Текст книги "Охота в Лагарте. За два часа до темноты"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Примерно в то время, когда офицеры «Возмездия» появились в ресторане «Соллиден» в Скансене, механик Эрнест Кайль забрел в другое подобное заведение, правда гораздо более скромное и расположенное в иной части Стокгольма.

Вместе с группой других членов экипажа Кайль был отпущен на берег в тот вечер в восемнадцать ноль-ноль, но вскоре, как случалось всегда, оказался, что называется, «третьим лишним». Его дружки разбились на маленькие шумливые группки, и никто из ребят не пригласил его в свою компанию, сам же он, Эрнест Кайль, не собирался навязывать кому бы то ни было свою персону. Они не хотели его общества, ну и прекрасно! Во всяком случае, он ничего не терял от этого. Он с удовольствием побудет один… Вообще-то он чувствовал себя одиноким, но на то тут и чужая страна. О чем говорить с местными жителями, если они не знают твоего языка?

Кайлю мучительно захотелось в эту минуту оказаться дома, в Саутси, поболтать с матерью на кухне, где всегда так тепло и уютно. Отец у него никудышный – или пропадает в трактире, пропивая очередную получку, или бранится на кухне с матерью, частенько пуская в ход кулаки. А вот мать замечательная. Правда, временами и она брюзжит, жалуется на усталость, но зато всегда хорошо его понимает, всегда рада его видеть. «Ты обязательно должен найти себе хорошую подружку, Эрни», – твердит она, когда он толчется на кухне и не знает, чем занять себя. А он ей: «Не нужны мне никакие подружки, мам, пока у меня есть ты!»

Но вот, пожалуй, сейчас он послушается ее совета и найдет себе подружку здесь в Стокгольме. Он не привык часто встречаться с девушками, но хитрого тут ничего нет, и если ему удасться найти подходящую подружку на этот вечер, она поможет ему хотя бы на время забыть и корабль, и всех его недругов, особенно старшего механика Шепарда, который вечно к нему придирается и превратил его жизнь в сущий ад. Но ничего, он еще покажет Шепарду! Запомнит, ох запомнит его главстаршина!..

С этими мыслями Кайль вскочил в автобус. Он не знал, куда и зачем едет. Ему хотелось только одного: как можно скорее и как можно дальше убраться от «Возмездия». Он отыскал свободное место и сел – худенький, постоянно чем-то обеспокоенный юноша с бледным, угреватым лицом.

Примерно в двадцать один ноль-ноль Кайль оказался я аортовой таверне в Вертахамнене. После шведского пива настроение у него заметно улучшилось, и теперь ему казалось, что Стокгольм, черт побери, не такое уж паршивое место. Никого из тех, кто его окружал, этих странных, шумливых людей, он не знал. Рядом с ним сидел какой-то Свен – хороший парень, тоже моряк, только не военный, а со шведского грузового судна. Он говорил по-английски, хотя и со страшным акцентом, и время от времени без возражений расплачивался за очередную выпивку. «А как у меня у самого-то с деньгами?» – подумал Эрни и заглянул в бумажник. Ничего, пока еще хватит, а в крайнем случае можно взять из денег, накопленных на подарок матери. Плохо гнущимися пальцами он снова засунул бумажник в карман. Все вокруг него словно расплывалось в тумане, но стоило ли считаться с этим, когда вокруг царит такое безудержное веселье!

– Свен, дружище, выпьем еще! – он хлопнул шведа по плечу.

– Довольно, Эрни, ты и без того пьян, – покачал головой швед.

– Чушь! – Эрни хрипло рассмеялся. – Не пьян, а просто выпил самую малость.

Он неловко ополз с высокого табурета, задел локтем и уронил тарелку. Бармен вопросительно взглянул на него. Эрни, слегка покачиваясь, стоял рядом со Свеном.

– Ну давай же, Свен! – продолжал настаивать он. – Выпьем на дорогу.

– Эрни, – обратился к нему Свен и подмигнул. – Хочешь познакомиться с той девочкой, о которой я тебе рассказывал?

