Текст книги "Я так хочу (СИ)"
Автор книги: Оксана Фокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Лина кивнула на массовку с тарелками среди кипящих чанов:
– Как все эти люди оказались здесь?
– Какой ответ ты ждёшь?
Она пожала плечами. Дождевая капля ударила в макушку, потом ещё. В долю секунды на голову обрушился новый ливень, размазывая по порозовевшим от солнца голеням грязь.
– Значит, есть другой путь...
– Всегда есть другой путь.
– Он лучше?
– Длиннее.
– И лучше.
– Да.
– Хорошо.
Лина подставила лоб прозрачным иголкам.
– Они живут в отеле?
– Только те, кто не ночует на площадке.
Лина склонила лицо к обгоревшему плечу. Волосы прилипли к шее, вода сбегала с прядей на свесившиеся с коленей кисти, скатывалась с пальцев. Берри повернулся. Дождь ощетинил ресницы острыми треугольниками. Не замечая срывающихся с них капель, Кристофер вернул термос. Синие глаза смотрели мимо:
– Больше не приходи.
Неторопливо поднимаясь, Лина кивнула.
Дождь оборвался перед воротами, словно в небесной канцелярии починили кран, устранив течь. В омытое небо ненадолго выглянуло солнце, разлило оранжевые потеки по остывшим крышам вагончиков, декорациям, скользнуло всполохом по железным штыкам в загорелых руках актёров и скатилось за горный хребет. Неотрывно глядя вперёд, Лина медленно шла по дороге, не чувствуя ногами раскисшую жижу.
Глава 41
Лина помогала Ту хозяйничать в маленьком доме: кормить на заднем дворе кур с поросятами, развешивать на верёвке выстиранное бельё. Она следила, как девушка метёт крыльцо, чистит хлев, они вместе стряпали ужин. Лина училась готовить деликатесы южных провинций. Копируя движения ловких пальчиков, неуклюже заворачивала рис с утиными яйцами в банановые листья для пирогов Баньет и красиво накрывала стол, укладывая между овощами и соусами лепестки розовых лотосов.
Дождливый день сменяли короткие сумерки. Удушливая темнота, вязкая как вьетнамский кофе, вползала в открытые ставни, обесцвечивала кисти по сторонам голубой пиалы и пятна увядших цветов. Сидя напротив, Ту маялась, ей недоставало телевизора и подруг.
– Поздно уже. Иди к отцу.
Лина отпускала девушку в деревню. Убирала нетронутые тарелки, мыла посуду и принимала таблетки: две красных, зелёную и синюю. Застилала матрас свежими простынями и вглядывалась в завешенное марлей незрячее окно, пока не смыкались веки. Тревожный сон наваливался, как бесформенное слизкое животное, и не приносил облегчения. Лина мучилась духотой, насекомыми, лезущими в москитную сетку, и кошмарами.
Возвращается ли Берри домой? Лина не знала. Она переворачивала постель вверх дном, затягивала в узлы волосы, раздирала белье и расшвыривала подушки – определить, сколько демонов провели с ней ночь, было не возможно. На рассвете будил крик петуха. Двор наполнялся суетливой жизнью, но в доме стояла тишина. Потом приходила Ту.
Лина силилась вспомнить, когда гитара возвратилась в шкаф? Прошлым утром? На прошлой неделе? Она путалась в днях, но плакала уже реже. Три белых пилюли заменили завтрак. Они расслабляли и успокаивали, помогали шагнуть в очередные сутки, несущие маленькие радости. Например: обнаружить на топчане пропитанную потом футболку и заляпанные грязью джинсы.
Значит, приходит...
Лина стирала мужскую одежду на крыльце в жёлтом тазу. Проходила коричневым обмылком по каждой складке, долго полоскала в воде. Как злая собака, яростно отгоняла девчонку. Дико выкатывая глаза, та норовила умыкнуть её сладкую косточку. Лина не знала, хочет ли объяснять Ту, что только это, и мелькавшая в дыму фигура – всё, что ей принадлежало.
Лина засмеялась. Представила, как на пальцах объясняет маленькой вьетнамке, почему муж с ней спит. Или не спит?.. Смешок застрял поперёк горла. Она достала из серой пены майку, ткнулась лицом. Что можно объяснить?
