Текст книги "Твой силуэт как иллюзия (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Женя извелась, пока ждала Олега. Язык жгло от желания как можно скорее вывалить новость родственникам и потаращиться на их реакцию.

Смирнов вернулся поздно: в интернате были соревнования, которые решили провести в субботу, дабы не нарушать учебный план.

– Привет, – он сразу пошёл в комнату переодеваться, а Женька шлёпала босыми ногами вслед за ним: от двери к шкафу, от шкафа к кровати, от кровати к комоду. Смирнов застыл с полотенцем в руке, подозрительно косясь на неё.

– Как дела? – небрежно обронила она, стоя возле него тенью.

– Были нормально, но, судя по всему, ты сейчас ситуацию изменишь.

– Возможно, – она готовилась, с наслаждением представляя его вытянувшееся от удивления лицо. – Я беременна! – Вот он, сладкий долгожданный триумф! Ну…

Лицо Смирнова действительно изменилось, только вот смотрел он на Копейкину не с удивлением и шоком, а скорее как на дебильноватую школьницу, которая смогла из огромного примера решить один-единственный и радовалась этому.

– Ты ко врачу записалась? – он закинул полотенце на плечо и зевнул.

– И всё? – Женя закипела. Она, значит, новость ему важную сообщает, а у него рожа кирпичом?

– А что, уже бананов жареных хочешь или стены в подъезде погрызть? Тогда подожди, пока я душ приму, а потом вместе сходим. Посторожу, чтобы соседи не увидели.

– Смирнов, слышь, говна кусок, а ты не охренел? – Копейкина взорвалась.

– Жень, – Олег вздохнул, – я знаю уже довольно давно, уже порадовался и даже отметил в баре в прошлые выходные с самим собой.

– Откуда?!

– Ты за циклом вообще не следишь… Хотя, мы же о тебе говорим. Я задолбался ждать, пока до тебя дойдёт. Собирался в понедельник тебя к гинекологу отвести. Думал, как бы твой шок уменьшить. А вот ты, – он хохотнул, – обо мне не думаешь. Обухом по голове хотела?

– Да, – нехотя призналась Женя. Обломал её Смирнов знатно.

– Теперь я могу изобразить счастье?

– Угу.

– Я люблю тебя, Жень. Спасибо, – Олег нагнулся и коротко поцеловал её.

Может, он и не был очень эмоциональным, но был искренним. Эмоции, бьющие через край, остались где-то там, в том самом возрасте, когда он впервые встретил девушку, вломившуюся в его жизнь самым беспардонным образом. Он был счастлив осознавать, что она рядом, что она подарит ему ребёнка, что вместе они будут столько, сколько сами захотят. Положив свою большую ладонь на её пока ещё плоский живот, Смирнов улыбнулся и прикрыл на мгновение глаза. Счастье его было в этом клыкастом недоразумении. И скоро счастья станет вдвое больше.

– Ты говорил кому-нибудь?

– Нет, конечно.

– С кого начнём? – Глаза Женьки подозрительно хитро блеснули.

– Ты же не хочешь… Нет, Женя! – Смирнова перекосило. – Я не поеду к Лёне!

– Ну, Леженька…

– Смерти моей хочешь?

– Он тебя любит!

– Кочергой калёной в задницу он меня отлюбит. Ей-богу, Жек, что угодно, но сообщать Лёне, что он станет дедом, я не стану.

– Очкуешь?

– Да, – Олег кивнул в подтверждение своего ответа. – И, знаешь ли, повод есть.

– Лёнечка озвереет, если узнает последним.

– Он в любом случае озвереет. Ты хоть представляешь масштабы бедствия под названием «Великий Леонид Костенко становится дедом»?

– Ну, он же понимает, что рано или поздно это случится!

– Чем позже, тем лучше. Поверь, Лёня думает так и не иначе. И мне как-то не хочется рушить его фантазии о вечной молодости. Он и чертей в аду раком поставит, что уж обо мне говорить.

– С этим не поспоришь. В гневе Лёнечка страшен. Но всё равно он узнает.

– Увы.

– Он же нормально отреагировал на новость о свадьбе!

– Не путай тёплое с мягким. Выдать замуж племянницу и стать дедом для него понятия совершенно разные. Он или меня прибьёт, или сам с ударом сляжет.

– Значит, расскажем тогда, когда будем готовы.

