Текст книги "Доминика из Долины оборотней (СИ)"
Автор книги: Оксана Чекменёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)
– Хмм... Похоже, мои-то зубы для тебя абсолютно безопасны?
– Абсолютно.
– Но целовать мне нравится больше. Можно ещё?
– Можно, – выдохнул Фрэнк.
Похоже, я получила карт-бланш! Отлично, я могу сделать всё, что мне давно хотелось. А хотелось мне многого. Для начала я проложила дорожку из поцелуев от плеча по шее вверх, лизнула мочку уха, прошлась поцелуями по скуле, чмокнула кончик носа и вновь припала к губам, с энтузиазмом ответившим мне.
Руки Фрэнка продолжали бродить по моей спине, уже не пытаясь зафиксировать мою голову – я приняла «условия игры», и не стану делать ничего, что может мне навредить.
Целоваться было невероятно приятно, но мне хотелось продолжить свои исследования, выяснить границы того, что «можно». Поэтому я спустилась к подбородку, потом вновь проложила цепочку поцелуев по шее, только уже сверху вниз и по центру. Это было не особо удобно – мне пришлось сильно наклонить свою голову, а Фрэнку – откинуть свою, но я всё же это сделала. Потому что хотела сделать.
Остановившись на ямочке между ключицами, проведя пальцем по цепочке, на которой, как я знала, висел фамильный медальон, я недовольно подёргала горловину футболки.
– Она мне мешает. А можно её снять? Это ведь не причинит мне вреда, правда?
– Можно. Не причинит, – согласился Фрэнк, и его футболка мгновенно улетела куда-то мне за спину. Надеюсь, не в воду. Судя по звуку, точнее, его отсутствию – не долетела.
Я с жадностью стала рассматривать открывшуюся мне картину. Да, всё это я видела и раньше, прижималась щекой, даже целовала, но всё равно не смогла удержать восторженного вздоха – это было так прекрасно.
– Знаешь, я начинаю понимать чувства того карлика из анекдота, – зачарованно возя растопыренными пальцами по грудным мышцам Фрэнка, пробормотала я.
– Анек... дота?.. – голос Фрэнка заметно срывался.
– Ну, того, который женился на великанше, – не отрывая глаз от того, что проделывали мои руки, пояснила я. – И он всю первую брачную ночь прыгал по ней и орал: «И это всё моё!» Это всё моё...
– Твоё, – выдохнул Фрэнк, и взглянув на его лицо, я увидела, что он закрыл глаза и тяжело дышит. – Я весь твой.
– Мой, – кивнула я. – А я твоя.
Возможно, со стороны это прозвучало несколько возвышенно, даже пафосно. Но я говорила то, что думала, в чём не сомневалась. И слышал меня только мой Фрэнк, а он думал так же.
Я продолжила исследовать торс Фрэнка. Его плечи были широченными, руки и грудная клетка бугрились мускулами. Сила исходила от него буквально зримыми волнами, но мне нравилась эта сила, она не пугала меня совершенно. Я чувствовала себя рядом с ним в полнейшей безопасности, зная, что меня защищает такое могучее и суперсильное существо.
Я стала покрывать поцелуями всё, до чего могла дотянуться – плечи, грудь, руки. Потёрлась носом о маленький сосок, потом лизнула его и с интересом увидела, как он съёжился. Руки мои в это время пересчитывали кубики пресса на крепком животе.
– Ты красивее самой красивой статуи! – восхищённо прошептала я. – Давид рядом с тобой – просто уродливый доходяга!
Ответом мне было лишь тяжёлое дыхание. Взглянув в лицо Фрэнку, я увидела, какими темными, почти черными кажутся его глаза, настолько расширились его зрачки. Его глаза буквально пылали, дыхание было неровным, но при этом руки продолжали невероятно нежно гладить мою спину. Возможно, я слегка перегнула?
– Фрэнк, мне остановиться?
– Не надо, – он покачал головой, не разрывая нашего зрительного контакта. – Делай со мной всё, что хочешь.
– Ла-адно... – задумчиво пробормотала я, медленно опуская взгляд, разглядывая каждую чёрточку любимого лица. Едва заметная тёмная тень уже стала заметна на щеках. Я вспомнила рассказ Фрэнка о его «инопланетной» особенности.
– Подними руку, – попросила я.
