Текст книги "Рожденная избранной (СИ)"

Автор книги: Ольга Эйзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Рожденная избранной

Пролог

20 мая 2002 г.

На беспокойный город медленно ложилось темное покрывало теплой майской ночи. Вдоль набережной зажигались яркие фонари. Догорали последние ярко-красные огни заката, и на небе одна за другой зажигались звезды, напоминающие крошечные серебряные бусинки, просыпанные чьей-то неаккуратной рукой на плотную черную ткань. Они сверкали там, в вышине, как бы улыбаясь проходящим под ними людям в надежде, что кто-то запрокинет голову, засмотрится на них и улыбнется в ответ.

В такую ночь трудно было не улыбнуться. Отовсюду веяло приближающимся летом, и оттого настроение у людей делалось каким-то праздничным и радостным. По-другому и быть не могло: первые жаркие лучи, скользящие по коже, окончательный отказ от любых теплых вещей, атмосфера грядущего летнего отпуска – все создавало причины для улыбки и заставляло думать про себя: "Да, я, черт возьми, люблю эту сложную, но такую прекрасную жизнь!"

Где-то вдалеке мелькали городские огни, и Он стоял и смотрел на них, выдыхая клубы сигаретного дыма. Он знал, что Она бросится к нему в объятия, как только придет, и Он также знал, что Она не переносит запах табака, но Ему было трудно стоять здесь, в тишине и одиночестве, без сигареты в зубах. Курение спасало Его от постоянных переживаний и помогало расслабиться. Вернее, так было в самом начале. Сейчас, когда Он чуть ли не просыпался уже с сигаретой в одной руке и зажигалкой в другой, курение не только не успокаивало, но и, казалось, раздражало еще больше. И все же Он продолжал выкуривать сигарету за сигаретой не то по привычке, не то в надежде, что удивительная сила самовнушения сработает и Он, как это бывало прежде, снова сможет на минуту забыть о проблемах.

Бросив окурок на землю и растоптав его носком черных лакированных туфель, Он потянулся к карману, нащупал там пачку сигарет, но, обнаружив, что она совершенно пуста, со вздохом высунул руку и принялся бродить вдоль набережной. Он пытался заглушить чувства, пытался неоднократно, и не так давно это чуть не довело Его до алкоголизма. Впрочем, только ради того, чтобы не топить свои проблемы в бутылке крепкого виски, Он и начал курить. Конечно, по сравнению с алкоголем сигареты, даже если выкурить за день всю пачку, куда менее эффективны, но так Он, по крайней мере, мог себя контролировать, а значит, и обезопасить Ее от мощного шквала собственных эмоций, Ее, которая нуждалась в поддержке больше, чем Он сам. У Нее было достаточно проблем, и взваливать собственные на Ее ослабевшие как никогда плечи Ему не хотелось.

Он бродил взад-вперед, заломив руки за спину, и думал о том, что скажет Ей, когда Она придет. Он не умел утешать людей и терялся при виде слез, но Он знал наверняка, что Она придет расстроенная, бросится к Нему в объятия и заплачет, и Ему будет необходимо приложить все усилия, чтобы как-то облегчить Ее боль. Представлять, как Она плачет, прижимаясь к Его груди, было тяжело, но видеть это вживую еще тяжелее. В такие моменты Он ощущал Ее беспомощность, усталость от постоянных переживаний и чувствовал, что просто обязан избавить Ее от этих ощущений, оградить от жестокого мира и построить свой собственный, полный радости и тепла, но единственное, что Он мог предложить Ей – это крепкие объятия и успокаивающий поцелуй, которым надеялся забрать все Ее страдания.

Позади послышался шорох: кто-то медленно шел по брусчатке, с трудом передвигаясь и путаясь в собственных ногах. Он остановился, поднял голову и увидел Ее. Она шла, огибая ряд из аккуратных зеленых кустов и обнимая себя обеими руками. Никто не мог заметить этого издалека, но Он видел, как трясется Ее тело и как крепко Она впивается длинными пальцами в оголенные плечи, стремясь болью заглушить дрожь и накатывающие на глаза слезы. Майский ветерок трепал подол Ее легкого персикового платьица, и Он смотрел на Нее, не в силах оторвать глаз от этой картины.