Эрнм не верил, что Свен и в самом дело собирает познакомить его с какой-то девушкой. Но иначе старина придумал этот предлог, чтобы уклониться от дальнейших возлияний и смыться.

– Как ее зовут? – на всякий случай спросил он.

– Ингрид.

– Ингрид? Х-хорошее имя… А знаешь, Свен, – доверительно сказал он, – ты небось думаешь, что я пьян, да? А у меня… ни в одном глазу! Да, да!.. И я не верю, что у тебя есть знакомая Ингрид. Вот так-то. – Он вдруг стал печальным, погрозил шведу пальцем и добавил: – Не морочь мне голову.

– А вот сейчас посмотришь. – Свен повернулся и быстро вышел из таверны.

К удивлению Эрни, Свен говорил правду. Не прошло и пяти минут, как он появился в таверне в сопровождении Ингрид – рослой, розовощекой, приветливой блондинки.

– Вот получай! – причмокнул моряк. – Хороша-а!

Эрни купил новой знакомой фруктовой воды, и они принялись болтать и смеяться, как старые знакомые. Свен незаметно исчез.

Вскоре Ингрид пожаловалась, что гвалт в таверне действует ей на нервы.

– Давай-ка лучше поедем ко мне, – шепнула она и, лукаво улыбнувшись, добавила: – Дома у меня уйма хороших пластинок. Потанцуем.

Эрни без колебаний согласился. Он не верил своему счастью. Подумать только, едва успели познакомиться, а она уже приглашает к себе!

Покинув таверну, они взяли такси, и Ингрид что-то сказала шоферу по-шведски. Эрни показалось, что таксист слишком уж долго крутил по каким-то кривым улицам и закоулкам. Он не имел ни малейшего представления, где они и куда едут, да и не задумывался над этим – ведь к нему прижималась она, Ингрид, от волос которой исходило такое благоухание. Наконец такси остановилось у какого-то дома, и он расплатился. Ингрид провела его по небольшому коридору и открыла дверь своим ключом. В крохотной прихожей горел свет. Девушка приложила палец к губам, и они на цыпочках поднялись по лестнице.

– Чтобы никого не разбудить, – объяснила она.

Эрни понимающе кивнул.

В комнате, куда его привела Ингрид, Эрни сел на диван. «А у нее вовсе не дурно», – подумал он. На стенах висели картины с зимними пейзажами. Моряку показалось, что здесь ему тепло и уютно, как дома; он вытянул ноги и с наслаждением закурил.

– Я пойду приготовлю кофе, – сказала Ингрид. – Подожди здесь.

Вскоре она вернулась с подносом, на котором стояли чашки, кофейник и что-то еще – что именно, Эрни не разглядел. Он взглянул на Ингрид, и кровь бросилась ему в голову. Она успела переодеться, и теперь на ней было что-то воздушное из розового шелка, вроде того, в чем иногда появляются в фильмах кинозвезды. Он торопливо погасил сигарету, схватил девушку за руку и усадил рядом. Она сопротивлялась, но скорее для приличия. Эрни привлек ее к себе, но тут послышался шум открывающейся двери, а затем мужской голос. Эрни поспешно отодвинулся от Ингрид. В дверях стоял высокий, крупный человек.

– Так, так, – процедил он.

Эрни показалось, что мужчина что-то держит в левой руке. «Попался!» – пронеслось у него в голове. Он быстро повернулся и взглянул на Ингрид. Странная улыбка кривила рот девушки. Такую же улыбку он заметил и на лице мужчины.

Незнакомец медленно двинулся к Эрни, вытягивая правую руку, словно для рукопожатия, и одновременно поднимая левую. Как было бы хорошо, мелькнуло у Эрни, если бы сейчас здесь оказался Свен, он все объяснил бы и помог. Вдруг его охватил дикий страх, и он, защищаясь, поднял руку, но было уже поздно. В ушах у него раздался оглушающий грохот, и ему показалось, что все вокруг залил ослепительный свет.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Шэдде в одиночестве позавтракал у себя в каюте. Старший вестовой кают-компании Дасти Миллер убрал со стола и мыл посуду в буфетной.

