Текст книги "Самое обыкновенное чудо (СИ)"
Автор книги: Ольга Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Лара ждала. Леонид тоже не мог понять, что еще мешает старому другу написать адрес.
– А документы, подтверждающие родство, есть? – с несчастным видом спросил Котиков. – Я ничего не слышал про дочь. Капитан Рогожко не говорил, что еще есть родственники. Сказал, что он один. Жена-то Дерюгина скоропостижно скончалась...
– Я внебрачная дочь, – убито отозвалась женщина, услышав еще одно подтверждение, что нет больше Марии Георгиевны. – Нет никаких документов. Даже отчество у меня другое.
Котиков развел руками. Леонид неожиданно улыбнулся.
– А сколько таких интернатов в области? – спросил Леонид.
– Да всего два, – сразу повеселел Котиков.
– Найдем, Лара, не переживай, – сказал Леонид. – Через мое ведомство найдем. Через медицину. Пойдем, Лариса.
Они попрощались и вышли. Котиков вышел их проводить до ворот военкомата. Взял с них слово, что обязательно встретятся. Дал телефоны, очень просил позвонить. В последний момент сунул Ларисе в руку листок с адресом.
– Ларка, обязательно заезжайте ко мне. Вот адресок написал. Не потеряй.
– Спасибо, – женщина хотела убрать листок. – Только в этот раз не получится, Денис. Я ни минуты не оставлю Якова Петровича там.
– Ты прочитай адрес, вдруг не поймешь моего почерка, – настаивал Котиков.
Лара развернула листок. Там кроме адреса Котиковых, был адрес интерната для слабоумных людей.
– Спасибо, Денис, – женщина хотела, было, поцеловать веселого Котикова, но, глянув на Леонида, передумала. – Спасибо тебе еще раз.
Лариса и Леонид направились сразу в интернат для слабоумных людей. Взяли такси, в очередной раз поблагодарив за банковскую карточку Семена Сергеевича.
– Так, жена, – неожиданно нарочито мрачно проговорил в такси Леонид, – давай, рассказывай. Исповедуйся.
– В чем? – удивилась Лара.
– Как в чем? Про Котикова. Много ли у тебя до меня таких котиков, котов и котяр.
Лариса засмеялась.
– Лень, из котиков только Денис Котиков, да и с ним ничего и не было. Я не пошла к нему на свидание.
– Даже не целовались?
– Нет, случалось, целовались, – призналась Лара. – Ты сам видел, Денис чуть что бросается с поцелуями. Он и в студенческие годы таким был. Так что в укромных уголках не целовалась с ним, а прилюдно случалось.
– Ну вот, а говоришь, не было, – тут Леонид не выдержал и засмеялся. – А кто из котов был у тебя?
– А котов не было, только Котиков... И котяры меня обошли стороной.
По пути Лариса рассказала, как не состоялся её роман с Котиковым.
– А Нина, оказывается, вышла за Дениса замуж, а так тяжело переживала свой разрыв с Сашкой Яблочко, – все удивлялась она. – Я так рада за неё! Как мне хочется её увидеть! Но придется звонком обойтись.
Леонид же невпопад сказал:
– А ведь врач, которого оправил Дерюгин в А-ск, это я. Все верно, Ларка, все совпадает. Яков Петрович, в сущности, меня к тебе отправил, сказал, что жилье мне дадут служебное, если соглашусь в городской больнице работать. Смотри, Ларка, что получается. Дерюгин нас с тобой свел после твоего отъезда. В один подъезд поселил.
– Не поняла, – подняла брови женщина.
И Леонид ей рассказал, как приезжал в П-ск Дерюгин, ругался с Ванькой, как заходил, спрашивал Леонида о дальнейших планах, обещал помочь с отставкой и жильем.
– А я уже предполагал, что поеду в Св-к. Меня знакомый звал туда. И вдруг Дерюгин говорит про А-к и про жилье. Я и согласился. Из-за жилья. А он меня к тебе отправлял, оказывается. Хороший мужик. Верно твой Котитиков сказал.
– Да не мой он, Леня.
– Не твой, – улыбнулся мужчина. – А зря! Веселый мужик.
– Ну, Лень!
– Все, все, понял. Молчу и не ревную. Ну что за жена такая мне досталась, и сама не ревнует, и поводов не дает.
