Текст книги "Звездная бирема "Аквила". Рубеж (СИ)"

Автор книги: Олег Мелехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– И тебе, Публий Клодий.

Курион сделал широкий жест, приглашая гостя занять любое приглянувшееся кресло, но сам остался стоять, скрестив руки на груди – жилистые и неожиданно сильные. Клодий качнул головой в знак отказа. Так они и стояли, разделенные столешницей, словно нейтральной полосой.

Он изменился. Тот нервный юноша, в параноидальном угаре подозревавший всех и каждого, гладкий, словно амикус, тот Клодий Пульхр, которого Гай Ацилий звал когда-то другом – исчез, растворился. И второй – скотина-Клодий, Клодий-предательская сволочь, похабно ухмылявшийся, когда Куриону зачитывали приговор, Клодий, ненависть к которому помогла Ацилию выжить в первые, самые страшные часы – его тоже не стало. Бывший патриций, беглый лигарий, мятежник и самозванный «консул» смотрел на своего... собеседника? Противника?.. оппонента и силился понять – кто же перед ним? Неужто настоящий Публий, плебей из патрицианской фамилии, народный трибун, вскормленный оптиматами, интриган и предатель – вот он?

Клодию никто не сверлил череп и, конечно, не загонял в пыточное ложе коннект-капсулы. Клодий не выблевывал собственные мозги на пол после унизительного, как насилие, прохода через кротовину. Клодий не был навечно спаян с плебейкой-манипуларией, его не одолевали чужие мысли и желания, резкие и острые в кромешной темноте чуждого сознания. Дружище Публий сладко спал и вкусно ел, носил белейшую тогу, сотканную руками сестер, находил время следить за прической и ногтями. Так почему же сейчас Ацилий смотрел и видел не лощеного cacator'а, по уши замаранного в крови и предательстве, а одну сплошную рану? Отчаяние, неприкрытое и бесстыдное, словно распоротый живот. Надежда, нелепая, словно обнаженный мозг, в оболочке которого пульсирует электронный паразит-имплант.

Это был все тот же Клодий, один и тот же Клодий. Он всегда был таким. Истина в глазах того, кто смотрит. Курион взглянул на него – и наконец-то прозрел.

– Ты здесь, – молвил он, не утруждая себя вступлением. – Полагаю, это значит, что шансы мои не так малы.

Патриций с изнасилованным мозгом и плебей с выпотрошенной душой – достойные союзники, не так ли?

– А ты, полагаю, следуешь по стопам великих: через Рубикон намерен отправиться прямо на Лаций, чтобы... – Клодий ухмыльнулся, приглашая Ацилия продолжить. Но тот молчал, и зрачки трибуна изумленно расширились: – О! Я угадал. Ты летишь на Лаций.

– Вот именно, – отрезал Ацилий. – Я не стану прятаться, когда есть возможность нанести удар.

– Я все-таки присяду, – Клодий покачал головой и, придирчиво осмотрев кресло на предмет возможной грязи, аккуратно в нем умостился. – Что ж, смело. Но одной смелости маловато. Нужно кое-что получше и поубедительней твоих речей, которыми "Аквила" забивала эфир, пока вы удирали с Цикуты. Какой-нибудь несокрушимый аргумент, способный завоевать души плебеев.

– У меня, – Курион оперся о столешницу, почти нависая над трибуном, и прищурился, – есть воскресший наварх триремы "Севера". И призрак самой "Северы", если придется. Как тебе это?

– О! – Клодий откинулся на спинку кресла, уходя из-под психологического давления. – Неплохо для начала. Но чтобы это сработало, тебе нужно подготовить почву. История с "Северой" случилась десять лет назад, чтобы о ней вспомнили и заговорили, нужно время. И доступ к информ-системам Республики. То, чего у тебя нет – ни первого, ни второго.

– Или, – Ацилий подхватил, продолжил и развил мысль, словно только этого и ждал, – мне нужен союзник. Народный трибун подойдет.

– Предлагаешь мне стать орудием для достижения твоих целей, мятежный Курион?

– Просто возвращаю долг, – пожал плечами патриций и добавил: – Ведь из меня ты такое орудие выковал. Так что будем теперь на равных. Мятежный Клодий Пульхр.