– А знаешь, дубина ты стоеросовая, – заметил он, подталкивая другого вестового, Таргета, – командир сегодня уж больно того, не в духе. Не иначе потерял двенадцать пенсов, а нашел только шесть.

– Чего ему не хватает, Дасти?

– Спрашиваешь! Будто не знаешь, какой он. У него вечно не одно, так другое. Теперь вот ждет письма от своей старухи, после каждых склянок справляется, нет ли ему почты.

– Чего только женщина не сотворит с человеком! А ведь картинкой ее никак не назовешь.

– Наверное, хороша в чем-нибудь другом. – Дасти дунул на стакан и снова начал протирать его. – В постели, к примеру.

– Когда мы уходим?

– В четырнадцать ноль-ноль.

– Скорее бы. По мне, так лучше Портсмута нет места на всем свете.

В крохотной буфетной громко прозвенел звонок из каюты Шэдде.

– Дасти, его светлость снова требует тебя. Ну-ка, мой мальчик, на полусогнутых!

Миллер поставил на место стакан и торопливо натянул куртку.

– Ни себе, ни другим покоя не дает, – проворчал он, выбегая из буфетной.

Шэдде сидел за письменным столом и что-то писал, когда в каюту вошел Каван. Он повернулся к нему, сухо кивнул и спросил:

– Кайль все ещё не вернулся?

– Нет, сэр. Я отправил на его розыски патруль под командой мичмана Скиннера.

Шэдде нахмурился.

– Никогда бы не поверил, что такое может произойти с кем-то из моих людей. Просто ума не приложу. И матрос-то он примерный, если не ошибаюсь.

– Неплохой, сэр. Но неприятности с ним случались и раньше. Главмех полагает, что ничего особенного не произошло. Шепард думает иначе. По его словам, Кайль большой бузотер. Он вообще удивлен, что такого типа назначили на нашу лодку.

– Надеюсь, его найдут. – Шэдде покачал головой. – Не люблю я вот так оставлять на берегу нашего человека. Этого у нас еще никогда не бывало.

– Уверен, сэр, что мы найдем его.

– Да, да… Ну а теперь несколько вопросов по планам боевой подготовки.

Обсуждая с Шэдде эти планы, Каван все время держался настороже. Он не сомневался, что эти разговоры командира лишь прелюдия к чему-то более серьезному.

– Первый, у вас готова программа для Копенгагена?

– Да, сэр, все в порядке.

– Хорошо. Рад слышать. – Шэдде отложил в сторону авторучку.

Первый помощник продолжал стоять в дверях с фуражкой под мышкой.

– Закройте дверь и садитесь. – Шэдде кивнул на кресло. – Мне нужно переговорить с вами.

Каван сел. «Вот теперь-то и начнется настоящий разговор», – подумал он. Шэдде предложил Кавану сигарету, потом, опустив руки на колени и щуря темные глава, некоторое время молча смотрел на своего первого помощника.

– Вчера вечером в Скансене, – начал он, затягиваясь я выпуская дым, – я ожидал, что вы, как моя правая рука, полностью поддержите меня, когда я объяснял лекарю порядки я традиции, существующие у нас на флоте. Мы оба с вами знаем, что я был прав. Мы оба знаем, что Саймингтон вел себя недостойно. Разумеется, он мог обменяться приветствиями с Грэйси и Спрингером. Ничего плохого в этом нет. Но ему ни в коем случае не полагалось подсаживаться к ним, а тем более пить с ними. Я уж не говорю, что это недопустимо с точки зрения воинской дисциплины – своим поступком он проявил явное неуважение ко мне. И тем не менее вы сочли возможным защищать его. Я спрашиваю: почему?

– Откровенно говоря, сэр, – ответил Каван, глядя прямо в глаза Шэдде, – я не вижу в его поведении ничего предосудительного. Теперь не…

Шэдде поднял руку.

