Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Глава 45

Они смотрят друг в друга бесконечно. Десятки, а может сотни взмахов ресниц.

– Чего… страшно? – отмирает Карелин первым..

Кира тянет и тянет его одежду на себя. Но здесь негде развернуться, чтобы оттянуть что-то далеко. Значительно. И оттянуть время.

Она не отвечает. Слова не удается в речь сформировать.

– От меня страшно? – уже с нажимом рокочет он.

Кира мотает головой, и он осыпает ее лицо спонтанными поцелуями. Стараясь прижаться к нему до конца, каждым клаптиком тела, она сбивчиво шепчет:

– Только медленно… Без… Медленно.

– Конечно, – зацеловывает он ее жаром повсюду, – конечно, хорошо.

Ее пальцы не в состоянии разжаться и она намертво держит его за ворот. Собственный выдох отзывается трепетом по всему телу, когда Рома проскальзывает в нее со второго раза. Он давит и давит, для глубины, но все – проникновение, ласки, подходы – действительно медленно.

Глаза сами собой закрываются, когда их тела начинают раскачиваться невпопад.

Сердце вхолостую изнутри отстреливает ударами, и Кире нужно держаться, ей так нужно держаться за что-то… Тепло накатывает волнами. Будоражит кожу изнутри. Вмиг такой горячкой оборачивается, что, кажется, только один выход остался – выпрыгнуть из кожи насовсем…

Рома кончает в нее, все сильнее и сильнее ее за затылок в себя вжимая.

Кира наконец-то отпускает ворот его пальто.

– Неудобно тебе, – шепчет он быстро, – сейчас я придумаю что-то, милая… Кира? Кира!

Ей нужно выползти из машины. С этого узкого сиденья. Она старается и за подлокотник себя поддерживать, и по волосам успокаивающее пройтись ладонью.

Все внутри намешано, наболтано, и рванет сейчас смесь. Ей нужен воздух. Пространство, где и для мыслей появится широкий радиус.

Она понимает, что на грани слез. От горечи осознания движется быстрее, открывая дверцу прямо на трассу. Где изредка машины проносятся мазком. Не готовые тормозить.

Нет, больше нестрашно. Совсем непонятно. Нужно выйти отсюда. Он что-то талдычит сзади, но она не может смотреть на Рому. Слишком много его. Что… что она испытывает? Наверное, перегруз. Стресс.

От неуверенности.

Она сама с собой устала бороться.

Выдохлась и больше не может сомневаться.

Она обнаруживает, что отошла от машины на десяток шагов, когда по шоссе справа рядом грохочет КАМАЗ.

– Кира!

Она оборачивается, а Роман застыл у капота. Неугомонный ветер путает его волосы.

Больно смотреть в его лицо, как прямо на солнце больно поднимать взгляд. Иссушенное усталостью, оно искажено выражением несовместимости: нерешительностью и бешенством.

Кира знает, что он не злится на нее. Из ледяной клетки грудины вырываются рыдания, но почему-то слезы тают до того, как выкатятся из глаз.

– Что, Кира? – оборвано кричит Рома. – Что… такое? Я сделал что-то не то?!

– Все то, – шепчет она, – все то.

Непонятно, различает ли он ее ответ.

Вот и препятствие. Карелин всегда делает все то. Для нее. Она все готова принять, что он делает. Это всегда оборачивается преимуществом для него.

Все всегда оборачивается преимуществом для него.

– Тогда… Почему ты убежала! Почему!

Он вытирает рот рукой, и берет курс по прямой на девушку. Она тут же делает шаг назад, и Карелин дерганно останавливается.

Выглядит столь потерянным и беспомощным, что у Киры над ребрами все рвется наружу. Она хочет пойти обратно к нему, но не может!

– Ничего! – кричит она в ответ. – Мне нужно успокоиться. Одна минута! Просто успокоиться!

– От чего! – ревет он громом столь внезапно, что, кажется, земля под ними способна пошатнуться. – От чего тебе успокаиваться!

