Текст книги "Золотая медаль"
Автор книги: Олесь Донченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
5
– О, девчонки, гляньте, наша Юленька времени не теряет! – шутливо сказала Марийка Полищук. – Где же она имеет больше успехов: на личном фронте или на комсомольском?
Марийка звонко крикнула вдогонку Виктору и Жуковой:
– Юля, вернись. Виктор заведет тебя на кривую дорожку!
Жукова издалека оглянулась, что-то ответила и махнула рукой.
Марийка возвращалась из школы со своей подругой Ниной Коробейник. К ним присоединилась и Лида Шепель, высокая и тонкая, как камышинка. В классе ее звали между собой «воблой». В очках и в черном платье, немного манерная, Лида была похожа на старорежимную классную надзирательницу. Но прозвище Шепель получила не только за внешность. Она была «сухарем» по характеру. Читала только те произведения, которые «проходили» по программе, участия в кружках не принимала. Когда ей однажды предложили вступить в спортивный кружок, Шепель сняла очки, покрутила в руках и ответила:
– Спорт не в моем плане… И вообще – не он будет меня кормить под старость.
За педантичность, за манеру поучать в классе ее не любили.
Десятиклассники учились во вторую смену и возвращались из школы уже вечером.
Был листопад, деревья давно чернели голыми ветками, но дни стояли удивительно погожие, и старики говорили, что давно не помнят такой теплой осени.
Марийка Полищук любила эти осенние вечера в большом городе, преисполненные приглушенного шума трамваев и машин, эти улицы в гирляндах электрических ламп, полутемные скверы с одинокими скамейками, отблески фар на черном граните памятника Шевченко.
Она дернула за руку Нину Коробейник и остановилась.
– Нина, глянь вверх. Почему звезды над городом кажутся такими невероятно далекими и почему они такие большие и так низко светят над полями и лесами?
Девчата минуту вглядывались в небо.
– Где же Полярная звезда? – спросила Нина.
Низенькая толстушка Нина рядом с высокой и худой Шепель казалась еще ниже и круглее.
– Пожалуйста, хоть на улице не устраивайте урока астрономии, – отозвалась Шепель. – Кстати, в моей профессии мне едва ли придется иметь дело с небесными светилами.
Нина засмеялась:
– А что если тебе случится проектировать межзвездный корабль? Представь, что тебя вызовут в Москву. «Уважаемый инженер Лидия Шепель, правительство поручает вам очень ответственную задачу. Вы должны сконструировать атомный ракетоплан для полета на Луну».
– Я откажусь, – серьезно промолвила Шепель. – Я скажу, что моя специальность – земные машины. И потом, – прибавила она, – для такой задачи есть другие специалисты, например, твой отец.
– Лида, как ты выбирала себе профессию? – спросила Марийка.
Она взяла Шепель за руку и с любопытством приготовилась слушать ее ответ. Девушку остро волновал этот вопрос. Еще в девятом классе она напрасно старалась определить, к какой работе чувствует наибольший интерес. Ей хотелось быть то выдающимся зоологом, исследователем природы, то агрономом-селекционером, как ее мать, то геологоразведчиком. В любой из этих профессий было столько привлекательного, столько возможностей принести наибольшую пользу своему народу, что Марийка совсем терялась, не зная, на чем остановить выбор.
В последние месяцы она увлеклась астрономией. Первые уроки по этому предмету сначала показались ей сухими. Неизвестно зачем, казалось, надо было постигать премудрость нахождения звезд на небе, изучать все эти созвездия Большого и Маленького Пса, Лебедя, Лиры, Орла, Ориона… Но с каждой новой страницей учебника, с каждым новым уроком «астрономички» Людмилы Прохоровны перед девушкой раскрывался захватывающий, преисполненный неразгаданных тайн необъятный мир. И вместе с тем приходило глубокое понимание большого практического применения астрономической науки в жизни.
Полищук написала на эту тему содержательный доклад, начав его описанием беспримерного перелета Чкалова через Арктику. Такой перелет был бы невозможен, – подчеркивала ученица, – без астрономических методов ориентирования. Она писала об астрономии, как о науке, которая освободила человека от предрассудков, вступила в борьбу с религией, помогла человеку познать законы природы, чтобы покорить ее.
Доклад имел большой успех у десятиклассников, и Людмила Прохоровна перед всем классом похвалила ученицу за прекрасную подготовку. Товарищи стали ради шутки величать Марийку «астрономом», она тоже отвечала им шутками, но все чаще возникала у нее мысль – а почему бы и в самом деле не посвятить жизнь этой науке.