– Меня вовсе не интересует, первый, ваше мнение о том, что предосудительно и что непредосудительно. Я позвал вас сюда за тем, чтобы вы хорошенько запомнили мое мнение. – Он снова затянулся и продолжал: – Вы, кажется, все еще не понимаете, что кроется за всем этим. Дружба между Саймингтоном и Грэйси недопустима. Один – офицер моего корабля, другой – главстаршина. Различие в званиях, положении в обществе, происхождении, воспитании… И вообще, их дружба кажется мне весьма и весьма странной.

– Странной?

– Да, странной… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, прекрасно понимаю. – Каван с трудом сдерживался. – Но я не могу поверить, что вы говорите серьезно.

– Не можете? Тогда буду откровенным: по-моему, они гомосексуалисты.

– Вздор! – воскликнул Каван.

– Вздор? Так я скажу больше. Вы, вероятно, удивитесь, если я сообщу вам, что недавно видел, как Саймингтон и Грейси вместе вышли из радиорубки…

– Ну и что тут плохого?

– Вы не находите в этом ничего плохого?

– Все знают, что оба они увлекаются фотографией, – резко ответил Каван, чувствуя, что перестает владеть собой. – В радиорубке они проявляют пленки…

– Откуда вы знаете, что они там делают? – перебил Шэдде. – Вы что, были с ними там? Ваша версия об увлечении фотографией неубедительна. Я предпочитаю полагаться на собственные наблюдения.

– И делать из них ошибочные выводы, – бросил Каван.

Шэдде еще больше сощурился, губы его сжались в тонкую полоску.

– Позвольте узнать, – заговорил он ледяным тоном, который так хорошо знали его подчиненные, – позвольте узнать, откуда вам известно, что они ошибочны?

– Любой из нас, кто знает Саймингтона и Грэйси, скажет, что ваши выводы ошибочны и оскорбительны! – Каван понимал, что окончательно потерял контроль над собой и что глупо так вести себя с Шэдде. Довольно! Теперь он будет молчать, пусть Шэдде говорит.

– Знаете, первый, – резко заявил Шэдде, – для меня не составляет секрета ваша уверенность в том, что вы оказались бы более способным командиром лодки, чем я. Что ж, так уж повелось, что каждый первый помощник считает себя более знающим и более подготовленным, чем его командир. Не забудьте, что командир корабля когда-то тоже был первым помощником. Так вот, вы еще сравнительно недавно служите со мной, поэтому советую раз и навсегда зарубить на носу, что командир тут пока еще я, и я буду командовать «Возмездием» так, как нахожу нужным. Это означает прежде всего, что у меня на корабле должна поддерживаться образцовая дисциплина. «Возмездие» не какая-нибудь дрянная посудина с экипажем, набранным из всякого сброда. Наша лодка настоящий крейсер водоизмещением в четыре тысячи тонн. Четыреста двадцать пять футов длины, три палубы, отдельные каюты для офицеров, кондиционированный воздух, сто пять офицеров и матросов, отдельные столовые для главстаршин и старшин и все такое, прочее.

У Шэдде перехватило дыхание, и некоторое время он молчал, сжимая и разжимая кулаки. Потом встал и, гневно взглянув на Кавана, продолжал:

– Надеюсь, вы понимаете, для какой важной цели предназначен подобный корабль. Вам, очевидно, известно, что наши американские друзья содрали с английских налогоплательщиков по тридцать миллионов фунтов за каждую проданную им лодку, вооруженную ракетами «Поларис». Деньги эти израсходованы не для забавы. Если вы как следует поразмыслите над этим, то, возможно, догадаетесь, почему мы затратили такие огромные средства. Или, быть может, вы предпочитаете не думать над столь низменными вещами?

«Издевается, ублюдок! – подумал Каван, не спуская с Шэдде пристального, холодного взгляда. – С каким наслаждением я бросил бы ему в лицо все, что думаю о нем!»

– Меня вынудил к этому разговору тот факт, что ни вы, первый, ни некоторые другие явно не хотите замечать, что происходит вокруг. Вы не хотите, например, замечать, что дисциплина на нашем корабле ниже всякой критики. Там, где начинается панибратство, там кончается дисциплина. Я не потерплю этого! – почти выкрикнул он. – Я не позволю, чтобы мои офицеры якшались с нижними чинами, даже вне службы, на берегу!

