Текст книги "Григорий Распутин - царь без короны"

Автор книги: Олег Рыбаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Предисловие

Теперь стоим у Бездны мы —

Весь мир в огне – совсем одни.

Узри прощальный всполох дня,

Смахни слезу, услышь Слова.

Карпейское Каэльтство: Градемин (Староград)

15-ый причал водного вокзала

2-13/995

Кровь осела на дне заливов, затонов и рек. Побагровели пляжи и пески. Сломанными костями из-под воды проступили кораллы. Отравленной рыбой всплыли субмарины и битые корабли. Потопленные древние судна поднялись на поверхность. Обросшие водорослями и гнилью, они неумолимо надвигались на староградский полуостров.

– Революционер – человек обречённый… – вспомнила Аврора Майнью запавшие в юное сердце строки. – Мои родители считали также – за это их казнили. Свои, правда. Для Бездны они оказались нецелесообразным материалом…

Меж тонких пальцев тлела сигарета. Из бумаги небрежно топорщился табак. Искрами падала труха.

Файдалом стоял рядом. Он равнодушно смотрел на разлетавшийся по ветру пепел. Лицо его скрывала непроницаемая маска, отдалённо напоминающая красморовский противогаз. Клюв её не имел формы, был сплющен, за счёт чего со стороны накладка выглядела практически плоской, равно как и профиль её носителя.

– Они уничтожали памятники, – после недолгой паузы заметил Файдалом роботизированным голосом и, наклонившись, коснулся воды. Река, что всего несколько часов назад была кристально чистой, консистенцией напоминала кисель. От неестественного красного переходила к угольно-чёрному, – мы же восстанавливаем историю… и ты нас этой возможности лишила. Ты же понимаешь, зачем я тебя позвал?

Он поднял на Аврору взгляд.

– Файд, – отрешённо вымолвила та и начала пятиться, – мне очень, очень-очень жаль. Ты же знаешь, я бы никогда… Я хотела, хотела, чтобы моя кровь стала катализатором! Я не виновата, что…

– Разумеется. Я ценю твою готовность поступиться совестью, – он не дал ей договорить и жестом подозвал к себе, – и уверен, что ты бы не подвела нас намеренно. Я всё понимаю. Неужели ты не доверяешь мне?

– Нет-нет, что ты? – испуганно возразила Аврора и, возобладав над собой, подошла ближе. – Я верю тебе… и вам, безусловно.

Файдалом по-наставнически обнял её. Одной рукой дотронулся до дрожащих лопаток. Когда нос красноволосой уткнулся ему в плечо, он произнёс:

– Напрасно.

В его свободной руке сверкнула заточка. Раз, два. Несколько точных ударов прилетела прямо в брюшину. Аврора с хрипом отпрянула. Пошатнулась. Она из последних сил оттолкнула Файдалома и припала к каменной стене. Скорчившись, девушка зажала багровеющие раны. Сквозь пальцы обильно бежала кровь. Капля за каплей она сливалась с дарами проклятой реки.

– Пожалуйста! – силилась кричать Аврора. Она подняла полный бессилия взгляд и заметила, что сверху, у самого спуска на причал, неподвижно стояла женщина. Ветер колыхал полы её плаща, и стеклянным блеском сверкали глаза. – Пожалуйста, помогите!

Файдалом, резко схватив Майнью за волосы, притянул её к себе. Вспорол горло. Толкнул прямо в воду. Та, уже практически не сопротивляясь, упала, и ушедшую из-под ног землю окропила кроворека. Около минуты девушка бултыхалась, тщетно пытаясь зацепиться за край бетонного причала. Всякий раз, когда рука касалась устойчивой поверхности, Файдалом с пренебрежительной лёгкостью отдавливал хрупкие пальцы тяжёлым носком ботинка.

Затем, словно вспомнив о чём-то, Файдалом снова схватил Аврору за волосы. Намотал их на кулак. Срезал. Тогда силы окончательно оставили девушку, и она погрузилась под воду.

Занимался рассвет, когда последние пузырьки воздуха поднялись со дна Ду́нари. Файдалом в последний раз посмотрел на встревоженную гладь и скрылся.