– Боюсь, к подобному я никогда не буду готов. И он тоже.

Да, даже самые близкие не желали видеть Костенко в гневе. За милой улыбкой и искусственно приветливым взглядом этого мужчины клубилась тьма. Для кого-то он был самым лучшим человеком в мире, а для кого-то – самым страшным кошмаром.

Олег любил Лёню и уважал, знал, что по-настоящему вреда ему будущий родственник не причинит, но всякий раз ему было, мягко говоря, некомфортно, когда предстояло «обрадовать» Костенко какой-то вестью.

Он уже проходил это, вернув себе Женю. Она снова загремела в больницу с обострением, и он отирался возле палаты, не решаясь войти и увидеть её измученной, когда столкнулся с Леонидом. Костенко царственной поступью подошёл к нему, улыбнулся и прошелестел обманчиво мягким голосом:

– Привет, сладкий. Давно не виделись, да?

– Здравствуй.

А потом он прожёг его таким взглядом, что Смирнов и по сей день не понимал, как выдержал и не отвёл глаза.

Лёня усмехнулся и вплотную приблизился к нему. Мягкий тон превратился в ядовитое шипение:

– Ты жив лишь потому, что нравишься мне, сучонок. Люблю таких.

В этот момент Олег понял, где заканчиваются шутки. Отступи он на шаг, испугайся хоть на долю секунды, Костенко заметил бы это мгновенно, и не сносить тогда ему своей дурной головы. Лёня уважал сильных. Только сильный мог стать ему ровней. Только сильный мог быть рядом с его драгоценной племянницей. А всё остальное: любовь и бла-бла-бла – чушь собачья. Костенко подобные мелочи не интересовали. Янис Адомайтис был, возможно, отличным вариантом, но Олег Смирнов, этот мальчишка, стоил сотни таких.

Олег с улыбкой смотрел на Женьку. Что было бы, если бы не было её? Ничего. Пустота. Вакуум.

За их спинами был долгий и трудный путь: горечь ошибок, боль расставания, радость воссоединения – каждой минутой они проживали целую жизнь. От ненависти до любви – эта история стара как мир. На пепелище Ненависти скользкой змеёй вползла Похоть, животная, раздирающая изнутри, ломающая рёбра, терзающая… А потом порывом Страсти Похоть была сметена. Любовь не стала соперницей Страсти. В их истории Любовь и Страсть – сиамские близнецы..

И из углей можно разжечь пламя. Они смогли. Запалили такой костёр, что едва сами не сгорели в нём. И всё-таки им удалось приручить его.

Их жизнь совсем не похожа на сказку. Она не Ассоль, верящая в чудо и ждущая его на берегу моря, а он не капитан Грэй, стремящийся к ней под алыми парусами. Просто так получилось.

Две половинки одного целого? Нет, два целых, стремящихся друг к другу.

– Лежа, а если я истерить буду, ты потерпишь? – Женька раскинулась на кровати в позе морской звезды.

– Можно подумать, это будет чем-то новым…

– А если мне захочется съесть чего-нибудь необычного?

– Ты и так вечно всякую хрень в рот тянешь.

– Ммм…

– Расслабься, твоей фантазии не хватит, чтобы предугадать собственные действия и желания. Это ж ты, Жек…

– Но ты всё равно со мной.

– Без вариантов.

– Знаешь, что-то мне помидорок солёненьких хочется…

– Будут.

– И рыбки жареной.

– Хорошо.

– И цезаря тёпленького с курочкой.

– Ладно.

– И икры красной.

– Блядь.

========== Глава 34 ==========

не бечено

Я трахаю тебя, ты трахаешь мой мозг, он отключается, и я снова трахаю тебя – замкнутый круг. Именно так можно было охарактеризовать их отношения. Слава по-настоящему устал от этого. Он же не нянька, в конце концов! Откровенно говоря, она и в жизни совершенно обычная, и в постели не фонтан. Так кто назовёт ему хотя бы одну малюсенькую, но достойную причину, по которой он должен терпеть её выходки?

Алеся в очередной раз притащилась за ним и сцепилась в словесной перепалке с девушкой, рот которой Бессонову весь вечер покоя не давал. Уж он-то знал, как этот рот использовать… И не приход Антоновой, а прямой взгляд Мишки опускал настроение до отметки минус. Моралист чёртов, защитник сирых и убогих! Будь на месте Алеси кто другой, Громов и бровью бы не повёл – сам не лучше. Но сейчас в его взгляде читалось: «Не поступай так с сестрой нашего друга». Раздражает.