Некоторое время они стояли молча, с ненавистью уставившись друг на друга, потом Шэдде отвернулся, подошел к письменному столу и сел.

– По этой самой причине, – продолжал он, – впредь вы будете всегда целиком и полностью поддерживать меня во всем, что касается дисциплины, независимо от того, что вы сами думаете на сей счет. Понятно? Независимо от того, что вы сами думаете или позволите себе подумать.

Не ожидая ответа, Шэдде склонился над столом и принялся что-то писать.

– У вас всё, сэр? – с ноткой иронии спросил Каван.

Шэдде сделал вид, что не слышит вопроса. Подождав немного, Каван вышел из каюты.

После ухода помощника Шэдде устало отложил перо и погасил сигарету. Его все еще не покидало чувство подавленности, владевшее им ночью, а разговор с Каваном снова вернул к мыслям о неприятностях последнего дня.

Да, сомнений нет, его первый помощник во всем поддерживает Саймингтона и врача. Впрочем, этого и следовало ожидать. Мерзавец! А ведь как выслуживался! Подзорная труба в качестве награды в Дартмутском военно-морском колледже, дарственный палаш за практику на учебном крейсере, досрочное производство в звании, участник флотской сборной команды регбистов, офицер на королевской яхте… А кто он такой, если разобраться? Тупица и болван, лишенный всякой инициативы. «Ну ничего, я еще встряхну его! – подумал Шэдде. – Клянусь богом, встряхну, и притом основательно».

И все же первопричина всему – в том нет никаких сомнений – Саймингтон. И надо же было случиться, что он окапался именно на «Возмездии»! В памяти Шэдде отчетливо сохранился день, когда он узнал, что Саймингтон направлен к нему, и воспоминание об этом постоянно жгло его. Он запомнил и текст телеграфного уведомления: «Лейтенант Д. Э. Ф. Саймингтон назначается на подводную лодку „Возмездие“ в качестве штурмана». Шэдде схватил тогда «Ежегодный справочник по офицерскому и корабельному составу королевского флота» и принялся лихорадочно листать, чтобы узнать, не является ли его новый офицер сыном того самого X. X. Ф. Саймингтона. Однако справочник сообщал только: «САЙМИНГТОН Джордж Энтони Фицхью произведен в лейтенанты 16 января 1960 года, род. в Драэд». Возможно, он доводился кузеном или племянником тому или кем-то еще, но уж, во всяком случае, не его сын. Дай-то бог, чтобы он не оказался сыном X. X. Ф., хотя третье имя того Саймингтона, кажется тоже было Фицхью.

Как только Саймингтон прибыл на борт, Каван привел его к Шэдде и представил. Саймингтон оказался несколько женственным высоким молодым человеком с бледным лицом. Командир «Возмездия» молча посмотрел на юношу и после долгой паузы спросил:

– X. X. Ф. Саймингтон имеет к вам какое-нибудь отношение?

– Да, сэр, это мой отец.

Шэдде вздрогнул.

– Он просил меня передать вам привет, сэр, – добавил Саймингтон, и Шэдде показалось, что во взгляде его нового офицера промелькнула насмешка.

После того как Саймингтон и Каван ушли, Шэдде вскочил и долго метался по каюте, задыхаясь от волнения. Произошло именно то, чего он так опасался. С выступившим на лбу холодным потом он вспомнил тот вечер на корабле «Сэйбр».