Слезы наконец-то собрали достаточно влаги, чтобы вырваться наружу.

Ну вот. Теперь Кире придется сказать. Потому что она больше не выдержит. Не может молчать.

– Непонятно, что ждать от тебя. Я не понимаю. Я не знаю! Все… как в тумане. Я не знаю, как чувствовать себя уверенной… дальше. Я все время сомневаюсь.

– Кира, подойди сюда, – заводит он и рукой показывает, как идти ей.

И он прав. Если она хочет обсуждений, это так не делается. Она стоит впереди машины, бесцельно и глупо. Мимо автомобили трассу обкатывают, а они с Карелином перекрикиваются.

Но Кира не может. Больше, чем на шаг ступить. Обратно.

Она зажимает рот рукой.

– Подойди сюда, – продолжает просить он, – подойди же.

Она мотает головой.

– Я хочу! Но я не могу!

– Я же сказал, что дам тебе гарантии. И я сказал, что распишемся. Я же сказал, что все исправлю.

– Не надо ничего исправлять! Ты – такой, как ты есть! – Она бесцельно оборачивается, а потом снова на него смотрит. – Мне просто нужно время.

– Ты убежала сейчас! После… Говори уже, сейчас же!

– Я не знаю, что ты думаешь на самом деле. Ты хорошо говоришь, Рома. Очень хорошо! Лучше всех! Но иногда… ты не такой совсем! Я хочу быть в… безопасности!

– Ты в безопасности, – дрожащим голосом откликается он, – я не вру и не придумываю, Кира. А вот ты… Может, я тоже хочу быть в безопасности!

– Вот! – орет она. – Ты всегда это делаешь! Выигрываешь словами.

Он отходит дальше, к багажнику, но через некоторое время возвращается. Кира теперь вообще не знает, как сдвинуться с места.

Десяток шагов по дороге до капота.

– Почему тебе страшно было? Когда мы сексом занимались? Если ты не скажешь прямо, клянусь, мы отсюда никогда не уедем.

Кира старается собрать образы и чувства в кучу, и не смотрит на него:

– Потому что я неуверенно себя… не совсем так себя чувствую. Не могу расслабиться. Я всегда… слишком бурно на тебя реагирую.

Он шепчет что-то, но она разобрать слова не может.

– Ничего, что я тоже бурно реагирую? Нас тут двое, как ты любишь говорить!

Она смотрит на него невидящим взором, слегка раскачиваясь. Он протирает лицо ладонями, и упирается кулаком в капот.

– Тебе хуево сейчас, я знаю. Потому что… как мудак я поступил. Что мне сказать? Я хочу, чтобы ты через это перешагнула, потому что я люблю тебя.

Вот и препятствие. Да ей плевать, что он как мудак поступил. Плевать! Кира готова руками взмахнуть и саму себя по ногам ударить. Она сразу же готова была все простить и забыть. Как увидела его.

Страшно. Вот это и страшно.

– Я тоже хочу перешагнуть это, – медленно говорит она и надеется, что он ее слышит.

– Я соврал тебе, – звенит его голос и прорывается даже сквозь шум мимо мчащейся машины. – Не «может быть», а я хотел малыша. Я сделаю тебе нового. Мне плевать на детей вообще. Хочу твоего и моего ребенка. Нашего.

Ветер, пыль и что-то еще нагнало в его глаза влагу.

– Ребенок… ребенок точно не поймет, если его благородно бросят. Так это устроено, – почти что сочувствующе отвечает она.

Он сжимает челюсти так сильно, что Кире самой больно становится только при взгляде на него.

Ведь он знает, каково это.

Когда тебя бросают.

– Я не способен на благородство, Кира. Я оборвал связь не из-за чести. Я не могу жить без тебя. Я сделал все, чтобы потом ты была жива. У меня тоже были сомнения, как поступить!

– Я люблю тебя, – потеряно говорит Кира. – Я хочу… забыть это все.

Она делает два коротких, неуверенных шага.