Вся жизнь – легко сказать! Такое решение нельзя было принимать сразу, надо было еще глубоко подумать над этим.
И Марийка думала. Она спрашивала себя, найдет ли в себе столько воодушевления, чтобы вся жизнь любить эту науку, чтобы отдать ей все силы. А что если наступит разочарование? Что может быть страшнее профессии, которую не любишь!
Марийка немного завидовала этой «вобле», которая уже твердо избрала себе будущую специальность, – она будет работать инженером, будет строить машины.
Лида ответила не сразу.
– Гм… Как я выбирала профессию? Здесь, мне кажется, у любого может быть свой метод. Да, да, метод. Я сознательно употребила это слово, и тебе, Нина, незачем улыбаться.
– Нет, нет, – заверила Коробейник, чуть сдерживаясь, чтобы не захохотать. – Наоборот, я внимательно слушаю, как и Мария.
– И мой метод, – говорила дальше Шепель, – я считаю самым лучшим. Я исхожу из соображения, что профессию надо выбирать ту, в которой сейчас острее всего нуждается государство. Само собой понятно, что если удачно изберешь дефицитную профессию, можно и славы скорее достичь, и вообще…
– Что – вообще? – дернулась Нина.
– Ну, все другое. Занять хорошее место в обществе. А собственные желания здесь не имеют особого значения. Ты можешь восхищаться, скажем, астрономией, но это не значит, что из тебя выйдет выдающийся астроном и что астрономы – наиболее нужная и дефицитная профессия в нашем государстве.
Нина снова дернулась, чтобы что-то сказать, но Шепель остановила ее:
– Молчи, я еще не высказалась до конца. И вот я начала размышлять над этим вопросом и пришла к выводу, что в эпоху наступления на стихийные силы природы всего нужнее соответствующая техника. Заступами не выроешь исполинских каналов. Нужны мощные машины. И вот я окончательно определила свое производственное кредо. Вам известное это слово?
– Хватит, все ясно, – в конце концов не выдержала экспансивная Нина Коробейник. – Но я никак не соглашаюсь с твоим «методом»! Ты предлагаешь просто какое-то… бухгалтерское средство, хотя и бухгалтер – тоже полезная специальность… Нет, Мария, ты только вдумайся, что она сказала!
– Не кричи, пожалуйста, – закрыла уши Шепель. – Мы на улице, и вообще я не люблю эффектных речей!
– Ты говоришь, – с задором возражала Нина, – что выбор профессии – это холодный расчет, а не дело сердца. Неправильно, Шепель! Профессия избирается на всю жизнь, и поэтому надо, чтобы она была любимой, чтобы ты горела на своей работе! В любимой работе ты будешь создавать, а в вынужденной, случайной останешься ремесленником!
Марийка горячо поддержала Нину:
– А что если у человека дарование, талант? Пусть это будет даже обычная благосклонность, любовь – скажем, к педагогической работе. Неужели этот человек должен стать не педагогом, а ветеринаром только по той причине, что ветеринары у нас, как ты выражаешься, – дефицитная профессия? Что ты на это скажешь, Лида?
– Давайте изменим тему, – зевнула Шепель. – Я остаюсь при своем мнении. И вообще, это скучно.
Они подошли к клубу, где над главным входом десятки цветных лампочек освещали красное полотнище с большими буквами: «Избирательный участок № 34».
Нина тяжело вздохнула.
– Завидую вам, – сказала она. – Скоро вы будете здесь голосовать. А я немного опоздала родиться. Всего на три месяца. Ну, разве не досадно!
На двери висело объявление, что сегодня в помещении агитпункта для избирателей будет прочитан доклад, а после него демонстрироваться кинофильм «Мусоргский».
– Пойти бы! – подумала вслух Марийка. – Давайте посмотрим фильм! Как вы? Мне стыдно признаться, но я так мало знаю про этого композитора.
И, сказав это, Полищук вспомнила, что на завтра надо сделать много уроков и, кроме того, будет контрольная работа по алгебре. Вспомнила, наверное, об этом и Нина, так как нерешительно промолвила:
– Если бы это накануне выходного дня. Знаешь что, Мария? Пойдем на «Мусоргского» в воскресенье, в кинотеатр! Пойдешь с нами, Лида?
– К сожалению, Мусоргский не ответит за меня на физике, – сухо сказала Шепель.
Марийка глянула на Нину, встретилась с нею глазами. И обеим почему-то стало неловко за Лиду.