– А я всегда думаю, Лень, откуда все-таки столько денег у Якова Петровича, мне купил квартиру, тебе помог, – высказала беспокоившую её мысль Лариса. – Может, Ванькины деньги привлекли?
– Вот тут ты, Ларка, ошибаешься, – довольно ответил мужчина. – Квартиры наши оплатил один состоятельный человек, бывший банкир. Между прочим, твой родной дедушка. И еще, Лар, может это не вовремя, но ты не дочь Дерюгина. Эту сплетню кто-то намеренно пустил. Я точно это знаю.
– И я это знаю. Но почему я похожа на Якова Петровича?
– Да, потому что Дерюгин – сын Семена Сергеевича.
– Кого? – Ларисе показалось, что она ослышалась.
– Твоего дедушки. Яков Петрович – твой дядя.
И Леонид рассказал все, что узнал недавно про молодые годы четы Вольциньеров. Лара молчала какое-то время.
– Я ничего не понимаю, что они там мудрили, – произнесла она. – Но Якова Петровича все равно заберу. Он с папой моим дружил. Мне мама рассказывала. Хотя их дружба теперь легко объяснима.
– Конечно. Якова Петровича ждет его отец – Семен Сергеевич...
– А бабушка? – в глазах Лары сквозило беспокойство.
– И Фрида Христиановна ждет. Это она приказала дать денег нам, чтобы мы быстрее привезли Якова Петровича. "Яша ведь Левочкиным другом был. Они еще в школе подружились", – так она сказала, – завершил свои слова мужчина.
На этом их разговор о прошлом семьи Вольциньеров завершилось. Они подъехали к белому зданию, расположенному в стороне от деревни. Это было старое, еще дореволюционное строение. Толстые прочные стены, высокие окна. Кое-где пластиковые. Вокруг сбрасывали свою листву густо стоящие высокие ранетки. Дикие мелкие плоды держались на них еще цепко. Всю зиму будут птицы летать среди ветвей – мелких кислых яблочек уродилось в этом году море. Здесь, в этом здании, и проживал свои дни бывший генерал-лейтенант Яков Петрович Дерюгин. К нему все относились хорошо. Он был безобиден. Обижался только часто, плакал, как ребенок, жаловался. Заведующая интернатом, Галина Васильевна, старалась создать все условия старому несчастному человеку. И одежду получше подобрать, и одеяло потеплее, нехитрое угощение частенько приносила: то пачку печения, то конфеток, то варенья. Её сын был в той колонне солдат, на которую летел водитель, одурманенный наркотиками. Сын остался жив.
Генерал Дерюгин перенес тяжелую черепно-мозговую травму. Его прооперировали, вернули к жизни. Несколько дней генерал был в коме. Мария Георгиевна сидела возле него, не отходя. Через три дня Иван уговорил её съездить домой, помыться, переодеться, все равно отец ничего не чувствует. Назад женщина не вернулась, а генерал пришел в себя через сутки. Иван же сразу сообщил ему горестную весть, что Марии Георгиевны больше нет – умерла от инфаркта по пути из больницы. Об этом он и сказал отчиму, сидя возле него, не советуясь с врачами. И в тот момент померкло сознание пожилого человека, он заплакал, размазал по щекам слезы и жалобно позвал:
– Мама! Мама! Я хочу к маме. Где моя мама? Бабушка! Позови маму.
В голове старого спутались все временные пласты, он стал совсем ребенком, наивно смотрел на окружающие вещи, и все звал маму и бабушку. Но при этом помнил, что у него есть жена Маша. Её он тоже ждал, верил, что она скоро придет за ним и увезет его домой. Информация о смерти жены не дошла до сознания старого человека. Помнил он и Ларису, порой звал её. Только никто не знал, кто она такая. А генерал рассказывал, что она добрая, что она его любит, а вот Ванька, говорил всем больной человек, нехороший, злой, он и Лару обижал. Иван врачам сказал, что матери и бабушки генерала давно нет в живых, а женщины, по имени Лариса, он совсем не знает. Наверно, что в мозгах опять спуталось. Бывали Якова Петровича и минуты недолгого просветления. Он вспоминал все до аварии, с недоумением осматривался, но ненадолго. Все кончалось одинаково. Дерюгин спрашивал, где его Маша. Но никто не осмеливался в эти минуты сказать ему о смерти его жены. И сознание Якова Петровича вновь меркло. Иван воспользовался болезнью отчима и отправил человека, который его вырастил, в интернат для слабоумных людей. Этот интернат был небогат, располагался в сельской местности, пребывание Якова Петровича здесь оплачивало военное ведомство, а генеральская пенсия по доверенности доставалась Ивану, чем тот был очень доволен. Воспользовавшись тем, что отчим неадекватен, недееспособен, Иван подал документы на установление опеки, ждал суда. Но ему в первую очередь был нужен доступ к деньгам отца и матери.
