Текст книги "Приворотное зелье на единственную (СИ)"
Автор книги: Ольга Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
А потом Кешка погиб. Перед смертью неудачи преследовали его. Прогорел бизнес. За долги пришлось продать дачу. Квартиру мужу удалось сохранить, он успел оформить её на имя матери. В городе тоже творилось что-то непонятное. Куда-то пропал директор завода Чугунов, с которым в контакте был Кешка, убили его заместителя. Люба пыталась найти Элку, которая жила с семьей сестры, но семья Чугунова и она исчезли из города. Больше подруг у женщины здесь не было. А потом муж с братьями поехал на дальнюю рыбалку, где убили и Кешку. На них напал пьяный местный житель, по прозвищу Медведь-шатун. Напал с топором. Первый удар был по Кешке, который много выпил и спал сном младенца. Абориген зарубил Иннокентия, страшно изуродовав лицо. Проснувшиеся братья не растерялись, здоровые мужики связали невменяемого злодея. Но было поздно, Кешка был уже мертв. Люба, когда её привезли в морг, увидев это месиво, упала без сознания. Свекровь страшно и несколько фальшиво взвыла, но признала сына по родинкам на теле.
Хоронили Иннокентия в закрытом гробу. Любе было все равно. Ей даже было все равно, накажут или нет убийцу. Человека ведь не вернешь. Свекровь была убита горем, что-то говорила без конца. Люба не вслушивалась. Но порой ей казалось: мелькают какие-то фальшивые, неестественные интонации в её голосе. Люба не плакала во время похорон. Зачем? Она тогда поняла, насколько чужая среди Кешкиной родни, молодая женщина поклялась, что никто не увидит её слез. А Катька, словно ждала этого момента, ждала, когда Любе будет плохо. Она зачем-то на девятый день, когда прошли поминки, рассказывала Любе, что муж замучил её груди, теребит и теребит по ночам. Люба автоматически отметила эту дурость родственницы, удивленно глянула: никогда она не набивалась в тайные поверенные Катьке, и больше никак не прореагировала. Не было сил и желания. Во время поминок, которые отводили в доме свекрови, родичи Кешки не могли никак угомониться. Все сидели и сидели за столом. Измученная свекровь уснула. Люба тоже бы прилегла, она устала. Но ей забыли предложить место для отдыха. Уставшая женщина сидела в неудобном кресле в другой комнате и слушала уже совсем не горестные выкрики из зала. Когда же за столом стали раздаваться возгласы: "Давайте споем!" – Люба вышла и зло напомнила им, по какому поводу они собрались.
– Ой, святая заговорила! – воскликнула пьяная Катька.
И от её нелепого выкрика всем стало неудобно. Но братья поняли, что хватили лишку, и молча вышли во двор. Вместе с ними выскочила и обозленная Катька. Опять она проиграла. Все осуждали её, Люба была права. Люба тем временем стала убирать со стола. Катька вернулась через пять минут.
– Я буду мыть посуду, – сказала она с вызовом.
Люба посмотрела в упор и не ответила. Катька съежилась под этим строгим взглядом. У этой женщины не хватало ума понять, что Люба похоронила мужа, что ей сейчас все равно, о чем думает Катька, что она лишь жалко потявкивает, пытаясь причинить боль женщине. Нельзя уже было больнее сделать.
– Мой, если тебе хочется – равнодушно ответила Люба и ушла в соседнюю комнату, села опять в старое неудобное кресло.
Свекровь сказала, чтобы Люба все наследство оформила на себя, в том числе и квартиру. Ей не надо. У неё есть дом в деревне, ей хватит. Люба оформила квартиру и машину, продала их и уехала из тех мест в родной П-в, к старым родителям. Со свекровью они расстались по-доброму, по-хорошему. Мать Кешки поддержала мысль невестки вернуться в родные места. Она даже нашла покупателя на квартиру. Уже третий год Люба жила в пригороде П-ва. Работала в местной школе-гимназии. Какова была её радость, когда, придя устраиваться на работу, она встретила в школе Веронику, только уже не Рычагову, а тогда еще Переметьеву. Вера, как и Люба, была вдовой, её первый муж, богатый и немолодой предприниматель Олег Переметьев умер от сердечного приступа. Вера не хотела ничего рассказывать о семейной жизни. Только горестно махнула рукой. Но за эти три года, что Люба прожила здесь, судьба улыбнулась Вере: она вышла замуж за свою старую любовь, того самого солдатика, с которым в свое время её заставила расстаться мать. У Веры на данный момент было все замечательно: две очаровательные рыжие дочки и такой же рыжий муж. Только уже не солдатик. В солидном банке работал Никита Колечкин, и Вероника стала Колечкиной.
