Текст книги "Альтернативная концовка (СИ)"

Глава первая

Песочная принцесса

Оглядевшись по сторонам, писец приподнял парик и украдкой вытер мелкие бисеринки пота со смуглого гладко выбритого черепа. Повторив процедуру, он запихнул за пояс гофрированной юбки кусочек лёна и поправил под мышкой восковую дощечку. Выйдя из-за ненадёжного укрытия – завалившегося на ночлег мохнатого верблюда, – холёный низенький человечек с наметившимся брюшком скользнул надменным взглядом по каменным лицам меджаев и, проницательно прищурившись, направился прямиком к разложенному у шёлкового шатра костру.

–Давай-давай, – едва писец скрылся из виду, зашептал один из меджаев второму и, заведя руку за спину, требовательно повернул её ладонью вверх, – где там твой заговорённый наконечник для копья?

–Может быть, подождёшь до следующего привала? – с надеждой взмолился второй. – Всё-таки он не один год служил мне верой и правдой, так, возможно...

–Невозможно! – отрезал его товарищ. – Наконечник копья – это не Бэс, счастья не отнимет. Проспорил – плати! Между прочим, ты первый сказал, что Пиопи уединяется, чтобы брить под мышками...

А почтенный Пиопи, тем временем, ещё издалека заслышал звон стали и почти побежал по степенно остывающему песку, который тут же забился в обе сандалии (писец с детства терпеть не мог ходить босиком, поэтому предпочитал не носить, как остальные счастливые обладатели обуви, её в руках в целях сохранности) и мгновенно натёр между пальцами. Однако, даже испытывая неприятное ощущение, писец не мог допустить, чтобы вверенная ему девушка своевольничала. Мало ли что за рану она может получить, несносная!

–Принцесса! Принцесса, что вы там делаете?! Прекратите немедленно – я уже иду-у! – проблеял он, напрягая горло. Звон прекратился, мгновение подумал и возобновился с новой силой.

–Берегись, кто может, – он идё-от, – передразнил писца начальник меджаев и, отбив нападающий удар, подмигнул девушке. – Может быть, нам стоит прекратить... пока не поздно...

–Поздно! – припадая на левую ногу, писец выпрыгнул вперёд: – Вам не удастся скрыться от меня под каким-нибудь благовидным предлогом! Хефру, что ты себе позволяешь с принцессой?!

–Вы – живое воплощение Ока Ра, почтенный Пиопи, ничто не утаится от вас, – склонился начальник, отступая в тень, подальше от надвигающейся бури. Тяжело дыша, стройная низкорослая девушка выпрямилась под строгим взором писца, с достоинством его выдерживая. Пиопи словно из ушата окатили холодной водой: всю строгость как ветром сдуло!

–Принцесса, – уже мягче заговорил он, – вы – невеста самого фараона, его будущая жена, наша будущая царица. И то, что вы вытворяете, не достойно вашего высокого положения...

–Почему его величество не пожелал, чтобы меня сопровождал жрец? Ведь в моё положение не входит выслушивать упрёки от писца, – невозмутимо пожала плечами девушка. Пиопи смешался:

–Потому, принцесса, что ни один жрец не сможет так следить за вашим благом, как писец!

–А откуда писец точно знает, что есть благо для принцессы? – усмехнулась девушка. Пиопи несколько раз открыл и закрыл рот, погрозил кому-то пальцем и в изнеможении опустил плечи. Принцесса торжествовала. Переглянувшись с Хефру, она передала одному из меджаев одолженный на время тренировки меч и отправилась в шатёр. Две служанки, так же выделенные принцессе в сопровождение фараоном Яхмосом, приготовили госпоже купальню с душистыми маслами. Сгорбленная фигура писца укором маячила за стенкой шатра всё время вечерней ванны. Через час одна из нубийских рабынь выглянула наружу, поманив Пиопи.

–Я слушаю вас, принцесса, – бесцветным голосом отозвался писец, соляным столбом замерев у входа. Свежая и благоухающая, как царский сад, принцесса источала неповторимый аромат милых сердцу Пиопи дворцовых будней. Но, выдерживая нарочитую дистанцию, он не осмелился поднять глаз.