Лариса медленно переступила порог бедного медицинского учреждения. Она увидела Якова Петровича жалкого, сгорбившегося, похудевшего, в каком-то старом спортивном костюме, в растоптанных тапочках, он сидел в коридоре, возле розетки, куда был включен кипятильник. Генералу хотелось что-то кисленького, он нарвал диких ранеток и варил в кружке из них компот. Рядом стояла недовольная медсестра, готовясь отобрать кипятильник, вдруг ошпарится старый человек. Яков Петрович плакал, как ребенок, защищая свое имущество. Говорил, что он все расскажет маме, что скоро приедет Маша, она не разрешит отбирать кипятильник. А если приедет Лара, то она привезет ему и конфеток, и шоколадок, тогда Яков Петрович всех угостит, а злой медсестре не даст.
– Ладно, – махнула медсестра, – варите свой компот, Яков Петрович. Но я буду рядом. Потом отдадите мне кипятильник. Я вам и так налью всегда кипяточка. Чайку горячего попьете вместо компота. С вареньем. Вам же принесла Галина Васильевна.
– Я тебе тоже дам тогда конфетку, – сказал обрадованный Яков Петрович. – Лара скоро приедет. Я знаю. Лара хорошая. Она меня к Маше увезет.
– Смотри, не забудь про конфетку, – засмеялась медсестра.
В этот момент и зашла Лара с Леонидом. Лариса бросилась к Дерюгину, обняла, заплакала. Тот узнал, стал утешать женщину. На несколько мгновений к нему вернулась его память.
– Ларочка, девочка моя, ты приехала. Я знал, что ты приедешь за мной. Лара, – попросил он, – Машу найди. Мою Машутку.
Ларе сдавило горло, она, как и другие, не смогла повторить слова Ивана, что Марии Георгиевны больше нет. Видя, что Лара ничего не говорит про Марию Георгиевну, Яков Петрович заплакал и опять стал звать маму.
Лариса забрала Якова Петровича. До поезда пришлось опять остановиться в гостинице, надо было купить одежду Дерюгину. Тут же появился Иван Рогожко. Он уже знал, что Лариса увезла его отчима, пытался помешать, требовал возвращения Якова Петровича назад, в больницу, кричал, что он за него отвечает, что скоро суд и опекуном назначат его, Ивана. Но Лариса обещала, что деньги и дом Якова Петровича отойдут Ивану, она не претендует на них, напишет заранее отказ от наследства. Иван тут же потребовал юридически заверенную расписку. Лариса согласилась, она на все была согласна, но возразил Леонид.
– Нет, Иван, ты ничего не получишь. Не будет Лариса писать тебе расписок. Никаких!
– Леня, – обратилась к нему Лариса, – обойдемся и без этих денег. Пусть все Ваньке отходит. Только Яков Петрович пусть будет у нас.
– Но только сначала, – Леонид издевательски посмотрел на бывшую жену, которая зачем-то приехала с Иваном, – Виктория подпишет отказ от сына, она будет лишена всех родительских прав. А то вы еще не раз явитесь сосать деньги с нас. У вас это не заржавеет.
Витка пискнула:
– Не согласна!
– Заткнись, – оборвал её Иван, – ты в моем доме на птичьих правах. Вылетишь – куда пойдешь? Будет вам отказ.