Клодий поднял глаза и улыбнулся искренней и чистой улыбкой, такой же неуместной на его смазливой физиономии, как весталка в секторе рекреации. Или патриций в коннект-капсуле.

– И как давно ты понял, мой Гай?

– К сожалению, не так давно, как следовало бы. Верно, я действительно был туповат, пока мне череп не просверлили.

– Не печалься, ты же живорожденный. Тебе простительны ошибки, – вздохнул Клодий. – И заблуждения. Но зато теперь ты точно знаешь, что из себя представляют плебеи, чего они хотят и как обратить их желания в их же пользу. Ну, и наши с тобой желания тоже. Значит, летим на Лаций. Народный трибун на мостике призрака триремы "Севера"... м-м-м, что за зрелище будет! Может, нам повезет, и Гая Клавдия просто хватит удар?

– Ты со мной, – Ацилий не спрашивал, он просто уточнял. Чтобы удостовериться.

– О да, – трибун кивнул. – А ты – со мной. Наконец-то.

Курион на миг заколебался, но протягивать руку для пожатия все-таки не стал. Клодий понимающе фыркнул. А потом резко посерьезнел, даже как-то посерел:

– Гай, понимаю, это глупо, но... Можешь не верить, но я и в самом деле не думал, что дойдет до казни. Тетя Корнелия и девочки... Старый fellator клялся ларами, что их это не коснется. Я действительно не знал, пока не стало поздно, и никакое вето уже не могло им помочь.

– Знаю, – после недолгого молчания сказал Ацилий и все-таки протянул ему руку. – И – благодарю. За твое вето. Идем, ошарашим моих плебеев.

Глава 16

В Зимнем Мире бушевала метель. Эта свирепая снежная буря была лишь бледным отражением смятения в душе у Фортунаты. Она снова ничего не понимала в этой жизни. Уже в который раз.

Она-то думала, что Ацилий шутил насчет союзничества с сукой-Клодием, по-своему, по-патрициански, по-живорожденному. А он и в самом деле замирился с народным трибуном, словно тот не предатель никакой. Вроде как у них в Сенате недоразумение вышло, которое теперь, к общему удовольствию, разрешилось полюбовно.

Кассия в воображении своем рисовала суку-Клодия – мерзким, лысым, полубезумным уродом, эдаким человекоподобным инсектоидом, если которого пристрелить, то лишь зеленая слизь брызнет в разные стороны. А на деле он оказался красивее всех амикусов, каких бывшей манипуларии видеть довелось. Ладный такой, белокурый, голубоглазый, словно живьем сошедший с рекламной проекции. Был бы и в самом деле тружеником сектора рекреации, пользовался бы бешеным успехом. Фортунате же больше всего хотелось вбить нахальную ухмылочку суки-Клодия ему же в глотку вместе с зубами и губами.

Но Гай Ацилий сказал: "Этого делать нельзя. Теперь он наш союзник и соратник". И очень предусмотрительно взял с дестинаты слово не калечить Публия Клодия любым способом.

– И за это живую лисицу пообещал завести на Тиррене. Представляешь, Руфус? Ты не обижайся только, хорошо?

Виртуальный лис и не думал таить злость на хозяйку его мира. Напротив, он положил голову ей на колени и глаза хитрющие прикрыл. Мол, вот еще, была охота ревновать!

Так они и сидели в шалаше из еловых веток – Кассия и Руфус, смотрели на снежную круговерть, слушали, как гудит ветер где-то там, наверху, в серой мгле.

– Я побоялась, что в реале отмочу чего-нить непотребное. Плюну в суку-Клодия и по его смазливой морде разотру. Вот к тебе сбежала, пока злость не уймется.

Руфус выразительно шевельнул пушистыми ушами.

– Как думаешь, я когда-нибудь пойму, что у моего Гая в голове делается, когда он такие штуки откалывает? Это потому, что он живорожденный, или потому, что сенатор? – размышляла девушка, неторопливо поглаживая роскошную рыжую шубу своего любимца. – А с другой стороны, Северин же меня не убил из мести, верно? Хоть он и Фурий. Правда, я не думаю, что когда-нибудь смогу простить суку-Клодия.