–Вы по-прежнему сердитесь на меня, милый Пиопи? – нежно произнесла девушка. – Садитесь немедленно и забудьте о том, что было! Хотите фруктов? Может быть, вина?

–Такое внимание – большая честь для меня, но... не кроется ли за этим гостеприимством что-то ещё?

–Ваша несправедливость ранит меня в самое сердце, – покачала головой тонкий знаток человеческих душ. – Неужели вы так серьёзно могли обидеться на несмышлёную девчонку? Как же вы тогда живёте при фараоне?

–Его величество, да будет он жив, здрав и невредим, любит своих подданных, как родных детей, и не позволит кому-либо, даже себе, притеснять их, – незаметно для самого себя Пиопи тут же заглотил наживку, брошенную девушкой наугад, и бескровно вступил в её игру. "И как только такой бесхитростный человек до сих пор служит при фараоне?" – изумилась про себя принцесса.

–Для чего же тогда ему такая жена, как я? Наверняка царицы Истнофрет и Тайя куда достойнее?

–Вы очень плохо осведомлены, принцесса. Вы родом из царской семьи, вы с самого детства были предназначены в супруги фараону, именно поэтому вас направили обучаться искусству боя в священный Бубастис. Вы должны стать не только опорой фараону, но и его личной охраной, а также хранительницей некоторой ценности... однако об этом потом! – поднял он вверх ладонь в непреклонном жесте, завидев жадный блеск, вспыхнувший в голубых глазах девушки. – Всему своё время.

–То же самое мне говорили в храме, – печально повесила головку принцесса. У неё были голубые, как небо в ясную погоду, глаза, доставшиеся ей от матери, хеттской царевны Бентреш; густые длинные волосы цвета воронова крыла и нежная кожа, более светлая, чем у коренных египтян. Не отличаясь особенной красотой, принцесса, тем не менее, выгодно выделялась на фоне других девушек, так что писец даже позволил себе непростительную роскошь залюбоваться ей в неверном свете огня, метущегося в чашах. Впервые встретившись с подопечной ещё в храме, Пиопи и предположить не мог, что кроткая младшая жрица, с любопытством озирающая прибывших лично к ней гостей, принесёт ему столько хлопот! Принцесса оказалась не только любознательна, но к тому же чрезвычайно деятельна и участлива во всём, что её по сути своей не касается. Сегодняшняя выходка была слаще фиников: куда ужаснее чудились придворному писцу таящиеся в этой хрупкой на вид фигурке возможности новых проблем. Не раз задаваясь вопросом, как же он осмелится представить это чудо пред лицом живого бога во плоти, Пиопи неизменно отступал, подкупаемый неожиданным послушанием и лаской непослушной мгновение назад принцессы. И, лишь осознавая своё бессилие перед её чарами, писец невольно вздрагивал при мысли, что станет не столько с ним, сколько с мировым равновесием вообще, когда в ловких ручках невесты фараона окажется...

–Вы не слушаете меня? – принцесса по-птичьи наклонила головку, при этом умудряясь выглядеть так очаровательно, что у писца из головы мигом вылетели все чёрные мысли. – Расскажите мне, какой он, мой жених... Верховный жрец при храме Бастет не раз восхвалял передо мной достоинства Владыки Двух Земель, но так и не подумал, что жить мне придётся не с земным воплощением Хора, а с живым человеком...

–О, это страшные слова, принцесса! Никогда больше не говорите так! – в глазах Пиопи читался неподдельный испуг, он даже поднял лицо к потолку, словно ожидая, что оттуда на него обрушится гнев богов. – Фараон, жив-здрав-невредим, – это наше солнце, спустившееся с небес для того, чтобы повелевать Обеими Землями и вершить справедливый суд над нами, покуда мы ещё ходим по земле, а не спустились в Дуат, чтобы предстать пред троном Осириса. Вы должны почитать его, преклоняться перед ним, и вам зачтётся это, когда сердце ваше окажется на чаше весов, и вам придётся читать "Исповедь Отрицания" перед сорока двумя богами!