Да, Иван – это был не терпеливый и все прощающий Леня. Он ради денег готов был на все. И Витка дала согласие. Леонид продолжал гнуть свою линию:
– С судом тебе, Иван, придется повременить и еще по одной причине. Пока состояние Якова Петровича не обследуют опытные психиатры, пока они не дадут своего заключения, ничего у тебя не выйдет. Я приеду и как врач выступлю на суде и докажу, что собранные тобой бумаги не имеют юридической силы. Даже не возражай. Я тоже бывший военный. Я найду способ защитить бывшего генерала. Так что не трогай раньше времени деньги отчима. Все эти условия ты выполнишь, лишь потом речь пойдет об отказе Ларисы. Но, напоминаю, наш отказ только после Виктории, – заключил Леонид, – только после лишения материнства Виктории Лара будет подписывать свои документы. Так что встретимся, когда все будет готово с вашей стороны. Кстати, Лариса имеет тоже право на опекунство. И ты тогда хоть давай согласие, хоть не давай, чтобы мы забрали Якова Петровича, все равно будет. И если вы оба хотите, чтобы мы вам в будущем не мешали обирать больного беспомощного человека, позаботьтесь о том, чтобы Викторию как можно быстрее лишили всех материнских прав.
– Лишат, – уверенно пообещал Иван.
Витка молчала.
Лара и Леонид увезли Якова Петровича. А вместе с ними уехала генеральская пенсия. Это тоже предусмотрел Леонид. Он позвонил Котикову. И доверенность стала недействительной. Ванька рвал и метал, но утешала мысль, что его ждет большое наследство.
Лариса все эти дни страшно скучала по своему Савенку. Уже когда они ехали в поезде, Яков Петрович мирно дремал на нижней полке, уверенный, что его привезут к маме, позвонила Генриетта и сообщила, что она немного простудилась. Савву взяла бабушка, они боялись заразить мальчика.
– Какая бабушка? – удивилась Лариса.
– Фрида Христиановна. Да ты не переживай, Ларочка, она порядочная женщина. Саввушка её узнал, сразу с ней согласился уйти, сказал только, что мама туда, к бабушке, быстрее приедет, там его домик. Он очень скучает по тебе, Ларочка, плакал по ночам, все звал тебя. А бабушка ему обещала испечь шарлотку из яблок. Такую же, как мама пекла. Он сразу пошел к ней после этих слов. И котята у них есть, а у нас только пес. И тот злющий.
Лара расстроено вздохнула, когда-то она любила яблочную шарлотку, её с большим мастерством пекла бабушка Фрида. И какую вкусную! Пышную, с румяной корочкой! А внизу ранетки. У Ларисы так не получалось никогда, хоть Леня и хвалил её стряпню, и Савка уплетал от души. Ладно, пусть ребенок будет с прабабушкой, покушает настоящей шарлотки, Фрида не обидит малыша и глаз с него не спустит. Может, и плакать меньше будет ребенок. Дом-то рядом. "Господи! Быстрее бы приехать!" – с грустью сказала женщина мужу.
На вокзале их встречали Семен Сергеевич и Фрида Христиановна. Савка был с ними. Мальчик прилежно стоял, держа за руки бабушку и дедушку. Но, увидев Лару, он вырвался из их рук и побежал изо всех сил к ней. Леонид помогал сойти с поезда Якову Петровичу. Лариса присела и подхватила на руки бегущего ребенка, прижала к себе, жадно осматривая, все ли в порядке с мальчиком. Савенок был здоров и счастлив. Он обнимал свою маму Лалю, не отпускал её, что-то радостно щебетал, рассказывал про котят и показывал, как он пек с бабушкой Фридой оладушки. Хлопал ладошками и приговаривал: "Ладушки! Ладушки! Савва все съел. Вкусные ладушки у бабушки". Про отца мальчик забыл, все льнул к матери, но Лариса напомнила:
– Саввушка, сыночек, поцелуй папу.
Леонид протянул руки к сыну.
– Иди ко мне, сын, – позвал отец.
– Нет, – сказал Савка и обхватил Ларису за шею. – Савва будет с мамой!
Все засмеялись.
– Бессовестный ты, Савка, – сказал Леонид. – Я тоже тебя люблю.
Он поцеловал сынишку в щеку, потрепал по светловолосой головке, довольный тем, что у них есть Лара, что Савка её любит. Фрида Христиановна тем временам взяла под руку исхудавшего, осунувшегося Якова Петровича:
– Пойдем, Яшенька, домой. Пойдем. Мы тебя давно ждем.
– Бабушка, – сказал Яков Петрович, по-детски улыбаясь Фриде Христиановне. – Моя бабушка. Ты пришла за мной?