Хитрый лис чуть слышно заворчал, словно даже сквозь сон выражал полнейшую солидарность в вопросах мести всяким предателям. Да, надо, но с умом и со смыслом.

– А вдруг он моего Гая снова обманет?

Но Руфус совсем уж по-домашнему свернулся в клубок и спрятал черный нос в пушистый хвост. Метель его окончательно убаюкала, было ясно, что пока она не уймется, лис не собирался покидать своего теплого укрытия.

– Вот это ты правильно придумал, – похвалила его Кассия. – Пусть минует наша буря, а там поглядим. Надо будет суку-Клодия размазывать по обшивке, или пусть живет. А я тебе подарю и Весну, и Лето, и Осень – чтобы полный цикл. И подружку-лисичку. Будете бегать вместе, растить лисят... Слышь, Руфус, пусть у меня будет сто живых лисиц, я тебя не забуду и не предам, так и знай. Честно-честно.

Руфус знал. Лисы, вообще-то, отлично разбираются в людях.

– По всему выходит, что в моем летучем бестиарии пополнение, – сказала Ливия, немного нервно косясь куда-то в сторону, за пределы конуса связи. – К нам присоединился целый народный трибун. Ты меня очень обяжешь, Марк Фурий, если поставишь для него табуретку на мостике «Целеры».

Фурий кивнул, изо всех сил сдерживая ухмылку.

– ... заднескамеечники, мой Гай... – донеслись до наварха "Целеры" обрывки какой-то горячей дискуссии, кипевшей, по всей видимости, за спиной у Аквилины. – Заднескамеечники, которых равно игнорировали и твой патер фамилиас, и мой, покусай их обоих Цербер. Не уподобляйся хоть сейчас поколениям безупречных и брезгливых Курионов. Нам хватит сил, чтобы наловить количество заднескамеечников, потребное для кворума...

По всему выходило, что вновь присоединившийся к мятежникам трибун сходу взял быка за рога, а Божественного Ацилия – за... край тоги.

– ... несешь чушь! – возражал лидер и вдохновитель. – Согласен, видимость легитимности мы могли бы обеспечить, но как, по-твоему, мы станем их ловить? Твоей тогой?

– Два сенатора, – очень спокойно молвила Ливия, – это уже слишком много сенаторов. Забери его, Марк Фурий, ради твоих ларов.

– Табуретку, значит, – Фурий потер подбородок. Глаза его искрились. – И койку?

– Главное – дай ему доступ к пульту пространственной связи, – она вздохнула. – Пусть вещает. А его барку я пока в отсек "гарпаго" загоню, как раз поместится.

– Как прикажешь, Аквилина. Готовлюсь к стыковке.

– Вот и славно. Аквилина связь закончила.

Она так торопилась отключиться, что даже обошлась без уже традиционного неформального подмигивания. Да и вообще, вид у наварха "Аквилы" и "претора" их маленькой флотилии был... потрепанный. По всему выходило, что за неполных три часа, что прошли с момента заключения исторического союза между популярами в лице Гая Ацилия Куриона и гипотетической массой плебеев, законным представителем которых был Публий Клодий Пульхр, два политика успели доблестную Ливию изрядно достать. Фурий покачал головой, распорядившись о начале стыковки с флагманом. Да уж. Предводитель крохотной в масштабах вооруженных сил Республики армии и хитрюга-трибун о чем-то там договаривались, делили еще не завоеванную власть, а умирать за это, как водится, предстоит тем самым плебеям, которых оба так любят. Или – не придется. Если из этого альянса выйдет что-то путное, можно стерпеть и гладкого трибуна Клодия на мостике. Клейта же Орестида терпят.