6
Марийка долго думала о споре с Лидой Шепель. На первый взгляд ее слова справедливы: профессию, мол, надо избирать только такую, какая нужнее народу. Но почему, в конце концов, Шепель думает, что нам больше всего нужны только строители машин? А кто помог строителям получить образование, кто научил их строить машины? Учитель! Если так, значит, профессия педагога еще нужнее! Все дело в том, что у нас нет ненужных, бесполезных профессий.
Новая мысль поразила Марийку: не равнодушна ли Шепель вообще к любой профессии? Разве холодному сердцу не все равно, где работать: педагогом ли в школе, инженером ли на заводе? Да это уже и работой нельзя будет назвать…
Марию удивляло, что Шепель так ограничивает круг своих интересов. Разве можно так жить? Конечно, физику надо знать хорошо, но как можно советской девушке, комсомолке, не интересоваться политикой, искусством? Вспомнилось, как однажды Юля Жукова спросила у Шепель, читает ли она газеты. Шепель ответила:
– Ведь у нас каждую субботу проводится политинформация, я в курсе политических событий. Кроме того, это моя комсомольская обязанность читать газеты.
Марийка поймала себя на том, что задумалась и не сделала ни одного урока. Очень удивительно: как только она раскрывает учебник, сразу же появляется какая-то посторонняя мысль, какая-то мечта и мешает сосредоточиться. Вспомнила, что между пятерок (их так мало!) и четверок у нее затесалась даже тройка по украинской литературе. И до сих пор эту тройку она не исправила. Досадно – ведь она, Мария, имеет полнейшую возможность знать литературу. А вот в прошлом году она получила тройку даже на экзамене…
В чем же дело? Что мешает ей иметь пятерки по всем предметам?
Девушка с удивлением подумала, что никогда раньше не задавалась этим вопросом. Почему она до сих пор не задумывала над этим так серьезно, как теперь? Почему? Может, она незаметно для себя стала совсем взрослой?
Наверное, это так и есть. Впервые в этом году она будет иметь право избирать депутатов в Совет. И экзамены в этом году будут у нее особенные – экзамены на аттестат зрелости.
Знакомый стук в дверь, знакомые шаги. Мама!
Евгения Григорьевна пришла веселая, возбужденная. Дочь сразу догадалась, что у матери случился какой-либо большой успех.
– Марийка, чая! Ой, как хочу душистого, крепкого чая! А впрочем, я сама, сама!
Но Марийка уже побежала на кухню, зашипел газ, и когда через несколько минут она вернулась с дымящимся чайником, на столе уже стояли стаканы, сахарница и тарелка с кексом.
– О, кекс! – воскликнула Марийка. – Да еще и лимонный, мой любимый! Мама, ты что? Зарплату получила? Сегодня же только двенадцатое.
– Соседка долг отдала. Возьми этот кусочек, с поджаренной корочкой. Ты же любишь. У меня сегодня, дочка, хороший день. Подожди, сейчас все расскажу…
Дочь лукаво посматривала на мать, знала, что сейчас услышит от нее рассказ о каком-то удивительном зерне или об успешном опыте с новым сортом ржи.
Евгения Григорьевна работала научным сотрудником в институте генетики. Она вывела сорт засухоустойчивой пшеницы, которой на юге Украины уже было засеяно тысячи гектаров колхозных полей. На все лето мать выезжала с дочерью за город, где были исследовательские участки института.
Для Марийки это было наилучшее время. Они снимали уютную комнату в селе, на берегу небольшой речки, заросшей ивняком и камышом. За исследовательским полем на горизонте синел лес. К нему было пять километров, но Марийка часто ходила туда полевой тропой между высокими хлебами.
Любила она заплывать на шаткой лодчонке в камышовые чащи и там, затаившись, наблюдать, как на мелком плесе учатся нырянию дикие утята, как гоняются друг за дружкой длинноногие водные курочки, как деловито странствует куда-то черепаха или плывет, подняв вверх головку с желтыми пятнышками, старый уж.
Девушка вела дневник природы и в младших классах с увлечением собирала коллекции мотыльков, насекомых, составляла гербарий. Еще и сейчас можно найти между страницами книжек засушенный листок папоротника или какой-то цветок, а над этажеркой до сих пор висит искусное гнездо ремеза – пушистый шар с двумя входами: как рассказал девочке какой-то рыбак, это верный признак, что ремез и ремезиха поссорились.