– Хорошо! Пусть будет бабушка, – согласилась старая женщина. – Пойдем, Яшенька. Домой пойдем.
– А где Маша? – спросил Яков Петрович, робко глядя на Семена Сергеевича и Фриду Христиановну.
– Приедет твоя Маша, – уверенно ответила Фрида Христиановна. – Надо только немножко подождать.
И генерал доверчиво пошел с этой женщиной. Она напомнила ему решительную бабушку-генеральшу, ту, что взяла его в свой дом нескольких дней отроду, ту, что всегда была ему единственной и любимой бабушкой.
– Едем сейчас все к нам, – сказала остальным Фрида Христиановна, хоть и боялась в душе отказа Ларисы. – Пообедаем. У меня все готово. Только разогреть. И вот еще что! Мы с Семой решили, что Яша останется у нас жить. Куда тебе, Лариса, столько забот: малыш и больной человек. Поверь, это лучше для всех. Я справлюсь.
– Посмотрим, – уклончиво ответила Лариса.
Она предвидела такой поворот событий после рассказа Леонида, но сразу дать согласие не решилась, надо посмотреть, как воспримет новую обстановку Яков Петрович.
Дома уставший Яков Петрович сразу лег на диван, сказал:
– Маша придет, разбудите меня, – и уснул, даже не поел.
– Пусть спит, – успокоил Леонид женщин. – Попозже поест. Ничего страшного. Сон ему на пользу. А вот лекарства, Фрида Христиановна, пока никаких не давайте. Пусть Якова Петровича психиатры посмотрят.
Семен Сергеевич пошел кому-то звонить после этих слов Леонида. Фрида накормила всех вкусным, сытным обедом. Ларисе очень хотелось домой, но Яков Петрович спал, и женщина боялась оставить его одного здесь. Через час засигналила машина под окном. Это была Генриетта Ивановна со своим мужем Архипом Васильевичем.
– Это я им позвонил, просил приехать, – сказал Семен Сергеевич. – Архип – известный в нашем городе психоневролог. Пусть он посмотрит Яшу.
Яков Петрович к тому времени проснулся, посмотрел осмысленными глазами, узнал Лару, Леонида, Савку, потом несколько встревожено спросил:
– Лариса, девочка моя. Где мы?
– Дома, – ответил Семен Сергеевич.
Яков Петрович оглянулся, обстановка была незнакомая:
– А где Маша?
Ответом было напряженное молчание. Яков Петрович вдруг закрыл лицо руками и по-детски заплакал:
– Я хочу к маме. Она скажет, где Маша. Почему никто мне не говорит, где моя Маша? Я соскучился. Бабушка!
– Я здесь, – обняла его Фрида, – не плачь, сынок. Я же обещала, что вернется твоя Маша. Подожди немного.
– Правда? – поднял доверчивые глаза Яков Петрович.
– Не плачь, деда, – важно подошел Савка, – я тебе паровозик дам, – он протянул Якову Петровичу свою самую любимую свою игрушку – яркий паровозик. – Пойдем лучше с тобой играть.
– Нет, – сказала Фрида. – Сначала надо покушать. Ты, Саввушка, ел, а дедушка нет. Яша будет кушать?
– Буду, – по-детски согласился бывший генерал. – А ты мне компота нальешь.
– Обязательно, – Фрида поставила на стол большую кружку с яблочным компотом.
– Вот так всегда, – расстроенно сказала Лариса Архипу Васильевичу, – как только Яков Петрович вспомнит про Марию Георгиевну, так сразу начинает плакать.
Яков Петрович с удовольствием съел тарелку супа, выпил компот, съел несколько шоколадных конфетам, он стал любить сладкое, и пошел с Савкой в другую комнату. Савка туда увел генерала играть в паровозик. Старый человек сел на пол и радостно загудел с малышом. Лара растерянно улыбалась. За всем этим, не вмешиваясь, внимательно наблюдал Архип Васильевич.
– Знаете, мне кажется, что Яков Петрович сможет выздороветь, – сказал врач. – Надо его к нашим специалистам определить. Смотрите, он словно притворяется маленьким, играя с Савкой. Чего-то боится. Какая-то информация блокирует его сознание. Может, все дело в смерти Марии Георгиевны. Яков Петрович не хочет принимать этот факт. Только о его жене заговорили, он начинает плакать. Он прячется от своего несчастья. Давай, Лара, положим его в нашу клинику. Может, что и получится?