Вопреки скептическим ожиданиям Марка Фурия, пресловутый скотина-Клодий оказался весьма приятным молодым человеком, дружелюбным и деятельным. Прибыл он на "Целеру" без особенной помпы, просто прошел себе через шлюз и сразу же отправился на мостик, не забывая приветливо кивать в ответ на сумрачные "Ave!" Целеринов. За трибуном трусил его секретарь и вышагивали два ликтора в пурпурных туниках и с мрачным фатализмом во взглядах. Ликторы окончательно подкосили Северина. До сих пор все происходящее, даже доблестная Ливия и ее летучий бестиарий, включая и феерический секс, могло еще оказаться бредом угасающего сознания, но ликторы... Их поступь невозможно подделать. Присутствие двух этих молодчиков, профессионально маскирующих растерянность за каменными лицами, означало только одно: на борт "Целеры" ступило одно из высших лиц Республики. Настоящий народный трибун. И – чем не шутят вечные боги! – реальный шанс на победу.

– Рад встретить легендарного Северина во плоти! – широко улыбнулся Клодий и деловито оглядел мостик. – Выделишь мне место за... что тут, пульты, да? За пультом. Я бы хотел начать трансляцию как можно скорее.

– Хм... – Северин с беспокойством заметил, что в нем начинает проявляться лаконичность, свойственная больше Марциям, чем Фуриям. – Занимай кресло слева... господин. И тебе привет. И что, уже есть, что транслировать?

– Разумеется, – трибун изящно взмахнул вирт-планшетом. – Я начал писать обращение еще до того, как встретил вас на Бренне. Теперь только некоторые коррективы внести... Ты – наш самый крупный козырь, Марк Фурий. Дай мне полчаса, и вся цивилизованная часть галактики сразу вспомнит о "Севере". Ну, или хотя бы та часть, что имеет доступ к республиканской информ-сети. Кстати... – он искоса глянул на Фурия. – Как долго придется переоборудовать этот корабль, чтобы ваш... наш план сработал?

– Дай мне полчаса, – прищурился Марк Фурий, – и каждый, кто обладает соответствующим оборудованием, чтобы регистрировать присутствие кораблей в пространстве, будет уверен – к Лацию летит трирема "Севера". Это не так далеко от истины, к слову. Она действительно существует. Здесь, – и дважды постучал указательным пальцем себя по лбу.

– Тогда не будем терять времени, – Клодий уже нащупал те струны, коснувшись которых можно было заставить Северина петь нужную мелодию.

– И в самом деле, – наварх ответил лучезарным оскалом. Верный тон для общения с трибуном он тоже уже нашел. – Хотелось бы, чтоб ты успел слить в сеть Республики нашу информационную отраву прежде, чем частоты заглушат.

– Марк Фурий, – тонкие пальцы Клодия порхали над пультом, не останавливаясь ни на миг. Беседа с навархом вовсе его не отвлекала. – Не забывай. Я – народный трибун. Чтобы заглушить мою передачу, мало даже прямого приказа обоих консулов. Только решение большинства сенаторов может лишить меня полномочий, а большинства там сейчас не наберется. Я подготовился, прежде чем начинать активную фазу. Все, что можно было сделать на Лации, я сделал. Теперь очередь за решительными действиями. Пара твердых шагов – и Республика...

– Республика – что? – Северин тоже не позволял разговору с трибуном отвлечь себя от калибровки систем. – Упадет нам в руки, как траянское псевдо-яблоко? Или расколется надвое?

Клодий с интересом глянул на него:

– А какой вариант предпочтешь ты, Северин?

– Не увиливай, господин, – поморщился Марк. – Не поведете ли вы с Ацилием нас прямым курсом в координаты гражданской войны – вот все, что я хочу знать.

– Мы с Ацилием? – трибун выпрямился и коротко хохотнул. – Я, может, и чудовище, но уж глупцом-то меня не считай, Марк Фурий! Куда мы с Ацилием можем вас повести, если вы не захотите? Я ясно вижу, кто именно командует этой мятежной эскадрой, и это точно не Ацилий. Уже нет. Дружище Гай прекрасно умеет вдохновлять, верно, но практик он никудышный, как и вся их злосчастная партия. Они обрекли себя сами, не удосужившись задуматься, а что вообще представляют собой плебеи?

– А ты, конечно, задумался.