–Но ведь даже у богов есть слабости! У богов есть предпочтения! Что любит фараон, с кем он проводит время, кто услаждает его слух песнями, а взор – танцем? Неужели вся его жизнь сложена из непрерывных обрядов, справляемых у статуй богов, и бесконечных торгов, периодически перетекающих в военные стычки? – в своём отчаянном воззвании принцесса заломила руки, подавшись ближе к писцу. Точно оттиснутый силой, повеявшей от хрупкой девушки, Пиопи отшатнулся назад и закрылся ладонью. Принцесса пришла в себя очень быстро. С сожалением взглянув на писца, она вернулась в прежнее томное положение и опустила взгляд. – Простите меня, почтенный Пиопи, я не должна была допытываться о том, что лежит за гранью обыденного понимания. Должно быть, вы правы: я взбалмошная своевольная девчонка, не способная владеть чувствами и эмоциями... Вы должны отправляться обратно к фараону без меня и передать, что наречённая невеста не оправдала его ожиданий и способна лишь вечно оставаться при храме Бастет. Я же вернусь обратно и смиренно попрошу верховного жреца, чтобы он оставил меня хотя бы охранницей...

–Нет-нет-нет, даже и не думайте! – опомнившись, замахал руками Пиопи. – Если вы полагаете, что таким образом сможете отделаться лёгкой кровью, то вы глубоко ошибаетесь, милейшая принцесса: отдуваться за вас я не собираюсь!

"Ещё бы ты не собираешься! Представляю, как вытянулось бы лицо "нашего солнца", когда вместо прекрасной девицы ему подсунут раскрашенного и разряженного в золото и шелка писца!" – едва сдержалась от ехидного смешка принцесса, внешне являя удивительный пример кротости.

–Нет, и ведь вы только подумайте, что такое могло прийти ей в голову! – вскочив на ноги, заверещал писец. Нервный взмах – и всклокоченный парик сдвинулся ему на лоб. – О, боги! Вы послушайте только, что говорит эта девушка! О, великий Ра, ты, проезжая каждый день по Небу в священной лодке, видишь, какие страдания я терплю из-за своего мягкосердечия! Не гневайся на эту девушку, ибо несмышлёна она от рождения или по увечию на голову! – побушевав над смиренно склоненной головкой своевольницы, Пиопи с удивлением воззрился на тихонько заливающихся смехом рабынь, затаившихся по тёмным углам. Надменно вскинув подбородок (так что парик снова сдвинулся, на этот раз – на затылок), он подобрал полы юбки и вихрем вылетел из шатра принцессы. В спину ему полетел нарастающий хохот.

–Ладно-ладно, хватит веселья, – отсмеявшись, потребовала принцесса. Рабыни, скаля белоснежные зубы, склонились к госпоже. – Думаю, этот надутый верблюд ещё долго поостережётся оговаривать меня в том, что я делаю. Кемет, готовься ко сну, а ты, Рен, сбегай-ка к меджаю по имени Аха и скажи, что принцесса желает получить половину выигрыша, – девушка жестом отпустила рабыню и, блаженно растянувшись на подушках, закинула руки за голову: – Пусть даже и не думает, что я забыла о своей доле в споре...

* * *

"-...И стали кости его серебряными, тело его – золотым, а волосы – из чистого лазурита... И весь он стал такой старый, что песка в пустыне значительно прибавлялось каждый раз, когда он выплывал в своей лодке на небо...

–Может быть, стоит испробовать что-нибудь ещё? – наклонившись над отцом, жалостливо сморщилась триединая Хатхор. Её солнечный отец, великий Ра, прикрыв золотые веки, тихонько похрапывал, сцепив пальцы на животе. И, конечно же, напрочь забыв о том, что только сегодня утром разослал во все концы гонцов, призванных, дабы собрать богов на срочный совет. Как назло, первым из высших существ прибыл Хепри, и, пригревшийся на утреннем солнышке отец всех богов изволил задремать, да так глубоко, что явившийся в полном составе совет вынужден был заняться вопросом его пробуждения. Вечно молодой, смущённый и пристыжённый Исидой, Хепри скромно притулился в уголке, опустив голову и не вмешиваясь. И делал, надо сказать, совершенно верно, ибо жена Осириса, так же участвующего в совете, когда дело касалось интересов её мужа, была неумолима...