– Прекрати, – Слава посмотрел на Антонову.

– А что я делаю? – она отвернулась от девушки, в адрес которой отпускала колкости.

– Ищешь повод уйти? Так тебя никто не держит.

– Слав, не надо, – Громов уже знал, что будет дальше.

– Вставай! – Бессонов поднялся, игнорируя друга. – Воздухом подышим.

– Не ходи, – Миша схватил за руку двинувшуюся за Славой Алесю. – Тебе будет больно.

– Мне и сейчас больно, – она криво усмехнулась и вырвала свою руку из его.

Ей правда больно. Так больно, что выть хочется. Жизнь превратилась в какие-то размытые пятна-встречи. Она ничего вокруг не замечает, дыша лишь этими короткими встречами. Бегает за ним, как… В кого она превратилась? Видеть его с другими – ад. Знать, что он не принадлежит ей – ад. Любить его – ад. Вся её жизнь стала адом.

Она вышла за ним на улицу и сразу поёжилась от порыва холодного ветра. Тонкую рубашку трепало на ней какой-то тряпкой.

Бессонов закурил, не глядя на неё. Как бы она ни достала его, унижать женщин на глазах у других он не привык. Мерзко это.

– Алесь, заканчивай с этим, – он выпустил клуб дыма.

– А если не могу? – Изображать из себя непонимающую дуру она не собиралась.

– Такая искренняя… На грани тупости, – он покачал головой.

Ведро помоев на гордость? Плевать.

– Обожаю твою рожу – вылитая сволочь. Настоящая, породистая.

Даже без прикосновений, от простого взгляда, брошенного на него, её язык пощипывало от удовольствия. Всю душу об него ободрала… Он не просто открыл дверь в её сердце – с ноги вышиб. Нельзя влюбляться в таких… А в каких можно? Кто ответит? Никто. Потому что в любви не бывает хорошего или плохого варианта – он один.

– Я не шучу, Алесь. Завязывай.

– Что же я такого делаю, что тебя это так злит? – Антонова тоже закурила.

– Сама не понимаешь?

– Представь себе, не понимаю!

– Оказывается, секс тоже можно опошлить.

– Как?

– Выдуманной любовью.

– Я же действительно люблю тебя!

– Ты со мной кончаешь.

По ушам ударил хруст ломающихся позвонков надежды.

До боли обидно. До спазмов в горле. Или это никотин так раздирает гортань? А глаза жжёт вовсе не от подступающих слёз – просто ветер…

Нужно держаться. Нужно.

– Только без драм, ладно? – Слава бросил окурок под ноги и раздавил его. Точно так он и её раздавил. Как что-то незначительное и ненужное. Что-то, что не стоит его внимания.

Он ушёл, оставив её одну. Пусто. Недокуренная сигарета выпала из разжавшихся пальцев.

– Глупая. – На плечо опустилась чужая рука. – Я ведь просил… Надень. – Пальто почти не грело. Или это душа так замёрзла, что не отогреть?

– Громов, мне холодно.

Миша обнял девушку, крепко прижимая к себе. Всё, что он мог, так это увезти её отсюда, подальше от всеобщего веселья, которое лишь добьёт её. Бессонов, столкнувшись с ним на входе и коротко взглянув на пальто и сумку Алеси в его руках, ничего не сказал, хмыкнул только и прошёл мимо. Ему не понять. Лишь раз за всю жизнь Славу тронули чужие чувства. Лишь раз, когда он не смог стоять в стороне и вмешался. Может, потому что это были Женя с Олегом? Кто его знает…

Громов не осуждал друга, потому что сам был не лучше него. Сколько девушек так же, как сейчас Алеся, дрожали на ветру, едва сдерживая слёзы, из-за них? Не счесть. Просто это была она… Так получилось. И терзало Мишку то, что не без его участия всё закрутилось: это он, идиот, решил побыть грёбаным рыцарем… Сестра лучшего друга. Скажет ли ему спасибо лучший друг? Не вмешайся он тогда, сейчас не мучила бы совесть. Совесть… А ведь она у него есть.

Антонова куталась в пальто. Её трясло. Холод не отступал. Жуткий холод. Обжигающий. Она попросила таксиста включить печку. Он молча выполнил её просьбу. Мишка расстегнул куртку от духоты. А её пробирал озноб.

