Текст книги "Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ)"

Автор книги: Ольга Манилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 42

– Ты… ты знал, что это Кирилл зайдет в комнату?

Он слегка сдавливает ее ладонь.

– Знать точно можно только, когда увидишь. Ожидал его конкретно. Кулак рассказал. Он нарыл инфу и на барана, и на предателя у себя. Они сообща работали уже некоторое время.

Значит, кто-то столкнул Бруса и Кулака лбами. Она понятия не имеет, кто это может быть. Зачем это все?

Деньги?

– Он хотел меня убить или забрать? Вот сюда бы привез?

Роса пропускает ее немного вперед, а затем закидывает руку на плечо и ведет дальше так.

– Если бы риск был, что тебя убьет, я бы в комнате не поджидал. Им ты живая пригодилась бы. Вчера решили убрать меня. Что Кулака проблемнее порешать, и что он сговорчивее окажется после моего трупа. Я бы примчался сюда один, увези Кирилл тебя.

– Но ты примчался сюда сейчас. Один. Ну, со мной.

Отключая фонарь, он останавливает их в преддверии самой высокой точки посадки. Уже светом от телефона исследует, просматривается ли с точки наблюдения джип. Кира прислоняется к дереву, улавливая в темноте как он бросает сложенное покрывало на землю.

– Серов сейчас там на разведке. А мы ждем Кулака и Лешея. Никто никуда один не пойдет. Правда, пока сам не сделаешь, никто не сделает, – бормочет Роман.

Он усаживает ее практически на себя, прижавшись грудиной к спине. Она растирает руки, в попытке отогнать холод. И присоединяет к судорожным движениям и его ладони, когда он пытается вмешаться.

– Серов и правда такой страшный? Его все боятся?

– Да. Ночной кошмар и прочее.

– И для тебя? – невинным голосом интересуется Кира.

– Если никому не расскажешь, – отвечает он через некоторое время, – то да, и для меня.

– Кто это? Тот, кто натравил вас с Кулаковым друг на друга. Ты ведь знаешь.

– Сарковский, – говорит он сразу, но Кира улавливает что-то уклончивое в интонации. – Дальней дорогой идет. Зарвался и топит всех подряд.

За последние месяцы Сарковский уничтожил не только Бездомного, но и еще несколько политиков. Правда, к криминалу ни Сарковский, ни его действия не имели прямого отношения.

Что-то здесь нечисто. Сарковский реально богом себя возомнил при новой администрации, но серьезный наезде на верхушку криминала?

– И вот так вот просто? Чтобы вас со столичным заменить на кого-то другого? Зачем?

Гладит его ногу, повыше колена, и он прижимает ее к себе крепче.

– Есть причина, конечно. Я отдал Кулаку много портовых потоков давно. Да и не только портовых. Грязь радикальную слил все на него. Мы и мирно существовали. Но денег из-за этого меньше. Всем, кто мог иметь с потока наркоты и живого товара больше навара у нас.

– Блин, он реально идиот, Сарковский, я имею в виду.

– Ну, – тянет Карелин, – он получил добро свыше. Власть же полгода, как поменялась. Ни у меня, ни у Кулака не клеилось, да и не пытались мы особо. Они решили, что нас бояться не стоит, – Рома хмыкает и Кира слышит, как он перекладывает винтовку на правую сторону.

– Что ты… что сделаешь, когда вы пойдете туда?

Он зарывается носом в ее волосы и целует щеку невпопад.

– Уже после расскажу. По ситуации посмотрим. Конечно, придется завалить его. Я бы сделал по-другому. Не тут. Не сейчас. Мне плевать на администрацию. Пусть отстанут просто. Но Кулак наверняка сразу стреляться начнет, если Сарковский действительно здесь.

– Ты действительно пошел бы сюда один, за мной? На их условиях? – вполголоса спрашивает она.

– Вопрос дурацкий такой. Ага, пошел бы. А ты как думаешь?

Она чертит у него на ноге какую-то бессмыслицу.