–Ну и какие у тебя есть предложения, милочка? – ехидно скрестила руки на груди Великая Мать. – В Дуате души умерших уже в очередь выстроились, того и гляди взбунтуются и разнесут по колоску Поля Иару! В конце концов, там Амт голодная сидит в одиночестве! И стоило собираться здесь из-за этого старого крокодила!

–Здесь есть ещё один крокодил? – оживился старый Собек, подхватываясь с кресла.

–Заколыхался, – язвительно проворчала Исида, усмехаясь: Собек издавна славился среди богов потрясающим слухом, позволяющим ему услышать всё, что угодно, кроме того, что нужно.

–А что? – изумился крокодил. Стоящая при его кресле Бастет терпеливо усадила отца на место и, как маленькому ребёнку игрушку, дала ему кубок с вином.

Боги заволновались, в голос обсуждая сложившееся положение. Исида требовала немедленного смещения Ра с поста главного и установления первенства Хора. Хор, изображая святую наивность, топтался рядом, потупив глазки и ковыряя носком сандалии пол. Осирис украдкой подрёмывал, в особо пиковых местах кивая речам деятельной супруги. Не менее активный в политическом отношении Сетх встряхивал песочными прядями, вопрошая: "А чего это опять Хора на первое место?! И без того ему привалило в результате тяжбы богов!" Исида кричала о том, что "тяжба и без того длилась восемьдесят лет, и что она давно подумывает о том, чтобы подать на пересмотр её результатов". Мрачный Инпу деликатно помалкивал, наблюдая поверх плеча Маат, как она страусиным пером вычерчивала формулы для урегулирования сложившегося положения. Не понимал ровным счётом ничего, но был увлечён, раз больше нечем. Пользуясь общей неразберихой, Нефертум и Непери соревновались в том, кто быстрее и качественнее вырастит первый – цветок лотоса, второй – колосья ржи. Проигравшего выбирала Анукет, она же следила за тем, чтобы невинное состязание ненароком не бросилось кому-нибудь в глаза.

–Кости у него серебряные, как же! – грозно нависнув над низкорослым Сетхом, обличала Исида.– Кто из вас их надкусывал с целью проверить?! Я скорее поверю в то, что мозги у него из опилок!

–Зато ты у нас очень умная! – проснулась наконец-то в Хатхор её вторая ипостась, Сохмет. – Недаром Хор отрубил тебе в запале голову, видимо, заново приставили не ту и не туда!

–Что-о-о?!! – Хор, не любивший напоминания о давних ошибках, был возмущён до глубины божественной души. – Ты, солдафон в юбке, смеешь перечить моей матери?!! Той, которая знает истинное Имя самого Ра!

–А ты не влезай в старшие разговоры, маменькин сынок! У самого в царском венце урей косит глазами в разные стороны ото лжи и тупости! Тоже мне, Джехути-мудрец! – фыркнула Сохмет и осеклась.

Божественный спор угас в одно мгновение. Исида замерла с открытым ртом. Осирис широко открыл глаза и переглянулся с Сетхом. Весь совет в едином порыве повернулся к одиноко пристроившемуся у разрисованной колонны богу, с серьёзным видом вчитывающемуся в папирусный свиток. Ловко перебирая пальцами, он развернул свиток до середины и поднял заинтригованный взор на снимающую его действиям публику. В наступившей тишине было слышно, как вскрикнул Непери, когда прямо у его носа в воздухе распустился бутон лотоса.

–Что-то случилось? – невозмутимо поинтересовался первый из интеллигенствующих.

–Вот га-а-ад, – поражённая чужой безучастностью, протянула Сохмет. – Загрызу павиана блохастого!