Невзирая на молчаливое согласие не приходить, Лина простаивала у серебристого фургона часами. Ветер сушил волосы, солнце оставляло на коже волдыри. Она ждала перерыва в съёмках. Оставляла на ступеньках завёрнутые в полотенце сандвичи из французских булок и американо в термосе. Спускаясь с холма, Лина улыбалась, зная – Крис пьёт сваренный ею кофе. Видела, как он отказывается от густого варева, который разливают на походной кухне вьетнамки.
Местные жители свыклись с Линиными ежедневными прогулками вдоль деревни. Перестали впадать в оцепенение, завидев, только поднимали головы. Взгляд необычных глаз прилипал как банный лист, а руки сортировали рыбу, пололи огороды и собирали фрукты с деревьев. Утренний улов из жёлтого озера томился по дворам в плетёных корзинах. Над хижинами висел невыносимый запах. Дух готовившегося под солнцем рыбного соуса безмолвно провожал Лину к холму и обратно.
Среди десятка лиц, мелькающих на съёмочной площадке, первыми Лина выделила актёров и каскадёров – по самой грязной и оборванной одежде. Иногда путала с плотниками и монтажниками, но приглядевшись, все же замечала, что форма последних несколько чище. Художника картины – седобородого старика – запомнила по разъеденным краской ладоням и скабрёзным шуткам. Рослый финн – издающий клич викинга при встрече – оказался не телохранителем или охранником, как думала Лина, а оператором-постановщиком. Ассистентов, декораторов, координаторов, гримёров – тонких, миловидных азиатов со стаканчиками кофе и рациями – Лина не научилась отличать. Она ни с кем не разговаривала, не знакомилась, не искала общения, иногда не раскрывая рта по нескольку дней.
Солнце стояло в зените. Заливало сухим пламенем вытоптанную сотней ног площадку позади расставленной техники и спин съёмочной группы. Второй режиссёр повернулся в раскладном кресле. Спустил с обгорелого носа зеркальные очки и уставился на Лину. Полный немец с бульдожьей челюстью сузил голубые глаза, махнул рукой, подзывая. Она не сдвинулась с места, привычно подпирая бетонные блоки в тени эвкалиптовых деревьев. Матерясь, как коренной житель Бронкса, Маркус Гайер толкнул в сторону дольщика, прокладывающего в пыли рельсы, схватил Лину пониже локтя.
– Да-да-да! Именно! То, что нужно! – он смахнул с её лба волосы, собрал пальцами на затылке. – Знаю, как использовать её в следующем эпизоде! Отведи её к Фло, пусть выдаст форму медсестры! – крикнул курившему под зонтом ассистенту.
– Займись своим делом, Маркус.
Берри вырос позади квадратной фигуры, держа ладони в растянутых карманах потрёпанного комбинезона.
– Послушай, Кит, я должен снять эти глаза! Ей ничего не придётся делать! Просто пялиться в камеру, как сейчас! Уверяю, будет потрясный кадр, зрители обрыдаются! Я решил…
– Решать не твоя задача, Маркус. – Кристофер смотрел на Лину.
Она не вникала в спор, не чувствовала ногти Гайера, впившиеся в предплечье. Взгляд гулял поверх мужских макушек, взбирался по ступеням изумрудных террас. Горный пик опасно упёрся в рыхлое месиво туч. Она понимала, что это значит.
– Дождь пойдёт, – указала в небо.
– Возвращайся домой, пока не схватила тепловой удар, – произнёс Берри. – Отвези её, Нунг.
Лина опустила голову и потёрла руку, побрела за миниатюрным тайцем к стоянке мопедов. Лопатки царапали любопытные взгляды. Приглушенные смешки обернулись молчанием. С этого дня к Лине перестали обращаться. Исчезла непринуждённая болтовня, шутки. Мужчины прекратили беззлобно подтрунивать и посвистывать вслед. Вакуум шатался за ней по площадке, словно прозрачный зорб.
