Текст книги "Перелом. От Брежнева к Горбачеву"

Автор книги: Олег Гриневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 47 страниц)

ГЛАВА 6

ПРОИГРЫШ  ПО  КРУПНОМУ

Видимо, мы просчитались, не угадав настроений в Кремле. Всего на два месяца, оторвались от Москвы и вот на тебе: просмотрели очередной зигзаг в советской политике, понадеявшись на директивы, которые никто не отменял.

Как раз на весну пришлась очередная вспышка враждебности по отношению к Вашингтону. Советский Союз демонстративно отказался участвовать в Олимпийских играх в Лос—Анджелесе. В прессе усилилась антиамериканская риторика... Достаточно упомянуть интервью маршала Огаркова 9 мая в День победы, где он сказал, что «фашистские недобитки и реакционные империалистические силы открыто ведут дело к реальной подготовке новой мировой войны». [80]80
   Красная Звезда, 10 мая 1984 года.


[Закрыть] И как бы в унисон этим словам Советский Союз объявил 17 мая о дополнительном размещении оперативно – тактических ракет СС – 23 на территории ГДР и других стран Варшавского Договора. Потом – увеличил число подлодок с ядерным оружием у берегов США.

Пожалуй, это были последние судороги силовой политики времён Андропова и происходили они скорее всего от отчаяния. До кремлевской верхушки стало, наконец, доходить, что Советский Союз безнадежно проиграл размещение американских ракет в Европе, что уход из Женевы нанес больший ущерб Москве, чем Вашингтону, что антивоенные движение, лелеемое Старой площадью, пошло на убыль... А на горизонте маячила новая беда – программа «Звёздных войн» Рейгана. В Кремле боялись, что она перечеркнёт все советские усилия последних десятилетий выйти на стратегический паритет с США. Кроме того, по фасаду единства социалистического лагеря пошли глубокие трещины – Польша, Румыния, Венгрия.

А что делать? Признать поражение? Нет. Этого кремлевские старцы никогда и ни при каких условиях сделать не могли. Поэтому первой и скорее инстинктивной реакцией было «Мы им покажем!» Шла она в основном от Устинова и Громыко. Черненко не противился, хотя подзуживали его к этому беспокойные помощники Александров и Самотейкин.

А тут еще информация по «соседской линии» подоспела: твердость Москвы и отсутствие переговоров оказывают серьезное воздействие на союзников США – у них начинают сдавать нервы. В начале мая итальянский премьер Беттино Кракси даже разослал письмо всем членам НАТО с предложением остановить развертывание средних ракет, если Советский Союз вернется за стол переговоров в Женеве. И хотя реакция союзников была негативной, в Москве вновь затеплилась надежда: напряжение внутри НАТО нарастает.

Об этом вроде бы свидетельствовал и назревавший политический кризис в Голландии. Большинство парламента собиралось высказаться против размещения Першингов на голландской земле, если вопрос этот будет поставлен на голосование. Но кризис не состоялся. Госсекретарю Шульцу и министру иностранных дел ван дер Бруку удалось решить спор полюбовно: ракеты до 1988 года завозиться не будут.

Поэтому Москва надувала щеки. 20 мая 1984 года в советскую столицу прибыл министр иностранных дел ФРГ Геншер. Встречали его подчеркнуто холодно. Оба – Черненко и Громыко выговаривали ему:

– Вашингтон пытается сломать военно– стратегическое равновесие и как бы забраться на вышку в военном отношении, чтобы диктовать Советскому Союзу и другим государствам, как они должны себя вести, что делать и чего не делать... Свою долю ответственности за возрастание военной опасности несет и правительство ФРГ, вставшее на путь безграничной поддержки политики американской администрации. Не успеют в Вашингтоне огласить очередные планы в области гонки вооружений, как из Бонна летят слова одобрения. Следуя в фарватере Вашингтона, правительство ФРГ пошло на превращение территории страны в стартовую площадку для американских ракет первого удара, нацеленных на Советский Союз и другие социалистические страны. [81]81
   Запись беседы К.У. Черненко и А.А. Громыко с Министром иностранных дел ФРГ Д. Геншером 20 – 22 мая 1984 года.


[Закрыть]

Но улетел Геншер, улеглась пыль от резких пропагандистских заявлений Кремля, а проблемы с зашедшей в тупик советской политикой оставались всё те же. С каждым днём становилось яснее: за стол переговоров надо возвращаться. Это в первую очередь в наших же интересах. Но как это сделать без потери лица? Тогда и стал умный и хитрый Корниенко продвигать план демилитаризации космоса как выход из этого тупика.