–Ой! – пискнула Анукет, вовремя отскакивая на несколько шагов. Застигнутый врасплох коварным лотосом, Непери невольно дёрнул рукой, и спелые ржаные колосья, подобно остроконечным копьям, прошили насквозь плиты пола и, вырываясь ввысь, ударили в дно трона, на котором досматривал десятый сон разморённый Ра. Издав характерный скрип падающего срубленного дерева, престол опасно накренился и завалился на спинку, являя совету высоко задранные золотые ноги бога, одетые в золотые же сандалии самого разнузданного вида.

–Фу-у-у, – непроизвольно поморщился Инпу, – даже в подземном мире ходят в чистой обуви...

Под потолок взлетел неожиданно громкий клокочущий раскат храпа, эхом отозвавшийся в ушах богов. Однако он так же внезапно прекратился, сменившись причмокиванием и сонным бормотанием. Совет с поразительным единодушием бросился к трону и навис над опрокинутым отцом всех богов. Ра, с трудом подняв тяжёлые золотые веки, сурово взглянул на выстроившиеся в ряд головы детей своих и ещё больше нахмурился.

–И что же вы это тут творите, пока царь ваш погружён в глубокие раздумья?! – всё же грозно прозвучал голос великого Ра. – Дворец громите, негодяи? У-у, стая пустынных демонов, хоть в дом вас не пускай! Верните мне нормальное положение! Распустились тут без меня...

Общими усилиями было достигнуто подобие порядка. Боги расселись по местам, спешно убрав следы самовольного пребывания, и с почтением и интересом замолчали, следя за отцом всех богов. Ра достаточно долго выдерживал паузу, то устраиваясь удобнее в кресле, то с недовольством озирая неубранные зёрна ржи, то пронзая детей своих укоризненным взглядом. В конце концов, первый приступ вредности прошёл, и верховный владыка начал речь:

–Я собрал вас сегодня здесь... собрал здесь... Ах, да! Вот в чём, оказывается, дело! Неспокойно, дети мои, стало на земле. Приближается важный момент, когда новая Охранница заступит в свои права, и только благодаря нашему вмешательству мир не будет повержен в первозданный Хаос. Нун достаточно правил, теперь настало наше время, время великих богов... Во-о-от... Ну, теперь вы что-нибудь скажите, зря, что ли, пришли!

–Отец мой, ты можешь быть спокоен, – окинув беглым взглядом притихший совет, впервые заговорил Джехути. – Мы проследим за всем, и, будь уверен, ничто не ускользнёт от нашего внимания, как от Ока твоего.

–Мудрые речи ты говоришь, хитроумный Джехути, и ни разу ещё слова твои не расходились с делом!.. кажется... Итак, на том и остановим свои умы! – величественно стукнул посохом в пол Ра. – Поручаю Джехути, мудрейшему из богов, следить за... тем, о чём я уже говорил... кажется... И да не осмелится новая Охранница противиться воле могущественных та-кеметских богов!.."

* * *

–Вы знаете, Пиопи, а мне нравится в этом городе, – принцесса отогнула в сторону легчайший полог паланкина и блеснула глазами на разморённого писца, вяло покачивающегося меж горбов верблюда.

–О, принцесса, – едва шевеля губами, протянул почтенный Пиопи, всем своим видом показывая, что вот-вот растает под палящими лучами полуденного солнца, и лишь ленивое, из последних сил, обмахивание веером и, естественно, присутствие невесты фараона, спасает его. – Сразу видно, что вы не знаете, что такое настоящий город! Фивы – вот золотой луч в короне фараона, да будет он жив-здрав-невредим!

–Не сомневаюсь, – охотно кивнула принцесса. – Как не сомневаюсь и в том, что никто другой, кроме вас, Пиопи, не сможет познакомить меня со столицей! – писец расплылся в скромной улыбке, дескать, принцесса прекрасно осведомлена обо всех моих заслугах. – Чем мы и займёмся, когда прибудем туда! – победоносно завершила девушка и, прежде чем Пиопи посмел раскрыть рот, исчезла в глубине носилок.