Лопасти завертелись быстрее. По взлётной площадке разметался мусор, поднялась пыль, чахлые кусты прижались к земле. С высоты облюбованного Линой плато все казалось игрушечным, вроде монументов в парке миниатюр. Эта мысль ей нравилась. Успокаивала, как синяя таблетка. Вытянув ноги в сухой траве, Лина упиралась ладонями за спиной. Прищуренные глаза рассматривали темно-зелёную жестянку, похожую на огромную стрекозу. Лина не слышала, что прокричал Берри своим спутникам. Застегнув на груди карабины парашюта, он помог оператору, согнутому под тяжестью камеры, забраться внутрь вертолёта и прыгнул следом.
Сквозь овальные листья тикового дерева и белое кружево цветов, она проводила взглядом серую точку. Набрав высоту, вертушка скрылась за горным хребтом. В ущелье звонко свистнул улар. Лина вытянулась в траве. В кожу впились мелкие камни и сучки. Пальцы смяли красноватую землю, обламывая шапки диких цветов.
Лина не слышала и не хотела слышать последние слова Берри. Каждые подобные приготовления, что стоять на краю скользкого утёса с завязанными глазами и ждать. Без бинокля и рации исход очередных каскадёрских трюков выполняемых Берри самим она узнает последней.
– Пусть выйдет с первого раза, – подумала вслух.
В способности Берри сигать с парашютом весь день, она не сомневалась. Дубль за дублем... Пока секундный кадр не удовлетворит раздутый перфекционизм продюсера, режиссёра, сценариста, композитора и главного актёра в одном худом теле со стальной сердцевиной.
Кристофер требовал от команды всех физических и душевных сил. Лина видела, как вытягиваются лица съёмочной группы под взглядом красивых глаз, как раскрывают рты умудрённые опытом осветители, звукооператоры, инженеры, словно юнцы массовки, слушая очередной дерзкий план. Берри давал один шанс проявить себя. Об этом знал каждый.
Непрестанные ливни сменились засухой. Нескончаемый солнцепёк. От духоты темнело в глазах, затылок покрывался ледяной испариной. Лина едва справлялась с дурнотой, иногда теряя сознание. Но упрямо тащилась в тень эвкалиптов позади пыльного трейлера. Съёмочная площадка то там, то тут впадала в сон, проявляя активность с приходом сумерек или Берри, считающегося только с собственными планами.
Жара подтачивала силы самых крепких мужчин. Задействованные в последних эпизодах актёры страдали в полном обмундировании от дневного пекла. Они выступили с предложением – перенести съёмки на заход солнца.
– Не вопрос. Используем мощные прожектора. Сделаем полуденное освещение. Будет достоверно, – подтвердили бригадир светотехников и оператор-постановщик.
Берри слушал молча, кулак упирался в стол. На свежевыбритом лице сардонически изогнулись губы.
– Пехотинцев раздирали гранаты, решетили пули, приклады крошили черепушки, яд выворачивал нутро, заражённое мясо гнило сутками – без перерыва, кондиционеров и дублёров – очень достоверно. Флоренс, закажи боевые патроны к АК-47 и Томпсмону, и раздобудь дефолиант. А пока к нам летит Агент Оранж, используем для достоверности нервный газ.
Бордовые, потные лица актёров сникли, обветренные пальцы с грязью под ногтями комкали защитные панамы.
– Девочки, у вас время до вечера собрать манатки и покинуть лагерь. – Крис вернулся к просмотру чертежа, дал знак пиротехнику:
– Хорошо, закладывайте взрывчатку. Блокгауз должен рухнуть здесь, – он ткнул линейкой в план.
В конце дня съёмочную площадку не покинул ни один актёр. Команда приступила к работе согласно графику. Трудились собрано и слаженно, чтобы свести к минимуму негодный материал. Поблажек больше не просил никто.
– Кит! Смотри, эти кадры дешевле снять в павильоне. Я уже говорил со студией, они готовы сотрудничать, – нагоняя стремительную фигуру, Маркус Гайер стучал карандашом по режиссёрскому сценарию.
– Выбились из сметы?
– Нет.
– Отстали от графика?
– Обскакали, шайсэ, на сутки!
– Хорошо. Перепиши календарно-постановочный план.
Гайер застонал и клацнул челюстями.
– Ладно... Так что с моим предложением? Сэкономим?
– Сэкономим. Снизь расходы на компьютерную обработку. И проживание. На пять процентов.
