Текст книги "Русские масоны. От Романовых до Березовского"

Автор книги: Олег Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

В 80-е годы древняя столица России превратилась и в средоточие просветительства с опорой на средства той же аристократии благодаря главным образом неуемной энергии писателя, масона Н.И. Новикова, вступившего в одно из елагинских братств на особых условиях посвящения сразу в три первые степени без присяги или обязательств. Мало того, в случае обнаружения чего-нибудь «противного совести» он мог свободно покинуть организацию. Вскоре он получил четвертую, затем остальные степени шведской системы. Однако в ложах обнаружил знакомую нам по запискам Ильина картину пустого времяпрепровождения с непременными застольями. По его словам, там «почти играли масонством, как игрушкою, ужинали и веселились»³⁷. Для Новикова же главным было заниматься существенными делами но изучению истории и идеологии Ордена «вольных каменщиков», оставаясь публицистом и издателем.

После переезда Новикова в Москву в 1779 г. по приглашению одного из кураторов местного университета, видного писателя, масона М.М. Хераскова, просветитель взял в долгосрочную аренду не приносившую почти никакого дохода типографию, которую вскоре превратил в рентабельное предприятие. На новом месте действовало несколько братств различных систем. Вскоре Новиков и немец И.К. Шварц основали ложу «Гармония», куда вошли А.А. Черкасский, братья Трубецкие, Херасков, А.М. Кутузов, И.П. Тургенев и др., поставившие первой целью выделиться в самостоятельную организационную единицу, масонскую «провинцию» по примеру ряда европейских стран. Это им вполне удалось, как мы видели на конгрессе в Вильгельмсбадене. Москвичи создали тогда отдельный капитул, зарезервировав пост главы для цесаревича Павла Петровича. За ними шли в порядке иерархии должностных лиц приор П.А. Татищев (майор в отставке), декан Ю.Н. Трубецкой (генерал-лейтенант), генеральный визитатор Н.Н. Трубецкой (глава Московского отделения государственного казначейства), казначей Н.И. Новиков, канцлер Шварц, генеральный прокуратор А.А. Черкасский (полковник) и др. Префектура системы появилась и в Петербурге под началом сенатора А.А. Ржевского¹. Братства елагинской и шведской систем сохранились с резким снижением активности.

Во время заграничной поездки Шварц сумел установить контакты с руководителями берлинских розенкрейцеров Вельнером и Таденом, получив акты двух новых степеней «благотворного рыцаря» и «теоретического градуса», а также согласие немцев на учреждение в Москве новой организации с подчинением Великой Ложе «Трех Глобусов» в столице Пруссии. Шварцу были вручены для этого и необходимые полномочия, позволившие создать у нас Орден злато-розового креста при участии Новикова, упомянутых выше вельмож, купца Туссена, врача Френкеля и прочих лиц. Розенкрейцерство представлялось им «истинным путем к нравственному перерождению человечества», соединяя в себе «некоторые начала христианской мистики и алхимии». При этом масоны выслали в Берлин 300 рублей, взносы продолжались и позже. Словом, адепты, несколько ранее добивавшиеся самостоятельности путем разрыва со шведами, пошли на поклон к пруссакам, якобы прежде всего в надежде овладеть новыми таинствами, до чего столь охочими были русские люди. Возможно, сыграла роль известная приверженность цесаревича Павла своему кумиру Фридриху II, который сосватал ему первую супругу Вильгельми-ну, а после ее кончины вторую – Софию Доротею Вюртембергскую (Марию Федоровну). От последней он имел четырех сыновей и двух дочерей. Несомненно, тут сказывались и политические расчеты наследника престола Фридриха Вильгельма, рассчитывавшего после прихода к власти оказывать на Россию воздействие в нужном духе. Есть сведения о получении Шварцем какого-то предложения от немецкого принца Гессен-Кассельского, управляющего одной из провинций «строгого наблюдения», относительно Павла Петровича, что не укрылось от бдительности Екатерины II, обладавшей информацией на сей счет³⁸.

