конечно, остается с ней. В худшем случае, пусть Кулак думает, что это будет его запасным вариантом.

– Какой запасной вариант, молодежь, какой запасной вариант, – переводит взгляд с одного на другого Сан Сергеевич. – Вы с дуба упали и кина пересмотрели. Кто будет бабу в это вмешивать. Ну пусть посидит в подвале, для проформы. Но не будет Вася за женщиной твоей гоняться.

– А кто в тачке обстрелянной сидел? Может ты, Саша? – произносит Брус так тихо, что согласный кивок Лешея слышится даже громче.

– Романыч, ну дури, ой не дури, – качает головой старший мужчина. – Не полезет он к бабе никогда.

– У него и женщины никогда не было.

– И что, – прищуривается Сан Сергеевич и промахивается пеплом мимо стакана, – если у него телка не водится, так значит, он не знает, как все работает? Еще вчера считай у тебя вон тоже никогд…

Он осекается, махнув рукой. Роман опережает зама с ответом.

– Еще раз. Я не буду с ней маячить вообще. Подчеркнуто. Он ведь пасет хату. Будет ему знак – не трогать ее.

– Если Кирилл там будет фестивалить, то как бы смысл? Маячишь, не маячишь, это ведь твоя женщина, послушай, а…

– Я НЕ МОГУ ОСТАВИТЬ ЕЕ СОВСЕМ БЕЗ ПРИКРЫТИЯ, – орет он так, что самому приходится удерживать ладонью поверхность стола. – ПОНЯТНО, БЛЯДЬ?

Он знает все минусы этой тактики. Тактики, мля.

План как Франкештейн, весь из кусков и обрубков, авангард, сука.

Знает все минусы до мельчайшей подробности. Остается делать то, что делать. Если войну Карелин будет проигрывать, он знает, как вывести Кулака из игры за минуту, и Кира не пострадает. Ему голова Васи не нужна, хоть и его пули тогда летели. Ему нужна голова того, кто столичного короля на него натравил.

А пока… учитывая все, ее лучше любым способом держать подальше от эпицентра. А эпицентр – это он.

И как жаль, что «любые способы» ограничены.

Его трясет всего лишь несколько мгновений, потому что надо успокоится. Это еще не все. Это далеко еще не все.

Он никогда не сможет пойти и – стоять и сказать ей это и смотреть и услышать и потом развернуться и уйти и следовать своим же приказам – и нужно, нужно время, чтобы оклематься от дрянной, тухлой мысли.

Но времени нет, а есть задача.

Он понимает, что только что потерял ее. Уничтожил четыре последних месяца. То есть, целую жизнь. Свою. А он-то думал, что она давно уничтожена. Да нет же, вот эти четыре месяца как раз слышал, как пульс наконец-то прощупывается.

Потому что решение он уже принял. И Кира никогда не простит ему. Не простила бы и отправку с охраной в Зельнегорск, и не поймет исчезновения без объяснений.

Он давится и давится от чего-то… потому что каких объяснений? Какие могут быть объяснения. Она даже сегодня телефон ему протянуть не решилась. Как он посмотрит на нее и прикажет переждать и запретит контакт следующие… сколько? Неделю, наверно.

Неделя как перестраховка за жизнь.

Это долго.

Как, проклятье, долго.

Он уже в невменяемом состоянии. Он посмотрит на нее и все…

– …хорош, хорош, – бормочет Лешей.

– Я тебя не понимаю, вот убей, не понимаю, – трясет головой старший.

– В этом и проблема, – бесцветно говорит Брус, и атмосфера в комнате леденеет. – Ты не понимаешь меня и ты не понимаешь Кулака. Это большая проблема и она – твоя.

Сан Сергеевич хмыкает и продолжает трясти головой, словно неверующе.

Карелин набирает кого-то одним касанием экрана.

– Позови ее сюда, – приказывает он. Переспрашивает у Сан Сергеевича: – Мариной ведь зовут твою старшую?