– Но... А, ладно! Думаю, смогу... Кит, ещё вопрос?
– Выкладывай, – подняв голову к палящему солнцу, Берри широким шагом огибал склад декораций.
Зарывая ступни в мягкий песок, выгруженный грузовиком под навес, Лина проводила Маркуса сочувственным взглядом. Короткие ноги толстяка месили сапогами пыль, стараясь не отставать от босса. Работать с Берри так же, как любить, – думала она и сочувствовала всем людям, которые живьём поджаривались в долине. Жалела Маркуса, и жалела себя.
В субботу съёмочная группа оседлала байки и рванула с просёлочных дорог к настоящей автостраде. После изнурительной недели ужин в караоке баре вылился в традицию. Берри редко принимал участие в этих поездках. И ещё реже брал Лину с собой, точнее не прогонял, когда замечал вдруг. Он протягивал ей второй шлем и садил позади себя на опасно мощный хромированный Харлей. Лина без страха обнимала мужа за талию, привыкнув, что Берри сдерживает норов железного коня и собственные порывы. Они ехали не быстрее тридцати миль в час, замыкая колонну.
До ближайшего в округе ресторана, предлагавшего посетителям меблированные комнаты и массаж, добирались час. Деревянный узкий дом высился над кромкой оливково-зелёной воды, упираясь сваями в коричневый берег круглого озера, заросшего бамбуком, словно гигантской осокой. Среди беспорядочно раскиданных мотороллеров и велосипедов худые мальчишки, высунув языки, усердно кололи глыбу льда. Подбирали осколки с песка и бросали в ведёрки. Лестница заканчивалась открытой верандой. Двенадцать мужчин и пять женщин сдвигали столы и возбуждённо галдели в предчувствии отдыха.
Заметно усталый, Берри говорил, только когда к нему обращались. Он садился в стороне от компании позади Лины или запрыгивал на перила у неё за спиной, упирался позвоночником в балку и вытягивал длинные ноги вперёд. Прозрачные глаза, выгорели до снежного цвета Альп. Они приковывались к стоячей воде, что лениво смаковала берег, задумчивый взгляд устремлялся в себя.
За тонкими перегородками местные юноши пили "счастливую воду", курили марихуану и во всю мощь лёгких завывали в караоке. Мелкие гекконы испугано разбегались по углам. Но киношники кричали много громче. Они словно сорвались с цепи, хохотали до слёз, пили пиво, тесно прижавшись, друг к другу локтями. Мужчины и женщины спорили и безудержно флиртовали.
Лина не принимала участия в веселье. Не разговаривала с соседями, мало ела и не притрагивалась к выпивке. К ней привыкли и не замечали. Вокруг всегда оставалось вдоволь места. Её личное пространство лишь изредка нарушал женственный официант, когда ставил чашку разбавленного водой кофе, а после забирал нетронутой.
Пальцы стискивали пластик бутылки. Лопатки, прижатые к ротанговым прутьям, обгорелые плечи и горящая макушка чувствовали позади Берри. Лина не смотрела вниз, но знала – расслабленная нога касается её кресла. Натянутый позвоночник, словно прикованный к электрическому стулу, пропускал беспрерывный ток. Гудел от напряжения, как высоковольтный провод. Краем глаза Лина видела чёткий профиль, оттиснутый в воспалённом закате. Коралловые и пурпурные массивы облаков душили солнце. Короткая небесная агония. Веранду вместе с лесом, озером и пылающими щеками прятала ночь.
Лина задыхалась. С усилием обернулась, и некоторое время выдерживала тревожаще-тёмный взгляд. В пропахшем рисом и курицей баре за тридевять земель, посреди визгливого пения, пьяных воплей и многоголосого шума острая близость с мужем затмевала всё происходящее между ними в спальне.
Подгоняя время, Лина ждала, когда муж возьмёт к себе на мотоцикл и увезёт домой. Она ненавидела красивого официанта, который крутился рядом. Обдавая запахом ванили, он посылал мужу откровенные знаки внимания, соревнуясь в этом с напарницей – маленькой китаянкой в обтягивающей короткой юбке. Уже дважды они подносили Кристоферу пиалы с ароматной водой, по очереди брали загрубевшие кисти и нежно омывали каждый палец. Проворные руки ласкали длинные фаланги, скользили по царапинам и мозолям, превращая ритуал в чувственный спектакль.