Брови Фрэнка взлетели вверх – его явно удивила моя неожиданная просьба, но руку он поднял тут же, ни секунды не раздумывая. Я провела пальцем по гладкой подмышке.
– И правда – ни волосинки, – я, словно зачарованная, продолжала выписывать круги по гладкой коже. – Щекотно?
– Нет. Моя кожа слишком плотная, чтобы почувствовать щекотку от твоих прикосновений. Но они доставляют мне невероятное наслаждение.
– Тогда продолжим!
Я вновь провела рукой по груди Фрэнка, но уже немного с другой целью – исследовательской.
– И тут – ни волосинки! Ты и правда инопланетянин!
– А ты сомневалась? Крыльев тебе было недостаточно? – усмехнулся Фрэнк.
– Тогда ты весь был необычным. А сейчас – внешне вообще от человека не отличаешься. Ты, конечно, больше и красивее, но в целом – совсем как человек. Но вот это отсутствие волос ниже шеи... Та-ак странно!
Я пропутешествовала ниже, погладила живот и проследила пальцем отсутствующую дорожку вниз, к поясу брюк.
– Да, и там тоже ни волоска, – предвосхищая мой вопрос, сказал Фрэнк. – Но, Солнышко, лучше тебе пока вернуться немного выше. Мой самоконтроль трещит по швам.
– Извини! – мои руки порхнули вверх, к плечам Фрэнка. – Здесь можно? Только футболку обратно не надевай!
– Не буду.
– А... А хочешь... – мне только что пришло это в голову, и я решила рискнуть. – Хочешь, я тоже сниму футболку?
– Дааа, – буквально простонал Фрэнк. Его глаза стали совсем чёрными.
Быстро, чтобы не растерять решимость – всё же ничего подобного я прежде не делала, – я сдёрнула свою футболку и тоже кинула куда-то вбок, нимало не озаботившись местом её приземления. Я не сводила глаз с лица Фрэнка, наблюдая за его реакцией. И она меня не разочаровала. Его глаза расширились в восхищении, обегая моё тело, любуясь им. И под этим взглядом зачатки моего смущения исчезли, всё, что я чувствовала – гордость от того, что открывшееся зрелище явно приводит Фрэнка в восторг. Конечно, на мне ещё оставался бюстгальтер, так что я была обнажена даже меньше, чем многие женщины на пляжах, например. Но всё равно, показаться перед кем-то в нижнем белье для меня было чем-то невероятно интимным. И, конечно же, это мог быть только мой Фрэнк, и больше ни один мужчина в мире.
Я не была в особом восторге от своей фигуры. Собственно, для нашего вида я была ещё подростком, я уже вытянулась ростом со взрослую женщину-оборотня, но, в отличие от их роскошных фигур с пышной грудью и бёдрами при тонкой талии, таких, что хоть сейчас на обложку «Плейбоя», я могла похвастать разве что тонкой талией. А в целом моя фигура заслуживала в лучшем случае эпитет «стройная», а если судить более критично, то «тощая». И это совершенно не зависело от того, что я ем, и в каком количестве. «Взрослая», женственная фигура у меня окончательно сформируется перед самым обращением, и больше уже никогда не изменится. А пока назвать мою фигуру «аппетитной» мог разве что кто-то слепой.
Или любящий. Потому что глаза Фрэнка сияли неподдельным восхищением, а его губы шептали:
– Ты прекрасна!
И я ему верила. Пальцы Фрэнка в легчайшем прикосновении опустились на моё плечо. Скользнули по нему к шее, спустились ниже, едва касаясь прошлись по моей груди, чуть выше кромки бюстгальтера.
– Восхитительна! – выдохнул он, глядя на меня, как на величайшую драгоценность, когда-либо виденную им.
Мы были полностью сосредоточены друг на друге, в своём крошечном мирке, забыв про окружающий нас мир, который внезапно напомнил о себе, разорвав окутывающий нас пузырь, громким и хлёстким:
– Убери от неё руки, мерзавец!
В то же мгновение меня подхватила какая-то сила и отнесла в сторону, не особо нежно опустив на траву. Вскочив, я увидела перед собой маму, которая одной рукой прижимала к груди плед, а другой прикрывала рот, в ужасе глядя через моё плечо. У её ног валялась опрокинувшаяся корзинка для пикника, из которой на траву выпали какие-то свёртки и фрукты.