Родители Любы умерли, оставив ей свою старую квартиру. Люба не хотела там жить. Её отношения с матерью всегда были прохладными, а отца женщина жалела. Но слез особо не лила, когда хоронила их.
Когда муж умер, у Любы было ощущение, что половину её души отрезали по-живому. Долгое время Любаше казалось, что Иннокентий жив, она ждала его по вечерами по привычке, ничего не могла поделать с собой, искала его невысокую фигуру среди попадавшихся на улице мужчин. Иногда даже узнавала. Это когда жила в А-ке. Но в П-ве Кешки точно не было, а глаз упорно цеплялся за мужские силуэты. А потом в жизни молодой женщины появился Мишка. Люба перестала искать Иннокентия. Но её стал преследовать сон. Она приезжает назад в А-к, встречает Кешку, и он живой, он просто долго болел, от Любы это скрыли. Но это знала его мать, его братья. А вот дура Катька не знала. Она обязательно протрепалась бы Любе. Женщина отмахивалась от сна, считая, что это говорит её подсознание, упрекая за связь с Михаилом. Сама же она радовалась Михаилу, любила его Люба. Всегда любила.
Вот так судьба распорядилась жизнью Любы. Опять одна. Были родители, нет родителей, был Кешка, не стало Кешки. Был Мишка, и он не вернулся. Но не все плохо в этом мире. Скоро кончится одиночество. Благодаря Мишке, исполнится самое заветное желание женщины – у неё будет малыш. Как хочется девочку. Такую же рыженькую, как Марусенька у подруги. И все же было тяжело и тошно на душе.
Утром позвонила Вера. Говорила про девять дней. Услышав унылый голос подруги, спросила грустно:
– Не вернулся Мишка?
– Не вернулся, – вздохнула Люба.
– Вот что! Хватит мне придумывать поводы, чтобы уговорить приехать ко мне! Я еду за тобой. Собирайся, поживешь у меня, – решительно сказала Вера.
– У тебя и так много проблем, – ответила подруга. – У тебя двое маленьких детей. У папы твоего молодая жена и тоже дети....
– Проблем много, – согласилась подруга, – от лишней ничего не изменится. Кроме того, папа с нами не живет. У него с Майкой (так звали вторую жену генерала) есть свой дом, и, кроме того, Майка тебя любит, и остальные мои друзья тоже. Уже интересовались тобой. Так что приезжай, подруга. Понянчишься с моими девчонками. Маруся тебя просто обожает. Марусенька, скажи тете Любе, чтобы в гости к нам приехала.
Люба, слушая детский голосочек в трубке и представляя медноволосую девчушку, согласилась. Она очень любила Марусю. Неделю Люба жила в доме подруги. Мишку старалась не вспоминать. Но иногда не получалось. Он сам напоминал о себе.
В тот вечер Вера долго укладывала спать детей. Маленькая без конца капризничала, не засыпала. Люба сидела возле кроватки старшей Маруси и читала девочке сказку. В конце концов, дети уснули, и женщины пошли, как всегда, попить чайку, поболтать. Муж Вероники, Никита, позвонил, что задержится. Подруги устроились в большой уютной кухне, включили телевизор. Покушали плотно вместо чаепития. Любе стало нехорошо, она прилегла на диван, что стоял тут же, Вероника присела рядом, в ногах, взяла в руки пульт от телевизора, переключала бездумно программы.
– Знаешь, надо поменьше есть на ночь, – говорила подруга. – Меня разнесло после родов, и ты поправляешься.
– Да ладно тебе, Вер, я все-таки беременна.... – начала Люба и резко замолчала.
Она увидела в телевизоре знакомую тощую фигуру Кристины.