Видный дореволюционный исследователь Я.Л. Барсков приблизился к раскрытию истины, когда отмечал: «Желая ослабить влияние других наций – англичан, французов, шведов – немецкие масоны посылали одного за другим своих агентов в Россию, наиболее видными из них были Штарк, Розенберг, Рейхель, Шварц»³⁹. Очевидно, имелись в виду чисто орденские влияния, которые так и не переросли в политические из-за противодействия самодержавия с переориентацией от союза с Пруссией на Австрию, дабы использовать и существенные противоречия между ними.

Несколько слов заслуживает колоритная фигура Шварца, человека, безусловно, талантливого и обаятельного, что, однако, не позволяет его идеализировать, избегая всякой лакировки личности. Далеко не случайно в литературе он, как правило, изображается с изрядной долей почтения, даже раболепия, чего, на наш взгляд, нисколько не заслуживает. Ограничимся несколькими красноречивыми фактами. Недавний заурядный молодой домашний учитель но приезде в Москву вдруг производится в феврале

1780 г. в ординарные профессора но кафедре философии Московского университета, да еще читает курс эстетической критики там же, будучи ранее лишь кандидатом права Йенского университета. Этим он явно был обязан протежированию местных масонских кругов да невежеству малограмотных слушателей. Согласно его словам, в одной лекции «разум научает нас, но не может раскрыть истину», а лишь некое «откровение». Просвещение им сводилось главным образом к изучению «божественных наук», алхимии, каббалы и магии, ибо «человек в настоящее время гнилой и вонючий сосуд, наполненный всякой мерзостью», просветить его якобы могут лишь розенкрейцеры⁴⁰.

Один из учеников Шварца простодушно вспоминал: «Сила, с которой он говорил, смелость (скажу далее, безрассудная дерзость), с которой он, невзирая ни на что, бичевал политические и церковные злоупотребления, были удивительны. И не раз боялся я, что ему начнет мстить духовенство, и в особешюсти монашествующие, которых он при всяком удобном случае выставлял самым бесжалостным образом». Опасения, конечно, были напрасны, ведь почти везде в Первопрестольной верховодили масоны, кои также попали под влияние немца. «После возвращения Шварца из-за границы, – пишет анонимный его современник, – изменился дух московского масонства. До тех пор толковали только о распространении религиозного чувства. Теперь же братьям стали назначать разные послушания: умерщвление плсУги, посты, молитвы и тому подобное. Клятвы, суеверия, чудеса вошли в ежедневный обычай. Те немногие, которые оставались еще не совращенными, были удалены, и их презирали. Самые нелепые сказки стали распространяться. Шварц властвовал грубо над целой массой высокоуважаемых братьев; лишь один Новиков, кажется, имел еще собственные убеждения». Дело, понятно, не сводится к одним чудачествам, но касается сфер политики, недостаточно ясных и по сей день.

Когда весной 1784 г. Шварц испустил дух, лидеры берлинских розенкрейцеров распорядились учредить в Москве т.н. Директорию теоретического градуса, в состав которого вошли Татищев, II. Трубецкой и Новиков, прислав куратором человека неприметного, капитана Генриха-Якоба Шредера из Мекленбурга. Для такого амплуа он явно не подходил уже в силу невежества и заносчивости, руководители московских масонов слепо подчиняться ему не собирались. Введенные им порядки всеобщего доносительства и контроля старших адептов над младшими, требования подробно описывать в докладах обстановку в ложах не только претили местным вельможам, но постепенно отталкивали от безудержной мистики иноземных розенкрейцеров. Шредер не замедлил перессориться с подопечными и через три года был отозван на родину.