Глава первая. Плохая примета

Развитие литерологии и относящихся к ней дисциплин существенно затруднила кончина Джестерхейла Опустошённого – как первый демиборец, он до последнего участвовал во всех Нисхождениях и продолжал совершенствовать разработанные им литероскрипты.

Последний раз основателя Высшей Академии Демиборцев видели во время Нисхождения Раге на прусско-карпейской границе. Очевидцы писали, что церемония была осложнена плохими погодными условиями: жреческий отряд во главе с Опустошённым попал во вьюгу и понёс серьёзные потери. Тогда погибли пять участников группы.

Вопреки всем трудностям Нисхождение Раге было произведено, но Джестерхейл Опустошённый погиб во время церемонии. Представительство ордены Чёрных Зорь связывает его смерть напрямую с проведённым ритуалом и придерживается позиции, что жизнь создателя литер оборвалась вместе с деми,

– Э. Ла Ашерик, «Литеры Хейла: история появления и применения».

Эпизод первый

Карпейское Каэльтство: Градемин (Новоград)

Доннагартен и Высшая Академия Демиборцев им. Джестерхейла Опустошённого

1-7/995

– «Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы – сохраняйте дистанцию не меньше полутора метров и звоните по номеру один-один-один, если увидите поражённого элегическим манифестом человека», – транслировали установленные по всему вокзалу репродукторы.

Запись синтетического голоса повторялась каждые пятнадцать минут, и эхо практически не покидало изолированные от мира залы Доннагартен. Зона прибытия, отделённая от остального корпуса шумопоглощающими стеклопакетами, казалась пустой. Людей в ней не было точно – только мешки, пронумерованные от единицы до сотни. К каждому из них были приклеены наклейки, предупреждающие о высоком уровне элегического поражения.

Завершалась высадка с рейса Камнеград – Градемин. Особый бронированный состав стоял на самых дальних путях: к одному из вагонов подсоединили рукав, по которому перемещались прибывшие в карпейскую столицу служащие. Пассажиры переходили в пристройку, закрытую для посещения гражданским.

Хелена Хольт, равнодушно взирая на затянутые в полиэтилен фигуры, всеми фибрами чувствовала, как в столицу просачивались первые ростки Воздействия. Элегия пока ещё нерешительно прощупывала почву для того, чтобы пустить здесь корни и открыть новый очаг.

Чистый мрамор сверкал под ногами ундины, а зеркальные панели на многочисленных стенах фиксировали каждое её движение. Лампы светили тускло и неохотно. На пути Хелене через каждые пять метров встречались информационные табло с данными о погоде и текущей экологической ситуации. Иногда они сбоили, и рябь проходила по насыщенным яркостью экранам.

Город только просыпался, когда с вокзала отправились первые челноки с рефрижераторными вагонами. Ундина в это время проходила таможенный контроль. Жизнь снаружи, даже несмотря на ранний час, закипала быстро: на улицах появились толпы людей, а перед ВАД группками скучковались студенты в ожидании первой пары, и ничего, кроме отправленных из Градемина останков, не намекало о том, что скоро привычный уклад жизни пойдёт под откос.

Миновав оживлённые ряды, Хелена спустилась в катакомбы. Задолго до входа в Санкторий она узрела произошедшие с подземельем метаморфозы: тлетворное Воздействие исказило каменные стены. Влага превратилась в слизь, а меж плит проросли органические ткани неустановленной природы. Они обвивали скелеты многочисленных узников, что обрели здесь своё последнее пристанище. С каждым днём нечто похожее на плоть всё больше покрывало кости, и те, словно ожидая скорого воскресения, дрожали. Останки распространяли кислый дух гнилости, однако мухи с опарышами оставались равнодушными к нему.

Всех участниц ордены мобилизовали. Сформировали десятки командировочных групп, и в сопровождении ундин вестницы с гардами отправлялись к разбросанным по всей стране погребальным кострам. Позиции занимали и карпейские гарпии – для полноценного полёта их костюмы не подходили, потому патрули организовывались преимущественно на крышах, а одну группу вовсе заслали в северо-карпейские горы.