Увидев Ее, он почувствовал трепет в теле, непреодолимую страсть и желание броситься в Ее сторону, заключить Ее в объятия, прикоснувшись к Ее нежной коже, и крепко поцеловать. С другой стороны, Он смотрел на Нее и чувствовал Ее боль, проявлявшуюся в каждом движении, в каждом малейшем жесте. Он вспоминал, как Она плакала ночами, как винила во всем себя и молилась, чтобы все вновь было хорошо, а Он наблюдал за этим и понимал, что ничем не может помочь. Он не винил никого в этой ситуации: ни себя, ни Ее. Это было их общим решением, Они приняли его вместе и слишком поздно узнали, что за этим последует. Это должно было быть очередное радостное время в Их жизни, но обратилось оно в разочарование и мучения, как обманчивый сон, заманивающий своей нереальной красотой в ловушку, полную кошмаров.

Она подходила все ближе, и Его еле бьющееся сердце вдруг бешеным стуком стало пытаться вырваться из грудной клетки. Когда же Она стояла в трех шагах от Него, оно с грохотом упало куда-то вниз, разлив по телу яд, имя которому боль. Этот яд проник в каждую клеточку Его тела, и Он едва сдерживал себя, чтобы не упасть на колени и не закричать. Она подняла голову, посмотрела на Него заплаканными глазами, заставив Его вздрогнуть, и, всхлипывая, бросилась к Нему в объятия. Не стесняясь никого, кто мог бы Ее услышать, Она громко застонала. Из Ее глаз вырвался новый поток слез. Казалось, внутри Нее необъятный океан: Она плакала практически постоянно уже на протяжении месяца, а слезы и не думали заканчиваться, их, наоборот, становилось только больше. И вот они лились по Ее щекам, капали на Его рубашку, тут же впитываясь и образовывая мокрые пятна, а сама Она слабела с каждой слезинкой, все больше размякая в Его объятиях, так что Ему пришлось держать Ее крепче.

Проплакав минут пять, Она наконец немного успокоилась и подняла голову.

– Они ведь все равно ее найдут, да? – спросила Она дрожащим от недавнего приступа слез голосом.

Он тяжело вздохнул. Он понимал, что Она права и не мог Ей соврать, но сказать правду Ей в глаза, тем самым усилив Ее боль, Он не мог.

– Мы сделали все, что в наших силах, чтобы защитить ее, – ответил Он вместо этого и, ласково убрав с Ее лица каштановые пряди, прижал к себе еще сильнее. – Мег обеспечит ей счастливую жизнь.

Она нерешительно кивнула и, прильнув к Его груди, опустила взгляд.

– Но ведь она не всегда будет под опекой Мег. Когда-нибудь она начнет жить собственной жизнью, даже не зная, какая опасность ей угрожает и от чего нужно спасаться.

Он погладил Ее по голове, плавно скользя рукой по спутавшимся мягким волосам, и нежно поцеловал в макушку. Он почувствовал, как Она немного расслабилась и сильнее прижалась к Нему.

– Если и есть в ней что-то от тебя, – сказал Он, – так это твоя сила и смелость. Уверен, она сможет защитить себя сама.

– Моя сила? – усмехнулась Она. – О какой силе идет речь, если я только что намочила тебе рубашку собственными слезами?

– В этом и есть твоя сила, – ответил Он. – Ты не боишься плакать. Ты не боишься чувствовать и позволяешь чувствам, какими бы они ни были, проходить сквозь тебя. Люди говорят, что слезы – символ слабости, только чтобы скрыть, как они на самом деле слабы. Только по-настоящему сильный человек может позволить себе заплакать, не боясь осуждения со стороны. И я так не могу.

Между ними воцарилось молчание. Они стояли, обнимаясь, и наслаждались этим моментом, полным умиротворения и нежности. Вокруг не было никого; только легкий теплый ветерок окутывал Их, город мелькал своими огнями, а звезды и серебристая луна смотрели с высока и дарили Им свой холодный свет.