Наверное, за это увлечение природой Нина Коробейник прозвала свою подругу Мавкай. (Тогда Нина впервые прочитала «Лесную песню» Леси Украинки).
Интереснее было на исследовательских участках, где работала иметь. Колосья с белыми марлевыми шляпками казались гребешками пены на игривых волнах. А как интересно было слушать рассказ матери о странных преобразованиях злаков, о гибридах, каких до сих пор не знала природа!
Целыми днями мать была в поле между колосьями, загорелая, в соломенной широкополой шляпе. В белом фартуке и с блестящим пинцетом в руке она была похожа на врача.
Марийка с чувством уважения и гордости следила за ее настойчивой работой. Чрезвычайное трудолюбие матери иногда вызвало у дочери удивление. Марийка спрашивала у себя: какая же внутренняя сила руководила матерью, что принуждало ее целые ночи просиживать в лаборатории с лупой в руках над кучкой колосков или зерна?
Неудача с каким-то опытом сообщала Евгении Григорьевне еще больше упорства и настойчивости. В такие дни она забывала, что надо есть, спать…
– Ну, мама, рассказывай, – не выдержала, в конце концов, дочь, когда мать села за стол и, обжигая губы, хлебнула из стакана. – Я уже знаю, по тебе вижу, что ты торжествуешь победу.
– Сейчас и ты будешь торжествовать со мной, Марийка! Хотя до окончательной победы еще далеко.
Она отодвинула стакан и, сияя глазами, чуть сдерживая радость, начала рассказывать:
– Ну, ты же знаешь, что в прошлом году я высеяла наилучшие зерна пшеницы моего нового сорта. Три тысячи зерен отобрала собственными руками – самых лучших, с замечательными признаками. Когда появились всходы, тысячу наиболее кустистых я осторожно пикировала и пересадила на грядку, как рассаду, только немного глубже, чтобы появился дополнительный корень. Ты почему так смотришь на меня?
– Мамочка, сколько у тебя терпения, настойчивости!
– А я может и рассказываю тебе это для того, чтобы ты училась работать с вдохновением. Одним словом – как поэты пишут стихи. Но слушай, слушай. Рассада раскустилась чудесно – тридцать пять стеблей с одного корня. А колосочки – каждый длиннее двадцати сантиметров! Рассчитала урожай – сорок центнеров с гектара. Ты это понимаешь?
– Понимаю, мам. Но что произойдет с новой пшеницей не на грядках, а в поле, когда ее начнут сеять?
– Подожди. Надо закрепить в ней кустистость и отборное зерно, чтобы это наследовалось в обычных условиях, понимаешь? А торжествую я потому, что была массовая проверка всходов с полученных летом семян. Ну, и оказалось, что они кустятся, как никакие другие всходы. Два ростка я нашла с такой корневой системой, будто она развилась из пикированной рассады. И вот, дочка, я думаю, что где-то через три-четыре года наша Родина будет иметь кустистую пшеницу!
Она встала и, забыв о чае, начала ходить из угла в угол – наверное, у нее появилась какая-то новая мысль. Потом повернулась к дочери, промолвила.
– Ну, довольно. Сейчас – о другом. Как твои дела, дочка? Светят планеты? Как Марс, Меркурий?
– Не светят, а отражают солнечный свет.
– Важная поправка. А я это, Марийка, купила по дороге томик Пушкина. Хочу перечитать. Мне сегодня особенно хочется хороших стихов.
Она развернула наугад книжку и прочитала:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живи,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
– «Души прекрасные порывы», – задумчиво повторила Марийка. – И у меня есть порыв, я тоже хочу все силы отдать Отчизне. Но я словно в тумане. Мамочка, я до сих пор не знаю, в чем мое призвание. Это меня мучает. Последние месяцы в школе, а дальше – какую специальность избрать?
– Ты, кажется, уже переменила десяток профессий? – серьезно спросила Евгения Григорьевна. – А как астрономия?
Марийка колебалась.
– Пришла к выводу, что астронома из тебя не будет? – улыбнулась иметь. – Пусть это тебя не волнует, Марийка. Не каждый избирает себе профессию сразу. Еще взвесишь, прислушаешься к велению сердца, побываешь в институтах на днях «открытых дверей» для будущих студентов.
Марийка вздохнула.
– Хорошо тебе, мама! Опыты твои идут хорошо, ты теперь будешь спать спокойно.
Евгения Григорьевна и Марийка сели на диван, дочь прислонилась к матери, как маленькая девочка.