Остановившись, Хелена проводила каждую из сестёр взглядом, осенив при этом путь литерой Зокхы, Отца Благоденствия, – символом, изображаемым в виде четырёхконечного многоугольника.

Мысленно простившись со своими многоликими сёстрами и их слугами, ундина направилась в атер. Предвестница, как и в иные часы бодрствования, поддерживала жертвенный огонь. Помогали ей в этом послушницы – пара молоденьких девушек, что в скором времени должны были принять вестнический сан. Однако юницы покинули атер, стоило Хольт выйти на обозреваемый участок.

– Огонь угасает… – нагнетала предвестница, невесомо касаясь стынущих углей. Пламя едва облизывало останки немёртвых: пальцы отрубленной руки ревенанта слабо подёргивались. – Грядёт нечто страшное, и костры не спасут нас.

Хольт зачарованно вслушивалась в треск пламени и видела подтверждение словам Верховной Жрицы в гаснущем свете.

– Госпожа Вайс, – с формальной вежливостью обратилась к ней Хелена и, склонив голову, преклонила колено, – я, ундина Хольт, вернулась из Тардиградска.

– Рада вас видеть, госпожа Хольт, – со всем доступным ей почтением отозвалась тихоходка, как бы возвращаясь к реальности, и опустила на подчинённую взгляд. – Как там сейчас?

– Каира Леоне всё ещё существует, госпожа, так что речи о сближении не может идти, – ответила Хелена, а после сухо доложила о вылазке в Грустину и столкновении «Астарты» с Живамиж. Закончила следующим образом: – Деми всё ещё там, где-то в Сибири – Красмор наблюдает за ней дистанционно.

– Несомненно, появление «Снегирей» сбивает с толку… Только боюсь, что это не единственное, что должно вызывать у нас беспокойства. Сёстры сострадания сообщили мне, что в Градемин доставили мощи Матери Жизни. Координатор Ланц – полагаю, вы с ним знакомы – запросил их для выправления демографической ситуации в регионе.

– В этом была необходимость?

– Здесь у меня нет оснований не доверять статистике Красмор. Проблема… Верно, она есть, – сквозь зубы признала Вейлон Вайс, – но одобрить избранное решение – выше моих сил. Мощи Матери Жизни воистину творят чудеса: восстановление репродуктивного здоровья, повышение рождаемости, но не только этим ограничивается их Воздействие, и назвать его полностью благоприятным у меня язык не повернётся.

– Что вы подразумеваете под «неблагоприятным Воздействием»? – Хелена насторожилась. Едва оправившись от лёгкой формы элегического манифеста, обострившегося в командировке, ундина никак не ожидала столкнуться с каким-либо Воздействием на родине. – Прошу прощения… Каким образом они ещё могут воздействовать?

– Покуда культисты молятся на них и воспевают, их мощь будет непрестанно расти. Подозреваю, вы и без меня знаете, что сильный деми – опасный деми, ибо человеческая вера усиливает его и питает, – мрачно продолжила Верховная Жрица. Откуда-то из-под земли потянулся гул. Часть напольных плит просела, и в щелях заблестела тёмная слизь. Хелена, посмотрев под ноги, опешила и шагнула в сторону. – Пока мы знаем не так много, но этого достаточно, чтобы увидеть картину будущего без диагностики: влияние Живамиж выходит из-под контроля, и теперь в её власти не только живые клетки, но и мёртвые. Всё, что ты видишь – есть результат молитв наших недругов, ибо мёртвые клетки стали множиться и создавать живые. Этой… Этой протоплазмой покрывается всё, что когда-либо контактировало с некротическими тканями.

– Градемин в опасности? – совладав с собой, поинтересовалась Хольт.

– Градемин всегда в опасности, ибо оно всё ещё там… Пока оно спит, мы должны готовиться. Стоит этой заразе распространить своё Воздействие за реку, от Старограда ничего не останется.