–О, боги, боги... – обречённо простонал Пиопи и сурово вскинулся, заметив насмешливый взор Хефру.

На самом же деле писец говорил истинную правду. Бени-Хасан, один из крупнейших медных рудников, не мог именоваться городом как таковым. Здесь круглый год шли работы по добыче меди, переправляемой затем в столицу и другие города, чаще всего на нужды посмертной гробницы, строительство которой начиналось с восхождением нового фараона на престол. Не только Пиопи, но и сопровождению принцессы, меджаям, было невдомёк, почему солнцеподобный Яхмос отправил за своей невестой царскую ладью именно в Бени-Хасан, а не, к примеру, в Мемфис, заставив торжественный караван пройти длинный путь от Бубастиса. Город Бастет находился в дельте Нила, и такое расточительство по отношению к прекрасной принцессе вызывало некоторое недоумение у тех, кто уже успел с ней познакомиться...

Носилки бережно опустили на землю. Рослые темнокожие рабы из Нубии отступили в стороны, и подоспевший меджай с поклоном отогнул полог. Никто, кроме фараона и ещё нескольких человек (имеются в виду особо приближённые, слуги, парикмахеры и прочая свита), не смел прикасаться к принцессе, поэтому она выбралась из носилок сама. Поэтому писца так раздражали вечерние тренировки с Хефру.

–А где начальник стражи? – первым делом поинтересовалась девушка у Пиопи.

–Я отослал Хефру на пристань, – неприязненным тоном откликнулся писец. Веер свой он отдал слуге, не решаясь пользоваться им рядом с принцессой, и теперь мучался, испытывая непреодолимое желание протереть лысину под париком. – Принцесса, позволю себе заметить, что меня настораживает ваше излишнее внимание к простому воину.

–Вас оно оскорбляет? – отстранённо заметила девушка, подставляя лицо солнцу и жмурясь от удовольствия.

–Я этого не сказал! – подскочил Пиопи.

–Вот и помолчите, – милостиво разрешила принцесса и, убедившись краем взора, что жало достигло своей жертвы, ускорила шаг. Вид, открывшийся с песчаной гряды на искрящиеся волны Нила, почему-то не принёс умиротворения, а, наоборот, какая-то тревога вдруг охватила девушку. Что ждёт её впереди? Жизнь во дворце? Беззаветное служение фараону? Каждодневные упражнения и тренировки? Или... загадочная вещь, о которой позавчера вскользь упомянул надоедливый писец?!.. Принцесса даже поёжилась от разбившей её холодной дрожи, свысока наплевавшей на знойный полуденный жар... Под грядой было видно шевеление: суетились фигурки людей, плавно покачивались грузовые верблюды, неся посильную ношу, вспарывал воздух бич надсмотрщика, подгоняющего гружёных рабов; корабли принимали людей с дорогими материалами, и посреди всего этого дивной ладьёй из сказки мерно вздрагивало золотое судно фараона...

–Н еджем!! Неджем!! – Хефру с ловкостью истинного меджая преодолел подъём на гряду, широко размахивая руками и при этом выдерживая ровным дыхание. Принцесса подняла голову, следя за его приближением, и махнула в ответ. Начальник стражи в мгновение ока взлетел по вязкому песку, сделал последние шаги и словно на стену натолкнулся. Радостную улыбку с тонких губ стёрло как некрасивый иероглиф с восковой дощечки. Принцесса нахмурилась, выискивая причину такой резкой смены настроения, и тут же узрела её в лице мрачного писца, пристроившегося неподалёку и недобро щурящегося в ожидании дальнейших событий. – Ээ... Сладостно! – торжественно опустившись на одно колено, прижал Хефру руку к груди. – Сладостно осознавать, что невеста фараона, наша будущая царица, ещё на мгновение приблизилась к цели своего путешествия!

–Хм! – Пиопи выразил своё отношение к детской хитрости Хефру и, скрестив руки на груди, выставил на обозрение длинноносый профиль с гордо вздёрнутым подбородком. Принцесса украдкой показал ему язык и поманила Хефру ближе. – Ты выполнил моё распоряжение, Хефру? – скривился Пиопи, когда Неджем и начальник меджаев уже не чаяли услышать его голос. Хефру с почтением опустил голову.