– Еще посидим чуть, а потом походим, попрыгаем, чтобы не замерзнуть.

– Хорошо, – тихо отзывется она, все еще в раздумьях.

– Кира. – Он прижимается губами к морозной коже, говорит серьезным тоном. – Как твое здоровье? После потери малыша?

– Нормально, – ровно, но зажато рассказывает девушка. – Ничего не беспокоит, не болит. Вроде все… как прежде.

Она не прошла последнюю процедуру в клинике, так как в тот день Карелин исчез. Судя по ощущениям, осложнений не возникло. Кира чувствовала себя хорошо.

Между ними не было близости после выкидыша. А сама к себе все это время она боялась прикоснуться. Все внутри леденело и шло трещинами от мысли, что она потеряла и ребенка, а потом и Карелина, и больше никогда она не чувствует его прикосновения.

– Уповаю на что-то святое, что ты мне не врешь.

– Я говорю правду, – медленно отвечает Кира. – Зачем мне тебе врать?

Он протяжно выдыхает.

– Скрытная потому что.

– Лучше скажи мне, как твои ранения, – практически шепчет она. – Все ли раны заживают нормально?

– Да.

– Рома… Ты без ножа меня режешь. Господи, зачем ты это сделал?

– Потому что могу.

Она чувствует, как он пожимает плечами.

Бесит его так сильно ее скрытность, потому что сам намного хуже. Сколько бы он не вываливал наружу – иногда его становилось так много, что улетучивался кислород – она знала, что реченное есть лишь вершина айсберга.

Он говорит, что им нужно пожениться. Что он хочет. Кира не знает, что думать об этом. У них точно разное представление о браке. Она бы… переборола часть скрытности и недоверия, если бы он приложил усилия открыться. Она бы действительно слушалась его больше, хотя и виду бы и не показала.

Рома никогда не использовал против нее талант манипулятора. Но она точно знает, что тот у него первоклассный. Что бы он не делал, он умеет производить впечатление.

– Говоришь, что в жены меня хочешь, а… сказать прямо не хочешь. Это так все будет?

– Спроси еще раз тогда.

– Зачем ты это сделал? – неуверенно повторяет она.

– Потому что не могу без тебя.

Кира закрывает глаза и качает головой, а он убирает прядь с ее лица, надутую ветром.

Наверно, он и правда сильно ее хочет. Никогда не задумывалась об этом всерьез. Потому что она тоже сильного его хотела, все это неслось естественным потоком.

Затягивало глубже и глубже, вот-вот должно дно прорисоваться уже, но с каждым разом все равно дальше и больше.

– Я люблю тебя, – задумчиво произносит Кира. – И без тебя тоже не могу. Не делай так больше. Никогда.

Он молчит. Губ не отнимает от ее лица. Замер.

Светлеет на глазах, и можно различить силуэт машины внизу, чуть дальше по улице.

– Рома, – повторяет она хриплым голосом. – Не делай так больше. Если ты вдруг надумал нам жениться, придется со мной считаться.

– Хорошо, – совсем невнятно отзывается он. – И не вдруг, а давно.

Кира гладит его по внешней части ладони, то медленно вырисовывая узоры, то быстро играя подушечками пальцев.

Утро приносит порывы ветра, и ее волосы летают в беспорядке. Она гладит и часть его согнутой в колене ноги – той, на которую он прихрамывает.

– Пиздец, ты не понимаешь, что ты делаешь, – Рома сипит ей на ухо, внезапно вдавливая девушку в себя теснотой руки и грудины.

Она ошеломленно выдыхает, когда он впивается губами в верхнюю часть ее шеи и лижет языком.

А затем он тычет рукой ей в пальто, просовывая внутрь и забираясь под толстовку дергаными, жесткими движениями.

Она даже вскидывает плечо, когда холодная ладонь грубо стискивает одну грудь.

– Вообще не понимаешь. Хоть вешайся тут.

Он старается заглотнуть ее мычание, когда пальцами терзает сосок. Ее словно молнией пронизывает. Даже мимолетное касание ожогом расползается по всему телу – его руки такие холодные, а ей так жарко.