В события решила вмешаться императрица, воспользовавшись появлением в России известного мага, итальянца Калиостро, известного, в частности, спиритическими сеансами, а также изобретением пресловутого египетского масонсл'ва с бесчисленными степенями посвящения. Сперва она пошла по легкому пути осмеяния масонских обрядов в трех пьесах, увидевших свет рампы придворного Эрмитажного театра, несмотря на отсутствие художественных достоинств. После ознакомления с доступной ей иностранной литературой государыня продолжала иронизировать над теми же обрядами в переписке с зарубежными корреспондентами. В письме немецкому публицисту барону Ф. Гримму 9 июля

1781 г. делался упор на шарлатанство Калиостро, заявлявшего, будто он колдун, способный вызывать духов и повелевать ими. Он нашел благоприятную почву во «многих масонских ложах», где обязательно желали узреть духов согласно учению шведского мистика Сведенборга. В другом послании ему же говорилось: «Франкмасонство – одно из величайших сумасбродств, когда-либо бывших в ходу среди человеческого рода. Я имела терпение прочесть все их печатные и рукописные скучные нелепости, которыми они занимаются, и с отвращением увидела, что сколько ни смейся над людьми, они не становятся от того ни умнее, ни просвещеннее, ни осторожнее. Все это – сущий вздор, и возможно ли, чтоб после всестороннего осмеяния разумное существо, наконец, не разуверилось бы»⁴¹. Столь примитивные толкования общественного комплекса свидетельствовали о его недопонимании государыней, несмотря на мудрость. Она привыкла заниматься чисто прозаическими делами, отклоняя умственные искания людей, включая ее приближенных.

Масоны в долгу, понятно, пе остались, публично выступив с изложением своей доктрины и попутным осуждением Французской революции и иллюминатов. Сенатор И.В. Лопухин, известный их теоретик, издал «Нравоучительный катехизис истинных франкмасонов» в виде своих ответов на вопросы профанов. Им обосновывался тезис об идентичности орденских целей с долгом «истинного христианина» любить «Бога паче всего, и ближнего как самого себя, или еще более по примеру св. Павла», используя молилъы, упражнения воли в духе евангельских заповедей при умерщвлении чувств лишением того, что их наслаждает. «Он дол-ясен царя чтить и во всяком страхе повиноваться ему, не токмо доброму и кроткому, но и строптивому». Вскоре Лопухин выпустил еще две книги против «пагубных плодов» свободы, доказывал в них естественность неравенства и священность власти государей. Для него абсолютизм являлся наиболее совершенной формой правления, причем носителям революционных замыслов он угрожал «заточением на всю жизнь»¹. Словом, дело свелось к заверениям в верноподданничестве властям на базе решений Виль-гельмсбаденского конгресса и приверженности православию.

Однако Екатерина II не была склонна доверять подобным намерениям, подразумевая наличие скрытых побуждений, и потому сочла опасной доя себя масонскую деятельность вообще, заостряя опалу против мартинистов и лично Новикова. Сперва она запретила печатать «ругательную историю» иезуитского ордена, которому покровительствовала, затем приказала главнокомандующему в Москве графу Брюсу составить роспись книгам издательства просветителя, а митрополиту Платону предложила «испытать» его в законе Божием и ознакомиться с подобными сочинениями. Церковник высоко отозвался о христианских качествах подозреваемого, одобрил почти все книги, исключая ряд мистических, ему непонятных, но с гневом порицал «гнусные и юродивые», порожденные энциклопедистами. На самом деле «крамольные» вещи печатались главным образом в тайной типографии Лопухина, притом только для посвященных, тиражом до 300 экз. Отличались они мистическим содержанием⁴².