–Внимательнее с ним: он приближённый самого фараона, – ехидно протянула принцесса, её слова прозвучали приглушённо, но достаточно громко, чтобы быть услышанными тем, кому предназначались. Пиопи скрипнул зубами и засеменил на расстоянии нескольких шагов вслед за принцессой. "Кажется, я начинаю понимать любовь фараона к этому сморчку, – с невольным уважением подумала девушка: – Таким терпением боги дарят не каждого. Неужели я и дальше буду испытывать его?!.. Ха, кто бы сомневался..."

Вид царского парусного корабля, отделанного позолотой и расписанного яркими красками, вызвал в душе принцессы противоречивые чувства. Расшитый прямоугольниками, ромбами и ибисами яркий парус с бахромой по нижнему краю нетерпеливо прядал углами под порывами речного ветра. У рулевых вёсел, там, где была будка кормчего, стоял сам капитан корабля. Рабы, прикованные к скамьям, приветствовали принцессу дружными выкриками, а надсмотрщик – дробным стуком в тугое барабанное брюхо. Пристань радостно колыхалась, забросив повседневные дела. Под ноги будущей царице полетели цветки лотоса, зрители падали ниц при приближении прекрасной принцессы, окружённой, как драгоценный камень – оправой, верными меджаями; на ярком солнце блестели отточенные лезвия кривых мечей, наконечники копий и отполированная до блеска гладь щитов. Трепетный испуг и шёпоток за спиной вызывал в зрителях надменный вид писца, степенно вышагивавшего позади Неджем с восковой дощечкой подмышкой и принадлежностями для письма, вместо кинжала пристроившихся у пояса. Поднявшись по трапу на палубу корабля, принцесса поднялась на небольшое возвышение на корме и приветственно вскинула руку. Берег заполонили работники рудников, их семьи, надсмотрщики, торговцы и рабы – все пришли взглянуть на царскую невесту, точно получить от одного её лика благословение. И впервые за пятнадцать лет своей неизбалованной чужим вниманием жизни принцесса ощутила небывалый прилив сил. Прижав свободную руку к груди, Неджем будто испугалась, что вот-вот из неё вырвется Ба, и жизнь оставит её тело.

Заговорило на своём языке, понятном, казалось, только морским людям, судно. Споро работая, рабы убрали якорь и повернули парус по ветру, который, будучи выпущенным на волю, резво взялся за него, сдвигая корабль с места. Качнувшись, непривычная Неджем вовремя ухватилась за борт, однако приветственно вскинутой руки не опустила и лишь мазнула рассеянным взглядом по неподвижному лицу Хефру. Начальник стражи незаметно для окружающих подмигнул принцессе, подбодряя.

–Да здравствует принцесса! – взметнулось под небеса со всех сторон. – Да будет жив-здрав-невредим фараон!

–Отчаливаем! – сурово скомандовал писец, махнув рукой кормчему. – Принцесса, не стоит так сильно поддаваться чувствам, – подкравшись к Неджем со спины, мягко, но наставительно, произнёс Пиопи. – Вы ещё увидите много радости на лицах своего народа, это быстро надоест вам...

"Откуда тебе-то знать?" – мысленно огрызнулась Неджем, не подав виду.

Связанные букетики лотоса продолжали гулко ударять в борт корабля, вся вода была усеяна ими, как диковинный ковёр. Судно набирало скорость, удаляясь от гостеприимного берега Бени-Хасана, а люди всё бежали следом, кричали, размахивали руками.

Только сейчас принцесса поняла, что музыка, словно поднимавшаяся из глубин ликующей души, на самом деле летит из-под навеса в центре корабля. Она хотела обернуться, однако так и не осмелилась: всё стояла на месте, вглядываясь в удаляющиеся счастливые лица, и очнулась, только когда из виду исчез совсем ещё молодой юноша, до последнего преследовавший судно.