– Телевизору надо с опаской верить, – говорила тихо Вера, тоже глядя на экран. – Я один раз насмотрелась, все неправильно поняла. Про Никиту. Когда-нибудь тебе расскажу... Поэтому теперь ничему не верю. Давай на фильм переключим.
– Фильмы все глупые, – отозвалась Любаша. – Давай досмотрим новости. Что скажут про голубую кровь князей Облонских.
А по телевизору рассказывали про открытие приюта для собак. И открыл его дед Кристины, старый парализованный Эдуард Григорьевич, он сидел в кресле-коляске и глупо глядел в камеру. Ему совали в руки ножницы, тот пускал слюни, ткнул якобы по ошибке в тощий зад ножницами Кристе, на Снежена направила его руки, и старый маразматик разрезал ленточку.
Тут было все семейство Облонских. Рядом со старым Эдуардом с двух сторон коляски стояли Кристина и её мать. Обе белесые, бесцветные, узкие. Неподалеку красивый, хорошо выглядящий Родион Прокопьевич Годеонов. Уже давно за сорок мужчине, а женщины на него заглядываются. Вера словно услышав мысли подруги, произнесла:
– Смотрю на Годеонова, такой интересный. А Никита говорит еще, что он умный и порядочный. Как живет со своими белыми крысами?
– Так же, как Мишка, – откликнулась Люба. – Его тоже чем-нибудь держат. Гера у них мастер управления человеческими судьбами. Так говорил Кешка...
Её глаза искали Михаила. И не находили. Люба уже хотела обрадоваться. На экране Криста что-то торжественно говорила. Рядом улыбалась её тщедушная мамочка, открыл рот сидящий в коляске дед. На минуту мелькнул огромный какой-то мужчина, Люба не сразу узнала Геру. А после камера показала обзором весь собачий приют, а вместе с ним знакомый BMV. Радом стоял Михаил. Все правильно. Михаил вернулся к жене. Пожил без денег. И назад. Любе стоило этого ждать. Она и ждала. Она всегда знала, что Дубинец Михаил женился на деньгах. Люба смотрела на экран и старалась не плакать. Кончилось её короткое счастье. Мишка ушел в богатый приют. Только забыл свою Сяпку у Любы. Собачка сейчас носится по огромному саду подруги, вылавливает мышей. Это смешно, но Сяпка любила охотиться на мышей и приносить их Буржую. Тот нюхал и брезгливо отодвигал их лапой. Где-то здесь лежит её старый мудрый кот. Ему нравился этот счастливый дом, Буржуй порой выходил на веранду, спрыгивал на землю, но тут же спешил в дом – боялся улицы. Напряженно смотрела на подругу Вера.
– Все в порядке, – вымученно улыбнулась Люба. – Теперь я знаю: Михаил не вернется. Я завтра возвращаюсь домой. Ты не переживай, Вера. Я выдержу.
– Ты уверена?
– Уверена. Не нужен мне Михаил. У меня будет ребенок.
– Любанька! Это все замечательно, – лицо подруги выражало озабоченность. – Но как же Михаил?
– Никак. Пусть он живет с Криской своей.
– Я не об этом. Я считаю, ему надо сказать о ребенке.
– Нет!
– Ну как знаешь!
– Вер, – глаза Любы светились ярким янтарным светом. – Вер! А как бы мне девочку родить? Такую же рыженькую, как твоя Марусенька.
– Родишь, родишь. Если очень хочется, значит родишь! Ты сама рыженькая. И мальчика хорошо! – радовалась подруга. – Вижу, можно тебя домой отпустить. А может, все-таки сказать Мишке?
– Не надо, Вер.
Кристина.
Кристина смотрела телевизор. Там показывали про открытие приюта для собак. Якобы его открыл дед Кристины, старый парализованный Эдуард Григорьевич. Вот он, сидит в своей коляске и глупо глядит в камеру. Еще слюни пускает. Дураком себя показывает. Издевается над мамой и Кристой. Вроде как ленточку спутал с задом внучки, ножницами ткнул. И рука трясется. Специально он это сделал. Пусть ноги у деда не ходят, но голова в порядке, и руки не трясутся. А вчера как ругался с Герой. Совсем не был похож на слабоумного. Приказал привезти нотариуса. Заперся с ним, что-то диктовал. Только Гера сунул после нотариусу несколько купюр, и тот на вопрос Геры, оставляет ли Эдуард свои деньги внебрачной дочери, кивнул головой: «Все так. Составили завещание».