Что же касается собственно издательской работы Новикова, то она осуществлялась через основанную масонами Типографическую компанию с капиталом в 57 500 рублей. Поскольку выпускаемые книги должны были согласовываться, по его убеждению, с постулатами христианской морали, то многие носили богослов-ско-нравственный характер, за ними шли учебники азбуки, грамматики, правописания, арифметики, истории, географии, естествоведения. К ним примыкали исторические обзоры, описания разных стран и народов. Немало книг относилось к областям педагогики, медицины, гигиены, сельского хозяйства, детского чтения. Из иностранных философов вышли лишь отдельные сочинения Вольтера, Монтескьё, Руссо, которые, видимо, и осудил Платон. Совершенно не выпускалось модное и тогда в обывательской среде бульварно-порнографическое чтиво. Собственно масонские произведения, и тем паче мистические, составляли единицы. Заслугой Новикова было то, что он фактически первым обеспечил распространение выпускаемых трудов, кроме Петербурга и Москвы, в таких провинциальных городах, как Тамбов, Нижний Новгород, Полтава, Псков, Чернигов, Киев, Казань, Кострома, Смоленск, Вологда, Архангельск, Тула, Ярославль, Рязань, Симбирск, Тобольск, Иркутск и др⁴³.

Наметились и признаки отдаления Новикова от мартинистов, о чем свидетельствует его последний журнал «Покоющийся трудолюбец» (1784—1785), в котором время от времени высмеивались догматы розенкрейцеров, особенно алхимические «дурачества». Попытки собратьев добиться всеобщего врачевания «распущенным для питья золотом» считались «химерой, приверженцы которой или сумасброды, не заключенные еще в сумасшедшие дома, или обманщики». Просветитель увлекался широкой рабо той на пользу общества в отличие от ограниченной масонской филантропии. Журнал печатал статьи по крестьянскому вопросу, осуждал рабство чернокожих в Америке, осмеивал казнокрадов, модников, вольнодумцев. Конечно, он не скрывал негативного от ношения и к официальной церкви, ратуя за некое истинное хри стианство. Из-за бессилия или нежелания властей оказать эффективную помощь населению в период голода 1787 г. Новиков уговорил богатого дельца, масона Походяшина, пожертвовать крупную сумму для скупки хлеба оптом с последующей бесплатной раздачей его беднякам. Это возбудило подозрения властей и дворянства, полагавших, что целью благотворительности было привлечение на свою сторону низших слоев народа. Распускался слух о фабрикации мартинистами фальшивых ассигнаций⁴⁴.

Это противопоставляло Новикова и верхушке масонских друзей, предпочитавших заниматься алхимией, изучением каббалы, интригами. Свысока относились к нему вельможи, между ними да сословной почве возникали разногласия. К примеру, при обсуждении деталей покупки одного дома в Москве нашлись участники Типографической компании, напомнившие, что они бояре и генералы, Новиков же только поручик⁴⁵. Отметим и идейные расхождения просветителя и руководства мартинистов, углубившихся в мистику и оккультизм при игнорировании насущных забот людей. Но почему же тогда продолжалось его сотрудничество с влиятельными братьями? Думается, первостепенное значение приобретали материальные факторы, в том числе наличие у тех Крупных капиталов и покровительства местных властей. Для реализации масштабных образовательных планов простого народа требовались большие суммы по финансированию типографских расходов, жалованью редакторам и переводчикам, далеко не бескорыстного содействия малочисленного слоя культурных людей. А Новиков не являлся состоятельным человеком и остро нуждался в поддержке лиц, которым приходилось идти на уступки в серьезных областях. Как документально установил современный исследователь, крайний мистик О.А. Поздеев уже тогда разошелся с практиком Новиковым⁴⁶.

Мартинисты между тем пытались заниматься и политическими проблемами, наладив через знаменитого архитектора В.И. Баженова, своего единомышленника, контакты с наследником престола. Новиков даже получил по такому поводу какую-то бумагу об их беседах. После просмотра Н.Н. Трубецким ее копию перестлали в Берлин. Баженов еще дважды вручал религиозно-мистические сочинения великому князю, который сперва отнесся к собеседнику настороженно, а в следующий раз даже плохо отозвался о масонах, очевидно, из опасений компрометации в глазах властвующей матери⁴⁷.