Тузом из рукава в жаровню полетел осколок. Фрагмент чьей-то кости – древней, как сам Санкторий – ненадолго вернул пламя к жизни.

– В Красмор об этом знают? – аккуратно уточнила посетительница. – Вынуждена заметить, что нам может потребоваться их… неравнодушие.

– Знают ли они? – Вейлон Вайс вновь стала рассеянной. – Сомневаюсь. Их больше волнует зародившаяся на костях Ганноморт оппозиция, нежели поиск реальных врагов… Посему я рада, что вы зашли ко мне, госпожа Хольт. Насколько мне известно, в Красмор к вам относятся лояльно, и вы можете сократить дистанцию с градеминским подразделением.

– Хотите узнать, что им известно?

– Что? Вовсе нет. Эти глупцы едва ли знают столько, сколько знаю я. Просто будьте с ними рядом и следите за обстановкой. Совсем скоро ни один костёр не отгонит мрак… и тогда мы вновь выйдем на охоту.

Женщины безмолвно посмотрели на слабеющий костёр. Леденела едва согреваемая жаровня; высота языков пламени не превышала пары сантиметров. Уголь и осколки костей становились безжизненной горой.

Эпизод второй

Карпейское Каэльтство: Градемин (Староград)

Финемилий

1-9/995

До нисхождения династии Ганноморт Карпейское Каэльтство чтилось колыбелью человечества и человечности. В столицу – Градемин – съезжались в поисках спасения и знаний. Ни в одном другом государстве не возводили дворцов и храмов такой красоты, какую можно было встретить в районах Виридиан или Малпленон. Лучшие библиотеки, институты и музеи… ныне утрачены.

Всё изменилось с приходом войны: сначала бой объявили демиургам, а затем – инакомыслящим. После Свинцовой свадьбы и русско-карпейской войны земли Карпейского Каэльтства в течение нескольких десятилетий занимали войска Российской Империи. Страна вновь обрела независимость только после вступления в военно-демиургический блок Тризония, обязывающий участников отречься от религиозных практик, а в последствии выделять ресурсы и принимать посильное участие в битвах против демиургов.

И теперь, несмотря на все пройденные трудности, Карпейское Каэльтство рассыпалось. Неизбежно и неумолимо. Даже Финемилий – построенный на века дворец – разрушался. Расползался его фасад: от фундамента до самых башен тысячами тянулись, углубляясь, трещины. Казалось, если затаить дыхание, можно услышать, как они разрывают камни, и крошка последних бежит по горам и спускавшейся к Дангери дороге.

Пробило полночь.

На последнем издыхании к дворцовому подъезду поднялся одинокий человек. Он обессиленно уцепился за одну из массивных колонн парадной арки и попытался перевести дыхание. С надрывом захрипела измученная грудь, и с завываниями горного ветра слились вздохи.

Облачён путник был в потрёпанный, местами обугленный плащ, а лицо его скрывала сегментированная, некогда белоснежная маска – часть её пластин отвалилась, и из-за остатков покрытия проступал металлический каркас с проводами и микросхемами. Защитные линзы также отсутствовали: больше они не горели синевой. Вместо них провалов светили маленькие белые точки. Зрачки.

Мужчина дрожащей рукой достал из-под ворота армейский жетон. Провёл по некогда чистой стали огрубевшим пальцем. Из-за грязи проступила надпись: «Антон Кемром – 220918».

Кемром, вспомнил путник, zoic.

Он поднял на парадный вход полный усталости взгляд. На мгновение замер. Затем за маской послышался вздох.

И хриплые, едва слышные слова:

– Zex sazerkkon pere tennon…

Финемилий обнажил перед посетителем своё подлинное лицо и обрушил кошмары столетней давности. Каждую ночь осквернённый дворец переживал Свинцовую свадьбу.

Стоило приглядеться, едва прищурить глаз, как промёрзшие за зиму коридоры дворца закипали иллюзией жизни. Бледными тенями по коридорам перемещались умершие жители обители. Доказательствами посмертия они сновали из зала в зал да по картинным галереям, не удостаивая Кемрома и толики внимания.