В её пустой квартире стало ещё хуже. Она, не снимая пальто, набросила на себя тёплое одеяло, с головой спрятавшись в него.

– Лесь? – Громов сидел возле неё на диване.

– Холодно. – Зубы стучали, громко клацая.

– Выпьешь?

– Да. На кухне, – она едва ворочала языком.

Миша нашёл бутылку виски. Кажется, он сам её здесь и оставил в прошлый раз. Он уже успокаивал Алесю в этой самой квартире. Всё повторяется… Но обойдётся ли, как обошлось тогда?

Девочки любят пострадать временами. Девочки изводят себя и накручивают, если ОН вдруг не звонит или не отвечает на звонок. Девочки ждут чего-то необыкновенного. Им мало того, что у них есть.

А если ждать нечего изначально? Если с самого начала всё предрешено? Нет ничего, чтобы хотеть большего. НИ-ЧЕ-ГО.

Антонова вцепилась в бутылку, протянутую Громовым, как в спасательный круг. Зубы клацнули по горлышку.

– Эй! – он попытался остановить её, но одёрнул руку. Какие, к чёрту бокалы?

– Прости, – Миша отвёл взгляд.

– Дурак, – выдохнула она и снова прижала к губам горлышко бутылки. Она понимала, за что он извиняется, но не считала, что он виноват в чём-то. Он её под своего друга не подкладывал, влюбляться не заставлял и боли ей не причинял. Да и Слава ни в чём не виноват. Сердцу не прикажешь. Она сама, сопливая девчонка, втрескалась во взрослого мужчину. Как же он был прав, когда советовал ей не прыгать в первую подвернувшуюся шлюпку. Овца! Но она была даже благодарна ему. Именно Бессонов заставил её одуматься и понять, что её чувства к брату, казавшиеся любовью, – ерунда. Теперь она знала, что такое любовь. Увы. А в книгах и фильмах всё красиво. Даже если в них много боли и страданий, в конце всё равно все до отупения счастливы. Хэппи-энда не будет… Хэппи-энды придумали для счастливчиков, забыв, что в реальной жизни куда больше неудачников.

– Согрелась? – Громов встал напротив неё.

Алеся подняла глаза, протянула руку и сжала его ладонь. Она ещё долго не согреется. Это не тело мерзнет, а душа…

– Мишка, – Антонова улыбнулась, – не жалей меня. Не надо.

Жалость – это действительно мерзко. Она безжалостно добивает, выворачивая душу наизнанку. В жалости нет ничего благородного. Сочувствие и жалость – это не одно и то же. Жалость унижает и топчет оставшиеся крохи человеческого достоинства.

– Я не жалею, Лесь…

– Врёшь. Я справлюсь, Громов. Не знаю как, но справлюсь.

Вера в себя почти умерла. Она корчилась в предсмертных судорогах рядом с остывшим телом надежды. Так бывает. Кому-то сверху, должно быть скучно, и он подбрасывает нам под ноги камни, гнусно хихикая над нашими падениями. Весело? Обхохочешься…

***

Она не могла не сказать. С одной стороны, это её вроде бы не касалось, с другой – она должна была сделать это. Но как же это неприятно… До репетиции она не решилась, теперь же, сидя в комнате отдыха, она затравленно смотрела на человека, которому должна причинить боль. Слова ранят…

– Ты уверена? – Янис вздохнул. Всё-таки Сабина действительно талантлива.

– Да. Я не вижу себя на сцене, – Хайруллина не хотела оправдываться, но её тон сам по себе был виноватым.

– Блин, засада, – Марек был расстроен больше продюсера. – Народу зашло же!

– Я не буду настаивать, – Адомайтис игнорировал вздохи подопечного. – Отработаешь несколько выступлений, как договаривались.

– Конечно.

– Саби, ты дура! – Новак насупился.

– Марек! – мужчина строго посмотрел на него.

– Янис, так правда же! Знал бы ты, из-за чего она сливается…

– Мы изначально не строили далеко идущих планов.

– Марь, я не могу, правда, – Сабина улыбнулась другу.

– О себе думай, Марек! У тебя впереди долгий путь. И если ты облажаешься, я тебя даже на подпевки к третьесортным девичьим группам не допущу.

– Знаю я, – Новак фыркнул. – Янис, я порву всех.