Примерно тогда императрица разрешила своему отпрыску с супругой совершить длительный заграничный вояж в сопровож-

дении небольшой свиты. Под именем графов Северных те посетили в 1781 г. Австрию, Францию, Италию, Швейцарию, Южную Германию, но побывать в Пруссии им запретили. Повсюду чете оказывали почести, ибо их личность тайны не составляла. Информация Павлу из Петербурга шла от флигель-адъютанта П.А. Бибикова сперва к члену свиты А.Б. Куракину и, конечно, перлюстрировалась царскими службами. За одно из писем с хулой на Потемкина Бибикова арестовали и после суда выслали в Астрахань. Куракина по возвращении отправили на жительство в саратовское имение!. Других заметных происшествий не произошло. С прибытием сына домой государыня подарила ему обширное поместье в Гатчине под Петербургом, ранее принадлежавшее Г. Орлову. Там Павел постарался осуществить, пусть и в микроскопическом масштабе, своп задумки. Расширившимся штатом великокняжеской четы управлял масон В.П. Мусин-Пушкин. На командных должностях карликового отряда подвизались немцы, флотилией управляли братья С.И. Плещеев и Г.Г. Кушелев. Наследник теперь смог удовлетворить давнюю страсть к военной муштре и плац-парадам, к чему собирался приохотить и маленького первепца Александра. Не чурался он и мелкого реформаторства, старался самолично наводить порядок среди окружающих. Благоволил же цесаревич постоянной любовнице фрейлине Е.И. Нелидовой, к немалой ревности в первое время собственной жены.

Весной 1783 г. он навестил тяжело больного Н. Панина, сообщившего ему нечто вроде устного политического завещания с мыслями об учреждении точного порядка наследования престола и необходимости упорядочения действующих законов. Хорошо известные чаяния аристократии сопровождались рефреном: «Поможем сохранению свободы состояния каждого, заключая оную в должные границы, и отвратим противное сему, когда деспотизм, поглощая все, истребляет, наконец, и деспота самого». Слова, как увидим, оказались пророческими. Далее ставился вопрос о разграничении функций самодержавия на базе различия «власти законодательной и власти, законы хранящей, но с согласия государя». Говорилось и об учреждении выборного дворянского сената в составе ряда департаментов из первых трех классов благо -фодного сословия при утверждении царем, намечался план учреждения министерств, главы которых собираются вместе в «государственном совете»⁴⁸. Тем самым речь шла исключительно улучшении сфер управления страной, даже без робких попыток затрагивать важнейшие социальные аспекты. Фактически подоб-,цые соображения были целиком реализованы Александром I.

После смерти брата негласным руководителем вельможных фрондеров сделался Петр Папин. 1 октября 1784 г. он титуловал 8 письме цесаревича «державнейшим императором» и «самодержцем всероссийским», явно предсказывая скорое занятие им царского престола, потому, мол, его брат и думал о «форме государственного правления» для России и с фундаментальными законами. Отсюда вытекало намерение выдвинуть проект крупных реформ, с чем, видимо, Павел согласился раньше, ибо в противном случае обращение к нему делалось беспредметным. Упомянув о причастности к составлению прилагаемого документа знаменитого драматурга Д.И. Фонвизина, являвшегося секретарем Hv Панина, отставной генерал якобы снабдил черновой набросок брата «прибавлением», касающимся неких «фундаментальных прав», в которых было мало нового. Пространные рассуждения на темы о «благе общества» и о намерении иметь «добродетельного монарха» сопровождал пассаж о желательности ограничения самовластья государя «фундаментальными законами», сведенными автором «прибавления» к 44 пунктам. Господствующей религией провозглашалось православие, устанавливалась свобода вероисповеданий для утвердившихся в империи религиозных культов и их взаимная терпимость. Наследование престола должно было происходить «с предпочтением мужской персоны над женской». Предлагалось учреждение «главного государственного присутственного места» под контролем монарха. Права дворянства, Духовенства, купечества, мещанства и крестьянства не уточнялись, включая и вопросы собственности⁴⁹.