–О, Бастет, – прошептала Неджем, опуская внезапно заслезившиеся глаза на разливающиеся волны великого Нила. С ребристой глади, вспарываемой острым носом парусника, на неё неожиданно ясно взглянуло девичье лицо. Поначалу принцесса признала себя, но, приглядевшись, испуганно отшатнулась от борта. Из глубины волн за ней следило существо глазами, в которых пылал нестерпимый огонь, а изо рта вырывались языки пламени.

–Неджем, что случилось? – Хефру выбросил из головы условности, соблюдаемые в присутствие зануды писца, и кинулся к принцессе. Она устояла на ногах, едва коснувшись локтя начальника меджаев, и, пристально вглядевшись в его лицо, качнулась обратно. Но Нил был глух... – Неджем! Что? Что такое?

–Ничего... Всё в порядке, – не в силах оторвать взор от безмолвных волн, пролепетала принцесса.

–Принцесса! Должно быть, вы перегрелись, и неудивительно: необычайно жаркое солнце в этом месяце мехир, а ваши нерадивые рабыни, вместо того чтобы овевать вас опахалами, отсиживаются под навесом! Да ещё и ваше поразительное упрямство: я говорил вам об избытке чувств! Теперь вот сами же страдаете от своего непослушания. Прошу, позвольте мне сопроводить вас до помещения...

–Не стоит беспокойства, я думаю, Хефру справится с этой задачей, – принцесса, совершенно проигнорировав сползший от изумления парик писца, подала руку начальнику меджаев. Кормчий проводил Неджем пристальным взором и отвёл взор, встретившись с глазами Пиопи: возможно, девушка и вправду перегрелась, недаром ведь месяц мехир зовётся месяцем Великого зноя...

...Пламя в треножниках слегка подрагивало в такт широким круговым движениям, выписываемым колдуном над крупной известняковой чашей, цветком выраставшей из гранитного пола. Её стенки-лепестки казались прозрачными и отбрасывали на плиты и подол нубийца голубоватые блики, ложившиеся узорчатой сетью. В пещере, высеченной в песчаной скале и выложенной изнутри известняком и гранитом, царил покровный полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом приглушённого пламени. Оно никогда не грело, да и не было призвано к этому. Нубиец взял его у стражника ворот в Дуат, Акера, выменяв на молодость и красоту, и теперь пользовался им по своему усмотрению, разжигая даже днём, когда в нём не было надобности.

"Пусть оправдывает красоту и молодость", – рассуждал колдун.

Сегодняшняя ночь тем более требовала присутствия в мрачной пещере хотя бы частички потустороннего мира...

Нубиец низко склонился над гладкой, как стекло, поверхностью сущности, заполнявшей чашу почти вровень с краями, и по-звериному прянул ноздрями. Снаружи уже доносился дробный топот лошадиных копыт и стук колёс в колесницах. И отборные скакуны, и колесницы появились в Египте после нашествия гиксосов, и были одинаково ненавидимы нубийцем. В гривастых любимцах египтян немолодой и некрасивый повелитель стихий видел иноземных демонов, оставленных на прощание проклятыми захватчиками, чтобы медленно подтачивать величие и незыблемость прежних устоев. Он никогда не скрывал ненависти к новым порядкам, из-за чего часто вступал с Владыкой Двух Земель в долгие изнурительные споры, из которых никто из них не выходил ни победителем, ни побеждённым.

Колесницы замерли на почтительном расстоянии от входа в пещеру – всё-таки до чего-то колдуну и фараону договориться удалось, – произошла недолгая заминка, и вскоре в сиреневом проёме двери замаячили силуэты ночных посетителей. Не оборачиваясь, нубиец бросил вошедшему фараону:

–Царь Та-Кемет не оставляет хвостатых демонов далеко от пещеры...

–Я же не снимаю сандалий, когда вхожу в помещение – зачем тогда обижать великолепных скакунов?

–Великолепные скакуны смогут заменить царю Та-Кемет колдуна? – оскалив тёмные зубы с красными дёснами, прошипел нубиец, и услышал в ответ добродушный смех фараона. – Царь Та-Кемет смеётся?