– Знаешь, что еще делает тебя смелой? – спросил Он, поглаживая Ее по спине.

Она немного отстранилась и подняла заинтересованный взгляд.

– То, что ты знаешь, кто я такой и на какие ужасные вещи способен, но при этом стоишь здесь и совсем не боишься.

– Даже больше, – прошептала Она и улыбнулась – Я вышла замуж за этого страшного человека.

Его губы впервые за вечер растянулись в искренней улыбке, а глаза заблестели нежностью. Она взяла в руки Его лицо и, притянув к себе, поцеловала. Он притянул Ее в ответ, и Их губы слились в горько-сладком поцелуе. Они крепко держали друг друга в своих руках и не прекращали целоваться так долго, как только могли. Им хотелось, чтобы этот момент, одновременно наполненный грустью, практически трауром, и неугасающей страстью, которая разожглась внутри Них еще больше, длился вечность, хотели умереть с этим поцелуем на губах, лишь бы он никогда не заканчивался.

Но все, даже этот чувственный поцелуй, каждой секундой которого Они так наслаждались, когда-нибудь должно прекратиться, и спустя две минуты Они отстранились друг от друга, не разрывая при этом крепких объятий. Ее головка, обрамленная копной каштановых волос, покоилась у Него на груди, и Он, подняв лицо к ночному небу, с любовью поглаживал ее и перебирал своими холодными пальцами длинные шелковистые пряди.

– И куда мы теперь? – тихо спросила Она, безучастно глядя куда-то вдаль. – Нам ведь придется уехать, да?

Он молча кивнул, и Она тяжело вздохнула.

– Мы могли бы остаться, – произнес Он. – Но в таком случае мы сильно рискуем. Да, официально она мертва, но, если мы будем регулярно видеться с ней, могут возникнуть подозрения, и в итоге мы все будем мертвы. Либо нам до конца жизни придется переезжать с места на место, скрываясь от них. Нам нужно максимально обезопасить ее. Будет лучше, если мы уедем.

– Будет лучше… – еле слышно повторила Она.

– В конце концов, мы ведь не оставляем ее здесь совсем одну. Мы оставляем ее с Мег, а это самый надежный человек из всех, что я знаю. Она сделает все возможное, чтобы наша малышка была в безопасности и не попала в руки к кому-нибудь из тех, от кого мы бежим.

– Да, только… разве им не плевать, под чьей она защитой? Даже если они обнаружат ее до совершеннолетия, Мег вряд ли сможет встать у них на пути.

Он пожал плечами и поцеловал Ее в макушку, обняв еще крепче.

– По крайней мере, Мег постарается, – ответил Он. – У нас в любом случае не было более безопасного варианта для нее. Останься она с нами, мы бы не могли гарантировать, что она сможет прожить хотя бы год. С Мег у нее больше шансов не умереть от их рук вовсе.

– Ты прав, – согласилась Она, кутаясь в его объятиях. – Как думаешь, мы еще увидим ее?

– Обязательно, – пообещал Он. – Когда-нибудь мы снова с ней встретимся, и поговорим, и узнаем все о ее жизни. Может, через десять лет, а, может, через тридцать, но мы вернемся хотя бы на час только ради нее.

Она грустно улыбнулась и, отстранившись, посмотрела Ему в глаза. Она видела, что и Он, как бы ни пытался сохранить маску спокойствия, разрывается от боли и сам не до конца верит в собственные слова. Но Им обоим хотелось верить, и Они мысленно повторяли себе, что все будет хорошо, все наладится, даже если голос отчаяния напрочь заглушал эти мысли. Она провела ладонью по Его широкому лбу, аккуратно смахнув с него выбившиеся черные пряди, и Он закрыл глаза, наслаждаясь каждым Ее прикосновением.

– Так куда же мы теперь? – спросила Она, ласково улыбнувшись. – И когда?

– Куда захочешь, – ответил Он, не открывая глаз. – Прямо сейчас.