К поименованным документам Панин прилагал письмо великому князю для поднесения «при законном вступлении его на престол», проект манифеста на сей случай и ряд статей уже упоминавшихся законов. Главной целью провозглашалось «связать всех подданных с государем неразрывным узлом утвержденных государственных фундаментальных прав и форм правления». Манифест содержал 18 подробно разработанных пунктов с фиксированием прав и вольностей дворянства, причем их изложение велось с точки зрения абстрактного осуждения пороков и восхваления добродетелей, подчеркивалось, что «весь благоразумный свет, да и МЫ САМИ признаем корпус благородного дворянства первым членом государства подпорою и обороною государя и отечества от неприятелей внешних и случающихся внутренних злодеев». Из дворянской массы выделялась аристократическая часть, которая должна заниматься воинской службой и «правлением» государственных дел¹. Хотя надежды Панина на скорое воцарение Павла, как известно, не оправдались, изложенные положения еще долго оставались предметом обсуждения в верхах и постепенно осуществлялись. Они были всецело созвучны и настроениям масонов.

Красноречивым свидетельством их политической ангажированности были материалы сборника «хоры и песни». Одна посвящалась Екатерине II яко «матери» на престоле, в Павле же усматривался «залог любви небесной». С воцарением он становится отцом масонов и тогда, дескать, утвердится «блаженство, правда, мир» в силу равенства монарха со всеми братьями. Многозначителен куплет другой песни:

О старец, братьям в<ч;м почтенный!

Коль, славно Панин, ты успел!

Своим премудрым ты советом,

В храм дружбы сердце царско висл.

Согласно косвенным свидетельствам и преданиям, Павел якобы принял масонское посвящение. Глава мартинистов Трубецкой показал позже на допросе: «Покойный профессор Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве. А я пред Богом скажу, что предполагая, что сия осо

¹ Магазин свободно-камсшцичсский. Т. I, ч. [. 1784. С. 131, 132; Т. I. ч. II. С. 68.

ба принята в чужих краях в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровительство в оной». Его единомышленник Тургенев добавил: «Слыша же от Баженова, что великая сия особа привязана к масонству, говорил об этом с ним, и с Новиковым»¹. Сохранилось и два портрета Павла в масонском облачении. Нам представляются все же подобные и иные сведения неубедительными в свете особенно его поведения после восшествия на престол, когда он масонам благоволил и пытался опираться на них лишь в первое время, но затем порвал деловые и прочие связи.

Скорее всего, отечественным «вольным каменщикам» Павел не вполне доверял, предпочитая иностранных собратьев из королевского дома Пруссии. При посещении Петербурга в 1780 г. наследник престола масон-мистик Фридрих-Вильгельм сумел закрепить прежнее знакомство с цесаревичем, они «поклялись во взаимной верности и обещались поддерживать дружбу». Посланник Герц сообщал позднее в Берлин, что Павел смотрит на немца как «на брата и друга». Сменивший Герца в Петербурге барон Келлер сделался доверенным лицом наследника престола. Один французский историк но ознакомлении с секретными архивами пруссаков писал: «Отношения барона фон Келлера с великим князем были полны самого острого интереса и волнений, сопряженных с соблюдением тайны. Они были обставлены всеми теми предосторожностями, которые приняли бы заговорщики при подготовке государственного переворота. Пруссак косвенным путем доставлял великому князю шифрованные послания, князь тайком читал их и отвечал на них. Когда предположения об этой переписке распространились при дворе, чье любопытство и самолюбие* были более всего задеты, императрица поняла, что ничего не выиграет, превратив подозрения в уверенность. Ей нужно было открыть характер и содержание этих тайных сношений. Из архивов Берлина мы узнаем, что в них дело не исчерпывалось одними платоническими уверениями в дружбе; там часто заходила речь и о событиях политической жизни. По-видимому, великий князь Павел пошел еще дальше и начал переписываться с самим Фридри-

Летописи русской литературы и древности. Т. III, отд. II, М., 1861. С.