Тот ничего не отвечает, застыв в напряженной позе. Лешей отбивает карандашом по бумаге подобие марша. И смотрит на шокированного мужчину краем глаза, с таким выражением, словно сейчас улыбнется.

– Здравствуй, Марина, – говорит Роман, и не сводит острого взгляда со старшего мужчины напротив. – Как дела твои? Никто не обижает там, надеюсь?

Он внимательно слушает ответ дочери Сан Сергеевича.

– Как и положено. Не волнуйся. Домой сейчас отвезут, хотя путь не быстрый. Расскажешь папе потом.

Ее звонкий голос доносится из динамиков, хотя громкая связь отключена. Но истерика или злость в тоне не проскальзывают.

Старший глядит в Карешина во все глаза. Часть его мясистого лица багровеет. Но молчит.

– Конечно, – заключает Брус. – Это всего лишь… накладка. Дай трубку Мише. Вези ее обратно.

Роман не опускает телефон на стол. А держит в руке.

– Что за представление, Романыч? – взбешенный Сан Сергеевич вытаскивает свой смартфон и быстро что-то пишет. – Улет вообще. Где она находится, не гони.

– Она по дороге домой находится. Это та же дорога, в принципе, по которой ты к Кулакову в столицу ездил. Помнишь? Как это все началось?

Старший отшвыривает телефон на стол и мнет пачку сигарет. Он глядит на Бруса недоверчиво, но теперь кажется более вовлеченным в разговор.

– Я с Васей триста лет знаком, – ощетинивается тот на глазах. – И чего я не понимаю? Чего?

– Кулаков, в отличие от меня, свое место выгрызал десятилетиями и лишился всех зубов. Новые у него зубы, хорошие, не замечал? У него нет ни семьи, ни детей, ни даже женщины никогда не было. Сечешь? У Василия только его столичная корона есть и он, сука, пещерный. Он же мамонт еще. Единственный, кто не легализовался нормально. У него ничего, кроме власти нет. Он за нее на все пойдет. Ему есть что терять, и если думать, что мы рвемся к власти… Но даже если мы по факту не рвемся к власти… Ему позиции надо удержать перед всеми. Публично. На виду. Он уже пойдет на любую войну, чтобы чувствовать себя комфортно. А вернуть как было раньше – это уже недостаточно комфортно.

– … ну, пускай так, – вздыхает Сан Сергеевич и прикуривает сигарету снова. – Послушай, ты делай, как делаешь, но не наломай дров и не перегни. Вот как сейчас, с Маринкой. Потому что один раз я еще к нему схожу. Приберечь нужно этот момент. Выждать.

Лешей кивает, и Роман поводит головой, вроде соглашаясь.

– Возвращаясь к нашим баранам. То есть к Кириллу. Лады, оставляем возле хаты. И при ней везде, да? Ори скока хочешь, Ром, но это ведь все равно на виду или я чего-то не понимаю?

– Ты… ты предлагаешь… что? Ее одну… нахрен оставить, – он выдавливает из себя слово за словом. Ему нужно со стороны на себя смотреть и как бы не через себя это все толкать.

Где та самая пушка? Рома хочет ту самую пушку, она вроде в сейфе у него в другой квартире. Она нужна ему прямо сейчас. Кожа зудит и чешется.

– Да не предлагаю я такого, алло? Хорошо, Кирилл при ней, и если что – сразу в Зельнегорск ее закинет и осядут там красиво. Верняк?

– Нет, – погружает Карелин это слово в пространство, словно разворачивая кран с многотонной шпалой. – Не закинет.

Лешей отстукивает карандашом быстро-быстро.

Карелин наблюдает за входящим вызовом на свой телефон. Мигает нидерландский номер. Только Серов так звонит, когда снова работает в городе.

Этого звонка он ждал.

Серов – человек ничейный. Точнее, сверхчеловек, наверно.

Горечь желчью обжигает горло. Значит, так и будет.

Если наемник в городе, то это решенное дело.