– Это очень дорого, – осторожно сказал Леонид, зная, что клиника Архипа Васильевича платная. – Но как-нибудь оплатим...
– Не надо об этом думать, – сказала Фрида. – Соглашайся, Лара, мы с Семой все сами оплатим. Мы должны что-нибудь сделать для Яши...
Лариса вздохнула и согласилась. Она была очень благодарна бабушке за её отношение к Якову Петровичу. Уставшая Фрида тоже была довольна. Она видела, внучка начинает немного отходить от детской обиды, сегодня она зашла в дом бабушки. Со временем они смогут спокойно, не пряча глаз друг от друга, говорить. Но было еще одно. Катюша, покойная мать Лары. Её укоризненные глаза. Непонимающие глаза: как, чем она так обидела мать Левочки, что та много лет не говорила с ней и Ларой. Как, где, у кого вымолить Фриде прощение за Катю? На это пока ответа не было.
Яков Петрович остался в доме Вольциньеров. От него было мало беспокойства. Он подолгу смирно сидел или лежал на диване, смотрел телевизор, просил компота порой или конфеток, иногда ходил по участку, даже подметал дорожки, убирал осенние листья, очень любил сидеть со старым псом Букетом, которого еще щенком принес в дом родителей Левочка в последний месяц своей жизни. Пес оказался долгожителем. Сейчас он был уже слепой, наполовину оглохший, но Семен Сергеевич не разрешал его усыпить. Он говорил: "Вот сдохнет пес, и я умру. Пес живет, и я буду жить". Поэтому и лежал смирно возле будки старый Букет. Яков Петрович подходил к нему, гладил слепую голову, что-то говорил. Иногда пес благодарно облизывал ему руку. Фрида как-то прислушалась к словам больного человека, в них было много разумного. "Ты, Букет, уже старый, больной, – говорил Яков Петрович. – Я тоже заболел. У меня болит голова. Часто болит. Маша моя была бы здесь, погладила бы меня по голове, мне было бы лучше. А Левку нашего помнишь? Не помнишь. Я тоже давно его не видел. И Машу не вижу. Я уже стал Машу забывать. Когда же она придет? Бабушка устала со мной. Она хорошая, моя бабушка. Компот мне варит..." Часто Яков Петрович играл с Савкой, который был постоянным гостем в доме бабушки и дедушки. Мальчик быстро пролезал в увеличившуюся дырку в заборе и бежал сюда, где его всегда ждали. Лара еще не знала, что вторую доску оторвал специально Семен Сергеевич под руководством жены. Так что в эту дыру лазили теперь все, в том числе и взрослые, чтобы не ходить по улице.
Через неделю Якова Петровича поместили в больницу. Он не хотел туда идти, опять плакал, звал маму, жаловался Ларисе, Яков Петрович явно боялся больницы, но Фрида пообещала, что туда за ним приедет Маша, и больной, всему верящий человек сразу согласился.
– Ой, не надо было ему так говорить, – беспокоилась Лара. – Как потом будем все объяснять!
– Ничего, – успокоил её муж. – Якова Петровича обследуют, подлечат, он сумеет принять известие о смерти жены. Разум к нему вернется.
– Хоть бы могила у Марии Георгиевны была, – вздохнула Лариса. – Может, все-таки темнит Ванька?
– Ну не до такой же степени, чтобы объявить мать мертвой, – Леонид не мог в это поверить.
– Кто его знает? Ванька – подлейший человек, – Лара намного лучше знала бывшего мужа Ивана.
– Но ведь мать! – возражал Леонид.
Письмо.
И буквально через два дня, как поместили Якова Петровича в стационар, пришло письмо от одной незнакомой медсестры из небольшой деревни Чижи, где при больнице жили одинокие брошенные люди. В старой деревянной дореволюционной постройке, которую местные жители называли бараком, было социальное отделение, где официально находились местные пенсионеры, неспособные уже ухаживать за собой, и небольшой стационар. В этом стационаре и находились еще несколько человек без роду и племени, без документов. Их жалели, прикармливали, не выбрасывали на улицу, переводили из больницы в больницу. Медсестры, обычные деревенские жительницы, работающие здесь уже много лет, хорошо относились к бездомным, приносили из дома одежду, теплые халаты, пижамы, тапочки – не хватало для людей без документов одежды, зимой в бараке бывало холодновато.