Адомайтис усмехнулся. Марек Новак был невероятно самоуверенным. Бесспорно, он один из самых талантливых исполнителей, с которыми ему приходилось когда-либо работать, но Европа, на которую они нацелились, не так проста. Многие пытались, но лишь единицы смогли.

– Янис Робертович? – Хайруллина будто на обрыве пропасти стояла.

– Да, Сабина?

– Я хотела сказать… – девушка замялась.

– Что такое?

– Женя, она…

– Не нужно. Я знаю. – Адомайтис отвернулся от подопечных. – У меня встреча, я поеду.

– Янис! – Марек окликнул мужчину.

– Всё в порядке. У меня нет времени на грусть. Это излишняя роскошь.

– Знаешь, – заговорил Новак, когда продюсер вышел, – я никогда не встречал таких, как он.

– Я так боялась, – казалось, Сабина до этого момента не дышала.

– Он в курсе.

– Откуда?

– Не знаю и не хочу знать. Но, наверное, теперь ему легче. Лучше так, чем надеяться. Сама должна понимать.

– Я тоже пойду. Может, успею на последние уроки, – Хайруллина поднялась с дивана, на котором сидела.

– Ты точно решила?

– Да, Марек.

– Мне правда жаль.

Каков её путь? Новак рождён для сцены и софитов, но не она. Записываться в студии, петь на репетициях – это тяжело, но даже весело, а вот сцена – это страх. Ей не нравилось внимание толпы. Она никогда не мечтала о славе и всеобщей любви – ей нужна любовь лишь одного человека. Человека, который причиняет ей боль и в то же время одаривает наивысшим счастьем.

Как ей вести себя после случившегося? Сделать вид, что ничего не произошло? Но сможет ли она? Сможет. Она слишком долго шла вперёд и не имеет права останавливаться сейчас.

– Привет, ты поздно, – Ваня улыбнулся ей и спрыгнул с подоконника, на который до этого забрался с ногами, игнорируя замечания учителей.

– Привет. Репетиция затянулась.

– У тебя это серьёзно, – Тихомиров лениво потянулся.

– Нет, всё почти закончилось. Где Егор?

– Вот так сразу? – Ваня усмехнулся. – В сортир пошёл.

– Отлично, тебя-то я ждала, – Яна подошла к ним и схватила Сабину за руку. – Поговорить нужно.

– Нам с тобой? Шутишь? – Хайруллина дёрнулась, но хватка у Казановой была поистине железной. – Отпусти.

– Ян, ты помягче давай, – Тихомиров вздохнул. Ох, уж эти девчонки.

– Вано, ни слова ему, понял? – Яна потащила за собой девушку.

Тяжело видеть боль близких. Очень тяжело. Янка Казанова по-своему любила Егора и устала смотреть, как он медленно и целенаправленно убивает самого себя. Мужская упёртость сродни глупости. Тупорылый баран! Ну почему Бог мужикам вместо мозга силу дал? Он рассказал ей о том, что произошло между ним и Сабиной. Ну не дебил ли? Если Хайруллина не перестанет из себя тень отца Гамлета изображать и не возьмёт ситуацию в свои руки, так и будут они ходить по кругу, косясь друг на друга и не решаясь приблизиться. Психбольница. И шли бы к чёртовой матери все, кто говорит, что нельзя вмешиваться в чужие отношения. Клала она на их мнение с высокой колокольни!

– Чего тебе? – Хайруллина исподлобья смотрела на неё, потирая запястье, на котором выступили красные пятна. Отлично, та, кого видеть меньше всего хочется, приволокла её в туалет. Типичная сцена из дешёвых американских мелодрам.

– Свали, – Казанова рыкнула на девчушку, моющую руки. Та мгновенно испарилась, оставив после себя лишь тяжёлый запах духов, принадлежавших скорее всего её матери. Ничего молодняк не умеет… – Поговорим?

– О чём? – Сабина села на исписанный подоконник.

– О Смирнове, как вариант.

– Будешь советовать не приближаться к нему? Поздновато ты с этим.

– Ты дура? – Яна села рядом с ней. – Сабин, я что, похожа на ту, кто из-за мужика разборки устраивать будет?

– Чего же ты хочешь тогда?

– Поведать тебе историю об одном мудаке, решившем, что у него есть право делать выбор за других.