– Кира, я умоляю тебя, подойди сюда, – тут же изломом его голос долетает до нее обрывками. – Иди сюда. Подойди сюда! – он ударяет кулаком по ржавому капоту. От отчаяния у него трясутся руки.

Она идет и идет, но останавливается посередине пути.

– Немного осталось, – сипит Карелин и вытирает рот рукой. – Я умоляю тебя.

– Мне страшно, – шепчет она, как в машине несколько минут тому назад.

– Я знаю. Я защищу тебя. Даже от себя. Еще два шага.

Медленными шагами она доходит до Романа. Он порывается прикоснуться к ее лицу, но словно не решается. Хватая его холодную руку, она проводит ею по своей щеке.

Молнией Карелин подхватывает ее и упирает спиной в переднюю дверцу машины. Поцелуи рванные и бесформенные, Кира пальцами задевает кожу его лица. Желает разгладить усталость прикосновениями.

– Прости. Прости, что здесь… и так все. Прижмись ко мне.

– Хорошо. Пожалуйста… Все равно.

Он укачивает ее, и, закрывая глаза, Кира упирается лбом в его подбородок.

– Даже если не все хорошо будет, мы справимся. Мне нужно меньше фильтровать разговоры свои. Привычка такая.

– Мне тоже, – шепчет она. – Просто… не уходи никогда. Возвращайся всегда.

Он стискивает ее так крепко, что Кира цепляется за карманы его пальто.

Когда Рома поднимает ее лицо на себя, она старается дотянуться до чернявых волос, чтобы погладить.

Глядит в ее глаза, и будто не моргает.

– Будешь мне женой. Непослушной, обезбашенной негодяйкой. Про фильмы рассказывать. Стреляться… можешь в меня. И у меня еще денег на бриллианты хватит. Будешь?

Она смотрит на него укоризненно.

– Еще не поженились, а ты уже тренькаешь семейный бюджет на роскошь.

– Роскошь – это когда девчонка тебе «да» отвечает. А все остальное это хуйня на постном масле.

– Какие обороты у вас пошли, лорд Карелин, – шепчет она.

Он крутит ее прядь между пальцев, и снова глаза на нее поднимает.

– Буду, – шепчет Кира. И он упирается любом ей в переносицу.

– Только иногда будешь делать, как я говорю, – вполголоса дополняет Карелин.

– Я люблю тебя, – она целует его в холодные губы, а потом в щеку, – я люблю тебя, и поэтому я не буду делать, как ты говоришь. Лишь потому что ты так хочешь, умник.

Он улыбается и за плечо девушку обнимает, разворачивая их обоих.

– Хорошо, миледи. Бюджет на бриллианты только что уменьшился.

Кира ржет, и носом шмыгает. Он ее еще в лоб целует, и она намеренно уворачивается. Вот же… А кто джип в овраг скинул, чтобы попонтоваться?

Она стоит, прислонившись спиной к задней двери, пока Рома пытается завести украденное ими авто.

Когда он высовывается обратно, звука мотора что-то не слышно.

Его мафиозное святейшество задумчиво чешет себе волосы на башке.

Кира старается не прыснуть от смеха, и строит суровую мину, когда Рома подозрительно посматривает на девушку.

– Она свое уже отслужила, – тянет Кира.

– Корыто, – пыхтит Карелин и даже ударяет невинное колесо ногой.

Она берет его за руку и ведет к кромке шоссе.

– Пошли, сейчас социализировать тебя будем.

Никто тормозить не спешит, хотя очевидно неработающий автомобиль рядом с ними должен уменьшать эффект от внушительной фигуры Романа.

Наконец-то! Суровый дачник со знаком инвалидности на лобовом стекле проявляет к ним милость. Слава богу, у Киры в кармане обнаруживаются какие-то купюры, и она сует в морщинистые руки всю пачку. Его мафиозное святейшество явно расстроен, что дачники на ВАЗах не принимают пластиковые карты.

До полигона они бредут еще минуть пять. При высадке из авто перепутали, где именно тот начинается и приняли за взлетное полотно полопавшийся асфальт вьезда в какой-то заброшенный детский лагерь.