Обернувшись, я увидела, как отец кулаками лупит Фрэнка по лицу, превращая его в кровавое месиво, а тот даже не пытается уклониться или защититься, лишь покачивается, принимая удары.
– Нет! – закричала я, кинувшись к ним. – Папа, нет!
Чья-то сильная рука перехватила меня на полпути и оттащила назад, прижав спиной к чьей-то груди. Я билась и пиналась, пытаясь вырваться, но лишь отбила себе пятки.
– Не вмешивайся, Ники, – услышала я над ухом голос Гидеона. – Дай Синклеру выпустить пар.
– Нет! Не надо! – я дёргалась в удерживающих меня руках, не желая смотреть, как моего Фрэнка превращают в отбивную.
– Он – отец, – раздался рядом голос Саманты. – И имеет право наказать обидчика дочери.
– Да никто меня не обижал! Я сама хотела! – И, поняв, что вырваться не удастся, закричала. – Фрэнк, да защищайся же!
Он поднял на меня глаза, точнее – глаз, поскольку второй заплыл от жестокого удара, и мотнул головой.
– Я заслужил. Я виноват.
– Ох, зря он это сказал, – пробормотал Гидеон.
– Виноват? ВИНОВАТ?! – кажется, отец по-своему понял это слово Фрэнка, вообразив себе невесть что. – Я убью тебя!
С этими словами он со всего размаху врезал Фрэнку ногой в солнечное сплетение так, что тот пролетел тридцать футов и врезался в дерево. Несколько голосов рядом со мной ахнули – на поляне, там, где только что находился отец, стояла огромная коричневая пантера, пригнувшаяся для прыжка.
– А вот это уже серьёзно, – воскликнул Гидеон. – Синклер, нет! Не смей!
Я в ужасе поняла, что отец совершенно потерял самообладание, а Фрэнк и не думает защищаться, поскольку считает, что заслужил наказание. И сейчас на самом деле может погибнуть. Мой Фрэнк может умереть! Нет! Нет, я не могу допустить этого!
Осознание возможной перспективы потерять Фрэнка ударило мне в голову, красной пеленой заволокло глаза и заставило изо всех сил рвануться из рук Гидеона. К моему удивлению, мне это удалось, и я, ни секунды не раздумывая, кинулась наперерез отцу. В этот момент я даже не думала о том, что для меня остановить его, что мухе попытаться остановить человека. В голове была лишь одна мысль – я должна спасти Фрэнка. Если умрёт он – я тоже умру.
Я успела. Почему-то отец двигался очень медленно, и я смогла догнать его и врезаться плечом ему в бок до того, как он завершил прыжок и опустился на Фрэнка. Невероятно – но у меня получилось! Мы отлетели в сторону и кубарем покатились по траве.
Плечо пронзила сильная боль, возможно даже, я его сломала, но мне было наплевать. С трудом поднявшись, я, шатаясь, пошла, точнее – поплелась к Фрэнку. Голова кружилась, перед глазами плавали тёмно-багровые пятна, в ушах стоял громкий, несмолкающий гул, ноги не держали. Я не понимала, что со мной происходит, почему мне внезапно стало так плохо. Не сразу я сообразила, что тащусь по поляне на четвереньках. Я попыталась встать на ноги, но не смогла. Ну и ладно, мне без разницы, как это выглядит со стороны. Если нужно, я на животе поползу, но я должна заслонить собой Фрэнка. Как бы отец ни сходил с ума – на меня руку, точнее – лапу, он не поднимет, в этом я была уверена.
Краем сознания я слышала удивлённые возгласы тех, кто собрался на поляне, их явно стало больше, но я не смотрела ни на них, ни на отца. Всё моё внимание было сосредоточено на Фрэнке, всё ещё лежащем возле дерева, в которое он врезался. Его лицо распухло, было залито кровью и покрыто ссадинами, живыми на нём казались лишь глаза, которые не отрываясь смотрели на меня сквозь распухшие веки. И, как мне показалось, смотрели они удивлённо, даже ошеломлённо.
Хотя, возможно, я ошибалась, поскольку сама видела всё хуже. Веки отяжелели, и мне с трудом удавалось держать глаза открытыми. Голова кружилась всё сильнее, я чувствовала сильный жар – чего со мной прежде никогда не случалось. Не важно, главное сейчас – добраться до Фрэнка. Это была единственная связная мысль, пробивающаяся сквозь шум у меня в голове.