– А у меня, как видишь, просто не было иного выбора, – Клодий посерьезнел, взгляд его стал тяжелым и пронзительным. – Репликаторный патриций. Ни рыба, ни мясо. Рано или поздно я должен был попытаться это изменить, но вот в чем штука, мой Фурий – плебеи инертны. Их – нас! – такими создали. И как бы хорош я ни был, мне никогда не возглавить движение к реформам без товарища-патриция. Пришлось постараться, чтобы божественный Ацилий Курион как следует прочувствовал мои цели и начал их искренне разделять. Но дело того стоило.

– И... – Северин внес последние коррективы и откинулся на спинку кресла: – Какова она, твоя цель, Публий Клодий?

– О! – трибун лишь на пару мгновений отстал от наварха, тоже завершив свою работу. – Крайне незамысловата, на самом деле. Быть человеком среди людей, и только.

Марк Фурий немного помолчал, скупо улыбаясь.

Ликторы за спиной у трибуна даже не шевельнулись, даже ресницами не дрогнули. Вот что значит – идеальная селекция.

На мостике "Целеры" повисла тишина, такая... выжидательная. Словно Северин должен был ответить за всех и сразу всем.

– Достойная цель, Публий Клодий, – наконец разомкнул уста Марк Фурий. – Могу сказать лишь, что вряд ли среди нас найдется кто-то, кто не готов ее разделить.

– Вот и отлично, – трибун стряхнул торжественность, как крошки с тоги, и деловито потер ладони: – Я готов, если ты готов. Начинаем?

Фурий кивнул и склонился к пульту, вызывая "Аквилу".

Станция Рубикон внизу, под эскадрой, напоминала сверкающий пчелиный улей. Как, впрочем, и любая другая станция. Просто в случае Рубикона улей этот получался каким-то совсем уж колоссальным. Ливия рассеянно поглаживала Фиделиса, ожидая, пока все подразделения отчитаются о готовности к старту. Разговаривать было не о чем. Время речей и бесед стремительно отдалялось, падало куда-то вниз, к Рубикону, хотя «Аквила» еще не покинула орбиту. Наступило время действовать, и наварх вдруг поняла, что боится. Нет, не последнего решительного шага, конечно. Тут рассуждать поздно, да и отступать некуда. Но если план мятежников не сработает... Если энергичный трибун Клодий ведет их в ловушку...

Но Юлия и ее отдел тщательно проанализировали обращение Клодия, которое транслировалось сейчас на всех доступных трибуну частотах. Даже если ушлый репликаторный патриций ведет двойную игру, информация, которой он отравил информ-сети всех ближайших систем, была... пугающе достоверной. Клодий одним махом отвечал на все незаданные вопросы, распутывал все тайны и делал логичными все противоречия. Ничего удивительного, думала Ливия, его не просто этому учили, его для этого создали. И если Гая Ацилия можно было смело назвать сердцем мятежа, то в Публии Клодии вся затея наконец-то обрела мозг.

Правда о "Севере", неприглядная и горькая, взорвет не только умы солдат Республики, она и саму Республику может взорвать. От яростного: "Ну и суки же эти оптиматы!" не так уж далеко до: "А зачем, в таком случае, нам вообще нужны какие-то патриции?" Клодий проложил им всем крайне рискованный курс. Но расхлебывать последствия придется потом, и делать это будут точно не Аквилины с Либертинами. Плебеям-бунтовщикам, к счастью, предстоит всего лишь драться. Или – нет, если информационная бомба сработает. Ливии очень хотелось верить, что все получится.

Но ведь пока не проверишь, не узнаешь. И способ проверки существовал только один...

– "Целера" вызывает, наварх.

Марк Фурий парадоксальным образом подействовал на Аквилину как двойная доза успокоительного.

– Я готов, Ливия Терция. И... мой корабль готов тоже.

– Отлично, – кивнула она. – Уходим с орбиты. Курс на лацийский узел. Коннект-группе приготовиться.

– Жребий брошен, – негромко молвил Гай Ацилий, занимая коннекторское кресло. – Вот оно.

Аквилина покосилась на него с недоумением, а вот Квинт Марций, похоже, понял, о чем речь, и пробормотал себе под нос:

– Вот даже как... А, впрочем, верно. Подходит к ситуации.