Кристина разглядывала по телевизору семейство Облонских. Рядом со старым Эдуардом с двух сторон коляски стояли она, Кристина, и её мать, Снежена. Обе светловолосые, в белых костюмах. Идед все еще красавец, несмотря на возраст и инвалидность. Сразу видна порода. Неподалеку от них с недовольным лицом застыл папочка, плебей Годеонов. Уже за сорок ему, а все любовниц кучу содержит. Как мама такое терпит? Криста другая, она живо приказала Мишке вернуться. Поблудил несколько месяцев с очередной проституткой, и хватит. Ползи к жене. Кстати, почему на экране не видно Мишки? Опять желтая пресса будет склонять на всех страницах, что княжну Облонскую бросил какой-то Дубинец. Не бросил! Гера не даст. Приполз уже Мишка назад. Но только к жене ни разу так и не прикоснулся. Кристина злобствовала, завидовала и ненавидела. Но Мишку она не собиралась отпускать.
Кристина всю жизнь всем завидовала и всех ненавидела. Сколько себя помнила, столько и завидовала. Завидовала и ненавидела. Завидовала девочкам, у которых были темные или рыжие волосы, а не как у неё – белые. Завидовала портрету красивой женщины на стене в кабинете деда – это якобы была княгиня Ольга, от которой начался их род. Так дед говорил. Завидовала деревенским детям, которым разрешали гулять, где хочешь и сколько хочешь. Завидовала тем, кто ходил в садик. Став школьницей, завидовала тем, кому разрешали кушать в столовой. Мать, такая же беловолосая и бесцветная, как и дочь, втолковывала Кристине, что это остальные должны завидовать им. Ведь это не они принадлежат знатной дворянской семье Облонских. Советская власть разметала многие дворянские семьи, а Облонские сохранили чистоту рода.
– Твои белые волосы, Криста, признак нашей породы, нашей избранности, – говорила мать и тащила показывать портреты предков и родословное дерево.
– А эта? – Кристина тыкала в портрет, что висел в кабинете деда. – У этой тетки волосы рыжие.
– Ты не смотри на этот портрет, – говорила мать. – Настоящая княгиня Ольга была тоже светловолосая. С неё начинается наш род. С каждым поколением волосы наших женщин светлели. Скоро в наших потомках не будет плебейской крови. Княгиня Ольга говорила, что если у нас родится такая же темноволосая или рыжеволосая, как она, это значит, род Облонских погибнет.
– А уже рождались?
– Да, – признавалась мать, – только им не давали жить. Мы сделали уже многое, чтобы не было рыжих и черных в роду Облонских. Моя мать была тоже Облонская, как и отец, – объясняла она дочери, подводя девочку к родословному древу, что было изображено на большом полотне.– Твои бабушка и дедушка были дальними родственниками. Поэтому совпали их фамилии.
– А почему у тебя не совпадает фамилия с папой?
– Так надо было сделать дочка, – отвечала мать. – Но верь мне, ты рождена от Облонских, у тебя наша фамилия. Твои белые волосы подтверждают это. А на портрет не смотри. На нем и не настоящая княгиня Ольга. Это Эдуард придумал... Но я справлюсь с этим портретом.
Глаза матери во время этих объяснений горели неестественно ярко, так что дочь порой пугалась. Но еще больше боялась она деда. Тот то был ласковым, то впадал в бешенство при виде Кристины. Порой он останавливался, с удивлением смотрел на внучку, под его пристальным взглядом девочка съеживалась, пыталась спрятаться. Дед смотрел, потом спрашивал:
– Живешь, дворянское отродье? Ну живи, живи, княжна Облонская. Живи, пока разрешают. Чистокровная!
– Пап! Не смей так говорить, – сердито произносила Снежена. – Кристина – наша единственная надежда.
– Молчи, грешница, – отвечал дед. – И помни про завещание. Все Родьке оставлю! Нищими станут Облонские.