Мне удалось. Я доползла до него. Последние дюймы я действительно ползла на животе, подтягиваясь на руках, не обращая внимания на боль в плече, поскольку ноги меня уже не слушались. Уронив голову Фрэнку на живот, я попыталась позвать его по имени, но из сдавленного горла вырвался лишь какой-то странный хрип. Тогда я протянула к нему руку, хотела просто прикоснуться, не к лицу, нет, но хотя бы к голове, погладить по волосам. Мне был просто необходим сейчас тактильный контакт.
Но то, что я увидела, заставило меня замереть, не веря своим глазам. Потому что вместо моей руки к голове Фрэнка тянулась огромная кошачья лапа со светло-золотистой шерстью.
Это было уже слишком. Последние секунды я держалась лишь на силе воли, изо всех оставшихся сил борясь со слабостью, головокружением и темнотой. Но после увиденного, сил сопротивляться темноте уже не осталось. Я уткнулась лицом, а точнее – мордой, в грудь Фрэнка и первый раз в жизни потеряла сознание.
Глава 18
Жар и дар
1 ноября 2020 года, воскресенье, день седьмой
Жарко! Это было первой сформировавшейся у меня мыслью, когда моё сознание выцарапалось, наконец, из темноты и пустоты. И я тут же пожалела об этом, поскольку тут было жарко и громко. И больно. Болело всё – голова, кости, кожа, зубы, казалось, даже волосы на голове ныли. Боль была тупая и вполне терпимая, ничего общего не имеющая с той, что я испытала после ожога, но она была всеобъемлющей и изматывающей.
Жара была сильнее. Мне приходилось бывать возле открытого огня, и я знала, какой от него идёт жар, но всегда можно было отойти, если станет совсем неприятно. Сейчас у меня было чувство, что я – викинг, подготовленный к погребению на своей ладье. Ладью уже подожгли, огонь вокруг меня, он ещё не добрался до кожи, не обжигает, но так и пышет жаром. Во рту была пустыня, меня мучила сильнейшая жажда. В довершение ко всему, в голове, и так болевшей, стоял несмолкающий гул десятков голосов. Одни сливались между собой, другие звучали более отчётливо, и я могла разобрать отдельные слова и даже фразы.
– Если она не очнётся в течение ближайших шести часов, могут начаться проблемы из-за обезвоживания.
Этот голос я знала. Мозг начал понемногу шевелиться, и через пару секунд выдал мне ответ – дядя Джеффри. Ещё какое-то время я пыталась осмыслить его слова, когда другой голос расстроенно воскликнул:
– Но должен же быть хоть какой-то способ её напоить?!
Фрэнк. Этот голос я узна́ю всегда. Я попыталась позвать его, но не смогла пошевелить губами, которые, как мне казалось, высохли и покрылись коркой с трещинами, как земля в пустыне. Пить! Я так хочу пить.
Словно в ответ на мои мысли к губам прижалась влажная ткань. Но не успела я порадоваться, как она переместилась на щёки, лоб... Мне протирали лицо, и это было приятно, но я хотела пить!
– Как? Ты же сам видел – она перекусила три зонда, и та же участь едва не постигла мои пальцы! Зонд через нос тоже не проходит – её организм сопротивляется инородному вторжению. Физраствор внутривенно тоже не получается ввести – он просто не проходит в вену, словно там какая-то преграда. Словно её организм не принимает ничего извне, защищается. Я испробовал всё, что мог!
– Должен быть ещё какой-нибудь способ, – это уже голос отца. Моё сознание, словно заржавевший подшипник, ворочалось всё быстрее, пока ещё со скрипом, но окружающее я осознавала всё яснее. – Может, просто налить воды ей в рот?
Да! Да, налейте воду мне в рот, ну, пожалуйста!
– Нет, – возразил дядя Джеффри, и я едва не застонала от разочарования. Точнее – я попыталась застонать, но у меня не получилось. – Пока она без сознания, то просто захлебнётся. Может быть, попробовать клизму?..
Я была согласна уже и на клизму, когда ткань снова скользнула по моим губам. Пытаясь ухватить хоть немного влаги, я сумела чуть пошевелить губами, и ткань замерла, а потом вновь скользнула по ним, прижавшись чуть сильнее, так, что несколько капель проскользнули в мой пересохший рот. Горло судорожно дёрнулось, хотя до него ничего не дошло.