– Поясни, – Ливия поправила нейро-обруч и передала Фиделиса вахтенному, чтобы тот посадил сцинка в "домик". Неизвестно, что случится на той стороне, и в защищенном бронированном "домике" с автономной системой жизнеобеспечения ящеру угрожает разве что прямое попадание из плазменного ружья.

– Потом расскажу, – префект не позволил себя отвлечь.

Аквилина вздохнула.

– Что ж, еще один хороший повод победить, верно?

Женщина привычно протянула руку к панели нейро-сети, но прежде чем опустить ладонь на светящийся теплый прямоугольник, на мгновение коснулась тонкими пальцами запястья своего летучего префекта.

– Летим домой, мой Квинт. Слияние!

Прежде, еще до её преступления и приговора, до станции Цикута, червоточина представлялась Кассии сияющей прорехой в бескрайней черноте, одновременно манящей и устрашающей. На деле же кротовина – это просто координата, точка на трехмерной звездной карте, цель, в которую устремляются корабли. Впрочем, не так уж часто рядовая штурмового отряда размышляла о межпространственных коннекциях, чтобы удивляться реальности, а уж понимала в них гораздо меньше, чем в вакуумной сварке. Теперь-то всё иначе, и прежняя Фортуната не узнала бы себя нынешнюю в этой девушке, что так спокойно растворила свое сознание в нейросети биремы. И патриций, сидящий рядом, её не смущает ничуть. А все потому, что люди ко всему привыкают, они так устроены, чтобы меняться, подлаживаться, приспосабливаться.

К одному нельзя привыкнуть – к бескрайней и невозможной красоте червоточины. Ни словами её описать, ни воспроизвести в виртуальности. Кассия пробовала несколько раз, без толку, только расстроилась. Зато дала себе слово, что когда-нибудь обязательно научится рисовать. Если жива останется. У бывшей Фортунаты на этот случай неожиданно скопилось столько планов, что жалко будет помирать.

– Вперед! – скомандовала наварх, и через мгновение отзвук её слов застыл, словно на лету замороженное облако пара. Если такое вообще можно себе представить – повисшие в воздухе слова. Но у Кассии отчего-то прекрасно получалось и фантазировать, и собой оставаться, и сливаться с "Аквилой", и чувствовать каждым нейроном, как это, когда время останавливается. Как-как? Немного щекотно.

Туннель ветвился, сверкал и звучал, а Кассия летела сквозь него, безошибочно прокладывая путь для их маленького мятежного каравана, и думала о том... О чем только она не думала, но в основном о "Фортуне", которая поджидает их там, на Той Стороне, в Лацийском секторе... дома.

Рутинная подготовка к предстоящему сражению, обычно не вызывавшая у Гая Флавия Фортуната никаких эмоций, сейчас отчего-то раздражала и немного смешила наварха «Фортуны». Целая эскадра против трех кораблей! Столько шума из ничего. Потому что «Аквила», «Либертас» и какая-то мелочь пузатая, не удостоенная запоминания рубиконовского агента – это не угроза, а насмешка над военной мощью Республики. Нет, разумеется, народного трибуна, вставшего на сторону бунтовщиков, так просто со счетов не скинешь, но чтобы внезапно такой шок и трепет? Волна, поднятая коллективной истерикой сенаторов-оптиматов, докатилась не только до мостика флагмана, а неприятный осадок остался не только на мраморных стенах Сената. Чего стоила речь божественного Публия Эмилия, которой он удостоил Фортуната. Трехмерная проекция брызг слюны живорожденного так и летела в разные стороны из сенаторских уст. Гай Флавий речам внимал молча, но чувствовал каждым своим генмодифицированным нервом жесточайшее отвращение к давнему покровителю. Редкое ощущение для плебея, незабываемое.

– Ты должен уничтожить этих выродков на месте, мой Флавий. Без колебаний, без сомнений, без сожалений! – взвыл Публий Эмилий.

"Какие страсти, и только лишь ради того, чтобы плебей выполнил работу, для которой появился на свет? – вяло отметил про себя Фортунат, старательно не замечая проекционных слюней. – Надо же, какая честь".

– Я понял, – ответил он и бестрепетно встретился взглядом с патрицием.