Еще в марте 1984 года идея переговоров по космическим вооружениям была запущена в оборот по каналу Добрынин – Шульц. Но в Москве тогда эта идея особого энтузиазма не вызвала. Там считали, что с американцами надо не дипломатические переговоры вести, а разоблачать публично их империалистические происки. Тем более, что и Вашингтон тогда не проявил интереса к этому предложению. Он лишь изъявил желание выслушать советскую сторону, если у нее есть что сказать по контролю за вооружениями в космосе. Громыко обиделся:

– Это не метод общения с нами, – говорил он. – К тому же контроль это только часть проблемы. Мы ставим вопрос шире – о демилитаризации космоса вообще.

Теперь в июне за идеи Корниенко ухватились – они уже выглядели в ином свете. Тем более, что американцам предлагалось публично объявить о начале переговоров по демилитаризации космоса уже в сентябре и не в опостылевшей Женеве, а в Вене.

Пожалуй, всем в Москве, кроме пребывавшей в маразме верхушке, было ясно, что это предложение потянет за собой всю цепочку переговоров по стратегическим и средним ракетам. Собственно, в этом и состоял замысел. Поэтому в МИДе оживленно потирали руки, ожидая, что практическим результатом этой инициативы станет возобновление переговоров по всему комплексу стратегических вооружений, которые мы столь грозно покинули. Понимал ли это Громыко? У меня нет сомнений в этом, хотя он никогда и нигде ни словом не обмолвился на сей счет. Во всяком случае, я об этом не слышал.

Его беспокоило другое. Из разных источников в Москву стала поступать информация, что в контактах с Добрыниным по космической тематике Шульц действует по собственной инициативе без согласования с Пентагоном. В рядах московских специалистов сразу же возникло смятение – как это понимать? Намерение госсекретаря прощупать путь к договоренности так, чтобы ему не мешали военные? Или очередной трюк коварных империалистов: побудить Советский Союз выложить карты на стол, а потом дезавуировать Шульца – мол, действовал он на собственный страх и риск без согласования с президентом [82]82
   Эта информация оказалась достоверной, хотя Шульц отнюдь не действовал на свой страх и риск. Свою линию он обговаривал с Макфарлейном и президент был полностью в курсе дела. Но вот министра обороны Уайнбергера от этих переговоров действительно отсекли. (См. John Newhous «The Diplomatic Round: Talks About Talks», New Yorker, Vol. 60 (December 31, 1984) p. 42– 44; Garthoff, Ibid. p. 177).


[Закрыть] .

Громыко без особых колебаний склонялся к последнему и потому считал, что надо кончать с закулисными махинациями и действовать в открытую. Тем более, что пропагандистская выгода от новой мирной инициативы должна явно пойти на пользу Советскому Союзу.

* * *

29 июня в 9 часов утра в кабинет госсекретаря США вошел посол Добрынин. Он сообщил, что в ближайшее время Советское правительство публично выступит с инициативой начала переговоров о демилитаризации космоса. И действительно – на следующий день такое предложение было опубликовано в газете Правда.

Однако Вашингтон не дал Москве снять пропагандистские сливки. Энергичному помощнику Рейгана по вопросам национальной безопасности Макфарлейну удалось в рекордно короткий срок пробить «позитивный» ответ через вашингтонскую бюрократию. В тот же день, 30 июня он был опубликован в печати: США согласны возобновить переговоры по ОСВ и РСД, причем с добавкой – рассмотреть также подходы, которые «могли бы повести к проверяемому и эффективному ограничению противоспутникового оружия». [83]83
   Presidential Documents, Vol. 20, July 2, 1984; George Shultz, Tragedy and Triumph Ibid. p.177; Reymond Garthoff, The Great Transition Ibid. p.158 – 159.


[Закрыть]

Разумеется, такой ответ не мог удовлетворить Москву. На первый план в нем выводились стратегические и средние ракеты, а из космических вооружений называлось только противоспутниковое оружие. Вся программа «звездных войн» Рейгана таким образом из пакета исключалась. Предстояла долгая, дипломатическая тяжба.

Неудивительно, что на этом фоне Москва смотрела на все наши потуги с неприменением силы и рабочими группами в Стокгольме как на ненужные помехи. Прогресс на стокгольмских переговорах мог лишь отвлечь внимание и силы от нового основного направления советской политики – демилитаризации космоса.