– Вы видели? – радостный крик Фрэнка. – Вы это видели?
– Что? – Сразу несколько голосов.
– Смотри́те! – Ещё несколько капель упали мне в рот. – Она глотает! Она очнулась! Солнышко, если ты меня слышишь, дай знак.
Знак? Как? Я попыталась что-то сказать, но горло отказывалось издавать хотя бы звук. Губы тоже отказывались шевелиться. Веки, по моим ощущениям, были распухшими и слипшимися. А всё тело было словно налито свинцом. Я честно попыталась пошевелить хоть чем-нибудь и, видимо, мне это удалось.
– Вы видели? У неё ресницы дрогнули! Я уверен, она нас слышит. Солнышко, ты сможешь попить?
Смогу! Конечно, смогу! Именно это я пыталась крикнуть, но издала лишь какой-то даже не стон, а едва слышный скрип. Но и этого, видимо, Фрэнку было достаточно, потому что между моих губ втиснулась металлическая трубочка, из которой в мой рот полилась божественно-прохладная вода. Я стала жадно глотать спасительную влагу, пока не раздались характерные хлюпающие звуки, с которыми из стакана через соломинку высасываются последние капли. Трубочка исчезла. Всё? Это всё? Но мне мало! Освежившемуся рту хватило сил едва слышно выдохнуть:
– Ещё...
– Конечно, ещё, конечно, ещё, пей, Солнышко, сколько хочешь, – раздалось надо мной счастливое воркование, а трубочка вновь коснулась моих губ.
– Не увлекайтесь особо, – снова голос дяди Джеффри. – Если выпить слишком много и слишком быстро, Ники может вытошнить.
– А мы легонечко, по чуть-чуть, правда, Солнышко? И нас не вытошнит.
Я не хотела терять и капли драгоценной влаги, поэтому послушно сбавила темп, и старалась подольше задерживать воду во рту, прежде чем сглотнуть. Прохладная ткань вновь заскользила по моему лицу, принося краткое облегчение, но всё остальное тело продолжало плавиться от жара. И ещё этот шум. Зачем вся эта толпа собралась здесь, да ещё и несколько телевизоров включили в придачу – я ясно различала голос диктора новостей, какие-то взрывы, песенку Ариэль из «Русалочки»... Неужели другого места не нашлось, кроме как... А где я, собственно, нахожусь? Судя по ощущениям – я лежу, точнее – полулежу, на чём-то мягком, а судя по тому, что я слышу – нахожусь я в каком-то спортзале, куда набилась вся моя родня со своими телевизорами, пылесосами, миксерами и всем, что вообще способно шуметь. Зачем? Пусть уйдут!
Я допила второй стакан, уже не так жадно, и после исчезновения трубочки у меня во рту появилась какая-то тонкая палочка.
– Ники, не сжимай зубы, да и губы тоже, это термометр, – послышался голос дяди Джеффри.
Ладно, мне не трудно. Мои губы уже достаточно размякли и смогли осторожно обхватить хрупкую трубочку.
– Синклер? – послышался мамин голос. – Почему я здесь?
– Всё в порядке, Элоиз, ты уснула, и я перенёс тебя в соседнюю палату.
Палату? Значит, я в клинике дяди Джеффри? Но как сюда поместилась вся эта толпа? Или они просто стоят под открытыми окнами? Но зачем?
– Что с моей девочкой? Я хочу её видеть!
– Всё хорошо, Ники очнулась и уже попила, всё хорошо. Не плачь, Элоиз, всё теперь будет хорошо.
– Кризис явно миновал, – дядя Джеффри вынул у меня изо рта термометр. – Температура заметно упала. Уже сто два, а ещё утром было сто десять. (* По Фаренгейту, а по Цельсию это 38,9° и 43,3° соответственно).
– Всё равно это слишком много, – папин голос. – У нас выше девяноста при перерождении не поднимается (* 32,2 °С).
– У нас-то поднимается, порой даже выше ста десяти, – голос Фрэнка. – Но у нас изначально человеческие девяносто восемь, в отличие от ваших семидесяти семи (* 25 °С).
– Тогда почему Ники так плохо? – мамин голос. Рука, гладящая мой лоб и волосы, впервые в жизни не казалась мне горячей. Она, наоборот, была прохладной.