– Ты же… должен следить, быть внимательным, – возмущается она задушено.

– Как раз концентрация на высоте. Тебя не вижу, а все внизу вижу. Заставляю себя думать о том, что там. А не о том, какая ты мокрая. – Он покусывает ее за шею и удерживает кожу по две-три секунды. Затем шепчет: – Насколько ты мокрая?

Цепляет соски по очереди, и мацает мякоть груди в полную силу. Кира выталкивает его руку из-под толстовки, метушась как загнанная птица. Он коротко, удовлетворенно смеется.

И небрежно тянет ее лицо боком к своим губам, чтобы овладевать ртом кое-как.

– Так ты меня видишь, а не машину!

– Угу, иди ближе ко мне.

Когда они поднимаются на ноги, то покрывало и винтовку Рома перетягивает за дерево неподалеку. Звонок поступает на его телефон за минуту, как к джипу подъезжает минивен.

Кира уже получила от него инструкции и стоит за деревом.

Находиться тут, не выглядывать, проверять телефон, не терять выданный гео-мачок, никуда не вмешиваться, даже если Карелина подстрелят или убьют. Если что, за ней приедет Тимур, в случае смерти и зама Карелина.

На последних указаниях нотации у Киры реально сдают нервы. Она даже шевельнутся не может, не то чтобы говорить.

– Не вешай нос, почти все закончилось. Нас обоих с Кулаком убрать будет невозможно.

Это совсем не то, как это оценивал Кирилл. И Карелин не может знать наверняка, что их там всех ждет. Он просто успокаивает ее.

Он целует ее в шею на прощание. И всовывает в ее уже замерзшие без его прикосновений ладони перчатки, вынутые из кармана.

– Рома, – только и выдавливает она.

Он идет в совершенно иную сторону, обратную их подъему. Только потом она понимает: он специально обошел пик посадки, чтобы выйти на улицу не с той стороны, где находится Кира.

Понимает, потому что все-таки осторожно выглядывает, почти полностью опустившись на морозную землю.

Труп Кирилла уже видимо вынули. Раздетый Лешей копошится возле багажника. Он экспрессивно жестикулирует, когда видит приближающегося Карелина. Здоровенный незнакомый мужик садится за руль джипа.

После того, как они отъезжают, – минут пятнадцать где-то, – ожидание оборачивается испытанием. Она уже ждала его когда-то, но тогда он не пришел.

Долго ждала, часы считала, как и сейчас.

Только в этой раз… вернется за ней или нет, не так важно. Только бы остался живым.

Глава 43 КАРЕЛИН

Напоследок он проверяет украдкой, что именно просматривается на возвышенности посадки снизу. Удовлетворившись видами одних лишь голых зарослей, Карелин берет у Лешея ствол и хлопает по спинке переднего сиденья.

– Предусмотрительный ты, конечно, зам.

– А то, – едва не хрюкает Лешей. – На абордаж идем! Я говорил? Я говорил тебе, что этот баран нечистый.

Уже раза четыре за последние пять минут.

Надо слушать больше Лешея, он знает. Но проблема, что если бы Рома действительно следовал его рекомендациям, то они бы с Кирой жили в пирамиде. Та, которая в Египте.

– Что там дальше было вчера, Кулак вообще дееспособный?

– Дееспособный-дееспособный. Как ты, например. Ты ж нормальный. Ну и обороты у тебя, Ром. Ты случаем в органах не служишь?

Кое-кто сейчас от радости лопнет, что идет кого-то взрывать и укокошить.

Лешей гогочет над собственный шуткой еще часть дороги.

На перекрестке они все меняются местами, пересаживаясь в другие тачки.

Кулак выпригивает из Куллинана быстро и четко. Только лицо у него искажено недосыпом до того, что можно и не признать. На улице почти минусовая температура, а его короткие черные волосы мокрые. Как всегда, без водителя и охраны.

– Что там, внутри они?

У Василия, естественно, чешутся руки. Вчера днем на встрече Карелин думал, что тот на правительственный квартал пойдет набегом уже вечером. Больше всего на свете Кулак ненавидит чувствовать себя дураком.

А Сарковский и отец Карелина использовали его в темную.

Не так страшно, что покусились на потоки и хотели сдвинуть. Дело конкуренции, бытовуха для динозавров.

А порешать Карелина его руками, да и еще обвести вокруг пальца столичного короля, чтобы сетовал на Бруса – это сделать себя пожизненным врагом Кулакова.

– Серов на крыше позагорал. Говорит, Сарковский точно там.

На упоминании фамилии наемника тот кривится.

– Ну так чего мы ждем, девочки, – частит хрипами Кулак. – Надо с фейерверками и авиа шоу, запомнят, суки.

Большинство тачек во внутреннем дворе складского комплекса бахают взрывами, перед тем как кулаковские и карелинские заходят с двух сторон.

Кулак и Брус долго не ждут, заезжают через минуты четыре.

Аншлаг в двухэтажном здании возле дальнего склада. Здесь и мебель приличная, бухло, плазмы понатыканы везде.

Их пацаны положили слишком много первых попавшихся на глаза. Остальные добровольно отчаливают под руководством зама Кулака. Молодняк какой-то тотальный. Блядь, они что с нуля шайку создавали. Как в голову пришло, так и пошло?

Карелин равнодушно молчит, когда столичный король убивает Сарковского на пятой реплике разговора.

Кулак разозлился пуще прежнего – когда понял, что Сан Сергеевич и Брус ни в чем не соврали.

Плохо это. Много трупов – всегда плохо, а депутат – совсем худо. Брус и столичный выплывут после этого, только потому что объединились.

И только если Кулак его потом не подставит.

Но сейчас Романа заботит совсем другое. Его отца нигде не видно на горизонте, и зам бы первым делом притащил бы мэра. Серова же он не просил высматривать мерзавца.

Челюсти немного расходятся, не то чтобы расслабленно. Просто голова меньше трещит.

Он еще не знает, как бы поступил.

Тот его на верную смерть отправлял, в результате своих паучьих планов, и видать ничего… не дрогнуло.

И готов был сам с криминалом договориться – с Кулаком в будущем, – а сынок, значит, чудовище.

Раньше пустота в груди позвякивала да постукивала бы клыками, а теперь Карелин просто хочет домой. У него, может быть, есть семья. В сохранной квартире или нет, или может другую квартиру она захочет купить, или в поселок этот ее заповедный, да хоть под деревом в посадке – куда угодно, где есть Кира.

– // —

Он стреляет сигарету у незнакомых пацанов, наверно, кулаковских, и затягивается сразу дважды.

Хлебнул водки из бутылки, стоявшей еле початой на столе, недалеко от трупа Сарковского.

Будет топать до Киры пешком. Вообще вызовет вертолет на хуй куда-то поблизости, – теперь-то точно безопасно, – но надо искать машину сначала. Учитывая, как все пакуются, ему останется только джип с мозгами Кирилла на стекле. А это совсем не то, чем он хотел бы ее впечатлять.

Насмотрелась на его реальность сегодня вдоль и поперек. Сбегать вроде не собирается, и про женитьбу нормально говорила.

Какая бы боевая не казалась, ранимая и хрупкая внутри, как перышко. Он знает, что много говорит – самому стыдно от того, что словами иногда вываливает кипятком на нее – но, видит бог, это он еще включает фильтр.

Блядь, он привел ее в дом, а там был Кирилл. Обошлось-то обошлось, но пощады самому себе давать нельзя. Она бросить его должна и какая свадьба вообще?

Только Карелин уже все.

Сверхспособностей у него не обнаружилось, сюрприз.

Не отпустит уже никак и никуда и никогда. Говорил ей в начале, что не ставит цель спать с ней любой ценой. Лгал, не знаючи. И сдержаться не мог, и ставил цель. И спать, и есть, и все-все вместе. Боевая такая, и вообще… Не хватает красноречия на нее.

Просто думал, что никак не удержит ее. Что насмотрется она и поймет. Распознает все уродство.

Но она, хоть и закрывается, погружается на глубину вместе с ним.

Хмурый Кулак находит его, предлагая свои сигареты.

Зимнее солнце омерзительно откровенно подсвечивает вакханалию на складском дворе. Несколько машин еще тушат.

Дымится железо, а рядом трупы складывают.

– Дай тачку, – говорит Карелин. – Какую-нибудь.

– У Игната спрошу, если есть, дам.

Выясняется, что свободных машин нет. Карелин жалеет, что не выпил больше водки. В сон не клонит, но только пока. Часа три есть. Как раз вертолет пригонят в это время, но до посадочного круга ехать полчаса. На чем-то.

– Если вопрос по аэропорту еще не решенный, давай сейчас решать, – басами заводит Кулак, щурясь на солнце. – Мой прокол.

И мой прокол, думает Карелин. Тачка не бронированная у них, и он Киру посадил рядом. Хотя Лешей еще две недели тому назад стал предупреждать.

– Если до такой степени был нерешенный, я б тобой раньше занялся. Ну, объяснялись вчера. Будешь мой должник.

Кулак смотрит на него из-подо лба, и черные глаза столь недовольные и яростные, что тянет даже на ржач. Злой он всегда, жесть.

– Одолжение. Одно. И если бы я поставил задачку твою башку каменную прострелить, то попали бы.

– Там едва ли не ураган стоял, Вася. Попали бы, да. И заруби на носу или на хую своем, как уж пожелаешь, что я через подставы никогда ничего не решал и не собираюсь.

После обмена еще несколькими любезностями в подобном духе, Кулак буксует.

– Что с батей делать будешь?

Роман перечтавляет ногу, и под подошвой одинокая зеленая поросль обнаруживается. Зимой-то. Удивительным образом он не раздавил росток. Живучая поросль. До весны как-то дотянет. А весной…

– Ничего, – застегивает Карелин пальто. – Если порешаешь его, так тому и быть.

– Уверен? – глядит на него столичный. – Верняк? А сам не возьмешься?

– Мне плевать, – улыбается Карелин.

Василий кричит ему вслед.

–Ты че, пешком собрался идти?

Рома неопределенно машет рукой, даже не оборачиваясь.

– Вы все как с ума посходили! – басом гремит Кулак позади.

На подходе к земельному участку, с которого они с Кирой поднимались к посадке, он улавливает взглядом край ее пальто и даже кусочек бледной мордочки. А все потому что она кое-как, но высовывается. Ну что за упрямица!

Неугомонная!

Сейчас он ее проучит.

Он дает заднюю и не ленится обойти улицу теперь с другой стороны. Сложно придумать, как он подберется к ней незамеченным, но на месте разберется.

Пробираясь через напрочь заросший соседний участок, но с другой стороны дороги, он прикидывает, что эффективнее всего подниматься прямо по линии дерева.

Если она выглянет полностью, то сразу увидит. Но пока скрыта за деревом – это единственная слепая зона.

Он взбирается по холму почти бесшумно.

Почти…

К сожалению, когда тебе засаживают что-то прямо в сердце, тяжело оставаться безмолвным.

Он рыкает, рассматривая очень и очень странную пулю.

Вообще дротик напоминающую.

Резиновую.

Игрушечную.

– Рома! – взвизгивает она. – Ты с ума сошел!

И мчится к нему со всех ног со стволом очень напоминающим настоящий.

– Кира, – опасно спокойно заводит Роман. – Откуда у тебя это и что это такое?

Он подхватывает ее одной рукой, вызывая еще одно потрясенное восклицание.

Да, вот так лучше, в воздухе она всегда более сговорчивая.

– Рома! Ты в порядке? Что там было?

– Кира, – не жалеет он угрозы в голосе и еще раз показывает резиновое недоразумение.

– Так, – возмущается она, – это Серов мне дал. Для эффекта неожиданности, чтобы убежать. Сказал, что ты сказал.

– Серов? Был тут? Вот прямо тут?

– Ну да, – недоумевает она. – Боже, он меня так напугал. Прыгнул чуть ли не с неба. Но с дерева, конечно. Я… я ударила его веткой, – закусывает она губу наимилейшим способом на свете.

Из всех людей… только его будущая женушка умудрилась побыть объектом Серова, увидеть его и не умереть, долбануть наемника и получить от него ствол с игрушечными, блядь, пулями.

Карелин делает вдох. Ничего Серову он, естественно, не говорил. Догадывается, наемник прекрасно знал, что он захочет проучить негодяйку, вечно нос свой высовывающую. И что пулей она его встретит, когда подкрадываться будет.

Пока она настоятельно требует рассказа и опустить ее на землю немедленно, он набирает Серова.

Тот ожидаемо не берет трубку.

Мгновенно пиликающее сообщение заставляет перенести тяжесть тела Киры на другую руку.

«на свадьбу не приду. заказ выполнен».

Хм, думает Карелин.

Каждый день узнаешь что-то новое.

А Серов романтик-то в глубине души.

Глава 44 КАРЕЛИН

Они находят частный двор с машиной через четыре улицы. Дом вроде обжитый и тачка, кажется, на ходу.

Кира категорически против ограбления, поэтому шумно сопит, оставшись за забором, но Карелин не видит другого выхода. Пока Лешей или кто-то из пацанов вернется или пригонит авто, часы пройдут. А потом еще обратно ехать.

Им скоро подгонят вертолет неподалеку, самое главное – до площадки добраться.

Взламывал Карелин машину ровным счетом один раз в своей жизни. И было это десяток лет тому назад. В общем, вой сигнализации сейчас – это то, чего стоило ожидать.

Пробравшись внутрь, он срывает блок со стекла, и наступает тишина. Машину-то он заводит, но решает выждать с выездом, на случай появления владельцев.

Когда он выравнивает колеса уже на уличной дороге, Кира осматривает белую лошадку с недовольным видом. И садиться внутрь не спешит.

– Да она рабочая, – говорит он. – Только впереди грязно, садись назад.

Кира закатывает глаза.

– Конечно, она рабочая, нормальная машина. – Выдохнув после усаживания на сиденье, она бурчит: – Вернешь потом обратно. Или деньги отправишь владельцу.

– Вернем. Если бензина хватит доехать.

На ее осуждающий взгляд он улыбается. Хорошенькая слишком она, с растрепанными волосами и румянцем. Несправедливо.

Часть дороги Роман презрительно рассматривает панель управления и зеркала, что по его мнению, напросто криво приделаны и бесполезны. Сидящая позади девушка едва ли не посмеивается над ним, и причина веселья пока для него остается загадкой.

– Корыто, недаром, что бесхозное, – сетует он. – Если этот индикатор так показывает…. То, что на самом деле с индикатором бензина?

– Кто-то привык к буржуйским машинам, – наконец-то хихикает она.

Небось думает, что Роману только роскошь подавай, так он же ничего против этой тачки самой по себе не имеет. Правда, он действительно в такой машине третий раз, наверно, а за рулем – первый.

Несмотря на то, что лучше всего сразу доехать до посадочной площадки – так как после остановки машина может и не завестись, – он останавливается на трассе неподалеку от нужного поворота.

Рома рассказал ей почти все, что произошло вчера на встрече с Кулаком и сегодня на складах.

Про отца умолчал. Не нужно, чтобы жалела. От нее подачки на основе сочувствия его сердечный аппарат переработать не сможет, забарахлит все.

Он встречается с ней взглядом в зеркале дальнего вида. Ее глаза – настороженные и манящие.

Не мигая, Карелин прогоняет из собственного взгляда непроницаемость и дает буре дорваться до ее хозяйки.

Безмолвно он нажимает нарасшатанную ручку и выходит на почву, примыкающую к асфальту. Распахивает заднюю дверцу и снова смотрит на Киру. Ее бледные пальцы теребят край пальто.