Лина отвернулась. Она глядела сквозь потные лица. Компания сплёвывала смешки в стаканы с жёлтым пойлом. Киношники отвратительно играли, делая вид, что не замечают уловок официантов, выделяющих в воздух сладкую секрецию и льнущих к мужу как плотоядные цветы.
Держа керамический кувшин на вытянутой руке, девушка разливала рисовую водку в мелкие чашки. И снова склонилась над столом так низко, что Лина могла в деталях рассмотреть её бельё. Аппетитно оттопыренный зад колыхался справа-слева. Подпитые американцы пожирали официантку взглядами. Огромный финн и немец-режиссёр не скрывали желания уединится с красавицей в задних комнатах. Куда смотрит Берри – Лина не знала. Она отправила в рот две таблетки и больше не оборачивалась.
Глава 42
В середине июля провинцию Дак Нонг накрыли ливни. Они пускались во второй половине дня, несли толику облегчения в раскалённый воздух и трудности на съёмочную площадку. Река в долине выступила из берегов, заполнила овраги и низины. Отбиваясь от москитов и жёлтых муравьёв, люди и техника тонули в серо-оливковой жиже, Двое актёров подхватили кишечную инфекцию, кабельщик наступил на ядовитую змею. Всех троих госпитализировали в городскую больницу. Остальная команда, опасаясь вспышки малярии, её симптомы появились в деревне, выливала на себя литры репеллентов и глотала горстями антибактериальные таблетки.
Ранним утром Лина плелась на съёмки, чтобы к полудню спрятаться в сумраке гостиной. Вентилятор монотонно гудел, перетаскивал из угла в угол тяжёлый воздух. Она вертелась в кресле, не могла, надышаться. Невидимая когтистая рука сдавливала горло – Лина задыхалась, расцарапывала ногтями шею. Паника съедала последний кислород. Ту находила её растянувшейся на бамбуковых половицах. Обливала из тазика водой и поднимала. Три, иногда четыре, обморока отделяли свет от темноты.
Ночь не приносила облегчение. Ночью становилось хуже. За дневную апатию и мнимое спокойствие Лина платила снами. Короткометражные ужасы заставляли сердце выстукивать за красной чертой, работая на повышенных оборотах. Одна и та же картина. Берри играл главную роль. Менялись декорации, но сохранялся сюжет. Муж умирал на сцене; переставал дышать на операционном столе; его хоронили живым; он прыгал из вертолёта и парашют не раскрывался; фанаты рвали группу на куски. Вокруг разливался океан ярко-алой крови, темнел под солнцем, шевелился от насекомых и становился буро-коричневой грязью. Монотонный стук каблуков. Сотни солдатских сапог маршировали в грязи.
Лина просыпалась от крика, сучила ногами, хлестала ладонями по лицу. По телу ползали сороконожки, геконны срывались с потолка и падали в волосы. Она визжала, вскакивала. Руки путалась в москитной сетке, и дрожали, собирая с пола рассыпавшиеся таблетки "Ксанакса", которые не действовали! Забиваясь в угол, Лина боялась отвести глаза от теней, слушала скрежет двухдюймового жука по дверной перегородке, вздрагивая от ауканья обезьяны, доносившегося из джунглей.
Лина пыталась дозвониться доктору в Лос-Анджелес. В ясные дни, под потолком хижины Чан Виня, телефон улавливал след призрачного оператора. Едва заметный, чтобы оживить мобильный, но до этого она ни разу не взбиралась по лестнице на крышу курятника. С обмотанной мокрым полотенцем головой, Лина казалась себе безумным шаманом, вызывающим куском пластика – Господи! – очередной дождь.
– Ну же, ну... – пот заливал глаза, предплечье вытянутой руки занемело, – давай же, черт тебя дери...
Ничего. Мигрирующий сигнал не объявлялся. Лина представила сорок пять миль до ближайших телефонов, аптек и магазинов в раскалённом Вранглере… Едва не упав, стиснула кулаками необтёсанное дерево стремянки и расплакалась.