– Потому что организм Ники был не готов к обращению, и теперь в нём идёт перестройка ускоренными темпами, – со вздохом объяснил дядя Джеффри. – Наши тела готовятся к этому событию десятилетиями, потом идёт сама перестройка, и уже потом появляется способность к превращению. А Ники две первые стадии перескочила, а теперь навёрстывает.
– Бедная моя девочка, – мамины пальцы гладили теперь висок и щёку – так приятно. – Ах, Синклер, ну, зачем было так набрасываться на мальчика? Ничего же страшного не произошло.
– Ничего страшного? – голос отца звучал не сердито, скорее... обиженно? – Я застал свою крошку обнажённой, в объятиях мужчины, который поклялся к ней не прикасаться. Что я должен был сделать?
– По крайней мере – не угрожать убить его прямо у неё на глазах, – ответил дядя Джеффри.
– Да что ему сделалось бы, он же бессмертный! – виновато пробормотал отец, явно давно понявший, что перегнул палку.
– Бессмертный до определённого предела, – возразил дядя Джеффри. – Он не обратился, а значит, перед пантерой был уязвим. И легко мог погибнуть, если бы ты этого захотел. И Ники это понимала. Кстати, Фрэнк, почему ты не обратился?
– Я мог его случайно поранить. Вы прекрасно знаете, насколько я сильнее. А Ники бы расстроилась, если бы её папочка пострадал.
– Зато когда Синклер превращал твоё лицо в котлету, она была просто вне себя от счастья? – ехидно поинтересовался дядя Джеффри. – Ты мог бы просто убежать.
– Я чувствовал свою вину. Мы, действительно, зашли слишком далеко...
– В отличие от Синклера я заметила, что Ники вовсе не была обнажена, – голос мамы. – На ней были брюки и бюстгальтер. Так что, не так уж и далеко вы зашли, Фрэнк. А Синклер, видимо, уже забыл то время, когда мы только встретились. И что мы сами тогда вытворяли.
– В том-то и беда, что я слишком хорошо это помню. Потому-то мне и снесло крышу. Но я бы не стал убивать его. Правда, не стал бы. Потрепал бы как следует – это да. Но не убил бы.
– Это уже не важно. Главное – Ники поверила, что ты можешь это сделать, и вот результат. Кстати, Фрэнк, если она хочет, уже можно дать ей ещё немного воды.
– Хочу, – едва слышно прошептала я. Шевелить губами становилось всё легче.
Тут же я ощутила уже привычную трубочку во рту, в этот раз я пила медленно, смакуя. Хотя родители, Фрэнк и дядя Джеффри замолчали, гул в голове тише не стал. Мне начало казаться, что сейчас моя голова лопнет. Выпустив трубочку из губ, я прошептала.
– Пусть... уйдут...
– Кто должен уйти? – переспросил Фрэнк.
– Все!.. И телевизоры выключат... пусть...
– Телевизоры? – удивилась мама. – Ники, здесь нет телевизора.
– Слышу... громко... пусть выключат... Голова болит... Жа-арко...
– Кажется, я понял, – голос Фрэнка. – На каком расстоянии вы можете слышать голоса?
– Мили две-три, – ответил отец.
– Можем и дальше, если громко крикнуть, – уточнил дядя Джеффри.
– Не удивительно, что у бедняжки гул стоит в голове. Сейчас, Солнышко, станет тихо и прохладно, обещаю.
– Что ты задумал, – раздался взволнованный голос отца, в то время как сильные руки подхватывали меня с кровати – или на чём я до этого лежала? – и вот я уже куда-то лечу, а гул голосов становится всё тише.
И уже через несколько секунд моё тело охватила божественная прохлада. Я осознала, что практически вся, целиком, погружена в воду, лишь голова покоится на плече Фрэнка. Моё тело, слегка поддерживаемое под плечи, словно бы парило в невесомости так, что боль в нём понемногу отступала вслед за жаром. Я почувствовала, как Фрэнк из пригоршни поливает прохладной водой моё лицо. Как хорошо! Мои губы сумели изогнуться в лёгкой улыбке. Я попыталась открыть глаза. Веки всё ещё были тяжёлыми и опухшими, но всё же мне удалось их слегка приподнять. Но то, что я увидела, заставило меня нахмуриться. Ну, попытаться нахмуриться.