хом-Вильгельмом. Депеши Келлера содержат не один намек иа таинственные письма, которыми обменивались король прусский и наследник императорского престола»⁵⁰. Здесь имеется в виду период после 1786 г., когда после смерти Фридриха И его сменил Фридрих– Вильгельм.

Крупный знаток масонства Вернадский подтверждает факт упомянутой переписки, которая велась через русского посланника в Берлине масона М.М. Алопеуса. Послания цесаревича содержали политические и военные сведения, передаваемые условным языком. «По некоторым известиям Павел сообщал в Берлин тайные политические известия, узнавая о них при дворе матери, и склонял действовать в пользу Пруссии» другого русского посланника, С.II. Румянцева», – сообщает Шумигорский⁵¹. Вряд ли это диктовалось только преклонением перед немцами. Очевидно, за передачу конфиденциальной информации ему давалась немалая мзда, поскольку в деньгах на всякие расходы он постоянно нуждался из-за скупости матушки. Да ведь и она ранее поступала аналогичным образом, продавая англичанам государственные секреты, а те направляли их пруссакам, когда Россия участвовала в Семилетней войне с ними. К сожалению, теперешние историки в преклонении перед домом Романовых замалчивают подобные факты, впервые обнародованные их дореволюционными коллегами.

Для подтверждения определенных расчетов отечественного масонства приведем выдержки из писем видного ученого Я.J1. Барскова историку С.Г1. Мельгунову. 7 мая 1914 г.: «У меня бродят мысли еретические: при всем уважении к Ешевскому, Лонгинову, Панину и другим исследователям нашего масонства

XVIII в. я далеко не могу согласиться с ними по существу. Сбивает меня с толка политика, только не либеральная, а консервативная, которой, мне кажется, пропитано было розенкрейцерство и берлинское, и московское. Для одних это – маска, для других форма, маску носили темные люди, как Вельнер и К°, формой пользовались дельцы, как Панины, Репнин, Куракин и прочие их единомышленники». 12 февраля 1915 г.: «Я не считаю русских мартинистов людьми, не достойными уважения, обманщика -ми-карьеристами вроде Вельнера и К°. Но для меня реальным остается тот дворянский консерватизм, которым пропитано и позднейшее славянофильство, тесно связанное с мистическим идеализмом мартинистов; этот последний – словесность, а по существу дело мартинистов – благородная защита устоев старого порядка, именно благородное, а не подлое, как у Вельнера и прочих ханжей и обманщиков»⁵². Такие оценки не лишены оснований, ибо масонами двигали не столько моральные побуждения, сколько защита самодержавия и крепостничества.

Однако вернемся под иным углом зрения к разразившейся в 1789 г. во Франции буржуазной революции с развитием по причудливой кривой линии, вызвавшей переполох у других правителей, попытавшихся было раздавить республиканский строй вооруженным путем. Деятельное участие в организации реакционного похода приняла и Екатерина II, которая не скрывала возмущения, особенно казнью Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Ее всецело поддерживал наследник престола и дворянство. Боязнь грозных откликов в стране толкала императрицу на проведение превентивных мер. В письме вице-канцлеру Безбородко по случаю заключения Ясского мира с Турцией в 1790 г. она высказала мысль о целесообразности опубликовать манифест, предупреждающий народ остерегаться «прельщения» извне, вне наших пределов «под названием разного рода масонских лож и с ними соединенных мартинистских иллюминатов и других мистических ересей, клонящихся к разрушению христианского православия и всякого благотворного правления, а на место оного вводящих неустройство под видом несбыточного и в естестве не существующего мнимого равенства». Далее бичевались какие-то поганые обряды с курением, видением духов, исканием злата либо всеобщего лекарства, поскольку между ними находятся обманщики и обольщенные⁵³. Иными словами, перепевались антима-сонские мотивы, присущие драматическим опусам государыни, но в сопровождении перехода от насмешек над орденскими ритуалами к политическим обвинениям мнимых врагов во вражде к православию и даже посягательствам на устои царизма при осуждении якобы несбыточного равенства людей. Причем масонские последователи французского мистика Сен-Мартена отождествлялись с адептами ордена баварских иллюминатов, которым приписывались якобы революционные деяния. Однако у царицы хватило мудрости воздержаться от обнародования подобных мыслей. Она решила подкрепить изложенные установки развязыванием гонений на верноподданных масонов.