Но Снежена не боялась Эдуарда Григорьевича и продолжала по-своему воспитывать дочь, внушать мысли об избранности. И девочка продолжала расти и слушать рассуждения матери. Все откладывалось в памяти. Постепенно зависть у Кристины сменилась на снобизм, высокомерие и ненависть по отношению к тем, кто не принадлежал к дворянской фамилии. Первым, кого стала ненавидеть Кристина, был её отец – статный высокий черноволосый красавец Родион Прокопьевич Годеонов. Это он забрал девочку из дома дедушки, когда мама и дедушка вместе заболели и долго лечились. Десятилетняя Кристина к тому времени уже привыкла, что она особенная, что её ублажают со всех сторон: пресмыкаются горничные матери, боятся приходящие женщины, что убирают дом, лишнего замечания не позволяет гувернантка. Дед, хоть порой удивленно и странно смотрит на внучку, но позволяет все ей, иногда называет наследницей; а мать причитает о чистоте крови, глядя на дочь. И вдруг что-то случилось.
В тот месяц Гера уехал навестить своего родного брата в А-к. В первую же ночь без него поднялся страшный шум, от которого и проснулась Кристина. Гувернантка посреди ночи схватила Кристину, не слушая злых криков девчонки, даже поддала ей слегка, когда она стала звать мать, наскоро одела воспитанницу и убежала с ней. Всю ночь они сидели в темной бане. Причем гувернантка зажимала рот девчонке, когда та пыталась звать мать. Даже стукнула её по лицу. Испуганная Кристина притихла. Днем приехал отец, который не допускался в дом деда, с ним люди в милицейской форме, потом врачи и машины скорой помощи. Медики пытались забрать деда, что лежал на кровати. Мама не давала подходить к нему, бросалась на людей, выла, рычала, кусалась. Она чуть не убила и Родиона Прокопьевича. Годеонов вызвал другую скорую помощь, огромные мужики-санитары связали маму, сделали ей укол и увезли. Потом первая скорая помощь увезла перевязанного бледного деда. А отец забрал с собой Кристину и гувернантку. Тогда девочка много не понимала, не знала, что маму поместили в клинику для душевно больных, где она пробыла почти год. Потом её выписали, и она вернулась к привычному образу жизни – презирать быдло и гордиться собой и чистотой рода Облонских. А дед с тех пор плохо ходил, в ту ночь он повредил позвоночник, когда пытался справиться со Снеженой. И опять за всеми ними следил вернувшийся мрачный Герасим. Это по его приказанию Кристу оставили у отца.
Кристина начала жить с отцом. Он уволил прежнюю гувернантку, заплатив за что-то огромную сумму денег, и нанял няню – обычную деревенскую бабу, но очень верную и исполнительную. Старая ведьма, так звала про себя её Криста, не спускала глаз с девчонки. Кристину отец отдал в школу, не разрешил дома учиться. Девочке было трудно. Хоть школа и была привилегированная, но там училось такое быдло! Криста по-прежнему завидовала и презирала окружающих одновременно. Но была и польза от того времени. В те дни подрастающая девочка поняла, что отцом можно управлять. В материальном смысле. Отец не очень любил дочь, и, словно искупая эту вину, покупал ей все, выполнял многие прихоти. А маму выписали из больницы через полгода, она была тихая, опять жила в доме деда. Кристину иногда туда отпускали погостить под присмотром няни, которая ни на минуту не оставляла девочку наедине с матерью. Герасим тоже всегда бывал при этих встречах. Снежена боялась и слушалась Герасима почему-то. Мама радовалась дочери, обнимала, задаривала подарками, опять внушала, что она самая красивая, самая благородная.
Дед не любил, когда внучка к нему заходила, он после того памятного вечера долго не мог нормально ходить, отказывали ноги. И появление внучки производило на него раздражающее действие. Он психовал, кричал, извивался, называл внучку порождением ада, кидался в неё попавшими под руку вещами. А подросшая Криста любила его подразнить. Она изображала ласковую внучку. Садилась на кровать, обнимала, хоть дед и плевался, гладила. Только вскоре это увидел Гера и запретил Кристине приходить к деду. Мама была этим очень недовольна.