– Кровь! – испуганно прошептала я.
– Ой, извини, Солнышко! – Фрэнк быстро смыл с лица запёкшуюся кровь, и теперь я вновь увидела его прекрасное лицо, целое и невредимое, покрытое чёрной щетиной. Сколько же я пробыла без сознания?
– Он всё время сидел возле тебя, на предложение умыться только отмахивался, – услышала я голос дяди Джеффри. – Равно как и на предложение поесть и поспать.
Я скосила глаза и увидела в нескольких десятках футов от нас, на берегу пруда, небольшую толпу. На том самом берегу, где недавно разыгралась трагедия. Я даже видела то самое дерево, в которое врезался Фрэнк – оно раскололось надвое, как от удара молнии, но удержалось на месте. Тут до меня дошли слова, сказанные дядей Джеффри. Я снова взглянула на Фрэнка.
– Ты голодный... – расстроенно прошептала я.
– Я не мог есть, когда тебе было так плохо, – ответил он, поливая с ладони мою макушку.
– Рэнди уже греет свои фирменные котлеты. – Вновь взглянув на группу, стоящую на берегу, я увидела, что это сказал отец Рэнди – он тоже присутствовал здесь, вместе с моими родителями.
А так же ещё несколько моих родственников. Но смотреть на них было неинтересно, к тому же даже такое небольшое усилие, как скашивание глаз вбок, добавляло головной боли. Поэтому я вновь стала рассматривать лицо Фрэнка – вот уж на что мне никогда не надоест любоваться. Даже головная боль словно бы стихала при этом. Лучше любого обезболивающего. Кстати, про обезболивающее…
– А можно мне что-нибудь... от головы... – с надеждой прошептала я.
– Топор! – послышалось щедрое предложение с берега.
– Уже не поможет, – другой голос. – Её шею топором уже не взять. Как насчёт бензопилы?
– Стивен, Морган, не смешно, – осадил шутников дядя Джеффри. – Извини, Ники, но никакое человеческое лекарство тебе уже не поможет.
– И нечеловеческое – тоже, – Фрэнк явно был очень расстроен. – Я бы отдал тебе всю свою кровь, до последней капли, но здесь бессильна даже она.
– Ничего, – утешила я его. Говорить становилось всё легче, хотя пока получалось только шептать. – Я потерплю... С ногой было... больнее.
– Если бы это была болезнь, – покачал головой Фрэнк. – Но это совсем другое.
– Твоё тело меняется, – снова подал голос дядя Джеффри. – Каждая клеточка. Отсюда и боль, и невозможность пошевелить руками-ногами. К счастью, те два дня, что были самыми болезненными, ты пролежала без сознания. Сейчас тебе в разы легче, поверь, уж я-то знаю.
– Жаль, что ты не очнулась уже после того, как всё было бы позади, – вздохнул Фрэнк. – С нами обычно так и бывает.
– Твоё перерождение затянулось, – вновь дядя Джеффри. – И когда опасность обезвоживания перевесила – твой организм сделал выбор. Вот почему тебе всё ещё так плохо.
Прохладные губы Фрэнка коснулись моего лба.
– Мне кажется, температура ещё немного упала.
– Сейчас проверим, – дядя Джеффри тут же оказался рядом с нами, не обращая внимания на свою одежду, и снова засунул мне в рот термометр.
Какое-то время все молчали и не двигались, насколько я могла слышать, лишь Фрэнк продолжал поливать мою голову водой. Наконец дядя Джеффри забрал у меня термометр и, взглянув на него, расплылся в улыбке.
– Девяносто шесть! (* 35,5 °С). Ники, такими темпами ты к вечеру уже плясать будешь. Уж не знаю, сама ли ты остываешь, или купание в прохладной воде помогло – но улучшения налицо.
– Мне стало лучше... в воде, – прошептала я. – И шума почти нет... Так хорошо...
– Мы как-то не сообразили, что сейчас твой слух уже изменился, – покачал головой дядя Джеффри, – а отстраняться ты ещё не умеешь. И весь этот гул рухнул на твою бедную больную головушку. Сами-то мы сначала хвораем, а уже потом обретаем все свои сверхспособности. У тебя же всё иначе, мы с таким раньше не сталкивались. Ты просто уникальна, Ники.