Она взяла Его за руку и повела вдоль набережной, и Он, ничуть не сопротивляясь, пошел за Ней. Они шли вперед, улыбаясь ослепительным звездочкам, улыбаясь оживленному даже ночью городу и вдыхая свежесть ночного воздуха. Они грустно улыбались друг другу и запоминали каждый шаг, сделанный по этой серой брусчатке, прежде чем раствориться в темноте и навсегда исчезнуть из города.

Глава 1

сентябрь 2018 г.

Провести последнюю летнюю ночь за просмотром сериала было не самой лучшей идеей. Сорокаминутные серии казались такими короткими и интересными, что я даже не обращала внимание на время и очнулась только в пять утра, когда за окном начало рассветать. "И опять я проебала все шансы выспаться", – подумала я, разочарованно вздохнув, и выключила ноутбук, который тут же отложила на тумбочку рядом с кроватью. Накрывшись одеялом, я вдруг поняла, как сильно устала за эту ночь: тело изнывало от недостатка сна, мысли путались и терялись где-то в густом тумане, окутавшем мозг, а веки казались такими тяжелыми, что, всего раз неосторожно моргнув, я рисковала не разлепить их больше никогда. Перевернувшись на живот, я закрыла глаза, и мое тело, вдруг став одним целым с кроватью, словно куда-то поплыло.

Так приятно было телом лежать в объятиях воздушного одеяла, а мыслями ходить босиком по влажному песку, омываемому океанской волной, и мне совсем не хотелось прощаться с этим чудесным ощущением. Когда тебе приходится спать мало и, соответственно, не высыпаться, начинаешь ценить каждую секунду сна и стараешься максимально растянуть его, еще несколько минут чувствовать, как обмякшее тело идеально дополняет место в кровати, где оно лежит, ощущать, как постепенно тебя покидают туманные остатки удивительно атмосферных сновидений, и сладко потягиваться до тех пор, пока будильник не сообщит о том, что больше медлить нельзя. Но сегодня сон поглотил меня полностью. Я спала поверхностно и, теоретически, в любой момент могла бы открыть глаза и встать с кровати, но на деле все оказалось не так просто. Я ощущала свое тело, но не могла пошевелить даже пальцем: мышцы были так расслаблены, что, казалось, онемели вовсе, или же это состояние настолько мне нравилось, что я просто не хотела портить его ни малейшим движением. В любом случае, я продолжала лежать так час за часом, и даже сигнал будильника не смог меня разбудить: он звучал слишком тихо, слишком отдаленно, и я приняла его за очередную деталь своего сна.

– Андреа, – послышалось откуда-то издали, но я лежала на прежнем месте и даже не вздрогнула, будто за эти несколько часов успела прирасти к кровати.

Мне снилось море, такое ярко-бирюзовое и прозрачное, каким я его видела только на картинках. Оно плескалось у моих ног, время от времени заливая их белой пеной. Небо окрасилось в оранжево-розовый, и последние лучи закатного солнца светили мне прямо в глаза. Я была вынуждена жмуриться и закрывала глаза ладонью, но это почти не помогало.

– Андреа! – послышалось снова, на этот раз громче и отчетливее.

Я почувствовала, как кто-то схватил меня за руку и принялся раскачивать из стороны в сторону, сначала медленно, нежно, а затем быстро и резко, почти что толкаясь. Море, пляж, догорающий закат – все смешалось в кучу и превратилось в огромное расплывчатое пятно, и только солнце становилось все ярче и ярче. Я крепко зажмурила глаза и, потянувшись, потерла их ослабшими после сна ладонями. Мозг наконец-то очнулся, принялся активно работать, и я начала медленно, но верно просыпаться. Постепенно мне становилось понятно, что прогулка вдоль пляжа – плод моего воображения, а солнце, светящее в глаза, реально, как и голос, упорно продолжающий звать меня по имени. На минуту мне стало до слез обидно: все казалось таким реальным, таким прекрасным, а на самом деле ни сказочного бирюзового моря, ни захватывающего красочного заката у меня не было и не будет. По крайней мере, не в ближайшее время.

– Если ты сейчас же не встанешь, будешь добираться в школу сама, – сказала мама и резко стянула с меня одеяло.