Но найти его несложно. За первым же поворотом просматривается припаркованный вертолет на равнине.

Лопасти уже гоняют морозный воздух, когда пилот подводит их к вертушке. Его напарник выскальзывает из салона, чтобы пожать Карелину руку и кивнуть Кире.

Девушка заходит внутрь первой, и пилот захлопывает за Ромой дверь.

Когда они выравниваются в воздухе, он показывает ей экран своего телефона.

Сообщение отправлено с номера Тимура.

«Где моя сестра, кусок дерева? Будешь поленом, если она сегодня не вернется».

Переглянувшись, они смеются. Потом Кира наблюдает, как Рома пишет ответ ее брату. Она держит его за локоть, а он поглаживает ее коленко, возвращая телефон в карман.

А затем он слегка наклоняется, и распахивает вертолетные двери настежь – сначала с его стороны, а потом с ее.

Студеный ветер сталкивается с самим собой посередине салона и тут же успокаивается. Пилот выравнивает вертушку, и Карелин знаком показывает ему, что все по плану.

– Страшно? – кивает он ей снизу вверх.

Кира мотает головой, заглядывая Роме в глаза.

– В полете же безопаснее с полностью открытыми дверьми.

Он кивает и улыбается, закидывая руку ей на плечо.

ЭПИЛОГ

Хлопает дверь, и Кира прячет бумагу под плетеную корзину.

Корзину на столешнице из итальянского кварцевого камня. Потому его мафиозное святейшество дотошно выбирал материалы для ремонта самостоятельно. Кира же никогда не подписалась бы на кухонную поверхность, как в мавзолее.

Рома проходит на кухню-гостиную, снимая часы на ходу. Задумчивый.

Они незначительно изменили планировку новых апартаментов, хотя во многом она идентична сохранной квартире этажом ниже.

Только хоромы снабжены длинным, неуютным коридором, так как занимают всю жилую площадь этажа. Все квартиры выкуплены и соединены в одну.

У Киры даже есть собственный кабинет. Там она вечерами строит коварные планы по переделке обоев в холле. Ну почему, почему она согласилась на этот бледно-зеленый оттенок?

– Как он? – выдыхает Кира, оборачиваясь к мужу.

Он вскидывает на нее короткий взгляд, цепляет вниманием и открытую настежь морозилку позади.

– Плохо все.

Что-то не так с ремешком на его запястье, и Карелин пробует избавиться от часов еще раз.

– Ты… ты серьезно? – мешкается она. – Бога ради, да что приключилось с ним?

– Ты знаешь, мне уже самому становится интересно.

Пораженная его ответом, она снова оборачивается. Направляется к нему со вздохом, заметив безуспешную борьбу с часами.

– И раньше тебе интересно не было? Рома, это твой лучший друг!

– Знать что с ним происходит обязан, а как бы не очень интересно было.

Он смотрит на ее макушку, и взгляда не отводит, когда девушка поднимает голову.

Она вытягивается на цыпочках, всовывая ему в ладонь расстегнутые часы, и громко чмокает его в губы.

– Ага, как я погляжу, кто-то скучал по мне, да не сильно.

Она пожимает плечами, а потом чмокает его еще и в щеку. И когда Карелин намеревается перехватить ее за талию, Кира проворно уворачивается и прислоняется к столешнице.

Ее ситцевое платье в мокрых пятнах от копания в морозилке.

– Сейчас… зубы мне все заговоришь своими подкатами, так что сначала давай рассказывай.

Он смотрит на нее непроницаемо некоторое время.

– Невозможно заговорить кому-то зубы поцелуями. И как я могу рассказывать, если ты просишь «не заговаривать зубы»?

Кира закатывает глаза и ставит чайник.

– Простите, лорд Буквальность, я неправильно выбрала выражение.

– Люблю, когда ты извиняешься, – потряхивает он слегка циферблатом, – особенно после полуночи.