…Они только что покинули стоянку и через пролив Ломбок направлялись во Фримантл. За несколько дней до этого «Сэйбр» потопил неприятельский транспорт, но в общем-то патрульная служба протекала без особых происшествий. Это прямо-таки бесило Шэдде, он впервые за время войны попал в патруль и, что называется, рвался в бой. Во всяком случае, именно в таком настроении он, только что испеченный младший лейтенант, явился на «Сэйбр» во Фримантле и получил свое первое назначение – командиром минно-артиллерийской боевой части. Сквозь сон он услыхал настойчивый призыв: «Командира на мостик! Командира на мостик! Командира на мостик!» Еще через несколько секунд послышался сигнал ревуна, означавший срочное погружение. Вахтенный офицер и впередсмотрящие мигом скатились из боевой рубки в центральный пост, где тут же появился и командир. Лодка погрузилась на глубину а двести футов и снизила скорость до двух узлов; команда выключила все вентиляторы и перешла на бесшумный режим. Почти сейчас же последовало леденящее душу донесение вахтенного гидроакустика: «Взрывы глубинных бомб… Быстро приближаются…»

Вскоре Шэдде и сам услышал нарастающий шум винтов, что-то с грохотом пронеслось у них над головой, а еще черев несколько секунд корпус «Сэйбра» начал сотрясаться от мощных ударов. Лодка рыскала и вибрировала, как кожа барабана, по которой колотит дошедший до экстаза барабанщик. До Шэдде донесся звон разбитого стекла, стук падающих предметов. Обычное освещение погасло, и сразу же тускло замерцали лампочки аварийного. От непрекращающихся толчков и ударов люди валились с ног. Впервые Шэдде испытал на себе атаку глубинными бомбами. Это было потрясающе, это было кошмарно, это превосходило все, что можно было себе предстать.

Охота за ними продолжалась шесть нескончаемых, не поддающихся описанию часов. Шэдде понял, что его нервы больше не выдержат, что он не в состоянии переносить дальше этот кошмар. Заслышав (как ему казалось, в сотый раз) доклад гидроакустика: «Новая серия взрывов, сэр… Они приближаются… Курсовой угол…», он уже знал, что вслед за этим последует быстро нарастающий шум винтов, свидетельствующий, что эсминец начинает очередную атаку. Но что он мог сделать, находясь здесь, в этой стальной ловушке, откуда не было выхода? И вдруг Шэдде, потеряв контроль над собой, пронзительно завопил. Это не помешало ему на какой-то миг заметить удивление, появившееся на лицах всех, кто находился рядом. «Первый, успокойте его!» – послышался властный голос командира. Словно в каком-то страшном сне Шэдде увидел, как к нему приближается первый помощник командира, как он поднимает руку, и тут же ощутил сильный удар по лицу. Он умолк, упал на колени, потом рухнул на пол и, всхлипывая, провалялся так до окончания атаки – подавленный, униженный, полностью уничтоженный происшедшим.

После атаки, устранив кое-как наиболее серьезные повреждения, лодка продолжала путь во Фримантл. Никто из экипажа «Сэйбра» ни разу не напомнил ему о том дне, а когда по окончании войны лодку переводили в резерв, командир корабля сказал ему: «Вы лучший начальник минно-артиллерийской части, который когда-либо служил у меня». Однако Шэддэ не мог забыть пролив Ломбок, эта рана так и не зажила в эго памяти. Пусть люди молчат, он-то понимал, что самым позорным образом не выдержал первого же серьезного испытания. Позже он узнал, что и с другими случалось подобное, и другим оказывалось не под силу такое напряжение, но это никак не могло возместить ему главного – потери самоуважения.

Когда за Саймингтоном и Каваном закрылась дверь, Шэдде обхватил голову руками и разрыдался. Зачем адмиралтейство направило сына того Саймингтона к нему на «Возмездие»? Несомненно, презренная ухмылка, выражение снисходительности на лице могли означать только одно: Саймингтон знает о позоре Шэдде, он уже рассказал об этом в кают-компании – потому-то все офицеры настроены теперь против Шэдде. Его продолжают распинать за то, что когда-то произошло в проливе Ломбок, хотя он пытался сделать все от него зависящее, чтобы это было позабыто.

Когда Дуайт Галлахер, офицер американского флота на борту лодки, и Килли вошли в кают-компанию, там почти не оставалось свободных мест. Только что прозвучал полуденный сигнал, и сюда собралось большинство офицеров корабля. Таргет уже успел несколько раз принести из буфетной бокалы с коктейлями. Беседа касалась то одних тем, то других, потом кто-то заговорил о вечере, проведенном накануне в Скансене.