Я сделала недовольное лицо и неосторожно перевернулась на спину, чуть не сбив рукой ноутбук с тумбочки. Первые попытки открыть глаза закончилась неудачей: желание поспать и яркое солнце, светившее в лицо так, словно специально хотело поиздеваться надо мной, не дали даже немного разлепить сонные веки.

– Сколько сейчас времени? – спросила я, потирая глаза ладонями.

– Полдевятого, – ответила мама.

– Сколько?! – я тут же открыла глаза и приподнялась на локтях, чтобы найти телефон и посмотреть на время. – Блять, я опаздываю!

– Андреа! – возмущенно крикнула мама, но я тут же выскочила из кровати и, спотыкаясь, побежала в ванную.

Времени на чистку зубов не было, так что я решила просто прополоскать рот и умыть лицо, а затем, вернувшись обратно в свою комнату, надела первое, что попалось под руку (этими вещами оказались черная футболка и джинсы), и собрала волосы в неаккуратный пучок на затылке. В это время я обычно уже сидела в маминой машине и, слушая музыку, смотрела в окно или обсуждала что-то с мамой, поэтому на спокойный полноценный завтрак можно было не рассчитывать. Схватив на кухне два лежащих на столе сэндвича, я тут же выскочила из дома и направилась к машине.

– Ты совсем не расчесывалась? – спросила мама, когда я устроилась на сиденье и закрыла дверцу.

– Расчесывалась, – ответила я, откусывая большой кусок от сэндвича. – Просто очень быстро. Мне нужно было успеть выйти из дома до того, как ты уедешь и тем самым заставишь меня идти до школы пешком.

Мама завела мотор, и машина двинулась вперед.

– Кстати, говоря о времени, почему ты не встала раньше?

– Я не услышала будильник, – сказала я, одновременно прожевывая куски хлеба, намазанного арахисовым маслом. – Честно.

– У тебя пять будильников, Андреа! – воскликнула мама, сворачивая вправо.

– Я не услышала все пять. Такое бывает.

Прожевав сэндвич, я посмотрела на маму и добавила:

– Но в любом случае спасибо, что разбудила. И что подождала. Я постараюсь больше этого не допускать.

Мама улыбнулась и, не сводя глаз с дороги, взяла меня за руку, крепко пожала ее и медленно отпустила, снова схватившись за руль.

– Если хочешь знать, я тоже проспала сегодня, – сказала она, и мы обе, переглянувшись, вдруг рассмеялись.

Я всегда знала, что мне повезло с мамой. Она была тем почти что уникальным человеком, которому я могла доверить все секреты и переживания, с которым могла не стесняться и знать наверняка, что меня не станут упрекать или осуждать. В то время как мои одноклассницы жаловались, что их матери не дают им спокойно жить, я вместе со своей громко смеялась над мемами из Тамблера и с ней же до полуночи залипала на "Игру престолов", а потом еще час бурно обсуждала просмотренное, и мне было чертовски приятно видеть зависть, огоньком мелькающую в глазах свестниц, когда я рассказывала им об этом.

Если взрослые люди – это серьезные дяденьки и тетеньки в строгих костюмах, погрязшие в работе, счетах и страдающие от вечной головной боли, то моя мама была бы последней, кого я могла бы назвать по-настоящему взрослой. Да, она действительно много работает, и я очень часто вижу ее с огромной кучей каких-то важных бумаг, рядом с которыми непременно стоит баночка аспирина, но, если бы не это, она вполне могла бы выдать себя за подростка, который пытается одновременно и хорошо учиться, и сидеть целыми днями за любимым сериалом. Порой мне самой не верилось, что ей уже почти сорок. Будь она чуть моложе внешне, ее было бы не отличить от моих сверстниц.

Наши отношения с самого моего детства строились на доверии, понимании и уважении друг к другу. Да, она не была идеальной матерью, часто пропадала на работе, иногда срывалась на меня, не готовила постоянно и ленилась делать уборку, но она, казалось, вовсе не стремилась соответствовать образу любящей и заботливой матери, какой ее все представляют. Ей, прежде всего, хотелось быть собой, быть открытой и честной при мне, стать для меня подругой, а не серьезной родительницей, учащей жизни и старающейся изо всех сил ее контролировать. Может, именно из-за того, что я привыкла чувствовать себя равной ей, знать, что меня в этой маленькой семье уважают и понимают, я даже не задумывалась о том, что стоит говорить маме, а что нет, и разговаривала с ней без стеснения, доверяя все, даже самые сокровенные тайны.