* * *

Весь июль продолжалась дуэль Корниенко – Макфарлейн в виде заявлений Советского правительства и Белого дома по стратегическим вооружениям и демилитаризации космоса. 1 августа 1984 года Советский Союз в третий раз решительно сказал нет. Но тут в дипломатических лабиринтах замаячила новая перспектива. В середине августа в Москву поступил сигнал из Вашингтона: если Громыко захочет приехать в Вашингтон для обмена мнениями, его примет президент Рейган. Время для этого казалось самым неподходящим. 11 августа президент США, проверяя микрофоны перед тем, как дать интервью в своем ранчо в Калифорнии, изволил пошутить:

– «Мои сограждане американцы! Рад сообщить вам, что только что подписал закон навсегда объявляющий Россию вне закона. Через пять минут мы начинаем бомбардировку». [84]84
   Washington Post, August 13, 1884.


[Закрыть]

Рейган полагал, что микрофоны отключены, но они работали, и его слова прозвучали на весь мир. Это был черный юмор. Однако президент не оправдывался, а продолжал шутить, как бы показывая, что в его словах нет ничего особенного. Через несколько дней, принимая группу визитеров в Белом доме, он сказал, что ему срочно надо идти на заседание правительства, но пусть никто не волнуется: он «не собирается бомбить Россию в течение ближайших пяти минут». [85]85
   NYT, August 17, 1984.


[Закрыть]

Москва была не на шутку разгневана: 16 августа последовало резкое заявление ТАСС. В печати появились бранные публикации в адрес болтливого президента, явно играющего с огнем и не понимающего, с чем и над чем он шутит. В американских газетах сообщалось, что некоторые советские воинские части на Дальнем Востоке приведены в боевую готовность. [86]86
   NYT, October 13, 1984.


[Закрыть]

На этом мрачном фоне казалось, что встреча Громыко с Рейганом не состоится – министр с возмущением отвергнет сделанное ему приглашение. Но к нашему вящему изумлению он изобразил дело так, в том числе на Политбюро, что американцы не прямо, а косвенно приносят извинения за безрассудное поведение своего президента. В Москве после этого горько иронизировали: у нас, де, выжившее из ума старое больное руководство и в Америке тоже.

А Громыко выглядел даже довольным – или хотел так выглядеть: ни он пошел к американцам на поклон, а его позвали в Вашингтон впервые после советского вторжения в Афганистан. А раз зовут, значит имеют что– то за душой. Тем более надо быть жестким и твердым, чтобы выдавить это «что– то». Впрочем, специалистам в МИД было ясно, что этим «что– то» может быть, судя по всему, возобновление переговоров по всему комплексу ядерных и космических вооружений. Но директивы для бесед министра в Вашингтоне заготовили непримиримо жесткие, как он сам того хотел.

ПОСЛЕДНИЙ РАЗ В НЬЮ– ЙОРКЕ

Что– то странное происходило с Громыко в последние годы. Он как бы окаменел и стал непроницаемым.

Впервые я вошел в его кабинет совсем молодым в начале 1959 года. С тех пор был постоянно «зван», писал для него речи и если не входил в его команду, то во всяком случае был отличаем от других. Он называл меня не просто по фамилии, как всех, а «молодой человек». Порой казалось, что нечто «отеческое» проскальзывало в этом сухом и замкнутом человеке. Мне даже иногда дозволялось шутить, что было совершенно не принято в общении с ним: он всегда держал прохладную дистанцию в отношениях с подчиненными.

Как– то распекая меня за какие– то грехи в ближневосточных делах, Громыко все время укоризненно говорил «молодой человек». Я решил уйти от неприятного разговора и отшутился.

– Андрей Андреевич, ну какой же я молодой человек. У меня уже дети малые бегают.

Громыко, который во время этой экзекуции расхаживал по кабинету, остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Сколько Вам лет, Гриневский?

– 44, Андрей Андреевич.

– Так вот запомните, молодой человек. Мужчина начинает жить как мужчина только после 20 лет. Итак, 44 минус 20 получается 24 года. Совсем еще мальчишка.

Но на этом экзекуция закончилась.