Окутав гостиную терпким паром, маленькая Ту колдовала на кухне. Теперь она варила литрами горькие настойки из трав, кореньев и насекомых. Они притупляли головную боль, облегчали утреннюю изжогу и тошноту. Лина пила маленькими глоточками коричневую жидкость и старалась не думать о целебных ингредиентах – надеясь, что белый порошок, который девочка расталкивает в ступке, не птичий помет. С взрослой серьёзностью, Ту выхаживала Линины ожоги. Прикладывала к плечам успокаивающие компрессы, протирала ароматными тряпочками лицо с потресканной, как старая штукатурка, кожей. На серых от въевшейся пыли ступнях подолгу не заживали раны – свидетели босоногой жизни, и Ту заботилась о них особо тщательно.
Маленькая вьетнамка подтащила табурет к краю таза, щедро наполнив его коричневым порошком. Лина вздохнула и присела, опустила распухшие ноги в воду. Упёрлась локтями в колени, свесив в ладонях голову. Полуприкрыв глаза, она слушала звонкую речь. Осторожно обмывая ранки и мозоли, Ту говорила с Линиными ссадинами. По щекам побежали слезы. Переполненная благодарностью, Лина прислонилась к худенькому плечу. По руке скользнули волосы, она отвела глаза, стараясь не смотреть на редкие, сухие пакли, которые вылезали пучками. Отражение в зеркале над умывальником пугало, секунду Лина рассматривала его, потом отвернулась.
Послеполуденная духота становилась нестерпимой. Лина обхватила впалый живот. Она не чувствовала себя ниже пояса, не знала, хочет ли в туалет, хочет ли пить, или спать. Словно набивная кукла, внутри которой вата, неуклюже присела на корточки. Она смотрела на упаковки транквилизаторов и антидепрессантов, привезённых из Штатов. Яростно прорычала, но тут же успокоилась и снова пересчитала таблетки. Ладонь нервно похлопывала по бедру, мысли вихрились. Надо, надо сосредоточиться... Как? Как самой рассчитать дозу?.. В глазах запекло. Лина медленно вдохнула, не пуская темноту в сознание.
– Усилить... надо усилить. Что говорил лысый? Добавить красных... Нет, синих...
Она вдвое увеличила дозу лекарств. Облегчение наступило сразу: голова прояснилась, нервозность и страхи улеглись; шея освободилась от удушливых тисков, грудь выбралась из корсета. Лина смогла съесть немного риса за ужином и выпить отвар из грибов от бессонницы. В эту ночь она спала без сновидений. Сердце билось медленно и ровно.
Раннее утро, когда деревню будил свист бульбуля и крики местных петухов, давно сменилось поздним. Ливень стих. Сквозь марлю на окне солнце жгло лицо. Научившись от Берри считаться только со своими желаниями, двадцать семь дней Лина заставляла обезвоженные, истощённые мускулы подчиняться и не замечала, как силы уходят. Они просыпались, словно в часах песок, по размытым дорогам, на узких тропинках в джунглях, под раскалённым небом и проливным дождём, в неласковых синих глазах... Пока не высыпались.
Сегодня Лина впервые не пришла на съёмочную площадку. Не смогла подняться с кровати. Она извивалась на горящих простынях, дрожа в холодном поту. Кто-то вогнал длинные иголки в затылок, и они застряли там. Лина стискивала лицо, зарывала в подушку, возила по простыням. Звенел каждый нерв, ныли кости, зудела кожа. Комната раскалилась до белого цвета боли. За окном жалобно мяукала кошка. Минуты нестерпимо сочились, как густая мамалыга сквозь пальцы. Вечер не наступит никогда.
Это ад, – думала Лина, – расплата за грехи. Перед широко открытыми глазами маячил табурет с водой в надтреснутом стакане. Она казалась кристально чистой и холодной. Горло чесалось, словно по нему ползли жуки, в ушах стоял надрывный кошачий вой. Лина шевельнула языком, протянула руку. Плечи сползли с матраса следом за головой, тело задёргалось в москитной сетке как пойманная рыба.
– Накормите её! Накормите! Накормите! Бога ради, накормите, чёртову кошку! – завизжала она.