А потом Кристину вообще перестали допускать в дом деда. Криста помнила, после чего это произошло. Дед написал в этот день свое очередное завещание и потребовал встречи с Годеоновым в присутствии Геры. У деда давно была такая манера – каждый месяц писать новое завещание, менять наследников. Все притихли в доме. Приехал Годеонов, он и Герасим долго говорили с дедом, после отец сказал дочери:
– Собирайся. Больше тебе здесь делать нечего. Хватит упиваться рассказами про чистоту рода. Посмотри на настоящую жизнь.
А постаревший, усталый Герасим остался. Криста не знала, что этим вечером мама пыталась сжечь портрет княгини Ольги, и кричала, что это все из-за неё, рыжей суки, что она убьет всех рыжих потомков Облонских, что им не достанется никаких денег. А дед хохотал над беснующейся дочерью, пока прибежавший Гера не сделал ей и ему какой-то укол.
Годеонов увез дочь, которая к тому времени была студенткой, в другой город, запихнул в педагогический институт, там девушку приняли переводом на второй курс, заставил жить в общежитии с быдлом. Хотя в деньгах не отказывал.
Кристу поселили в секции двадцать четыре. Там было свободное место. Кристина вошла в комнату и немного обалдела. Таких красивых девушек дворянская дочь еще не видела. В голове пронеслась мысль:
– Мама, наверно, приказала отцу подобрать мне дворянское окружение. Какие у всех благородные красивые лица. Однако я красивее. У моих соседок нет таких белых волос. И одеты примитивно и дешево, не считая той русой, с пушистой косой.
Но глаз невольно любовался новыми знакомыми. Вот стройная высокая Элка Зуева, настоящая аристократка, не надо никакого родословного дерева составлять, в каждом движении, жесте видна избранность.
А вот русая красавица с твердым взглядом серых глаз, от далеких князей-славян ведет свой род. Это дочь генерала – дворянина Вероника. Во всем её облике чувствуется властность и независимость.
Но верхом изящества и благородства, что оттачивала веками дворянская кровь, можно было назвать хрупкую рыжеволосую Любу. Маленькая рука, точеная нога, грациозная фигура, роскошные вьющиеся волосы, яркие янтарные глаза. Где-то подобное Криста уже видела. Точно, Любка похожа на княгиню Ольгу с портрета. Может, кто из Облонских согрешил с какой-то прапрабабкой Любы. Но мама говорила: рыжие Облонские к несчастью. Уже тогда Криста поняла, что будет ненавидеть больше всех Любу. И еще больше она её возненавидела, когда узнала истинную историю портрета княгини Ольги. Оказалось, дед, старый Эдуард, заказал известному художнику портрет своей очередной любовницы, и чтобы позлить домашних, назвал её княгиней Ольгой, прародительницей рода Облонских. Но что еще хуже, эта Ольга родила от деда. А вдруг это Любка?
Была еще в комнате одна девушка с приятным правильным лицом, как у русских красавиц на портретах старинных художников. Но на русскую красавицу Таню Пузрину Криста глядела меньше всех. Она была хоть и настоящая красавица, но стопроцентная крестьянка так и лезла из неё. Правильно её окрестил Мишка Дубинец – Людмила Зыкина. У Тани даже голос был такой же грудной, низкий.
Немного подумав, Криста пришла к выводу: нет среди её новых соседок дворянок. Разве могут дворяне носить такие незвучные фамилии: Зуева, Рычагова, Кубикова и Пузрина. Все они плебейки!
Криста привыкла всю жизнь фальшивить, говорить неправду. И здесь она начала играть привычную роль с первых минут своего проживания в секции двадцать четыре. Эти глупые девки даже не интересовались своим происхождением. Верка вообще высмеяла Кристину, когда та обмолвилась о своем дворянском происхождении. Элка слушать не стала. А Люба попросила не говорить об этом. Зачем унижать людей. Одна Пузрина Таня готова была искать свои дворянские корни, но деревенщина лезла из неё всегда. Танька даже носила теплые панталоны зимой. Кошмар! Какие уж тут дворянские корни!