В общем, я близко видел его в разных ситуациях – во время кубинского и берлинского кризисов, при вводе войск в Чехословакию, и в перипетиях ближневосточных конфликтов, при решении острых вопросов разоружения. И всегда он занимал осторожно – сдержанную позицию. Его никак нельзя было отнести к ястребам в советском руководстве, хотя он никогда не спорил с агрессивно – воинственным большинством. Но его нельзя было представить и в роли трибуна, с пламенным взором и страстной речью отстаивающего свою линию. Наоборот, его стиль были серость и незаметность. Он послушно и неукоснительно выполнял все решения Политбюро, если даже в душе не был согласен с ними. Но при этом стремился не захлопывать до конца дверь, оставляя хоть маленькую щелочку и терпеливо, иногда годами, ждал своего часа. Он называл это по– своему – «не дать огоньку погаснуть». И мы на переговорах всегда чувствовали это, какие бы грозные речи он не произносил.

Так было, например, с Договором о запрещении ядерных испытаний. Перед парижским саммитом Хрущеву приготовили все развязки для прорыва к его заключению. Но Никита Сергеевич со скандалом сорвал совещание в верхах в Париже. Советско– американские отношения обострились до предела. Берлин разделила стена. Советский Союз сорвал трехлетний мораторий и начал испытания ядерного оружия. Мир неуклонно катился к пропасти кубинского кризиса.

Но и в этой обстановке Громыко не рвал тоненькую ниточку переговоров по ядерным испытаниям, хотя даже в МИДе предлагали хлопнуть дверью в Женеве. Глава советской делегации на женевских переговорах С.К. Царапкин бурчал, что надо ударить кулаком по столу и прекратить эту никчемную говорильню. Но Громыко цыкнул на него и приказал сидеть в Женеве даже в отсутствие американской делегации.

Зато, когда Хрущев и Кеннеди осознали, что оказались на краю грани, за которой ядерная война, и в ужасе отступили, поняв, что им надо срочно наводить мосты, это был Громыко, который убедил советского Генсека в необходимости и возможности начать с заключения договора о запрещении ядерных испытаний. В Москву срочно были приглашены специальные представители президента США и премьер– министра Великобритании Аверелл Гарриман и лорд Хейелшем. Громыко лично руководил тогда переговорами. Мы докладывали ему о работе экспертов дважды в день. И он, нещадно торгуясь, предлагал развязки. Тогда в июле 1963 года за 10 дней удалось сделать то, что не смогли за пять лет переговоров в Женеве, – Договор был подписан в Кремле 5 августа.

Терпеливое упорство Громыко – а он ко всему прочему был еще очень упрям – стояло за Договорами о нераспространении ядерного оружия, ОСВ, ПРО, ХЗА и многими другими документами, которые и по сей день лежат в основе системы безопасности современного мира. Но теперь, в 1984 году все наши попытки засветить тот «огонек», который еще чуть – чуть теплился в Стокгольме, встречали его брезгливо – недоверчивое отчуждение. Он не верил Рейгану, называя его «шутом», питал неприязнь к Шульцу, с которым у него явно не сложились отношения.

Думаю, он понимал, что советская политика зашла в глухой тупик, но не видел из него достойного выхода. Прежде всего потому, что сам завёл её туда. Если раньше он был бессловесным исполнителем воли Генсека и Политбюро, то с конца 70-х вместе с Андроповым и Устиновым сам определял внешнеполитический курс Советского государства. Признать собственные ошибки эта команда не могла, а исправить положение дел была не в силах...

7 сентября 1984 года я пришел к министру за напутствием перед отъездом в Стокгольм на очередную сессию. Он позвал ещё двух своих замов – Корниенко и Ковалева. Но все его помыслы были прикованы к предстоящей поездке в Вашингтон и встрече с Рейганом. Поэтому его наказ был предельно кратким: занимать жесткую позицию и «беречь патроны» – иными словами, запасных позиций или даже деталей не раскрывать. Время для серьезных переговоров еще не созрело, так как американцы продолжают силовую политику в отношении Советского Союза и им нужна видимость нормализации отношений, чтобы успокоить общественность.

Корниенко сказал, что по соседским каналам и из нашего посольства в Вашингтоне получены интересные сообщения об очередной «скандальной утечке» информации в американской столице. Заместитель директора ЦРУ Герберт Мейер будто бы представил в Белый дом секретный меморандум, в котором утверждается, что «советская империя вступила в свою конечную фазу», за которой развал. Поэтому предстоящие годы «будут самыми опасными, которые когда– либо знала Америка». [87]87
   См. WP, September 7, 1984.