И плевать было Казановой, как отреагирует Егор на то, что она рассказала всё. Сколько можно-то? Хайруллина имеет право знать. После того, как Смирнов пришёл к ней в совершенно неадекватном состоянии, нёс какую-то чушь и нервно смеялся, заставляя себя казаться весёлым, Яне сделалось тошно. Он пил практически всю ночь. Пару часов поспал, толком не проспавшись. Так нельзя. Так не должно быть. Он делает больно Сабине, считая, что спасает её тем самым, а потом грызёт себя изнутри за то, что сделал. Хайруллина сама должна решить, что будет дальше. Она или отступиться, или пойдёт за ним до конца. Но это только её выбор и ничей другой. И раз уж она влюбилась в идиота, значит, такова её судьба. Хотя… что такое судьба? Всё в наших руках.

– А если я не хочу слушать? – Сабина смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Хочешь. Просто тебе больно говорить о нём со мной. Но, знаешь, если ты сейчас уйдёшь, потом будешь сожалеть.

– Говори…

С каждым услышанным словом на душе становилась гаже. Почему он так поступает с ней? Почему не даёт даже шанса? Он совсем не верит в неё? Её дом там, где он. Так сложно понять это? Хотелось прямо сейчас найти Егора, дать ему по наглой роже и хорошенько встряхнуть – может, мозги на место встанут. Разве ей нужно выбирать? Ответ очевиден, только вот Смирнов не осознаёт этого. Он действительно считает, что она может отказаться от него? Что ж, он самый настоящий кретин.

Но довольно странно было услышать всё это от Яны. Не от кого-нибудь, а от неё… Будь она на её месте, поступила бы так? Вряд ли.

– Хайруллина, ты не подумай, что это от большой любви к тебе, – Казанова ловко соскочила с подоконника.

– Почему рассказала?

– Потому что.

– Не ответ.

– Какая разница? – Яна подошла к зеркалу, посмотрела в него и усмехнулась.

– Благодарности не жди.

– И не надеялась. Бывай. – Дверь туалета громко хлопнула, оставляя Сабину в одиночестве.

Мысли разом вцепились в неё, раздирая на части. Жадные, голодные, они безжалостно рвали её на куски. Глаза щипало. Больно. Больно и обидно. Но в глубине сердца разгорелся почти погасший огонёк надежды. Нет, надеяться необходимо… Надежда позволяет жить.

Как достучаться до него? Как объяснить ему? Поймёт или снова оттолкнёт? Чёрта с два!

Хайруллина умылась и вышла из туалета. Плевать, что уже половина урока прошла. Какая разница?! Она стояла под дверью кабинета, где занималась параллель, до самого звонка. Среди высыпавших на перемену старшеклассников Егора не было. Сабина вернулась к своему классу.

– Жива? – Тихомиров жевал какую-то булку, снова устроившись на подоконнике. Ну любовь у него была к ним! Только вот учителя любви его не понимали. И если дежурные классы к Вано Тихомирову подойти не решались, то педагоги буквально преследовали его.

– Почти.

– Думаю, она не выдержала и рассказала, да?

– Да. И меня злит, что услышала я это от неё, а не от Егора или даже от тебя.

– Он мой друг, Сабин. Даже если я не согласен с его решением, он всё-таки мой друг.

– А я кто?

– Не сравнивай. Я не из тех, кто с девочками дружит и ставит их вровень с парнями. Извини, – Ваня уставился в окно.

– Я не сравниваю. Обидно просто, Вань.

– Не считай Казанову плохой. Если бы она была такой, как о ней все думают, ни хрена бы тебе не сказала.

– Может, мне ещё поблагодарить её, а? – Хайруллина злилась. – А что, обогрела человека, которого я люблю. До земли ей поклониться?

– Не ори. Ты тоже в этом виновата. Ещё бы дольше ждала, он бы жениться успел.

– Ваня!

– Что? – парень спрыгнул с подоконника и вплотную подошёл к ней. – Под стать друг другу… Один решает, а вторая смиренно ждёт. Не понимаю. Жаль обоих, но, блин, я вас реально не понимаю. Если вы просрёте все, то лишь по своей вине.

– Не знаешь, где он? – Сабина смягчилась, ведь Тихомиров во многом был прав.

– Домой свалил. Он всю ночь пил у Янки. Она его еле в школу притащила.

– Да, она сказала, что он был у неё…

– Ревнуешь?

– Не знаю.

– Да не было ничего. Давно не было, расслабься.