Опрятная вежливая тихая женщина, на первый взгляд старушка – у неё были абсолютно белые волосы, была привезена сюда из другой больницы. У этой женщины тоже не было никаких документов. Сначала она даже не помнила, как её фамилия, где жила раньше. Звали её все ласково – тетя Маша. Первые дни женщина в основном лежала в своем уголке на постели, молча, боясь побеспокоить других людей, отвечая лишь при необходимости. Скромно и аккуратно ела все, подбирая каждую крошку, вежливо благодарила санитарок, медсестер. Потом многие заметили, что она часто застывает с горячим стаканом чая в руках, словно грея озябшие руки. И как-то раз обильные слезы потекли по её лицу.
– Тетя Маша, миленькая – спросила её любопытная санитарка, – что случилось? Кто тебя обидел? Болит что-то? Может, тебе укольчик сделать? Пойдем, сегодня Галя дежурит. Она добрая, уколет.
– Яша, Яшенька, – ответила женщина.
– Что Яшенька, какой Яшенька? – не поняла санитарка.
– Он умер, мой Яшенька, – и слезы потекли еще сильнее. – Я вспомнила, что Яша умер, что его больше нет.
– Сыночек твой, что ли?
Зябко поежилась при этих словах седая женщина, утерла бегущие слезы:
– Муж мой. Яшенька.
– У тебя был муж? Так расскажи...
– Оставь в покое её, не надо спрашивать, – сказал проходящий мимо врач, – тетя Маша что-то вспомнила. Не мешай ей. Она сама потом все расскажет. Не торопи её. Пусть поплачет. Это тоже хорошо, что плачет.
Да, тетя Маша вспомнила, вспомнила все, но ничего никому не сказала. Она боялась очутиться опять на улице, среди бомжей, в холоде и голоде. Здесь, в больнице, все же лучше, тепло, есть немудрая еда. В больнице вежливую тихую женщину все любили. Она недолго лежала в своем уголке, встала вскоре, обслуживала себя, помогала медсестрам и санитаркам, мыла полы, разносила обеды лежачим и никогда ничего не просила для себя: ни лишнего кусочка хлеба или сахара, ни стакана чая, не говорила о себе, в ответ на вопросы только безнадежно махала рукой:
– Девочки, – так она называла своих подруг по больнице. – Все равно не поверите, не буду я ничего рассказывать. Я и сама себе уже не верю. Может, во сне все это было? Вся моя прошедшая жизнь.
Галя, молодая энергичная медсестра, часто дежурившая по ночам, все же как-то разговорила тетю Машу, которая плохо спала, рассказать про её жизнь. И тетя Маша решилась, рассказала, что была женой генерала, что пострадал в аварии её муж-генерал, что он несколько дней был в коме, Мария Георгиевна была с ним. Потом она уехала помыться и переодеться, и Яша сразу умер...
– Умер без меня, – горестно говорила Мария Георгиевна. – Яшенька чувствовал, что я рядом. Я держала его на этом свете. Я уехала, он сразу и умер. Мне было очень плохо, когда Ваня сказал мне об этом. Так сильно сразу заболело сердце... Ваня вызвал врача, меня накачали каким-то лекарством, и больше ничего не помню, я, наверно, спала несколько суток. Как, где похоронили Яшеньку, не знаю, не была я на его похоронах. Проснулась в каком-то подвале, среди бездомных людей. Я долго не могла вспомнить, кто я, где живу. И город был незнакомый. Меня кормили нищие люди, жалели, потом я простудилась и заболела. Сильно заболела. Я хотела умереть. Мне было плохо, очень плохо. Я пошла на кладбище, не знаю зачем. Но чувствовала, что мне туда очень надо. Теперь я понимаю, я хотела найти там могилу Яши и умереть возле него, на его могилке. Но тогда я просто шла и шла. Я не дошла всего чуть-чуть, упала около кладбищенской ограды. Меня подобрал сторож, сжалился, вызвал скорую...