– «Особенно после полуночи, ах, миледи», – перекривляет Кира его шепотом и взвизгивает, когда он ее все-таки поближе к себе притягивает. Смеется во время короткого поцелуя.

– Ну все-все, я поняла, – отмахивается она от него и к уже отключившемуся чайнику тянется.

– Я на Гольфстрим его посадил. В Малибу теперь путь держит, – он выдыхает и прокашливается. – Его помощник, который вчера уволился, говорит это лучший рехаб в мире. Самый строгий. Ну и прочее.

И еще самый элитный, он имеет в виду.

– Он… был пьян? – неуверенно спрашивает Кира.

Рома морщится, не то кивая головой, не то покачивая.

– Это не то, как бы я это описал. Когда я доехал, Коля уже находился… на пути к вытрезвлению. Аман, кстати, внесли его в черный список.

Ну, это на годик, думает Кира. Слишком уж они все деньги Фрезя любят.

– И… ничего? Он ничего не рассказал?

– Три тысячи историй наговорил, естественно, ни одна не имеет отношение к делу.

Рома бросает часы на кухонный стол и уже собирается разворачиваться, как замечает уголок бумаги под корзинкой. Он знает это плетеное нелепие. Почему они забрали уродливое неподобство с нижней квартиры?

– Кира, – предупреждающе тихим голосом спрашивает Карелин, – что это?

Теперь они оба смотрят на белый треугольный край документа под корзиной.

Девушка направляется к столу и неспешно присаживается. Отследив каждое ее движение, Рома снова возвращается взглядом к спрятанному.

– Скрываешь от меня что-то?

Она подпирает ладонью лицо и отвечает не сразу.

– Ну, можно и так сказать, – поводит головой.

Голос обычный, но ровный тон почему-то по всей комнате разносится.

Будто вокруг все затихло одномоментно.

– Предполагается, что ты лучше должна научиться это делать.

– Я замечательно скрываю все, что нужно, – обиженно сопит Кира.

Например, как она уничтожила политическую карьеру его отца через СМИ. Так что, не подкопаешься: чужими руками, чужими словами. Иногда она думает, Роман догадывается. Ловит взгляд его, средоточие в котором лезвием скользит прямо по ее сознанию.

Одним стремительным жестом он выцепляет бумагу из-под корзины и красноречиво смотрит на жену.

Он внимательно читает, сразу глазами срываясь к нижним строкам.

Вскидывает взгляд на нее. Без единого шороха. Всего лишь одно движение – взмах смоляных ресниц.

И снова бегло проходится взором по последним строкам.

Когда он возвращается обескураженным взглядом к жене, Кира уже широко улыбается.

Она поджимает искусанные губы, в попытке утихомирить улыбку, но безуспешно.

Карелин звук какой-то невнятный издает, и она в голос смеется.

– Это точно! И правда!

– Точно? – заторможенно спрашивает он.

Кивнуть она даже до конца не успевает. Как раз со стула поднимается, а негодяй ее уже подхватывает. Слава богу, не подбрасывает!

В суматохе поцелуя они заваливаются на кухонный уголок, и Кира сама себя на столешнице устраивает. Потому что ее любимый кусок дерева что-то неважно координирует хаос своих движений.

Она его лицо в ладони берет, а он уворачивается.

– Ты… ты – негодяйка, Кира! – чуть ли не запинается он на каждом слове. Какие глаза подвижные. Живые. Оказывается, глыба не умеет сдерживать панику. – Ты мне в ту же минуту обязана была сказать!

– Угу-угу, – гладит она его по волосам. – В ту же. Еще в момент зачатия должна была отчитаться.

– Я знаю, когда мы его или ее зачали, – твердит Рома и чуть ли пальцы не загибает. – Когда мы с Греции вернулись. Ты тогда сумку в машине оставила.

Ох ну конечно, у него там внутренний реестр всех ее забываний.

Но вообще… он тогда пошел клатч с парковки забирать, они повздорили и сразу же… помирились.

– Вот и чудесно, раз ты знаешь. Тебе легко было подсчитать! Даже анализов не надо.

Она ему по виску стучит насмешливо, а он набрасывается на нее. Смеется Кира недолго.

Так как обескураженный муж со скоростью света превращается пытливое, назойливое животное.

Кира лишь для вида борется за свое платье, а в нужный момент кусает его за губы.

Он ей как раз руку в трусы засунул, и теперь неотесанно сбился, потому что девушка за волосы его прихватывает.

Цепко, беспощадно прихватывает.

Он ее легкие и впрямь кислородом закачивает через поцелуи. Какое благородие, готов дышать за двоих. Она то отпускает, то тянет его волосы.

– Ты доигралась, – хрипит Рома.

Кира едва не подпрыгивает, когда его рука по всей длине ее мокрых складок проходится. И учащает движения.

Учащает, ужесточает, усиливает.

– Сейчас второго заделаю, ждать не люблю.

Что-то не похоже на шутку.

Пальцами Кира вроде тянет его плечи на себя, но, оказывается, это единственный способ держаться более-менее ровно. Одна его рука с ее грудью похабно играется, а другая…

… другая по всем чувствительным местам между ног долбится.

Он свою руку явно хочет напрочь мокрой сделать.

– Ну что же ты, – канючит Кира, – обещалкин, второго он сделает. Дай придвинуться хоть.

– Это плохо, что ты разговариваешь. – Он прикусывает мочку ее уха, повторяя за каждым дерганьем собственной руки. – Ты такая милая, когда молчишь. И когда плохо соображаешь.

Ее возмущение оборачивается приглушенным мычанием. Которое нарастает и нарастает. Она грозно хватает его за рубашку.

– Ну что ты, – лепечет она, – ну что же ты.

Рома только усиливает движения, когда она задушенно кончает на костяшках его пальцев.

– Любишь меня, а все равно мучаешь, – дышит он ей в волосы.

– Это сейчас под вопросом, – пыхтит Кира и снова волосы его тянет, – вот эта часть про «любишь».

Он смеется, и резко раскинутые в сторону бедра к краю столешницы придвигает.

– Сейчас проверять будем, – ладонями ляжки ей сжимает, но сразу отпускает, чтобы только на мгновение боль почувствовала.

– Давай, говорилкин, – шепчет Кира, отдышавшись кое-как, – покажу тебе сейчас.

Угроза, видимо, его приводит в восторг. Кира вынуждена обхватить его непослушными руками, когда Рома засаживается на всю длину одним махом. А затем вынуждена выстанывать что-то невнятное на криках, чтобы пережить собственную внутреннюю дикость.

Сердце выстреливает ликующие удары, не перезаряжая.

Карелину нравятся ее трясущееся ноги и он царапает нежную кожу, когда удается на миг хватку ослабить.

Неожиданно дергает ее в полную силу на себя, чтобы съехала со столешницы. Она успевает взвизгнуть, но не успевает испугаться. Стальной хваткой он ее на весу держит, и только хаотично наращивает напор.

Он забивается в нее почти в беспамятстве, и Кира шепчет и шепчет ему, что, конечно, же любит одного дубину тут.

Хочет, чтобы шепот выходил лукавым.

Но он больше откровенным звучит.

Его мафиозное святейшество имеет наглость потом ее волосы поправлять, будто чета Карелиных на бал спешит. Не дает беременной жене нормально воды попить!

– Хорошая ведь столешница, – похлопывает он по кварцу ладонью.

Осмотрев подсохшие пятна на платье, она разворачивается, чтобы пригласить его на чай. И замечает, как он часы обратно с непринужденным видом обратно надевает.

Уловив ее взгляд прищуренных глаз, Карелин пожимает плечами.

– Заляпать не хотел.

От возмущения она его корзинкой прикладывает. Вот эти фокусы! Стоял тут невинным страдальцем, «ремешок не могу расстегнуть». Затягивал ее в свои коварные сети.

А теперь бесцеремонно с собой прихватывает в коридор. Нашел себе бандероль переносную.

Он настолько методично устраивает ее ступни поверху собственных ног, что от любопытства Кира забывает сопротивляться.

Окольцовывает за живот, и степенно шагает вперед.

Кира веселится, обнаружив, что стоять у него на ногах и не падать – возможно. Она шутливо разводит выпрямленные руки в стороны.

– Вот так будешь ходить, милая, – сопит он ей на ухо, – раз на руках негодяйка капризничает, то буду тебя вот так передвигать.

Она фыркает. Ну да, ходить она так собирается? Нашел себе тут беременную гусыню.

– Я сегодня что-то добрый, проси что хочешь, – намеренно равнодушным тоном заводит.

Карелин удерживает ее, когда одна ступня соскальзывает на пол.

– Добрый! Добрый? – веселится Кира. – Не боишься, что попрошу вести себя хорошо целую неделю? Как подготовка к воспитательной роли?

– Что угодно, милая.

Она старательно делает вид, что задумалась.

– Вспомнила! Хочу мужа на всех выходных в свое распоряжение. Всех.

– Брошу порт, окей, – целует медленно ее в щеку. И носом слегка массирует щеку.

Кира пытается выражение его лица и глаз рассмотреть.

– Ты… ты уже до этого решил, да?

Рома молчит, и только живот под своей ладонью наглаживает сильнее.

– Так и думала, – стонет Кира, – все просчитал лорд мой.

– Я не сказал, что только одно просить, – мягко отвечает он. И проникновенно шепчет: – Все что угодно. Может быть… даже новые обои в коридоре.

Кира не выдерживает. Соскакивает с его ног и бросается ему на шею. Он девушку подкидывает в воздухе, но она его прямо за кожу головы прихватывает зубами. Ничего, дубина не расколется и трещинами не пойдет.

– Обои! Да мы и так их поменяем.

– Нет, Кира, – покачивает он головой. – Ты видела их на стадии проекта, а сейчас грязь разводить…

– Ой признайся, что они попросту тебе нравятся.

– Конечно, они мне по вкусу, поэтому я их и выбрал.

– Я требую обои, как «все что угодно»! – заявляет она на весь коридор. На месте обоев она бы сама со стены отвалилась. Им тут не рады!

Карелин вздыхает. На щеке ее за ямочку щипает.

– Хорошо. Во всяком случае, это всего лишь переделка в коридоре. Мы на Филиппинах как раз две недели в феврале будем.

Кира осматривает стены победоносным взглядом.

Слава богу, им ничего больше переделывать не надо. Карелин заранее спланировал детские, укомплектовав их по полной. Две детские спальни. Кире очень любопытно, что он делать-то надумает, если родится двойня или близнецы, а потом и вторая беременность.

Она хмурится на мгновение. Блин, он же заставит их всех в новую квартиру переезжать. Ну уж нет!

– Ты знаешь, я все-таки всего лишь один раз тебя подстрелила. И то понарошку.

– Я говорил тебе, надо было подстрелить меня в тот самый первый раз.

Она по плечу ему заряжает.

– Ты что городишь такое. Я же шучу! Просто обидно, что столько речей «пристрели меня, ау, не могу, попади в меня», а я так и ни разу не попала.

Смеется он так громко и долго, что непонимающий взгляд Киры превращается в обиженную мину.

Он еще и успокоиться не может, пытаясь ей что-то сказать. К виску ее мягкими губами прикасается.

– Ты попала прямо в меня, Кира. Ты выстрелила, забыла?

– Да, но понарошку ведь, – вздыхает она, рассматривая его воротник.

Рома переносит вес ее тела на другую руку

– Хочешь, расскажу секрет?

Она кивает, соблазнительно поглядывая на него сверху вниз. Роман отрывисто прикусывает ее нижнюю губу, и она насупленно хмурится. Потому что слишком коротко.

– Знаешь, какая пуля летит вечность?

Кира делает вид, что раздумывает, а потом, улыбаясь, мотает головой.

– Пуля, попавшая в цель, – шепчет он.

И целует ее проникновенно и медленно, как тогда, на судостроительном заводе.