– Ты снова не спала всю ночь, да? – спросила мама, быстро осмотрев меня изучающим взглядом.

– Угу, – вздохнула я, отправляя в рот последний кусок сэндвича.

– И, конечно, снова не из-за чего-то серьезного?

– Угу, – повторила я, вытирая руки о джинсы.

Мама тихо вздохнула и в очередной раз повернула машину вправо.

– Что хоть смотрела? – спросила она, немного откинувшись на спинку сиденья. – Что-то смотрела ведь, да?

– "Дневники вампира", – ответила я, взяв в руки второй сэндвич. – Но я не планировала смотреть сериал ночь напролет, правда. Я думала всего лишь досмотреть последние серии четвертого сезона, а очнулась на середине пятого, когда за окном уже начинало рассветать. И, поверь, я сама была не в восторге от этого.

Отломив кусочек хлеба и положив его в рот, я стала смотреть на вид перед собой, на бегущую асфальтную дорогу, пролетающие мимо машины и спешащих куда-то людей, а затем добавила:

– Надо учиться контролировать себя. Я знаю, что когда-нибудь эти ночные просмотры обернутся огромной проблемой, но как вообще можно легко засыпать, если ты остановилась на самом интересном моменте и с каждой серией интрига только растет? Вот как ты, например, будучи заядлой сериаломанкой, успеваешь смотреть новые сезоны и при этом работать? В чем магия?

– Просто я никогда не сплю, – усмехнулась мама. – А живу исключительно за счет кофе. Пью его литрами. Ты разве не знала?

– Но ты сказала, что проспала сегодня, – возразила я. – Значит, все-таки спала!

– Да, так и есть. Один раз за всю жизнь решила поспать, и ты прекрасно знаешь, что из этого вышла.

Мы посмотрели друг на друга, прямо в глаза в глаза, и рассмеялись не то от нашего разговора, не то от этого непродолжительного взгляда. Мамин звонкий, приятный на слух смех заполнил весь салон автомобиля, отзывался в каждом его уголке, и ему вторил мой смех, громкий и очень странный, совсем не похожий на звуки маминого переливающиегося колокольчика. Но вскоре мама убрала упавшие на лицо темно-каштановые пряди, взялась за руль и переключила все внимание на дорогу. Остаток дороги мы молчали, но без какого-либо напряжения, и время от времени разговаривали о чем-то бытовом, повседневном, совершенно обычном, как погода или планы на день. Когда мы оказались на месте, я вышла и помахала маме рукой, а затем развернулась и направилась прямиком к большому зданию, выложенному из темно-коричневого кирпича и именуемому школой.

Перед входом, как это обычно бывает в первый школьный день, толпилось много людей. Все они активно общались, обнимались, смеялись, и я, остановившись на полпути, стала оглядываться вокруг, надеясь найти хоть какое-нибудь знакомое лицо. Где-то вдалеке, в компании девчонок, которых я, кажется, видела в прошлом году, но не настолько часто, чтобы их запомнить, мелькнула светловолосая головка с собранным на самой макушке длинным хвостом. Приглядевшись, я убедилась в том, что это Дженнис, девушка, с которой я хожу на испанский. Не то, чтобы мы были хорошими подругами, я никогда не общалась с ней за пределами школы, часто даже мы не пересекались и за пределами кабинета испанского, но и сказать, что мы совсем не знали друг друга, было нельзя. Обычно мы общались, когда нам обоим было скучно или когда было просто не с кем пообщаться, поэтому мы стали друг для друга кем-то вроде запасного варианта, той подруги, с которой при обычных обстоятельствах проводить время особо не интересно, но в отсутствии других собеседниц она может пригодиться. Конечно, дружбой это назвать сложно, но хорошим знакомством – вполне, и поэтому я, находясь в толпе из людей, многих из которых я впервые вижу, решила двигаться именно к ней с надеждой, что она не оттолкнет меня и не пошлет куда подальше. В любом случае, мне просто хотелось влиться в эту толпу, не чувствовать себя совсем одинокой и потерянной. Не нужно было даже приглашать меня поучаствовать в беседе – просто разрешить постоять рядом было бы уже неплохо.

Только я собралась сделать первый шаг по направлению к Дженнис, как чья-то маленькая ручка похлопала меня по плечу, заставляя обернуться.

– Андреа, – произнес тихий голосок сзади, и я, узнав его, с облегчением и улыбкой на лице мгновенно развернулась.

– О боже, Хилари! – радостно воскликнула я и бросилась обнимать эту прелестную кудрявую девчушку.

Ей пришлось приподняться на носочки, чтобы сравняться со мной по росту и обнять меня в полной мере. Я закрыла глаза и прижала ее к себе сильнее, наслаждаясь каждой секундой этих объятий. Так приятно было стоять вот так, чувствовать тепло ее тела, вдыхать тонкий аромат ее волос, напоминающий что-то нежное, цветочное, и я на минуту даже забыла, где и в какой толпе нахожусь. Я могла бы простоять так целую вечность, но спустя какое-то время Хилари отстранилась и, широко улыбаясь, стала молча смотреть на меня.

– Я так скучала, – восторженно произнесла я. – Целое лето без тебя! Ты даже не представляешь, как это было тяжело! Честно, я думала, что не выживу.

– Я тоже скучала, – ответила Хилари. – Каждый раз, когда мы созванивались или переписывались, думала, как было бы круто, окажись ты со мной рядом прямо сейчас. Мне так не хватало наших прогулок, наших вечеров…

– Больше никуда тебя не отпущу, вот честное слово, – пообещала я, и Хилари рассмеялась. – Но, раз уж заговорили об этом, как прошло твое лето? Как тебе Португалия?

– Ну, это явно гораздо интереснее, чем Джексонвилл.

– Да все на свете интереснее, чем Джексонвилл, мне кажется. – Она снова тихо засмеялась. – А если поконкретнее?

– Там очень красиво, – ответила Хилари. – Не то чтобы я много где была за свою жизнь, но это определенно лучшее место, которое я только видела. Все эти прелестные домики, улочки, природа, особенно море Ты бы видела, какая это красота! Я практически все лето провела на берегу, встречала там рассветы и закаты, время от времени даже убегала из дома ночью, лишь бы только увидеть, как выглядит побережье в свете луны, как плещутся волны… Нет, правда, это так завораживает. Когда мы только приехали в Фаро, я сразу же стала уговоривать родителей прогуляться где-нибудь вдоль берега и посмотреть на море, а когда увидела его, то еще очень долго не верила собственным глазам. Это сказочное место, и вода там даже не голубая, не синяя, а именно бирюзовая, как будто с какой-нибудь красивой картинки.

Я слушала подругу, в красках представляла все, описанное ею, и у меня дыхание захватывало от этих картин. Ни красота цветов, ни тишина лесов, ни манящая высота гор – ничто не восхищало меня так же сильно, как моря и океаны. Один только шум волн, разбивающихся о берег, вызывал во мне бурю эмоций, трепет и одновременно спокойствие – столько противоречивых чувств, которые, однако, уживались и мирно сосуществовали, позволяя телу и разуму расслабиться. Я почувствовала, как во мне зарождается зависть, но в самом лучшем ее проявлении, и, как бы сильно мне не хотелось самой все лето провести где-нибудь в Португалии, гуляя среди симпатичных домиков и встречая закат под звуки моря, я была невероятно счастлива за свою подругу.

– Боже, какая ты везучая, – восторженно произнесла я с широкой улыбкой. – Вот бы отмотать время назад и попасть в момент вашего отъезда. Честно, я сейчас готова даже несколько часов провести в неподвижном состоянии, спрятавшись где-нибудь в твоем рюкзаке, лишь бы только улететь с вами на целое лето.

– В следующий раз так и сделаем, – засмеялась Хилари и с широкой, несколько загадочной улыбкой стала изучать мое лицо. – Ну а ты? Как ты провела лето?

– Никак, – я пожала плечами и посмотрела на нее. – Как по мне, оно прошло впустую. Если чем-то оно и запомнится, так только тем, что в нем не было тебя.

– О, только не говори так. Даже самое бездарное, на первый взгляд, лето остается в памяти как нечто, во что хочется вернуться. Наверняка же было что-то, о чем хотелось бы вспоминать? Что хотелось бы повторить?

Я задумалась и, опустив взгляд, стала перебирать все события, произошедшие за это лето. Чем бы оно могло запомниться для меня? Возможно, тем, что я ночами напролет смотрела сериалы. Хотя, с другой стороны, я делаю так чуть ли не постоянно, и в этом плане мое лето далеко не уникально. Или, может, тем, что довольно часто я, дождавшись, пока люди разойдутся, вечерами сбегала на пляж, надевала наушники и сидела на желто-сером песке, глядя куда-то вдаль, думая о чем-то своем и медленно вдыхая соленый морской воздух, пока солнце пряталось за горизонт, а небо постепенно темнело и зажигалось мелкими блестящими звездами. Этот пляж был моим самым любимым местом в городе, правда, только тогда, когда там не было людей, так что последние два года теплые летние вечера я коротала именно здесь. Я не знала, зачем упорно прихожу сюда практически ежедневно, для чего смотрю на плещущиеся волны, порой даже не замечая и не слыша их, но мне это нравилось. Поначалу я бегала сюда только изредка, когда мне хотелось побыть в одиночестве, расслабиться или ненадолго забыться, но уже скоро это переросло в привычку, причем настолько сильную, что порой я даже уснуть не могу, если у меня была возможность посидеть у моря, а я ей не воспользовалась.

А еще, может быть, это лето было особенным, потому что на маму свалилась куча работы, которая требовала не только упорного труда в офисе допоздна, но и небольших, зато частых командировок. С начала каникул я видела ее дома не больше десяти раз. Даже когда она возвращалась с работы, мы практически не пересекались, поэтому можно смело говорить, что провела лето в одиночестве, впервые за всю жизнь почувствовав себя действительно самостоятельной. Конечно, иногда я скучала по вечерам, проведенным вместе с мамой, и в некоторые моменты мне очень ее не хватало, но, впрочем, это не помешало мне насладиться одиночной жизнью и хоть в чем-то ощутить себя взрослой.

– Вполне возможно, ты права, – задумчиво ответила я и тут же напряглась от оглушительно громкого звонка. – Я… Мы ведь встретимся позже, да? Что у тебя сейчас?

– Биология, – ответила Хилари.

– Черт, мне совсем в другой корпус. Тогда встретимся за школой, как обычно, да?

Хилари, улыбаясь, кивнула и ловко нырнула в стремительно движущуюся толпу, в считанные секунды полностью растворившись в ней. Я лишь проводила ее взглядом, постояла еще немного у входа, наблюдая за расходящимися по разным сторонам учениками, а затем развернулась, вошла в здание и помчалась на первый урок.

Опаздывать было нельзя: мистер Дженкинс, наш учитель испанского, терпеть не может, когда на его урок приходят хоть на минуту позже. Сам он при этом пунктуален, как часы: еще не было ни одного случая, когда бы он оказался в классе позже остальных. Обычно он приходит в кабинет за минуту до звонка и окидывает презрительным взглядом всех тех, кто по каким-то причинам задержался и зашел в класс самым последним. Если уж тебе посчастливилось быть этим последним, опаздавшим на минуту или – какой кошмар! – даже две, будь готов к тому, что мистер Дженкинс весь урок будет задавать тебе самые сложные вопросы и вне зависимости от того, как ты на них ответишь, будет прожигать тебя полным ненависти взглядом, пока ты не превратишься в кучку пепла. Короче говоря, учитель был не из приятных, и я всегда мечтала дождаться того момента, когда он сам войдет в класс на секунду позже звонка, чтобы сидеть за партой и злорадно испепелять его взглядом, каждую минуту напоминая, какую ужасную ошибку он совершил этим утром.