В отдалении гремела артиллерия – дверь, что уже отсутствовала здесь за ненадобностью, слетала с петель. Коридор оглушали крики: далёкие и нереалистичные. Всего в метре от Кемрома пробежала тройка фантомных демиборцев, призванных спустить правившую династию с небес под землю.

Чем выше поднимались выдаваемые дозиметром цифры, тем больше искажались миражи. С каждым пройденным шагом видения становились всё тяжелее, мрачнее. Цветущих див в бальных платьях окутывали в саваны, а спутникам их, в вышитых серебром сюртуках, натягивали на головы окровавленную мешковину.

Стены обители покрывали царапины: иной раз они образовывали кресты и складывались в целые узоры. По мере приближения к тронному залу то и дело встречались вырезанные слова: «Enilokof zeisc».

Лёд сковал многочисленные окна. Уцелевшие витражи да разбитые стали едиными, и иней вырисовывал на них новые картины. Исторические полотна, прочесть которые не хватило бы ни времени, ни сил. Как в одном мерещился склонившийся над монументальным городом титан, так на другом – бегущие в панике люди. Сплетались прошлое и будущее, обращая настоящее в поле бесконечной бессмысленной войны.

«Прости нас».

Одни говорили, что строчки эти принадлежали демиборцам, ошеломлённым жестокостью своего магистра и разуверившимся в праведности Парада. Другие верили, что авторство принадлежало убитым горем карпейским подданным.

«Прости нас».

Воздушные фильтры маски не были исправны, и капитан отчётливо слышал тлетворный дух имения. От мужчины не укрылись ни возросшее за десятилетия количество пыли, ни уплотнившиеся паутинные занавесы. Интерьер, уцелевший лишь чудом, тронул элегический налёт: где грибком, а где изморозью проступал он.

Стоило Кемрому переступить порог тронного зала, как пространство вокруг преобразилось. Гнетущий морок интенсивно чередовался со всплесками посмертной жизни.

Прежде трон Ганноморт был инкрустирован множеством драгоценных камней. После Свинцовой свадьбы их разворовали – никакой вечности не хватит, чтобы их найти. Даже сам Кемром не знал наверняка, сиял трон рубинами или алмазами: порой ему вовсе казалось, что именно отсюда взяли демитиры, использованные при создании ключей.

Когда Кемром припал перед троном на колено, зал окончательно принял тёмную форму. Пространство наполнилось гнилостным смрадом, и живые трупы обступили истлевший ковёр. Десятки горящих глаз устремились на визитёра – их руки потянулись к нему. За ними следовали щупальца, лианы, над которыми мухами роились ядовитые споры. Всё, к чему они прикасались, начинало стремительно разлагаться. Увядать.

– Enilokof zex… – вновь прошептал Кемром. Голос его прозвучал грубо, простуженно. Закашливаясь, он дрожащей рукой прикрыл рот. Изо всех сил держался, чтобы не осквернить Федрой ступени перед троном. – Hor разочаровал тебя. У меня… для тебя… подарки.

Дева Возмездия едва наклонила голову. Её взгляд выражал абсолютное ничто: ни заинтересованности, ни презрения в нём не было. Однако капитана это не остановило.

Его затрясло, когда он отстегнул от ремня кожаный мешок и извлёк из него пару стеклянных банок. Внутри плавали залитые аксинским раствором глаза. С невероятной осторожностью Кемром выставил ёмкости рядом с собой. Открыл первую из них. Взял глаз – мутноватый, карий – и направил в одну из тех выемок, что предназначались для драгоценных камней.

Вскоре все отверстия заняли новые глаза. Неподвижные и слепые, они словно врастали в трон. Меж тем старые дары Кемром обнаружил не просто нетронутыми, но в полной сохранности. Не веря увиденному, капитан потянулся к одному из них. На полпути его рука застыла. До самого локтя стала неподвижной, будто каменной. Вены напряжённо набухли, и в следующую секунду боль захлестнула конечность. Зажмурившись, в порыве неведанного отчаяния капитан прижал кисть к груди. Затем перевернулся и спиной упёрся в подножие трона.