Приказ императрицы новому главнокомандующему в Москве, тупому солдафону генералу А.А. Прозоровскому, полученный 6 марта 1790 г., был нацелен в мартинистов. «Касательно известной шайки полезно будет без огласки узнать число людей, оной держащихся, пристают ли вновь или убывают из оной». А через два года Екатерина в указе о Типографической компании предписала «уничтожить это почтенное общество, из которого, окроме книг, не сходных с православием, ничего не выходило». Одновременно последовало указание об аресте и направлении в Шлиссельбург под конвоем II.И. Новикова к начальнику Тайной экс-недшщи С.И. Шешковскому для последующего допроса, что было осуществлено в мае 1792 г. Из конфискованных у просветителя книг 1964 поступили в Духовную академию, 5194 – в Университет, 18 596 сожгли⁵⁴.

Руководство следствием государыня взяла на себя, проявив иоистине инквизиторское рвение, да и орешек попался крепкий. Прозоровский предупреждал Шешковского: «Птицу Новикова к вам отправил, правда, что не без труда вам будет с ним, лукав до бесконечности, бессовестен, и смел, и дерзок». В списке «злых его товарищей» фигурировали И.В. Лопухин и брат его Петр, И.II. Тургенев, М.М. Херасков, А.М. Кутузов (тогда находился в Берлине), профессор Х.А. Чеботарев, П.А. Татищев, священник Малиновский и другие. О главе розенкрейцеров П.Н. Трубецком сообщалось: «Этот между ними велик, но сей испугался и плачет»⁵⁵. Поименованные лица вскоре раскаялись и почти не привлекались к следствию.

Екатерина II сама сформулировала для Новикова 12 вопросов от имени Шешковского, касавшихся имущественного положения узника, образа жизни, цели и даты вступления в масонство. Предлагалось собрать сведения об участниках лож и практикуемых обрядах, причем Орден изображался «новой» раскольнической сектой, вредной государству и якобы запрещенной. Часть вопросов затрагивала сношения масонов с «неприятелями почти явпыми государства, особенно с Пруссией», переписки с Вельие-ром и принцем Гессен-Кассельским. Последний пункт гласил: «По запрещении и запечатании у него книг, как он дерзнул нарушить сие запрещение и ведает ли, какому подвергнется наказанию?» Затем число вопросных пунктов возросло при гораздо большей их детализации и добавлении пункта о связях розен крейцеров и наследника престола. В основном Новикова стремились обвинить в продаже книг, которые отвращают людей от веры, как и от повиновения власти. Он держался на допросах достойно и хладнокровно, поведал о своей просветительной деятельности, но твердо отклонил возведенные на него абсурдные обвинения, ограничившись минимумом деталей. Например, масонские братства перечислил без названий при указании стоявших во главе их крупных сановников, чем дополнительно подчеркивалась легальность таковых. Не оглашались даты функционирования братств, и лаконично говорилось о практикуемых там обрядах. Связи с наследником престола через Баженова заключались только в поднесении ему нескольких новых книг мистического содержания, причем Павел на последней встрече с архитектором неодобрительно отозвался о масонстве⁵⁶.