– Ага, скажи спасибо Синклеру, – весело подхватил Стивен с берега. – Это ведь он приложил руку к твоему «волшебному» перерождению. Точнее – лапу.
– Я не ставил себе такой задачи, – недовольным голосом пробурчал отец. – Сколько ещё я должен это объяснять? Мне и в голову не приходило, что Ники переродится в пятьдесят лет! Это же всё равно, как гусеница сразу бы стала бабочкой, минуя стадию куколки. Это же невозможно в принципе!
– Как видишь, оказалось возможным, – отец Рэнди. Как же его? Ах, да, Коул. – А могло ли быть иначе? Ты грозился убить её половинку у неё на глазах! Её инстинктам было наплевать на то, что организм не готов.
– И теперь наша бабочка изо всех сил пытается преодолеть отсутствие стадии куколки, – резюмировал дядя Джеффри.
– Так, хватит, прекратите все! – голос мамы прозвучал на удивление твёрдо. – Достаточно того, что Синклер и так себя поедом ест все эти дни, не нужно его ещё и пинать. Ники – его дочь, не забывайте. И если больно ей – ему тоже несладко. Поставьте себя на его место!
С берега раздались нестройные извинения, а потом весёлый голос Рэнди:
– Так, и где тут голодающие? Помощь близка!
Скосив глаза – это делать становилось всё проще, – я обнаружила на берегу пополнение. Рэнди, собственной персоной, бодро шагала к нам, держа в руках какую-то кружку с торчащей из неё трубочкой. Следом за ней ринулся дядя Гейб, и, когда вода уже доходила ей до пояса, подхватил её одной рукой, как ребёнка. В другой руке он держал какую-то миску. Когда он подошёл к нам, я сообразила, почему он подхватил Рэнди – и ему, и Фрэнку вода была выше груди, так что Рэнди накрыло бы с головой.
– Миранда, ты хотя бы иногда смотри, куда идёшь, – пожурил он её, впрочем, явно не надеясь, что его слова будут восприняты серьёзно. Так и оказалось.
– Я могу долго не дышать, – Рэнди дёрнула плечом, и это была её единственная реакция на укор дяди Гейба, после чего она сосредоточилась на мне. – Ники, открой рот.
У меня между губ вновь оказалась трубочка, но на этот раз вместо прохладной воды мне в рот хлынул тёплый, ароматный и необычайно вкусный куриный бульон. И лишь в этот момент я поняла, насколько же проголодалась. Прежде боль и жажда заслоняли от меня это чувство, но если я не ела двое суток – ничего удивительного, что оказалась такой голодной. Мой желудок запел победную песню, которую, видимо, услышали все присутствующие, но мне было всё равно. Быстро высосав кружку до дна, я жадно взглянула на миску в руке дяди Гейба – оттуда шли весьма соблазнительные запахи. Перехватив мой взгляд, Рэнди оглянулась на дядю Джеффри, который уже вернулся на берег.
– Ей уже можно твёрдую пищу?
– Совсем немного и маленькими кусочками. И пусть тщательно жуёт. Два дня голодания – это не особо страшно, но лучше подстраховаться.
– Ладно, – кивнув, Рэнди запустила кружку в сторону берега, где её, видимо, кто-то поймал, после чего забрала у дяди Гейба миску, выудила из неё вилку, отломила кусок котлеты и задумалась. – Ники, а ты жевать-то сможешь?
Смогу ли? Глотать я, по крайней мере, могла. Я попыталась подвигать челюстью – получалось не особо успешно. Видимо, заметив мои усилия и верно их истолковав, Рэнди стряхнула кусок с вилки обратно в миску, помяла его, и вновь зачерпнула получившуюся «кашу».
– Чем хороша котлета? Тем, что её практически не нужно жевать, мясорубка уже пожевала её до тебя. Давай, Ники, просто соси её и понемножку сглатывай, это ты уже точно можешь.
И я, действительно, смогла. Погоняв языком вкусную «кашицу» по рту, я осторожно сглотнула. Получилось!
За это время Рэнди скормила Фрэнку пару котлет, хотя он и отнекивался, говоря, чтобы сначала поела я. Но она парировала его возражения, утверждая, что мне всё равно сейчас много есть нельзя, и позже она принесёт для меня ещё что-нибудь, а ему понадобятся силы, чтобы меня «нянчить». И потом, не зря же она притащила сюда столько котлет, не отдавать же их Стивену.