Смешно было бы утверждать, что слова Вани успокоили её. Только вот нет смысла сейчас рвать на себе волосы. Нет времени на страдания. Хватит уже. Что было, то прошло. Важно то, что будет. И они вместе определят своё будущее. Она не отступит и не сдастся. Ни за что на свете! Слишком много было пройдено, чтобы отступить. Терять-то уже всё равно нечего.

– Знаешь, Вань, я, пожалуй, тоже пойду.

– Хайруллина, ты экзамены сдавать вообще собираешься?

– Конечно. Я сдам. Обязательно сдам. Пути назад уже нет.

========== Глава 35 ==========

не бечено

Костя несколько раз проходил мимо отдела кадров, не решаясь войти. Столкнувшись с Финогеновым, он сделал вид, что случайно здесь оказался. Столкнувшись с ним второй раз, мужественно выдержал гаденький смех друга. Сотрудники странно косились на него, расхаживающего туда-сюда по коридору с коробкой конфет в руках. Наверное, стоило как-то после работы подкараулить Эвелину? Ага, выскочить из-за угла, как маньяк какой-то… В очередной раз подойдя к двери, Кондратенко всё же решился постучать. Начальство бывает вежливым, да.

– Здравствуйте! – он улыбнулся как можно приветливее. В кабинете было три женщины, одна из которых посмотрела на него коротким взглядом, будто мазнула, и отвернулась к своему рабочему компьютеру. Две другие же с интересом уставились на незваного гостя.

– Какими судьбами, Константин Юрьевич?

– Ох, вот всегда ему эта тётка не нравилась. – Здравствуйте, Анфиса Петровна. Вот, принёс вам конфетки к чаю.

– Мило, мило, Константин Юрьевич, – начальница отдела растянула пухлые губы в улыбке. Скалящийся бульдог – зрелище то ещё.

– Ну, пойду я… – Костя вздохнул. Тупая была затея.

Однако в обеденный перерыв Эвелина сама пришла к нему. Она вошла в кабинет, тихо постучав и не дождавшись ответа.

– Здравствуйте ещё раз, Константин Юрьевич.

– Здравствуйте, – буркнул он под нос.

– Конфеты очень вкусные, спасибо, – она встала возле его стола. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично. Я это, – Кондратенко почесал затылок, – поблагодарить хотел и извиниться.

– Всё в порядке.

– М… как дочка ваша?

– Хорошо. Привет вам передавала.

– И ей привет, – Костя замолчал. Говорить было неудобно и неловко.

– Я зашла удостовериться, что вы в порядке. Пойду.

– Угу.

Когда женщина вышла, Кондратенко едва головой о стол не стукнулся. Мычал как идиот, сказать толком ничего не мог. И это он-то?! Смех один.

Без стука в кабинет влетела Настя. Она вообще стала довольно бесцеремонной после их совместного проживания. Наглая липучка.

– Привет! Говорят, ты болел. Чего трубку не брал? Я уже ехать к тебе собиралась!

– Старикова, тебя стучать не учили?

– А нафиг? Я же знаю, что ты один тут.

– Насть, ну ты вообще…

Честно говоря, он очень скучал по ней. Раньше ему было вполне комфортно в тишине своего дома, но после того, как каждый угол впитал в себя смех Насти, та самая тишина стала убивать. Так тихо… как в склепе. Он даже подумывал завести какую-нибудь живность, но вовремя осознал, что несчастная тваринка просто помрёт от голода с таким забывчивым хозяином. Приводить в дом одноразовых баб не хотелось. Противно как-то. Серьёзные отношения? Невозможно. В груди совсем пусто. Ничего не трогает. Последний раз шевельнулось, когда он был с Татьяной, но это старая история, давно поросшая мхом.

– Ты влюбился, что ли? – Перовская задала вопрос как нельзя кстати. У Кости даже челюсть невольно вниз отъехала, потому что в ту самую секунду в его голове всплыл размытый образ маленькой чернявой девочки и её матери.

– Тебе в отпуск пора, – мужчина скрипнул зубами. – Порешь чушь всякую.

– А что, угадала? Ты ведь злишься, – Настя довольно скалилась.

– Мне тут история одна вспомнилась о подъезде…

– Ой, пойду я, – Перовская засуетилась. – Заеду к тебе на выходных.