Испуганные глаза заглянули в щёлку сознания. Ту положила Линино лицо себе на колени. Горькая настойка обожгла губы и небо. Но эта боль была целительной. Лина вцепились ногтями в чашку. Она судорожно глотала, подавилась, отплёвывая гущу. Маленькие ладони вытирали щеки, девочка качала головой, плаксиво приговаривая:
– Хонг тот, мадам, хонг тот…
Отдышавшись, Лина попросила Ту, подать банку с пилюлями. Скривилась от противных звуков, словно ножом пилили стекло. Проклятый кот! Но спустя секунду она поняла – звуки издаёт не кот... Это она мычит и скрипит зубами.
Лина закрыла глаза, слезы обожгли воспалённые веки. Собрав силы, протянула руку к табурету. Всхлипнула и едва не разрыдалась, преисполненная любви к своему вертлявому смышленышу. Ту помогла запить таблетки и влезть обратно на матрас. Лина откинулась на простынях, ожидая, когда лекарство прогонит грызущую боль. Вьетнамка склонилась над ней так низко, словно обнюхивала несвежую рыбу. Выдавив улыбку, Лина погладила пальцем круглый подбородок и просипела:
– Напугала тебя, да? Себя тоже... Но теперь все будет хорошо, спасибо, малыш. Чувствую, скоро засну. Отправляйся к отцу..
Ту поднялась с колен, недоверчиво посмотрела. Лина кивнула, ресницы опустились. Проваливаясь в сон, она услышала лёгкие шаги по лестнице и звон тарелок в кухне.
Листья мангового дерева трогали сетку в окне. Закат червонным золотом обвёл вытянутые облака. Лина приподнялась на локтях. Должно быть, проспала весь день. Она спустила ноги на тёплые бамбуковые половицы. Тишина обволокла дом ватой. Лина позвала Ту, слушая как голос поглощают стены. Переждав дурноту, спустилась по ступенькам и вышла на крыльцо.
В ноздри набился терпкий запах из свинарника. Она походила по двору, разминая затёкшие конечности. Удивлённо посмотрела на курицу, кудахчущую в руках. Зачем поймала? Выпустив птицу, Лина отряхнула ладони и вышла за калитку. Снова позвала Ту. Оглянулась, и вспомнила, что отправила девушку к родным.
Небо наливалось чернильной тяжестью и кровью. Медленно переставляя ноги, Лина побрела в конец деревни, неотрывно следя за горизонтом.
Справа от ворот высился пахучий стог – его натаскали женщины и дети, чтобы мужчины смогли заменить прогнивший навес. Лина опустилась в сено, подогнула колени. Ладони щекотали сухие стебельки, сбегавшие к дороге водопадом искр. Воздух свободно проникал в лёгкие, не затруднял дыхание, словно разбавленный светом ускользающего дня. Она повернула лицо к западу, глядя как невыразимо прекрасно в очередной раз за горы скатывается солнце.
Прикрыв глаза, разрешила последнему лучу раствориться на веках. Обхватив плечи, Лина свернулась клубком. Ей было тепло и капельку сонливо. Очертания деревни таяли, сливались с колышущейся на фоне тёмного неба ещё более тёмной зеленью. Прямо над головой вспыхнула звезда. Фиолетовое полотнище засияло мириадами бриллиантовых осколков. Редкие огоньки загорались в окнах домов. У мягкого света роились насекомые, танцевали под аккомпанемент цикад.
Над головой пронеслась летучая мышь. Лина моргнула. Она замёрзла, тело затекло. С трудом выбралась из уютного кокона и на ощупь побрела домой, смутно различая в темноте тропинку. Привалившись к дверям, подышала на холодные пальцы… и прислушалась. Отрывистые звуки неслись со второго этажа. Лина подняла голову. Нестройная мелодия доносилась из её спальни.
Держась перил, Лина как могла быстро поднималась по лестнице. Истеричное бренчание дёргало нервы, приводя мышцы в нетерпеливое движение. Вглядываясь в сумрак дома, она неглубоко дышала, отчего-то брезгуя незнакомым сладким воздухом. Раздвинув двери комнаты, она споткнулась. Приторность ванили в спёртом воздухе сбила с ног. Лина спрятала нос в плечо.