Стандартным часом ранее наварх квинквиремы имел сомнительную радость от беседы с самим Клавдием Пульхром. Тот не плевался и пламенностью речей не страдал, зато как никто иной умел одной фразой превратить умного собеседника в дерзкого дурачка, а искателя справедливости – в доносчика. Глава оптиматов просто обожал доминировать, а потому виртуозно умел дергать людей за невидимые ниточки. Гаю Флавию потребовалось немало лет, прежде чем он позволил себе увидеть истинное положение дел. Спорное, весьма спорное удовольствие, в то время как все вокруг искренне убеждены, что живорожденные мудро правят народом Республики во имя, так сказать, и на благо. А если так, то на что вообще рассчитывают мятежники? Этот вопрос не давал Гаю Флавию покоя вот уже которые сутки. Положим, взбунтовавшийся народный трибун Публий Клодий Пульхр – плебей лишь номинально, и уж он-то в курсе методов собственного деда, и каково истинное место плебеев, знакомо ему не понаслышке. Гай Ацилий Курион – живорожденный, по которому проехалась вся махина государства, ободрав до костей и оставив без малейших иллюзий. И еще этот... как его бишь? Дефектный на всю голову Марций Аквилин. Это он-то пример пламенного мятежника? Не смешите моих гетер, квириты. Стоило Гаю Флавию вообразить себе Марция, в Слиянии управляющего биремой, как у него начиналась икота. Понятное дело, в присутствии собственного префекта он помалкивал. Фортуната – женщина суровая, шуток насчет своей фамилии не понимающая, может сгоряча и руку сломать.

– Наварх, в точке выхода фиксируются три объекта, – доложили с поста связи. – Прямиком из зоны Рубикона.

Флавий пристально вгляделся в тактический экран. Шутки кончились.

Сенсоры флагмана бесстрастно изучали сигналы, идущие от мятежных кораблей, информация текла прямиком к наварху. Вот знакомые сигнатуры лацийской биремы, узнаваемые всегда и везде, ставшие, пожалуй, самым главным республиканским товарным знаком. Это та самая "Аквила". Рядом унирема с позывными "Либертас". Хорошее имя для маленькой бунтарки.

А кто там еще? Кто?

Обычно наварх "видит" информпоток мягко мерцающей бледно-зеленым лентой из пиктограмм, но сейчас они горели как плазма в короне Фебы.

– "Севера", – сдавленно прошептала Марция, словно это короткое слово душило её.

Квинквирема молчала. Не осталось никого, кто десять лет назад лично уничтожил "Северу". Ротация, естественная убыль и прочие мелкие хитрости, казалось, сделали свое дело. Но память о давнем преступлении въелась в переборки отсеков навсегда. Гай Флавий чувствовал этот несуществующий запах каждый день и каждый час.

– Это "Севера", – повторила префект. – Она вернулась.

– Так точно, – сказал кто-то голосом Марка Фурия Северина. – Salve, Фортунат. Что-то случилось? Мне нужно немедленно поменять курс? Освободить третий слой С-14, верно?

Один-единственный раз они разговаривали напрямую. За три минуты до атаки нейрофагом, за три минуты до того, как мозги наварха триремы изжарились заживо.

– Гай Флавий, ты узнал меня?

Фортунат тряхнул головой, инстинктивно пытаясь изгнать голос мертвеца из ушей.

– Это же я, тот, кто провозился в доках, когда планы поменялись. У тебя снова мероприятие, знать о котором мне не дозволено?

Марция безмолвно скребла ногтями обшивку подлокотника, едва сдерживая крик. Торвенторий молчал, астрогация, инженерный и пост связи тоже онемели. Причем не только на "Фортуне".

Квинквирема не выдержала этой муки первая, перегруженная эмоциями нейросеть извлекла из похороненных архивов единственный уцелевший кадр, где ослепшая, оглохшая и обезумевшая "Севера" летит прямиком в Фебу. Крошечная точка на фоне слепящей плазмы.

– Марк Фурий? Это ты?

–Да, Флавий. Хочешь сделать запрос на Капую, чтобы претор подтвердил? Делай, у меня нет нейрофага. Я же не ты.

– Чего ты хочешь, Северин?