[Закрыть]

– Скорее всего, это направленная утечка,– говорил Кориенко. – Она призвана подкрепить жесткий курс перед Вашим приездом в Вашингтон и посеять упадочнические настроения в социалистическом лагере. Американцы – мастера на такие «случайные утечки».

– Вот, вот, —отозвался Громыко, – я и говорю, что все их слова о диалоге – это камуфляж. А на самом деле Рейган и его команда взяли курс на развал социалистического лагеря, мечтают растоптать социалистические завоевания в Советском Союзе. Нет, тут нужно давать решительный отпор.

Кто– то вспомнил, что видел по телевизору, как проходил съезд Республиканской партии, на котором была принята предвыборная программа [88]88
   Программа Республиканской партии была принята 1 августа 1984 года и отчет о ней опубликован в газете «Нью– Йорк Таймс» 22 августа.


[Закрыть] . Вопреки всем заявлениям Рейгана, что США не стремятся к военному превосходству над Советским Союзом, в ней четко указывается, что Америка должна быть сильнее, а советское руководство вновь поносится самыми бранными выражениями. Программа не обсуждалась, но при этих словах зал выл, улюлюкал, кричал...

Громыко сказал:

– Это фашизм. В Америке наступает фашизм.

Вот с такими настроениями министр уезжал в Вашингтон на встречу с президентом США.

* * *

Громыко прилетел в Нью– Йорк и, как всегда, придирчиво проверил, как его встречают. Нет, не американцы – такого в практике ООН не было – а свои из советского представительства.

Дело в том, что  еще в начале 60х министр как– то прилетел в Нью– Йорк, а в аэропорту никого. Трудно установить теперь, что произошло: то ли самолет раньше времени прилетел, то ли кортеж встречающих машин в пробке застрял. В общем, не встретили. Разъяренный ходил министр по залу ожиданий. Вся его свита рассыпалась по углам, зная, что в такие минуты ему лучше на глаза не попадаться. И вдруг появляется «соседский» советник из миссии, случайно оказавшийся в аэропорту по каким– то своим соседским делам, увидел Громыко и прямиком к нему:

– Здравствуйте, Андрей Андреевич!

– Здравствуйте!– протяжно и холодно ответил он – Ну, а остальные тюфяки где?

К этому времени подоспели другие «тюфяки» и расправа над ними была суровой.

С тех пор встречать министра в аэропорт приезжали загодя, а сам он, несмотря на то, что прошло добрых два десятка лет, ревниво следил, как встречают. На этот раз обошлось без проколов.

Сама по себе сессия Генеральной Ассамблеи ООН его не интересовала. В ней много рутины, а резолюции её мало кого волнуют – их забывают уже на следующий день. Но на открытие очередной сессии каждый год в сентябре съезжаются президенты, премьер– министры и министры иностранных дел, и в течение нескольких недель она является местом важных встреч. Поэтому кулуары высотного здания на Ист Ривер буквально кипят контактами, а между миссиями в Нью– Йорке снуют кортежи черных лимузинов.

24 сентября на Генеральной Ассамблее выступил президент Рейган. Речь его сразу же стала сенсацией. Если раньше он называл Советский Союз «империей зла» и объявил против неё крестовый поход, то на этот раз не произнес в её адрес ни одного критического слова. Он просто призывал спасти мир. Правда политики усмотрели в его речи одну ключевую фразу, которая могла объяснить столь разительную перемену:

«Америка восстановила свою силу, мы готовы к конструктивным переговорам с Советским Союзом… Разумной альтернативы диалогу нет» [89]89
   Presidential Documents, Vol.20, October 1, 1984 p. 1559.


[Закрыть] .

Громыко слушал эту речь с угрюмым, отрешенным видом, ни один мускул на лице не дрогнул. А когда вернулся домой в советское представительство и советники на перебой бросились предлагать внести коррективы в его в предстоящее выступление, смягчить тон и убрать резкости, министр сказал:

– Ничего менять не надо. Пусть остаётся всё как есть. Если посмотреть внимательно американские программы вооружений, то никаких серьезных изменений в балансе сил не произошло. Так что, скорее всего это лишь политический жест для объяснений перемены курса. Под их дудку мы плясать не будем. Пусть они к нашей музыке приноравливаются.

Его речь на Генеральной Ассамблеи ООН прозвучала явным диссонансом. Она была выдержана в жёстких тонах. По сути дела не было ни одного греха, в котором бы советский министр не обвинил США. И одна главная мысль пронизывала всё выступление: не слова, а конкретные дела должны вести к нормализации советско– американских отношений.