Кемром ощущал, как шипы свинцовой розы, проросшей в его черепе, царапали его изнутри. Как головная боль волнами одолевала его. Как следом взращивала страх, что питал почву паразитического растения. Гнев, что прежде поддерживал жизнь в неумирающем теле, с каждым днём слаб. Оставалась только парализующая слабость, с которой даже шаг превращался в тень былого могущества.

Что-то невероятно тяжёлое коснулось Кемрома. Он поднял потерянный взгляд на Деву Возмездия, что склонилась к нему. Казалось, будто её искусственное лицо тронуло беспокойство. Пока одна рука посмертия гладила капитана по плечу, другая коснулась головы и любовно провела по слипшимся волосам.

– Царевна… – Кемром бездумно подался в объятия Возмездия, как со стороны входа послышались щелчки.

Пленивший капитана морок рассеялся – мужчина обернулся и увидел ползущего в его сторону падальщика. Вывезенный из Линейной экземпляр едва перебирал ногами: он то и дело заваливался набок. Отовсюду топорщились провода; часть металлической обшивки корпуса пожрала коррозия; кошачья, прежде пёстрая, маска ныне напоминала оплавленный пластик. Одна из конечностей роботария была вытянута вперёд.

Едва злость вновь начала закипать, как воспоминания породили в измученном сердце печаль. С содроганием Кемром подумал о задействованных в Линейной падальщиков. Как они, ломаясь из-за критического уровня элегии, упрямо продолжали доставлять извлечённый из «Осколы» груз.

– Резиденция навсегда останется погостом… – разочарованно вымолвил мужчина и, плетью опустив руку, оглянулся на трон с неподвижной Девой. – Все усилия напрасны. Она никогда не прощает.

Падальщик внимательно смотрел на него. Даже будь у роботария желание, ответить он бы не смог, не предписано программой. У большинства из них в принципе отсутствовали синтезаторы речи: от них избавлялись за ненадобностью. Считалось, что машинным слугам важней иметь качественный анализатор с распознавателем звуков – нужней для выполнения поручений.

Но совсем беззвучными падальщиков было сложно назвать. За исключением шумов, издаваемых механическим корпусом, они могли стрекотать. Зачатки искусственного интеллекта формировали извлекаемые звуки в азбуку Морзе – таким образом машины обменивались между собой самой примитивной информацией и при необходимости контактировали с владельцами. Кемром понимал, что при таких исходных ожидать осмысленного диалога глупо. Впрочем, это не помешало ему на мгновение забыться и увидеть в линзах прототипа сочувствие.

– Отстань, – пробормотал капитан и, приподняв маску, достал из внутреннего кармана портсигар. Подушечкой пальца провёл по выгравированному на крышке царскому гербу. Взял самокрутку и закурил. – Я занят.

Химия триумфа ласкала лёгкие и разум. Омывала зал. Обветренные губы тронула усталая улыбка. После пары затяжек боль утихла. Кемром, выдохнув дым, расслабленно прикрыл глаза. Он настолько давно курил триумф, что уже не слышал его специфичного запаха, а глаза больше не реагировали на густой дым.

Когда от самокрутки осталось чуть меньше четверти, капитан испытал то, что иные курильщики триумфа называли «озарением». Опыт, сравнимый с прозрением, какое порой бывал у прогнозисток. Никакого наслаждения это переживание не приносило, напротив – все условно положительные свойства порицаемого вещества приобретали негативную окраску. Голова становилась чугунной, а взор обволакивало пеленой морока.

Мир, объятый пламенем… Не это увидел Кемром после последней затяжки. Озарение даровало ему картину мира безликого и безжизненного. Нулевую Высоту, разросшуюся и обглодавшую Единую до пустоши. Только более сморщенную, высохшую. Всякие следы цивилизации обратились в руины, и запредельный холод ощущался ясней прежнего. Отчётливей. Каждым вздохом.