– Ага, иди, лапушка, – Кондратенко довольно улыбнулся. Точно было что-то в подъезде, раз ехидина так занервничала. Интересно…

Но внезапно возникшие мысли об Эвелине ему совсем не понравились. Что это вообще было? Да он видел-то её пару раз! Измотанная, уставшая женщина. Привлекательная, конечно, но такая… побитая жизнью будто. Сколько же ей лет? Определённо она старше него. На сколько? Да какая разница?! Купит какую-нибудь куклу её дочке и забудет. Да, есть ещё добрые люди на земле, но это ничего не значит. Помогла – спасибо. Точка.

Из приёмной раздался сдавленный стон-крик. Костя быстро выбежал из кабинета и замер: зажав ладонью рот, Настя сидела на полу. Слёзы крупными каплями стекали по её рукам, зависая на руке и сползая по ней тонкими дорожками. Секретарь Лена в шоке смотрела на девушку.

– Старикова, ты чего? – он опустился на корточки рядом с ней. Её телефон валялся на полу. – Эй? Что случилось?

Она задыхалась. «Приезжай ко мне. Наш Мишка умер» – короткое смс. Может ли одно сообщение перевернуть мир? Может. Оно может обрушить небо. Небо Насти Перовской рухнуло. Это нелепо! Такого же не могло произойти! Мишка Громов не мог умереть. Он живее всех живых. Только вот его телефон не отвечает. Бессонов тоже не берёт трубку. Всё, что у неё есть, – жуткое сообщение от Славы. Понимая невозможность происходящего, она всё равно плакала. Слёзы сами собой срывались с ресниц. В груди жгло. Нужно ехать. Нужно своими глазами увидеть, что с ним всё в порядке. Она прибьёт Бессонова за такие шутки! По стене размажет подонка! И Мишку собственными руками задушит. Козлина!

Костя помог ей встать на ноги.

– Пожалуйста, отвези меня, – дрожащим голосом попросила она.

– Конечно, – он поднял с пола её телефон. – Ты не расскажешь мне?

– Потом. – Слёзы продолжали капать, но уже редко, как мелкий моросящий дождь. Это всё неправда. Это злая шутка. Тогда почему так страшно? Страшно до жгучей боли, до нехватки воздуха.

Кондратенко ехал по указанному адресу, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида на Настю, свернувшуюся калачиком на сидении. Она мелко дрожала, всхлипывая. Сердце сжималось при взгляде на неё. Что же произошло, что она снова превратилась в запуганное существо, которое из неё сотворил бывший муж? Убил бы…

Из машины Перовская буквально вывалилась, споткнувшись. Костя хотел ей помочь, но она отмахнулась.

– Не ходи со мной. – Голос был хриплым от слёз.

***

– Тебе совсем не жаль её? – Миша не выдержал. Алесю он решился оставить лишь ближе к обеду. Она с трудом уснула.

– Ты не устал? Ложись спать, – Слава пил кофе на кухне. Ночка выдалась бурной. Поспать ему удалось совсем чуть-чуть.

– Она ведь…

– Сестра Олега? И? Мих, заканчивай. Сколько таких у нас было?

– Я понимаю, но ты перегнул!

– Где я перегнул? Мих, – Бессонов вздохнул, – мы оба получили то, что хотели. Никто никого не принуждал. Но продолжения не будет. Без исключений. Ты знаешь меня.

– Знаю, потому что сам не лучше, – Громов сел напротив и опустил голову. Было противно, будто вляпался в дерьмо и никак не можешь оттереться.

– Нет, ты другой. Стал другим, – Слава улыбнулся. В его груди всегда было пусто, но у Мишки ещё есть шанс, которого он сам себя с упрямством осла лишает.

Прежний Мишка Громов умер. Его убила любовь. Глупо-то как… Бессонов написал Насте. Этим двоим нужно поговорить. Без истерик и ругани, просто поговорить. Жизнь не будет ждать. Он уже видел, как два человека едва не сломались… Хватит с него.

– Что с ней будет? – Миша действительно беспокоился.

– Она будет много раз ошибаться, думая, что влюблена, но по-настоящему полюбит лишь однажды.

– А если с тобой она не ошиблась?

– Пройдёт немного времени, и сам увидишь.

– А если всё же это именно ты? – Громов не сдавался.

– Ну, тогда я женюсь на ней, – Слава хохотнул. – Ты помнишь, что я женюсь не раньше тридцати пяти и исключительно по расчёту?