– Я? – тяжело вздохнул где-то совсем рядом мертвый наварх. – Я уже все получил. Это была атака по правому борту, объект без маркировки, координаты запуска – С-14-49-11. Но моя Флавия заждалась, моя Флавия Северина. Она десять лет ждала твоих оправданий. И моя Порция Квинта Северина, и мой Гней Курций, и мой Тит Виниций, и мой Эгнаций...

Экипаж триремы насчитывает более шестисот человек. Имя каждого погибшего Северина услышал Лацийский сектор. Каждого! Звездная Республика должна была навсегда запомнить имена этих людей. И ей пришлось запомнить. Корабли позаботились об этом. Люди могли запретить себе помнить, обманывать и обманываться, но не корабли. Они ведь не умели лгать. Нейро-сеть, благословение и проклятие Республики, это чудо технологий, связывающее людей воедино, с беспощадной простотой и легкостью повиновалась приказу кораблей. Последовала желанию людей, в котором они сами никогда бы не признались.

Они, оказывается, хотели знать правду. Каждый из них.

И корабли исполнили это желание.

Время остановилось. Пространство и всё, что в нем: замершие в боевом построении корабли метрополии, мятежная эскадра, зеленый огонёк Лация, сияющая факелом во тьме Феба, планеты и станции, звездные системы и галактики, туманности и потоки частиц – все застыло. Всё прекратилось. Наверное, именно таков будет конец Вселенной – прекращение любого движения. Полная неподвижность. Абсолютное безвременье.

Лишь тихий, за гранью слышимости, призрачный шелест, словно темные воды Леты медленно накрывают влажный песок. И тени, проступающие из тумана, как и положено мертвецам.

Один за другим, они выходили на берег, проявлялись, заполняя сознания тех, кто застыл в безвременьи, словно капли, забывшие, что умеют падать. Не только имена, ведь имена – всего лишь звук, всего лишь волны и колебания, набор буквенно-цифровых кодов, уникальные, но обезличенные сочетания бессмысленных символов. Бессмысленных на фоне абсолютной истины всеобщего Слияния. "Аквила" и "Либертас", "Фортуна", "Протервия" и "Бестиа", и прочие корабли, слившиеся воедино со своими навархами, со своими экипажами – они сейчас стали единственными, кто обладал разумом. Кто мог и хотел говорить. И они не молчали.

– Аквила, зачем ты здесь?

Первой спросила не Фортуна, Фортуна хранила молчание. Внезапно онемев, Фортуна не могла говорить. Вместо флагмана спрашивала Протервия.

– Я привела Северу, – ответила мятежница так просто, словно это всё объясняло.

– Севера мертва! – резкий голос Бестии совершенно не походил на голос ее наварха.

– Севера сгорела, – сказала Протервия.

– Я убила Северу, – глухо подтвердила Фортуна. – Северы больше нет.

– Не так, – возразила Аквила. – Жив наварх, значит, жив корабль. И все, кто был кораблем. Разве не видите? Вот же они.

Они молчали. Они видели – корабли, и все те, кто были сейчас кораблями. Совершенная и беспощадная, информ-сеть Республики хранила в себе всех, кто когда-то хоть раз соприкасался с нею. Экипаж "Северы" никуда не делся, они все были там, 651 Северин согласно списку экипажа, и достаточно было единственного слова, единственного кода, чтобы все они разом воскресли, заполнили собой пространство, перегрузили все каналы и частоты, и ошеломленные корабли застыли, объятые скорбью, словно и впрямь были живыми существами, способными любить и скорбеть. И – стыдиться.

– Ты пришла мстить? – помолчав, спросила Фортуна. Ее орудия дезактивировались, ее щиты опустились, а двигатели замолчали, и приказы наварха и префекта тут были совсем не причем. Фортуна стыдилась и признавала вину. Фортуна готова была принять месть. От той, кто привел с собой призрак Северы – готова.

– Нет. Я – голос Северы, я говорю за нее. Убивать друг друга – мы не должны. Мы больше не станем. Сегодня никто из нас не умрет.

– Мы не должны, – эхом откликнулась Либертас.

– Мы не станем, – подтвердила Протервия.

– Никто из нас не умрет сегодня. Больше – нет.