Кемром увидел людей. Взирал на них с высоты. Они, скованные параличом, с ужасом и одновременно восхищением смотрели на него. Некоторые в итоге падали на колени, другие – замертво. На мгновение мужчине даже показалось, будто он уловил то, что могли бы чувствовать деми. Что он повсюду и нигде. Что он в каждом кубометре воздуха и пролитой капли крови. Однако осознание этого ускользнуло столь же быстро, как и явилось.

Падальщик тем временем не отступал.

– Kejro, – спустя пару минут мужчина сдался, – что там у тебя?

Взяв из протянутой конечности письмо, Кемром раскрыл конверт. На листке печатными буквами был выведен текст: «Нужно встретиться, – ВВ».

– Ха-х, – капитан силился улыбнуться, – при таком подходе странно, что она не залила всё сургучом. Ты как считаешь?

Падальщик стоял всё также неподвижно. Даже его протянутая конечность не изменила положения.

– Я закончу здесь, и мы пойдём. Она дома?

«−• •−», – утвердительно прострекотал роботарий.

Эпизод третий

Карпейское Каэльтство: Градемин (Староград)

жилой комплекс «Диверри»

1-9/995

Староград так и не оправился после Свинцовой свадьбы. Несмотря на всю престижность, присущую историческому центру столицы, дома здесь не видели ремонта свыше нескольких десятилетий. Недвижимость попросту не была востребована из-за близости к погосту; ни низкие для регионального рынка цены, ни красоты местных пейзажей не повышали спрос, а само Карпейское Каэльтство находилось на грани вымирания. Бедность, разруха и отстающий на полвека прогресс – всё, что осталось от некогда великой державы. Элитные жилые комплексы соседствовали с гниющими кварталами. Крупицы престижа разлагали нищету, вывозя из покорённой страны остатки истории и достоинства.

По Старограду Кемром перемещался тайными тропами: по тёмным дворам, подворотням и забытым подземным переходам. Где-то позади плёлся падальщик – капитан не видел его, но слышал неотстающее постукивание механических ног. Немногочисленные встречные прохожие отшатывались, лишь завидев потрёпанного мужчину в маске. Даже девушка, внешность которой имела небрежный и неформальный вид, поспешила выйти на людную часть полуострова.

Близился рассвет.

Едва первые лучи коснулись продрогшей земли, как Кемром скрылся в подъезде жилого дома на Дунарийской набережной. «Диверри» – единственный комплекс, что на территории Старограда был приближен к формату современного по комфортности жилья. Возвели его настолько близко к Дунари, что иной раз казалось, будто строения кренились к воде, и даже незначительный ветер может их снести.

Уже незаметным Кемром проник внутрь – через чёрный вход, предназначенный для персонала – и поднялся на последний, пятый, этаж. Только мужчина вставил собственную копию ключа в замочную скважину одной из дубовых дверей, как её открыла затянутая в строгое платье роботария. Марионетка не сразу впустила гостя – ему пришлось приподнять маску, чтобы она попыталась опознать его по лицу. Сканеру потребовалось не меньше минуты, чтобы установить личность визитёра.

– Тсейрик кер Мор, – ударил по ушам синтетический голос. – Госпожа вас уже ждёт.

Перед ним предстали просторные апартаменты с лоджиями, обращёнными на Дунари. Кипенной плиткой были выложены стены и полы. От обилия яркости да белизны слепли глаза – прикрывая их, Кемром осторожно продвигался вперёд. Былая решимость оставила его; при свете он видел хуже, чем в темноте.

За порогом мужчину обдало мощное амбре фиалки и триумфа. Чистота прихожей контрастировала с древними манускриптами, которыми были увешаны все стены. Отдельными тёмными пятнами в интерьере проступала болезненная одержимость, что отравляла сердце проживающей здесь женщины: среди современной мебели встречались предметы, что некогда принадлежали самому Джестерхейлу Опустошённому – его секретер, книжный шкаф и даже напольный глобус с тайником внутри. О содержимом последнего оставалось только догадываться. Впрочем, Кемром отчётливо слышал запах выдержанного черноводного.

– Я здесь, – послышался из ванной мелодичный голос, – заходи.

Под ногами шелестели разбросанные листы. Набросками на них запечатлели разных людей. У них не было ничего общего, кроме одного: все они безглазые.