В расставленных повсюду пиалах сияли свечи, в некоторых тлели ароматические палочки. Клубы чадящего дыма окутали кровать и поднимались к скошенному потолку. Под шатром москитной сетки, Лина разглядела, горланящего благим матом, трубадура. Он привалился спиной к стене, пальцы злобно щипали гитарные струны. Запрокинутое горло отхаркивало звуки, лишь отдалённо напоминавшие пение. Золотисто-коричневый клубок рук и ног сплёлся на его коленях... Из тумана выплыло лунообразное лицо, перекошенный рот. Налитые груди тяжело качнулись над азиатским лицом. Сладострастие первого в нем отразилось строже. Угловатые плечи подались вперёд, алчные губы обхватили тёмный сосок и китаянка застонала.
Лине понадобилась минута разобрать, что в кровати трое. Он и... они. Официанты из караоке-бара.
– Так и будешь мяться, как хитрожопая черлидерша? Давай, присоединяйся! – оборвав аккорд, Кит повернул лицо.
Лина вогнала ногти в ладони. Считала до десяти, но кошмар не исчезал. Словно котят Берри стряхнул с себя парня с девушкой.
– Заткнитесь дамы, – посоветовал пискнувшей паре, – давайте, потеснитесь! Уступите место моей хорошенькой жене!
Гортанно расхохотавшись, он рухнул на спину. Издевательский смех заглушил гитарный бой. Берри снова затянул пьяную песню. Надрывные звуки всколыхнули алкогольные пары, перемешали с ванильным смрадом и он поплыл, ударил в лицо.
Лина посмотрела в тусклые, будто выключенные глаза, полуприкрытые тяжёлыми веками. Повернулась спиной. Внизу смутно угадывались очертания старого комода. Пальцы взялись за шершавые перила. Удивилась, что сердце стучит. Она стоит на крошечной площадке, отчётливо улавливает в спальне возню, трудно дышит – но это привычно. Она не задыхается. Под рёбрами пустота и горло дерёт от ванили…
Лина присела на покрытый циновкой топчан. Кисти свесились меж колен. Наверху скрипели матрасные пружины. В голове ни единой мысли, словно в мозгу стёрлись файлы. Несдержанный вскрик спугнул лягушку, застывшую в полоске света, она отпрыгнула в угол.
В затылке натянулось и щёлкнуло. Лина зажмурилась от боли. Отведя плечи назад, выгнулась дугой так, что затрещали кости. Глаза застелило красно-горячим. Дёрнувшись, она выпрямилась на кукольных ногах.
Ключ оказался на месте. Лина открыла шкаф, сдвинула гитару. Холодный металл наполнил ладони знакомой тяжестью. Преломив ружье через колено, вложила в каждый ствол патрон.
Над раздвинутыми бамбуковыми перегородками тихо бился о стену бумажный фонарик. Лина протянула руку и он исчез. Она стояла посреди полицейского тренировочного полигона...
– Какая ты несобранная, Лин, снова забыла надеть наушники!
В голосе Кроссмана досада. Он направляет руку, помогает прицелиться. От него пахнет китайской лапшой, губы щекочут ухо, коротко бросают:
– Огонь!
Две вспышки запечатлели скудную обстановку как страницу черно-белого комикса. Ночь зашипела. Расчленилась на живые лоскутки, разлетелась визгом, треском ломаемой мебели. Кровать озарилась светом, москитная занавеска вспыхнула факелом.
Лина с удовольствием вдохнула запах пороха, прогнавший сладкий дух гнили. Прижала приклад к плечу, наслаждаясь болью отдачи, врастая мускулами в железо. На фоне розового зарева, как глупые мотыльки в банке, метались забавные тени. Обдавало жаром, вперемешку с пеплом и черным едким дымом. Лина улыбаясь, закашляла.
Все будет хорошо. Кроссман позаботиться о них. Ей нужно принять душ...
Дикая боль выдернула из созерцательной прострации. Лина вскрикнула и рефлекторно разжала пальцы. Берри подхватил скользнувший из вывернутой руки ствол, хлестнул пятерней по лицу.
– Сука, долбаная! Совсем упоролась, психичка?
Удары казались такой силы, словно по щекам молотили кирпичом. Лина не сопротивлялась. Оседая в темноту, вспомнила сказку Андерсена:
– А король-то, голый… – пробормотала заплетающимся языком.