– Да, спать надо… для здоровья, – сказала мать. – Но я когда-то подсчитала, сколько времени тратит человек на сон, и мне стало жутко. Если спать шесть часов ежесуточно, то за месяц это будет сто восемьдесят часов. За год – подожди, это будет составлять… две тысячи сто шестьдесят часов, или… или 90 суток… Подумай, каждый год человек спит три месяца! Ужас!
– А это в самом деле страшно, мам! – промолвила Марийка, и ее карие влажные глаза потемнели. – Что можно было бы сделать за три месяцы! Три месяца каждый год!
– Надо продлить жизнь человека, – сказала Евгения Григорьевна. – До сотни лет, это – как минимум. А то и до полтораста. Проблема долголетия, дочка!
– Проблема долголетия!
Марийка вдруг встала и начала ходить по комнате из угла в угол, как это часто делала мать.
Евгения Григорьевна со сдержанной ласковой улыбкой наблюдала за дочерью.
– Марийка, я все же думаю, – сказала она, – что основная проблема у тебя сейчас – учиться и учиться. И так, чтобы тебе самой не было стыдно перед собой. Ну, и перед матерью…
Марийка покраснела. Она вспомнила о тройке по украинской литературе. Наверное, мать и намекает сейчас на эту проклятую тройку.
– Мамочка, я знаю, что мне мешает в учебе, – рассудительно промолвила дочь. – Я не умею фиксировать свое внимание. Сидя над учебником, вдруг начинаю думать о другом, внимание переключается, и тогда читаю механически, ничего не воспринимая.
– Замечала это у тебя. Внимательность – признак силы воли. Ведь…
– Итак, я безвольная?
– Силу воли можно в себе воспитать. Только надо этого очень захотеть.
– Я думаю, мам, что прежде всего надо поставить перед собою цель. Моя цель – быть отличницей в учебе. И надо заставить себя быть внимательной, чтобы достичь этой цели. Мам, вот увидишь, я найду в себе силу воли! Найду!
Она снова упрямо зашагала из угла в угол.
– Я часто думала над тем, – продолжала дальше Марийка, – каких усилий стоило человечеству, чтобы достичь в науке какой-то истины. Ну, чтобы создать новую теорему, открыть новый физический закон. Или чтобы проникнуть в тайну планеты, выяснить деятельность человеческих органов. Часто на это уходили десятилетия. А здесь, в школе, нам подают все эти знания, все достижения науки готовенькими – бери их, постигай. Какой же надо быть неблагодарной невеждой – я сейчас не найду другого слова, мам, – чтобы плохо учиться! Знаешь, нам часто повторяли учителя: «Вы учитесь, чтобы принести пользу Родине». И странно, эту простую истину я по-настоящему осознала только год ли два тому назад. Как это тебе нравится? А вот сегодня я шагнула еще дальше, я уже серьезно ищу причины, которые мешают мне учиться на пятерки. Я уже стала взрослой, мам?
Обе засмеялись. Марийка снова села возле матери, обняла ее за плечи. Тем не менее быстро спохватилась.
– Мам, я сейчас же сажусь за стол. Попробую сосредоточить все внимание, всю силу воли.
Евгения Григорьевна задумчиво смотрела куда-то в сторону. Дочь перехватила ее взгляд.
На этажерке стоит фотография. Это – отец. Марийка не помнит его. Он умер давно, Марийке тогда и года не было.
– Он был очень хороший? – спрашивает дочь. – Ой, я так наивно спрашиваю!
– Был? А, да, да… Был. Страшное слово. Хороший, дочка. Подожди, я тебе купила подарок. Ну-ка, примеряй!
Евгения Григорьевна подала дочери туфли. Марийка укоризненно глянула на мать:
– Ты же себе хотела купить! У тебя же плохонькие.
– Со следующего месяца куплю и себе. Не все сразу. Я давно хотела купить тебе такие. Ты только взгляни какие!
Но Марийка смотрела на лицо матери – оно было невыразимо прекрасное, светилось любовью и радостью. Даже круги мелких морщин у глаз казались сияющими лучиками.
– Мамочка, все ли мамы такие, как ты?
У Марийки в глазах стояли слезы нежности и растроганности. Она взяла мать за руку и приникла к ней щекой.
* * *
Марийка села готовить уроки, а Евгения Григорьевна легла на диван и укрылась теплым пледом. Ей вдруг стало холодно, по коже поползли мурашки.
«Что со мной? – подумала. – Не схватила ли я малярию? Ведь так было и позавчера»…
Но дочери она ничего не сказала.