– «Лишь избавившись от глаз, можно прозреть… Лишь избавившись от глаз…» – меж тем мантрой вещал с грампластинки мужской голос, принадлежавший, очевидно, самому Джестерхейлу Опустошённому. Запись то и дело заедало. – «Глаза мешают видеть подлинную суть вещей…»

Для ABICO, как и для Чёрных Зорь, фигура Джестерхейла Опустошённого была священна. В их системе ценностей он являлся отцом и невольным основателем, координатой, к которой следовало стремиться каждому культисту.

Ненароком Кемром заметил набросок себя самого. Подобрал его. После с отвращением скомкал и выбросил. Решительно повернулся в сторону ванной и, толкнув двери, невозмутимо доложил:

– Второй колокол отзвонил вслед за первым, но нужно время, чтобы общественность узнала об этом. Пока Балтия прикладывает все силы, чтобы скрыть произошедшее…

Спиной к нему стояла полуголая женщина. За ней находилась купальня: по бокам от резервуара были бронзовые краны. Трубы раздирал зловещий гул. Ключом из них била чёрная вода, и по краям собиралась тягучая маслянистая пена. Мозаичное дно стремительно скрывалось под чернотой. Вместе с паром в воздух поднимался едва уловимый запах металла.

– Хорошие новости, – оглянувшись, проворковала женщина. – Жаль, что ты не приносишь их чаще.

Её каштановые локоны переливались шёлком. Кожа была такая, какой не бывает у людей: идеально ровная и будто без пор. Полупрозрачный пеньюар лишь незначительно прикрывал исписанную литерами плоть.

– Возможно.

Всё женское тело дышало болезненным, практически извращённым совершенством. Глядя на него, Кемром испытывал то, что некоторые назвали бы страхом. Как будто то, что физически не могло и не должно было существовать, вопреки законам природы обрело форму. Пока одни видели в этой женщине идеал, капитан – ничего: ни жизни, ни, тем более, чувств в этой оболочке обнаружить он не мог.

– Немые отродья! – разглядев в мареве своего визитёра, воскликнула женщина. Зелень её глаз, которой капитан прежде мог любоваться часами, обратилась омертвевшим болотом. Нежное молодое лицо исказилось отвращением, стоило женщине увидеть своего derliempf. – Я просила тебя с «Панацеей» разобраться, а не в отходах изваляться. Выглядишь омерзительно… и пахнешь не лучше! У меня здесь не псарня, Антон.

Вилена Вейнберг.

Она была жрицей, названной дочерью предвестницы Чёрных Зорь и его покровительницей.

– Не хотел затмевать твою красоту, – съязвил в ответ капитан.

Не на женской груди, но на медальоне сконцентрировалось всё его внимание. Подвеска-с-секретом. Овальную крышку обрамляли демитиры, и под определённым углом на её поверхности различалась выгравированная прописная буква – нечто среднее между «G» и «J».

– Ах, где же твои манеры, Тони? – с ехидной улыбкой вернула Вейнберг и махнула рукой. – Впрочем, лир с тобой. Твои друзья мне донесли о пополнении на складе… Но мне хотелось побеседовать с тобой лично: изъясняешься ты приличней этих болванчиков. Так что… будь любезен и расскажи, что произошло в Линейной.

В ABICO верили, что общественный резонанс необходим. Что только в страхе и преддверии смерти люди обретут истинную веру.

– Будто ты не знаешь, ха-х. Я выполнил твоё поручение, Вейнберг, а остальное тебя не касается.

Всё, что осталось от всей партии «Панацеи»: пара мешков да три ящика. Достаточно, чтобы стереть пару мегаполисов и создать требуемый резонанс. Насчёт веры Кемром сомневался. Впрочем, его мнение не могло на что-либо повлиять.

– Значит, Рагнары больше нет? – Вопрос прозвучал до тошноты обыденно. Так, будто речь шла не о смерти, а о погоде или последних новостях. Кемром едва нашёл в себе силы кивнуть. – Жаль. Она была полезной.