Не понравились соседки Кристине. Они не оценили, что рядом с ними настоящая дворянка будет жить. Но больше всех Криста возненавидела Любу, хотя та меньше всех с ней ссорилась. Кристина сначала не знала почему. А мирная рыжая соседка, знай себе, приветливо улыбалась всему белому свету и в том числе Мишке Дубинцу. Поэтому Любка была обречена на будущие страдания. Поэтому Мишке пришлось жениться на Кристине. Гера помог племяннице купить мужа. Сначала дядюшка поупрямился, а потом даже и обрадовался, сам приехал в З-жье, когда Криста сказала, что хочет, чтобы Мишка стал её мужем. А Любка, рыжая сучка, и тут нашла выход, подцепила маминого дальнего родственника Кешку во время свадьбы. Как негодовала Криста, узнав о его решении жениться на Любке. Но дед опять что-то сделал с завещанием, переписал на какую-то свою внебрачную дочь, и всесильный Гера поддержал Кешку. Даже на свадьбу в А-к уехал. Правда, мамочку на это время запихнул в клинику. Не доверил Кристине присмотреть за ней. Но была и польза от Кешкиной женитьбы: не было больше рядом ненавистной Любки, не надо было смотреть на неё. И вскоре Криста успокоилась, не зря она наврала Кешке, что Любка жила с Мишкой в институте в качестве любовницы, а тот сделал свои выводы: увез молодую жену к себе, в далекий А-к. И жили они, по словам Геры, хорошо, вызывая зависть Кристы. А с Мишкой семьи не получалось у Кристины. Этот плебей плевал на неё и её чувства с первой брачной ночи. Но им был доволен отец, прямо вцепился в Мишку, сыном называл, доверил все важнейшие дела в "Империи". Мишка неплохо помогал управлять "Империей" Облонских. Кристе ничего не оставалось как злиться и проводить время с мамой. У мамы было средство против плохого настроения – чудесный белый порошок. Она поделилась с дочерью. Гера давал порошок им.
Криста жила с Мишкой и ненавидела. Ненавидела мужа, ненавидела отца, ненавидела Любку, которая удачно устроилась в жизни. А вот с Пузриной Таней по-прежнему были ровные отношения – Криста наверху социальной лестницы, Таня – внизу. Таня окончила институт, в деревне, откуда она была родом , ей не хотелось работать, а Снежене требовалась покладистая горничная. Танька подошла. Рослая, сильная, умная. Она не задавала лишних вопросов, все тихо, степенно выполняла, что требовала мать. И дед, старый маразматик, одобрил решение Снежены. Более того, приказал Герке охранять Таньку, не обижать. Словно она нужна была кому? Герка тоже был доволен новой прислугой. С Таней в их дом пришел относительный покой. Это была первая горничная, к которой не полез под юбку старый Эдуард.
– Укатали Сивку крутые горы, – думал Гера по этому поводу, – старым стал наш Эдичка, успокоился.
Вскоре Танька стала экономкой в доме Облонских. Ей подчинялась остальная прислуга. При всей своей значимости в доме Облонских, Таня ухитрялась оставаться тихой и незаметной.
В это время Криста окончательно сблизилась с матерью. Никто больше не запрещал ей бывать в доме деда. Криста и Снежена отлично поладили. Кто сказал, что мать больна, что у неё проблемы с головой. Да она умнее всех. Она заботится о чистоте рода. Криста продолжит её дело. Она родит беловолосого наследника Облонских. И не от Мишки. Мишка – это ширма.
Пока Кристина занималась историей рода Облонских, Мишка вел финансовые дела и имел много любовниц. А потом у Любки умер Кешка, и она вернулась в П-в. Поэтому Мишка опять стал нужен жене. Она стала чаще ночевать в своем доме, на время оставила маму. Криста больше всего боялась, что Мишка уйдет к Любке. Он уж как-то уходил от жены. Но тогда просто так, ни к кому. Вернулся из-за беременности. Дурак, он думал, что Криста от него рожать собралась. Нет, отцом её ребенка был представитель рода Облонских. Неважно, кто он, важно, что Облонский. Но Криста не выносила ребенка.