Он не планирует хватать ее до того, как полностью залезет внутрь, но руки будто невидимая сила заставляет. Завалившись на нее, он получает смазанный поцелуй, и помоги ей теперь бог.

Пуговицы ее пальто тугие, и тело, до которого дорываются пальцы, такое же тугое. И сочное, и нежное. Она ахает и ахает от неистовости его рта, и он выпьет ее вздохи до дна.

До самого конца, чтобы воздуха вообще не осталось, до последнего колебания грудины.

Когда-нибудь он доберется до средоточия ее глубины. Сколько бы нырять, сколько бы задыхаться, сколько бы рваться вперед не пришлось. До самой сути, до самого сокровенного. Даже если это будет последним из увиденного. Даже если уловит на миг всего лишь мерцающий проблеск, всего лишь тень или образ, но когда-нибудь… когда-нибудь это случится.

Она извивается под ним, помогая избавляться от одежды, а он готов как угодно. Они переваливаются на какой-то бок, чтобы двигаться свободнее, и мять сиськи ему недостаточно – он блуждает по них ртом, растерянно и одичавше.

Словно второй слой кожи обнаружился. Теплом и холодом разрывает одновременно. Каждое движение языка – как с вышки прыгаешь. Сейчас, сейчас он пустит ток по ее шее, больше невозможно, нужно сбросить судорожную агонию, сейчас, сейчас.

Сжимая его голову обеими ладонями, она что-то лепечет и трется об него. Дает ему свой рот до дна. И Рома захлебывается, и как не захлебнуться, если даже ребра раскрошило в пыль… Гремит сердце, и с каждый ударом руки так и рвутся к ней, ближе и ближе, все недостаточно и недостаточно.

Он пытается войти в нее и надышаться ее лицом одновременно. Кровь кипятком мчит по жилам, когда она протестующе мычит.

– Подожди… Рома, подожди.

Кира смотрит на него, глазами мягкими, испуганными. Он вспоминает кто такой этот Рома – это он сам, оказывается.

– Конечно, – вырывается у него, как из глотки, заваленным сердцем. – Конечно. Что такое, милая.

Она как будто пытается отодвинуться, и его рука – быстрее мыслей. Блокирует все ее шансы. Он снова засасывает сладость ее изгибов у предплечья. Пускай все губы сгорят, сам себя уже не потушишь.

– Что такое, – шепчет он куда дотягивается. – Скажи мне.

Теперь прижимается к нему, и дрожью, этой своей волнительной дрожью, хлещет по обнаженной плоти его сердца кнутом. Удар и рассекает, удар и рассекает…

– Рома, – трусится как листок на ветру, и теперь еще и глаза прячет, – Рома… Я… Прости меня. Давай я лучше….

Она или разворачивается или нагибается, а может – одновременно… Но накрывающую его разбухший член ладонь Роман цепляет на запястье. Она явно пытается наклониться к головке. Его уже самого трясет. Как по дороге из сплошных камней.

– Нет, – рокочет он и запястье дергает. – Что это еще такое. Зачем ты. Хочу тебя. Тебя, тебя, тебя. Чтобы до упора. Милая моя…

Вдохи и выдохи он опять у нее ворует. Его, как ничтожную песчинку, несет лавиной, а под лавинами не выживают.

– Ты можешь все мне рассказать, ты можешь все, ты знаешь?

Она, слава богу, внимательно слушает и глаз не отводит. Не отворачивается. Но дрожит-дрожит на нем. В ее темных глазах плещутся мириады переживаний, и он пропитывается каждым из них. Неважно, что подсчитать невозможно, он пропитается всем. Она его уже всего слопала и не заметила, в ему остается лишь беспомощно барахтаться…

– Все-все-все, – шепчет он, – можешь рассказать. Что такое? Болит что-то? Не… хочешь меня… сейчас?

Тремором его поводит из сторону в сторону, плечом от одного сидения из кожзама до другого, но он выдавливает слова из себя комками.

– Мне страшно, – хватается пальцами она за его грудину, – мне… страшно.