Несколько дней Мария Георгиевна находилась между жизнью и смертью. Но все-таки выкарабкалась. А когда её вылечили, она сказала, что нет у неё дома, идти ей некуда, документов нет, она не помнит, как её зовут, но всплыло откуда-то имя – Мария. Измученная женщина была смирной, кроткой, не похоже было, чтобы она пила. Марию Георгиевну пожалели, оставили в отделении для бездомных, но выяснить её прошлое никто не удосужился...
– Вот вылечили меня, документов нет, отправили к вам. У вас тут очень хорошо. Деревня. Я люблю деревню. Тихо. Я вспомнила свою жизнь. Я не хочу возвращаться в свой дом. Зачем? Ведь Яши там нет. Мне бы его могилку только увидеть. Я даже не попрощалась с ним. Но я не поеду. Я боюсь, очень боюсь. Боюсь, что меня опять выбросят из моего богатого дома и я окажусь среди бомжей.
– Кто вас выбросит?
– Кто? – тетя Маша на минуту запнулась. – Тот, кому достанутся все деньги, мой дом... Наследники...
– Неужели у вас никого нет, кто мог бы за вас заступиться? – осторожно спросила медсестра.
– Нет.
– А кто такой Иван, про которого вы упомянули?
– Так, один мерзавец, – ответила женщина. – Я не хочу про него говорить. Из-за него я здесь, из-за него я не проводила Яшу в последний путь.
– А дети у вас есть?
– Нет, – недрогнувшим голосом твердо произнесла Мария Георгиевна.– Моя девочка родилась мертвой. А сына... сына у меня нет. И никогда не было!
– А другие родственники? Не одна же вы на этом свете?
– Лара была, – после небольшого перерыва дрогнувшим голосом произнесла старушка. – Лариса.
– Кто она?
– Дочка моего Яшеньки, но она внебрачная дочь, и у неё своя семья. Лара хорошая. Я любила её.
– Вы пробовали ей писать? Звонить? Может, она вас ищет? Поможет вам?
– Я не помню телефона, точного адреса тоже. Да и не знала я его никогда. Помню только, что Кочетовка назывался её городок. Да и, наверняка, Ванька и ей сообщил, что я умерла. Знала бы, Лара, что я здесь, она сразу приехала бы. Но не надо Ларе ничего сообщать. Иван может и Ларисе плохо сделать. Он ведь такой. Нет, лучше пусть девочка не знает ничего про меня.
– А фамилию-то своей Ларисы знаете?
– Да, Ковалева она должна быть теперь. Замуж, наверно, вышла за своего Леню. Он врач у неё. Пусть девочка спокойно живет.
– А может, она совсем неспокойно живет, не зная, что с вами.
– Нет, – упрямо повторила тетя Маша.
Тот титановый стержень не исчез в Марии Георгиевне, просто он до поры до времени не проявлял себя. Но умная медсестра поступила по-своему. Приблизительно зная, где может жить добрая Лара Ковалева, она написала письмо и отослала не в город Кочетовка – таких вообще не было на карте – а в деревню Кочетовка, которая была недалеко от большого города Ас-ка, не указав ни улицы, ни дома. А вдруг дойдет письмо? Других населенных пунктов с таким названием Галя в географическом атласе своей и соседних областей не нашла. А что Марию Георгиевну привезли издалека, было непохоже. И письмо добралось до Лары, хотя она была все еще не Ковалева – Чудикова. Просто на почте работала та самая женщина, ребенок которой болел менингитом, она сразу поняла, кому адресовано письмо. Чудиковой Ларке, это она с врачом живет и собирается за него замуж. После развода с Иваном Лариса вернула девичью фамилию. Лара долго перечитывала письмо и ничего не понимала. Незнакомая Галя писала: "Здравствуйте, Лариса. К вам обращается медсестра Галя Казакова из деревни Чижи. В нашей больнице находится Мария Георгиевна Дерюгина. У неё нет документов, она долго не помнила, кто она такая. Но память вернулась. Она назвала ваше имя. Сказала, что вы добрая. У неё, кроме вас никого нет. Муж её умер. Мария Георгиевна живет здесь, при больнице. Мы её не выгоняем, но в нашей стране может быть всякое, прикажут закрыть социальное отделение, и беспомощная женщина окажется на улице. На улице среди бомжей ей уже не выжить. Она не умеет вырывать кусок у другого их горла, да и сильно ослаблена после болезни, не приспособлена к жизни на улице".