Дед в это время стал окончательно сходить с ума. Молился Богу с Танькой на пару, учил молитвы, соблюдал посты. Танька по просьбе деда привела батюшку, Эдуард Григорьевич впервые в жизни исповедовался. Ох, и много грехов было у него. Священник вышел побледневший, врезался в дверь лбом. Но грехи деду отпустил. А Криста решила привязать к себе навсегда Мишку каким угодно путем. Только не ребенком. Дура Танька подала хорошую идею: надо обратиться к колдунье. Пусть она приготовит зелье на единственную. Есть такое. Если мужчина его выпьет, никто ему, кроме одной женщины, единственной, назначенной судьбой, не нужен будет. Криста этим зельем напоит Мишку. Он не сможет иметь дела с другими женщинами, кроме жены. Кристина, к своему ужасу, начинала чувствовать, что это скотское занятие – секс – стал приносить радость, что ей нужен мужчина. И не абы кто, а Мишка, плебей Мишка. Но женщина скрывала свою проснувшуюся чувственность от всех, по-прежнему называя это скотским желанием. Она даже не призналась матери. Только слушала её и кивала.
– Мишка нам нужен для прикрытия, – говорила мама, – до тех пор, пока, Криста, у тебя не родится ребенок, Облонский с чистой кровью, голубой, дворянской. Мы опять обратимся к прежнему кандидату. А пока сходи к колдунье, как советует Таня. Пусть твой плебей будет навек к нам привязан.
И Криста согласилась. Ей надо было отомстить мужу еще и за давние обиды, за первую брачную ночь. Мишка думает, что Кристина не знает, что с Элкой был Кешка, а Мишка-гад был со своей рыжей сучкой Любкой. Везде эта Любка опережает Кристу.
Теория Кристины о подчинении Мишки ей рухнула в первую брачную ночь. Этой ночи, в сущности, и не было. Мишка ушел, выпил и уснул в холле на диване. А Любка все сидела рядом с ним. Дождалась своего часа. До сих пор Кристина жалеет, что не послушала Таню, которая сказала:
– Ты на свадьбу девчонок не приглашай. Все на них только и будут пялиться. А Элка, представляешь, всем говорит, что переспит с Мишкой в вашу брачную ночь.
– Неужели ты думаешь, что я, княжна Облонская, позволю моему мужу спать с другими женщинами, – высокомерно возразила Кристина.
Только Мишка не спрашивал. Он трахал всех и все, что шевелилось. И Любка, прикидывавшаяся святошей, тут же устроилась с ним в холле, на диване, пока Кешка был с Элкой. Криста не дура, поняла все, видела, как Любка гладила его по голове, приговаривая: "Ну что ты, Миша! Успокойся. Не пей больше. А теперь иди к жене". Правильно, побыл с рыжей сучкой, можно и к жене. Сколько потом этих сучек будет у Мишки! Не меряно! А отец смотрел на выходки зятя сквозь пальцы.
– Он мужчина, от него не убудет, – отвечал Родион Прокопьевич. – И в бизнесе разбирается.
Но неожиданно рассердился Гера. Мишка получил внушение и неделю спал в спальне жены. А Кристина ревновала. Сказать, что она любила Мишку, нельзя. Но он стал её мужем, значит, должен быть верен, значит, принадлежит только ей. Облонские своего не отдают. И сейчас Кристина не намеривается расстаться с Михаилом. Так что предложение Таньки было очень вовремя. Кристина решила приворожить собственного мужа.
В деревне Соткино у отца была дача. Именно там Кристина еще подростком слышала о колдунье Лизавете, знахарке и ворожее, которая жила тут же, но на другом конце деревни. Кристина хоть и не любила эту дачу: её отец строил по своему вкусу, от этой постройки за версту несло плебейским духом, но, не откладывая в долгий ящик, княжна Облонская приехала сюда и на другой день отправилась искать колдунью. Она удивилась, увидев внешность колдуньи. Не было седых косматых волос, водянистых слезящихся глаз. Вместо неё перед Кристиной появилась молодая приятная женщина лет тридцати с небольшим, с зелеными мудрыми глазами и с блестящими черными волосами, собранными в тяжелый узел. Это была тетушка Михаила – Лиза. Но Кристина не сочла нужным с ней познакомиться в свое время. А Лиза знала дочь Годеонова. Она удивилась еще больше, увидев Кристу. И откровенно открыла рот, когда выслушала просьбу высокомерной женщины. Лиза осторожно сказала:
