Текст книги "Жена без срока годности (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Чтоб ты сразу кончил? Подумав, что все? Размечтался… Работай… Я тоже работала, над собой, над своим телом…

– Можно тебя хотя бы поцеловать? Ей, коряга старая?

– Если при этом ты не будешь ничего говорить…

Он схватил мои губы и потянул их в разные стороны, точно выгрызал из половинки маракуйи последние зернышки… Кривился от кислоты и все равно не мог оторваться. Вытаскивал мою голову из поглотивших ее подушек и снова кидал на самое дно. Волна шла за волной, я ныряла в очередную, затаив дыхание, и меня снова выбрасывало на берег, на голые камни… Я начала теребить подушки сильнее, хватаясь за брызги волн в надежде удержаться на гребне. Вдох-выдох, вдох…

Выдохнуть я уже не смогла, сердце замерло… Я бросила подушки, лапы кактуса сомкнулись на жертве. Наши волны разбились друг о друга – два моря под нами слились в единый океан…

– Слушай, с тобой никакой спортзал не нужен, огромная экономия, – пробормотал Андрей и потерся носом о выступающую ключицу, затем о мой нос. – Хрен тебя удовлетворишь с одного толчка…

– Ну так я повзрослела, вот и запросы выросли. Что ты хочешь? Конспектами откупиться… Слезь с меня, пожалуйста. У тебя кости тяжелые…

– Твои не легче, – в его голосе прозвучала обида.

Он лег рядом и водрузил руку мне на грудь. Собственнический знак?

– Даешь мне слово? – спросила, глядя в потолок, который перестал уже быть небом в алмазах.

– Забирай. Нахрен оно мне нужно… Ты до конца отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

– Вру во спасение ребенка.

– Да не врешь ты… Ты – моя жена, у нас есть официальный документ, подтверждающий это.

– Вру, и все может обломиться. Мне типа нужно уведомить власти о втором гражданстве.

– Пока не уведомляй.

– А потом?

– А потом ты не собираешься больше в Россию, так какая твоя проблема? Думаешь, денег на штраф не будет, если вдруг вернешься?

Его рука медленно двигалась по моей груди: вверх, вниз, по кругу.

– Ты сейчас ищешь отмазки? Ты ничего для себя не решила?

– Не хочу подставлять тебя.

– Чем ты меня подставляешь?

– Заявятся к тебе представители опеки – где девочка? Какая девочка, нет никакой девочки.

– С женой на реабилитации в Израиле. Мне поверят. Марина, ты действительно веришь, что ребенка у тебя заберут?

– Да, я верю. Я доверила этой женщине твоего сына… Можно сказать, что он рос с двумя матерями. И эта Маша вырастет с нами двумя…

– Ты сумасшедшая.

– А ты – дурак. Непонятно еще, что хуже. Я пойду в душ, а ты принеси мне одежду. Ты знаешь, где ее кинул. И вообще я хочу есть.

Я вообще много чего хотела: проснуться дома, в тепле и сытости, чтобы пойти на работу, где меня уже ввели в курс дела, купить себе с первой зарплаты платье и, главное, чтобы эта Маша была уже с Романной. Хочу свою привычную жизнь здесь и сейчас, а не душ в чужом доме после постели с чужим мужчиной и невкусный обед с паспортом, в котором стоит печать о несуществующем браке. Но что имеем, то имеем… Нет только стеснения – никакого, будто я так каждое утро падаю в объятья махрового полотенца, растянутого в руках Андрея. Бред…

В памяти всплыла строчка из старого поп-хита: он сдал меня другому напрокат… А сейчас забрал, да?

– Что ты так на меня смотришь?

– Я на тебя не смотрю, – вырвала я полотенце из рук Андрея. – Иди в душ…

Послать, конечно, хотелось в жопу или ещё дальше. Но в жопе пока сидела я – без паспорта, как оловянный солдатик в утлом бумажном кораблике. Мне вдруг захотелось такой сделать… Из… Из нашего свидетельства о браке. И пустить розовый кораблик в сточные воды. Туда нашему браку и дорога!

Я злилась на себя, что поддалась искушению. Ну зачем мне был нужен этот секс? Это подобие секса… Какого хрена повелась на уговоры? Хотелось просто секса или его, Лебедева?

Я одевалась под звуки льющейся воды со скоростью идиотки, застигнутой в голом виде дождем. Только вместо воды на меня лилось дерьмо из перевернутого помойного ведра, перевернутого Андреем с моей помощью. С моей! Мне на голову…

Я вышла в прихожую и выдохнула, вытащила из сумочки расческу и принялась драть чуть влажные волосы. Пальцем убрала под нижним веком следы косметики. Я не блондинка, брови и ресницы видны и без краски, а морщины – они меня красят, напоминают, что не стоит вести себя, как двадцатилетняя дура! Тогда я радостно поставила в новый паспорт штамп о браке с Лебедевым!

Вытащила со злостью из кармашка сумки блеск для губ, придала рту выразительность – пусть только визуальную, выразить все, что я думаю о бывшем муже ртом я не смогла. Вагиной тоже, как получается… Что остаётся? Кулаки?

– Ты что такая…

Это то ли вопрос, то ли просто возглас, который вылетел изо рта Андрея, когда тот, во второй раз за утро, появился передо мной замотанным в полотенце.

– Какая?

– Злая.

Могла бы догадаться…

– Я думала, не накрашенная…

– Такая ты мне больше нравишься. Слишком много украшений на тебе… Не думаешь?

– Я же ни одного браслета сегодня не надела. Даже часы дома оставила. Знаешь, на кого ты похож?

Из моего голоса злость не испарилась, пусть я и нацепила на себя улыбающуюся рожу.

– На пойзон-ок, – произнесла я название ядовитого растения, с которым мы оба успели познакомиться в первый же месяц жизни в Калифорнии.

Маленькими кустиками усеяны все парки. От соприкосновения с листиками ожог появляется не сразу, а спустя несколько часов, и если случайно стереть с кожи незаметный ядовитый сок и сходить, например, в туалет, то о семейном долге можно смело забывать на неделю минимум, а вместо этого отмокать в ванной с овсом, мазаться кремами и глотать таблетки, чтобы не содрать с себя кожу заживо…

– В плане?

Андрей, конечно же, не понял намека, но на его лице я прочитала неподдельную заинтересованность в моем ответе.

– Знаешь, я водила детей к индейцам на разные фестивали и как-то разговорилась там с дядькой. Он сказал, что это растение учит нас человечности. Люди по натуре очень хрупки: с ними нужно обращаться бережно и держать дистанцию. И если кто-то тебя сильно обидел, то говори с ним, уговаривай отпустить тебя, и тогда боль уйдет или станет частью тебя навсегда и ты перестанешь ее замечать. Мазей от этого нет, таблетку тоже не выпьешь. Мы поговорили, тебе стало легче?

– А тебе, вижу, нет? – растерянность из его голоса пропала, твердость не появилась, а вот злость почувствовалась.

– Трилистник – это символ целостности духа, души и тела. В момент, когда ты получаешь ожог, природа напоминает тебе о твоей утраченной целостности. Мы потеряли ее, как только приехали в Штаты, ты думал об этом в таком ключе? Поэтому наш брак и распался.

– Я не нашел себя до сих пор, если ты об этом?

– Я не нашла себя. Но я не думаю, что мы вообще когда-нибудь найдем свою целостность. Нам нужно привыкать жить разбитыми. Ты хочешь вернуться в прошлое, но там ты снова встретишь на своем пути пойзон-ок.

– Ты перемудрила, Марина. Я не пытаюсь стать молодым или поменять свою судьбу. Я не дурак… Я хочу жить дальше, руководствуясь полученным опытом, пусть и неприятным.

– У нас ничего не получится, Андрюш.

– Из-за секса это решила?

Ну да, что еще мужика может волновать!

– Нет, из-за пойзон-ока, с тобой у меня никогда не будет целостности духа, души и тела.

– Чем дух от души отличается? Без философий только!

– Дух – это силы жить, это просто энергия.

– Ты просто устала.

– Нет. Моя жизнь там, у меня нет сил начинать что-то новое в Индии или в России, у меня просто нет на вас, мужиков, сил.

– Поехать с тобой в Штаты?

– А потом нудить, какой ты тут неприкаянный? – вспомнила я заявление Романны по поводу возможного возвращения Сунила.

– Я не буду нудить…

– Просто встанешь и уедешь? – перебила я, скривив губы.

– Да, встану и уеду, если ты захочешь меня выгнать.

– Я тебя не выгоняла.

– Тогда – нет. Сейчас – да, гонишь. Давай поживем вместе год. Так сложно?

– Да, сложно. У меня будет новая работа, а она будет, я не собираюсь упускать такой шанс. У меня осталось волонтерство в приютах для животных. Между делом я работаю личным шофером девушки твоего сына, потому что она боится садиться за руль… Ну и… У меня есть друзья, с которыми я встречаюсь. У меня есть классы по йоги, совместные походы и… У меня есть жизнь, и я не уверена, что ты в нее впишешься.

– А если постараюсь? – Андрей замолчал, ждал ответа. – Хочешь сказать, что не прогнешься ни по какой статье?

– Я ценю свободу. Личную. Это не относится к постели. Вот тут я забочусь о здоровье не меньше твоего. Скорее о психологическом. Сказала же про единство духа и тела. Так и с человеком – плохо в постели, плохо и в жизни.

– Наладится жизнь, наладится и постель. Или обратной связи ты не видишь?

– Андрей, зачем мне это?

– Для души. Дух и тело ты назвала, про душу забыла.

– Разговоры по душам предлагаешь? – не смогла сдержать я улыбку. – Разговорчивый ты мой…

– Марина, не беги вперед паровоза. Сначала паспорт, потом ребенок, потом решим…

– А обед? Ты забыл про обед.

Глава 28. Туристка

Ни про что он не забыл, кроме одного – моих планах на собственную жизнь, но я помню, помню и не забуду. Слишком много лет уже и мне, и моему презрению к Андрею. Вскрывшиеся факты его полубегства из Америки служили скорее отягчающими обстоятельствами: дурак, какой дурак… Зачем мне такой нужен, зачем? Чтобы спасти ребенка, обреченного равнодушным государством на смерть.

– Марина, ничего не сорвалось? – позвонила Романна через пару часов.

Ну что ей на это ответить – сорвался хороший секс, а так – ничего.

– Я еще не звонила Вере. Дай мне паспорт для начала получить.

– Марина, я надеюсь, ты во мне не сомневаешься?

А мое мямленье именно так выглядит – вернее, слышится – со стороны? И Андрей не глухой. Моя неуравновешенная решимость открывает ему прекрасное поле для маневров.

– Рома, мы с тобой прошли огонь и воду, на медных трубах не срежемся, когда все кругом будут говорить, какие мы с тобой молодцы…

Какие мы дуры, будем думать только мы сами.

– Андрей, я сегодня ночую дома. Одна.

– И зачем ты это мне сейчас говоришь? – спросил Лебедев, крутанув руль, чтобы занять узкое парковочное место.

Без вазелина влезет – вот уж точно!

– Чтобы ты не думал, что паспорт – это предоплата за секс. Не хочешь мне помогать за красивые глаза, не надо.

– С чего ты взяла, что они у тебя красивые?

Он уже отстегнулся и держался за руль только для того, чтобы сидеть ко мне вполоборота.

– Они у тебя злые. Ты меня ненавидишь, не пойму только, за что? Ты можешь надо мной смеяться. Это куда более естественная реакция в нашем случае. У тебя была жизнь, личная и профессиональная, у меня был только бизнес и шлюхи. Кто-то из мужиков, возможно, об этом мечтает – я был из тех, кто мечтал об одной единственной женщине. И мне хотелось, чтобы у этой единственной все было, а она посчитала, что все – это американское гражданство, работа в Кремниевой Долине и… И все. Мужик оказался переменной величиной.

– Ты мне паспорт делаешь? – оборвала я грубо его разглагольствования.

– Идем! – ответил Андрей не намного нежнее.

Он предложил руку, я не взяла, но вошла в приоткрытую им дверь. Решила молчать. Отдала ему паспорт, как только села в машину. У него папочка была наготове – все документы бережно хранил в полном порядке. Уезжали с концами, так нет же – оставил оригиналы матери, заверив копии. Будто знал, будто знал. Или она нашептала – еще понадобятся. Только свидетельства о рождении были у нас оригинальными из всех документов, поданных на грин-карту. Ничего, развестись с ним мне это не помешало.

Анкету мы заполняли на месте – я предоставила ему это счастье, потому что не знала своего нового адреса. Потом прочитаю в паспорте, если захочу, но это врядли.

– Нам нужно получить паспорт обязательно сегодня, потому что мы должны как можно быстрее начать процесс усыновления больного ребенка. Девочке нужна незамедлительная реабилитация, – пошел Лебедев с туза, чтобы разжалобить тетку.

Сэкономит сейчас, оставит разницу официанту на чай – общепит больше заслуживает этих денег, чем бюрократия. Мне не хотелось даже думать, сколько нужно будет заплатить, чтобы судья согласилась рассмотреть дело ну вот прямо сейчас. На следующей неделе – на этой у меня билет на… Оперу.

– У нас есть час пообедать, – обернулся он ко мне, обводящей казенные стены скучающим взглядом. – Но можешь не давиться…

Давилась я только нецензурными словами, которыми хотелось осыпать Лебедева вместо слов благодарности. Непонятно, почему он меня так в этот момент раздражал. Наверное, дело в голоде.

– Солянка?

– Если решил, то накормишь обязательно, так? – скривилась я. – Валяй. Я голодная. Мне без разницы.

Разница только в том, что накормить меня обещаниями не получится. Я ими уже однажды подавилась, и Романна трясла меня за ноги вниз головой, чтобы я выплюнула кость, которую ты мне туда затолкал любимый муженек.

Я написала Вере сообщение про Машеньку. Сказала, что нам нужно встретиться как можно скорее. Она ответила, чтобы я не тратила ее драгоценное время. Хороший ответ – почему я не могу так ответить Андрею?

“Вера, я хочу взять Машу себе. Это серьезно, я не шучу”, – и даже в шутку не скажу, что отдам ребенка постороннему человеку.

– Вы не можете взять ребенка, – набрала мне тут же Вера.

– Могу. У меня есть русский паспорт и русский муж, никто не знает про мое второе гражданство, и у нас есть соответствующий доход в Российской Федерации и есть возможность вывезти ребенка в израильскую клинику…

– Я же сказала, что ей нужна не клиника, а рехаб, – оборвала меня Вера довольно грубо, в своей манере.

– С этим мы разберемся. Пожалуйста, посодействуйте усыновлению в кратчайшие сроки. Сколько бы это ни стоило…

– Марина, вы сумасшедшая?

– Да, Вера. Ваш фонд существует исключительно за счет сумасшедших. Вы разве так не думаете?

Она думала, она молчала.

– Когда мы можем встретиться?

– Вы должны прийти с мужем.

– Он придет.

– Вы меня не обманываете? – спросила Вера полушепотом, точно не говорила в телефон мне на ушко.

– Разве я похожа на человека, который может кого-то обмануть?

Мы договорились на завтрашнее утро, Андрей согласился приехать в назначенное место самостоятельно, когда я напомнила ему, что ночуем мы в разных квартирах.

– Мухи отдельно, котлеты отдельно, – отодвинула я от себя пустую тарелку. – То, что мы вывозим девочку, никакого отношения не имеет к нашему возможному совместному будущему. Про него я ничего не решила.

И это была чистая правда – я не могла послать Андрея, не сейчас. Мне от него еще нужно будет получить целый ворох документов. Потом позвоню ему из Штатов. Или… Скажу ему в лицо, когда он припрется к сыну. Почему-то сейчас я в этом перестала сомневаться – он приедет, ему больше терять нечего. Все давно потеряно. Любовь. Совесть. Планы на совместное будущее. Восстановлению не подлежат. Как бы так.

Мы простились без поцелуя. Да мы и не прощались – утренняя встреча не за горами, и эти горы нам все равно не сдвинуть. Зашла за легким ужином в случайную кофейню, ничего особо не ожидая от салата с копченым лососем, но он мне понравился. Вообще нравилось все, кроме причин моего появления в России. Новый паспорт из сумки я не доставала принципиально, я даже не посмотрела на свое семейное положение. Хотелось считать себя исключительно туристкой. Туристом быть везде хорошо, даже когда на душе не очень.

Шла к дому бодрым шагом, вдыхала влажный воздух, хлюпала носом, при легком ветерке отправляла за ухо прилипшую к губам прядь. После еды не поправила помаду – привычки вечно глядеться в зеркало никогда не было, блеск для губ зимой предохранял от трещин, не более того. А вот от трещин в душе что спасет? Или кто?

– Алекс, ты просто так звонишь? – приняла я звонок от сына, уже лежа в постели.

Согрелась под одеялом, но не подобрела.

– А что, просто так не могу? – улыбнулся он в камеру и на камеру.

– Я хочу спать, давай быстрее.

– Элис меня достает. Требует, чтобы я не ехал с вами в горы.

– Причина?

– Мы не должны прощать предателя.

– Он ваш отец, а не предатель, – специально сказала я «ваш». – Вас он не предавал, а со мной просто развелся. Не заводись!

– Я поговорил с Сунилом. Он сказал, что поймёт, если я не приеду. Он давить на Элис не будет. И вообще, мам, извини, но у меня после разговора с ним появилось сильное чувство, что мы там будем лишними.

– Зря так думаешь. Но я с ним в пятницу поговорю.

– Мам, Элис сказала, что не простит тебе, если ты к нему вернешься. Понимаю, что это бред, просто передаю ее слова.

– А ты меня простишь, если я вернусь к твоему отцу?

Вопрос вылетел против воли. Я не хотела озадачить сына новыми проблема, но сделала это, и Алекс подвис.

– У него же там семья? – улыбнулся сын растерянно.

– У него ничего и никого нет. Ну, в плане обязательств, не денег…

– Ты с ним встретилась?

– Ну а ты как думаешь, откуда у меня эта информация?

– Но ты же едешь к Сунилу…

– А какое отношение Андрей имеет к нему? Да, еду. Помнишь, как в Простоквашино: конечно, я тебя выбираю, я с тобой всю жизнь живу, а этого кота впервые вижу…

– И зачем мне про него сказала?

– Не знаю. Просто… Не злись на сестру, ей больно. И мне больно до сих пор…

– Из-за моего отца?

– Из-за всего… Слушай, как ты отнесешься к тому, чтобы усыновить сирот?

Алекс снова завис. На пару секунд.

– Откуда такая идея? Ты во всем хочешь походить на тетю Рому?

– Нет… – ответила я неуверенно. – Просто история зацепила…

И я рассказала, как старший кормил младшую картошкой в пустой квартире.

– Хочешь, я расскажу тебе сотню таких? Мам, ну серьезно… Хочешь, бери. Меня-то каким боком это коснется?

– Ну… Мы как бы одна семья…

– Я съеду, не переживай. Давно пора…

– Про отца не спросишь?

– Нет. Каким боком это меня касается? Это твоя жизнь…

Моя жизнь… И что с этой жизнью делать?

Утро не стало мудренее вечера, но все же я выспалась, умылась, оделась, заварила себе чай и вдруг поняла, что мне отчаянно хорошо сидеть на кухне одной – я устала, от всех от них, даже от собственного сына, которому похер на то, с кем будет его мать. Нет, это не свобода выбора, не пресловутая неприкосновенность частной жизни – ему реально нет до меня никакого дела: мама – взрослая тетка, сама со всем разберется. Ей с этим жить, ну или с тем… Разберусь, сама, а есть ли у меня выбор?

Чай не кофе, действует с опозданием, но зато бодрость духа продержалась до встречи с моим первым бывшим мужем. Таксист, к великому счастью, попался неразговорчивый, меня это спасло в машине, но зато на улице пришлось сперва прочистить рот, ведь, грубо говоря, за утро вслух я произнесла лишь два слова “здравствуйте” и “досвидания”, Андрею досталось третье – даже целый вопрос, пусть и выданный с хрипотцой:

– Не передумал?

– Нет.

Передумал целовать, его явно остановил мой взгляд – вчерашнее утро было ошибкой, началом конца, а не началом начала. Но от предложения руки я не отказалась – на асфальте мокрые листья, скользко. Вторая часть под названием сердце – отсутствовала, как деталь, этого человека в роддоме недоукомплектовали.

С Верой мы договорились встретиться в кафе, а с Андреем за углом, чтобы зайти туда под ручку. Ну, почти – ему все же пришлось отпустить меня, чтобы открыть дверь. Вера ждала нас за столиком в углу, она увидела меня первой – видимо напряженно следила за дверью. Она встала, и представляла я ей своего “настоящего” мужа по стойке смирно. В положении сидя никто из нас троих не расслабился.

– Там медицинские справки на ребенка, – Вера протянула нам синюю бумажную папочку, но рядом с ней осталось еще несколько. – Ознакомиться.

– Вера, мы не передумаем. Если у нее нет шанса, то мы узнаем это в Израиле, – сказала я. – У нас есть средства дать этому ребенку шанс.

– Что на вас так повлияло? – Вера лишь пару раз взглянула на молчавшего Андрея, смотрела исключительно на меня, мне в глаза. – Моя история? Я говорю вам, что это не игры, не роль жертвы, это даже не тяжелый крест, я не верю в бога, я считаю, что мы сами строители своей жизни. Вам повезло, вы родили и вырастили здоровых детей, у вас все отлично в жизни – не портьте ее собственноручно.

– Вы согласились встретиться исключительно затем, чтобы нас отговорить? – подал голос Андрей.

Голос спокойный, говорит медленно, проговаривая каждое слово, точно для программы распознавания речи.

– Да. Еще вчера ваша жена не собиралась никого усыновлять. Я не хочу, чтобы вы пожалели через месяц о своем спонтанном решении, – смотрела она теперь в лицо Андрею так же прямо, как до этого в мое. – И вообще, как понимаю, вы живете в Штатах?

– Нет, – продолжил Андрей. – Моя жена там долгое время работала. Там выросли дети. Сейчас мы здесь и готовы заниматься благотворительностью, если вам такая формулировка больше нравится.

– Она мне не нравится, – услышала я в голосе Веры привычные злые нотки. – Я не распространитель сетевой продукции, у меня нет цели втюхать вам ребенка. Я вообще не занимаюсь процедурами усыновления. Я вообще не понимаю людей, которые готовы взять чужого ребенка…

– Вера, что хорошего вы сделали в жизни?

Вопрос Андрея ошарашил ее всего на пару секунд, но когда она попыталась начать отвечать, Лебедев перебил:

– А я не придумаю, даже если на час задумаюсь. Понимаете? Дерево, дом, сын… На этом жизнь, что ли, заканчивается? Я могу купить жене вторую машину. Думаете, она будет счастлива? Она ее не заметит. Не все зациклены на материальных благах. Пусть лечение этой девочки обойдется в две машины, мы этого не заметим, поверьте. Эта девочка для чего-то пришла в этот мир. Может, для того, чтобы с нами встретиться? Зачем вы препятствуете нашей встрече?

– Я уже сказала. Вчера я ничего подобного не услышала от вашей жены. Не вчера, а в воскресенье, – исправилась Вера и опустила глаза.

– Потому что она должна была посоветоваться со мной. Я прекрасно понимаю пары, которые заводят детей с большой разницей в возрасте, чтобы всегда быть при деле, потому что до внуков сейчас можно просто не дожить. Что у вас в остальных папках?

– Список бумаг, которые вы должны предоставить в опеку.

– Можно, этим займется наш адвокат? Я не любитель ходить по госучреждениям.

– А ребенка увидеть?

– Ребенка я предпочитаю забрать. Мне смотреть на нее не нужно, я не диван в гостиную выбираю. Вера, не нужно разговаривать с нами, как с умалишенными. Возможно, мы впервые делаем обдуманный шаг, а мы вместе с восемнадцати лет. У вас будут ко мне какие-то вопросы?

– К вам – нет, – не выдержала Вера его взгляд и повернулась ко мне. – Если у вас так хорошо с финансами, то дайте шанс здоровым детям, Диме и Диане? Вы справитесь.

– Нет, – ответила я, чтобы Андрей не вставил в паузу свой непредсказуемый ответ. – Мы говорим о Маше, у которой нет шанса.

– Шанса нет у Димы! – повысила голос Вера.

– Заверните обоих, – все же вмешался Андрей. – Мы на базаре, что ли? Трое по цене одного? Вера, вы нас послать хотите, так и говорите? Нам посредник не нужен. Мой адвокат сам найдет детей и все уладит.

– Детей?

В глаза Веры – вызов. На Андрея я не смотрела.

– Оговорка по Фрейду, да? – хмыкнул он у меня над ухом. – Мы с женой обсуждали вариант усыновления всей семьи, но не пришли к согласию. Так что речь идет о Маше и только о Маше. Вы дадите мне все контакты и документы?

Вера чуть ли не швырнула папочки через стол. Андрей все поймал. Больная… Как она дела фонда ведет?

Я подняла чашку с остывшим кофе, который мы заказали перед началом беседы. Андрей к своему не притронулся. Попрощались, вышли на улицу не за ручку.

– Я уж решила, что ты надумал меня подставить, – скривилась я за углом.

– Подставляешь себя ты сама со всей этой дурью с ребенком. Я тебе это сразу сказал. Еще бы понял, действительно возьми ты этого Диму с Дианой, но инвалида…

– Так возьми. Я тебе это тоже сразу предложила, – уставилась я на него с вызовом. – Напрягаться лень? Ты же с этой бабой не просто спал, ты жил с ней до ребенка. Напрягись ради хорошего дела в послужном списке. Слабо?

– Ты злишься на вчерашнее, да?

Андрей открыл заднюю дверь своего автомобиля и швырнул на темную кожу сиденья разноцветные, такие детские, папочки. Захлопнул ее. Повернулся ко мне. Я к тому времени успела закусить губу, которая вдруг началась трястись. Вдруг, но совсем не ни с того ни с сего. Причины для нервов были. Они стояли передо мной, прожигали меня взглядом – вернее, всего одна причина, Лебедев.

– Нет, на сегодняшнее, – вскинула я подбородок. – Мне сейчас было неприятно быть твоей женой, прикинь?

Я даже ногу отставила, но совсем немного, потому что стояла на краю лужи – тротуары разбиты, тут за двадцать лет ничего не изменилось, а тут – чуть ниже головы и чуть выше желудка? Все по-прежнему? Бьется? Чувствует? Или только болит? Хронически.

– Мне тоже. Прикинь? – передразнил меня Андрей. – Мне не нравится врать. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – полное дерьмо, выходит?

– У нас нет будущего, ясно? Прошлое никогда не отпустит, так что нечего начинать…

– Почему? – он не перебил, он приобнял за плечи, да так сильно, что внутри ойкнуло все, что могло, и я сама замолчала. – Потому что ты боишься?

– Чего я могу бояться? – проговорила в миллиметре от его лица, другого выбора у меня не было.

– Понять, что двадцать лет назад ты сделала непоправимую ошибку?

– Если она такая непоправимая, то какого хера ты лезешь ко мне сейчас?

– Потому что я хочу забыть о прошлом, у нас есть сегодня и завтра.

– А послезавтра я улетаю в Австрию, – усмехнулась я, тычась носом ему в нос.

– Она улетела, но обещала вернуться.

– Я ничего тебе не обещала. Я не мужчина в самом расцвете сил, я женщина с большим жизненным опытом, который подсказывает мне послать вас обоих.

– Ну, хоть не один на хуй пойду, а в компании…

– Хватит паясничать на людях!

– А дома можно?

– У нас нет дома. Тот, который был в Питере, сто лет как продан. А калифорнийская конура давно сдана другим. Очнись, Андрей, мы чужие люди.

– А нахрена ты спала со мной?

– Долг отдала. Мы попрощаться не успели…

– А что ты такая разговорчивая вдруг стала? – облизал он потрескавшиеся губы. – Я еще ничего тебе не подписал.

– А ты думал, я спать с тобой буду до финальной подписи? Так получается? Если сейчас на попятную пойдешь, подумай о том, что этот ребенок будет являться тебе каждую ночь, и ты будешь просыпаться в холодном поту…

– Это уже было, – сильнее сжал он мне плечи. – Только это был другой ребенок. Но вот женщина та же самая, знаешь ли…

– Ты ее не знаешь. У меня осталась твоя фамилия, но это не я старая, это я ленивая – как видишь, заморачиваться с документами не хотелось после получения гражданства. Отпусти меня.

– Уходи. У тебя опыт есть. Я тебя отпускать не хочу.

А хочет целовать – я попыталась увернуться, куда там! Стиснула зубы, но ему губ было достаточно. Ну не устраивать же на улице еще больший цирк – как-никак взрослые люди. Хотя бы в моем лице.

– Дурак! – выдала первым делом, получив губы назад.

Схватила его за локти и убрала противные тиски к чертовой матери. Уйти? Хотелось бы – только документы в его машине. Подстраховался, гад!

– Как понимаю, ты теперь потащишь меня к своему адвокату? – вытерла я губы перчаткой, которую успела нацепить еще в кафе.

– Тащат бабу только в постель. К адвокату они сами идут. Если не хочешь идти в суд, нужна доверенность от тебя.

– Сколько это будет стоить? Хоть примерно. Понятия не имею размеры нынешних взяток.

– Тебе это не должно заботить. Это не твои деньги.

– И не твои, Андрей. Это не наш ребенок. Я не хочу, чтобы ты даже одну копейку на Машу потратил. Тебе все вернут. Чтобы у тебя не осталось ни одного предлога, чтобы меня попрекнуть.

– Ты что, совсем больная, Марина?

– Не пытайся манипулировать мною посредством больного ребенка.

– Мне оно надо? Ты чокнутая! В октябре стоит уже шапку в Питере носить, а то из головы у тебя последние мозги выдуло, походу.

– Поехали к адвокату и закончим это дело.

– Это дело даже не началось. Садись в машину, что стоишь?

Не что, а где – забыла про лужу и наступила в нее. Теперь бы сесть в автомобиль, а не в большую лужу.

– Ноги мокрые?

Я ничего ему не ответила, обошла машину и так хлопнула дверью, точно хотела, чтобы железо сложилось и погребло меня под обломками со всеми этими дурацкими проблемами, а Андрей пусть живет и мучается! Гад!

– Будешь и дальше молчать? – спросил через пять минут дороги.

– Мне не о чем с тобой говорить.

– О погоде, неа? О мокрых ногах? Может, колготки с сапогами купим?

– Не надо.

– Марина, не дури! С соплями в оперу не пущають, – усмехнулся водитель моего “автозака”.

– А что это ты так о Суниле заботишься?

– Я о себе любимом забочусь. Ты его заразишь, а мне с ним далеко и надолго вместе идти. Марин, здесь за углом какой-то торговый центр есть. Хоть кроссовки себе купи, что ли?

– Ролики.

– Научилась кататься, что ли?

– Нет. Отстань, ладно?

Но не отстал. Завернул на парковку сарая, облепленного вывесками, как новогодняя елка лампочками. Ну когда же мне станет все это до лампочки? Ну чего я так нервничаю!

Глава 29. Ненавижу

Для начала я не знаю европейского размера обуви, которую ношу. На подошве нынешней точно не выбит номер, а внутренняя бирка давно, поди, затерта. Когда мы вошли в первый попавшийся магазинчик, в котором продавали все подряд, выяснилось, что мой первый муж тоже хранит в памяти все подряд – даже размер ноги свой по факту бывшей жены.

– Ай виш! – улыбнулась я ему, воскликнув по-английски, что была бы счастлива остаться с прежней лапкой, но теперь лапища точно увеличилась, и странно, что он этого не заметил.

Впрочем, выговаривать ему на людях за плотоядную слепоту я не стала, просто спасла его статус в глазах молоденькой продавщицы.

– В беременность стопа под лишним весом расплющивается, а вечный бег в кроссовках затем закрепляет увеличившийся размер. Давайте я тридцать девятый для начала примерю. Мне с носком самое оно будет. Да, мне носок нужен, – подтвердила я просьбу. – И чтобы без каблука. Ну, небольшой квадратный допускается.

– Кирпичик? Это так каблук называется, – решила поумничать девчушка. – Под ваш запрос еще ковбойский подходит.

– Если в комплекте с лассо, мы возьмем, – Вон даже Лебедев не выдержал ликбеза. – Вот вам ботинок, найдите такие же, – сунул он ей в руки мокрый образец. – Мы торопимся.

Мы со многим поторопились, со многим. Но сейчас я сумела не ответить на его поддерживающую улыбку одобрением.

– Можно сначала носки дать? – все никак не унимался покупатель.

– Я сначала должна их пробить, – насупилась продавщица.

– Вы думаете, я не заплачу за носки?

Я сейчас заплачу… Ну не бутик это, не бутик, сюда рабоче-крестьянский люд заходит. Давно в магазинах для обычного пипла не был, небожитель? Юность бы вспомнил, в демократическую Калифорнию съездил, что ли, поучиться жить при деньгах, но без высокомерия.