Саймингтон взглянул на Килли.

– Питер, что же вы ничего не расскажете нам о вчерашней крошке? Надеюсь, вы благополучно доставили ее домой?

– Почему это вас интересует? – спросил младший лейтенант, откладывая газету.

– У вас явно повышенная раздражительность, – погрозил ему пальцем О’Ши. – Если вы помните, мы вас оставили и поэтому хотели бы знать, что произошло дальше.

– Что именно хотели бы вы знать?

– Ну, как развивались события в дальнейшем.

– Никак. – И младший лейтенант снова погрузился в чтение газеты.

Дуайт Галлахер покрутил за ножку свой бокал.

– А что вообще представляет собой эта особа? – спросил он.

– Вас интересует ее умственное развитие или только наиболее существенные данные об ее фигуре? – съязвил Саймингтон.

Американец почесал кончик носа.

– Пожалуй, фигура, – ответил он, не замечая иронии. – Насколько я знаю, Килли человек непривередливый.

– Девочка оказалась прелестной. Что касается фигуры, то я бы, пожалуй, сказал так: бюст – тридцать восемь, талия – двадцать два, ниже – тридцать.

Галлахер присвистнул:

– Ничего, ничего! А вы что скажете?

О’Ши покачал головой:

– Нас это не интересовало.

– Питеру удалось подудеть в трубу?

– Нет, он же был с девушкой.

– Ах да, я и забыл.

Вошел радист.

– Капитан-лейтенант Галлахер! – объявил он. – Вам радиограмма, сэр!

В течение утра самочувствие Шэдде несколько улучшилось, ему удалось стряхнуть с себя овладевшее им ночью смятение. После ленча им предстояло отправиться в Копенгаген, и перспектива скорого ухода из Стокгольма поднимала у него настроение.

Работая за письменным столом у себя в каюте, Шэдде слышал гудение многочисленных вспомогательных механизмов и ощущал вибрацию корпуса лодки. Эти звуки и движения действовали на него успокаивающе, они превращали «Возмездие» в его глазах в некое живое существо.

В полдень он вызвал к себе Килли и передал ему для зашифровки депешу, адресованную командующему подводными силами, а в копиях адмиралтейству и командиру «Массива» – другой лодки, вооруженной «Поларисами», крейсировавшей недалеко от Гетеборга. Шэдде докладывал о своем намерении выйти из Стокгольма в четырнадцать ноль-ноль. Вечером, пройдя Сандхамн, он должен был радировать о погружении. Командира лодки «Массив» он извещал, что выходит в море и что «Массив» может идти в Гетеборг.

В половине первого на «Возмездие» прибыл британский военный атташе. Шэдде передал ему два донесения для отправки дипломатической почтой. В каюте Шэдде они выпили по рюмке шерри и распрощались после краткого обмена ничего не значащими вежливыми фразами. Шэдде проводил атташе до катера, постоял на мостике, наслаждаясь солнцем, и, увидев, что катер подошел к Скепсхольму, спустился в кают-компанию. Офицеры было поднялись при его появлении, но он жестом разрешил им оставаться на местах и приказал Таргету подать шерри. Он уселся в кресло, перекинув одну ногу через подлокотник, а другую вытянув перед собой. По всему было видно, что он находится в хорошем настроении, Каван и О’Ши обменялись понимающими взглядами и оба тут же подумали: «Надолго ли?» Как бы то ни было, пока Шэдде держался нормально и, казалось, забыл про вчерашний вечер. Однако было совершенно невозможно предвидеть, что он сделает или скажет в следующую минуту.

Шэдде поднял бокал с шерри и, прищурившись, посмотрел сквозь него на свет.

– Должен сказать, что вам невероятно везет. Лучшего дня для выхода в Сандхамн, чем сегодня, и не придумаешь. Сюда вы пришли в темноте и ничего не видели. – Он обвел взглядом всех присутствующих. – Между тем тут есть на что посмотреть – острова, рощи, замки, голубая вода… Восхитительная картина!

Шэдде отпил глоток вина и, снова подняв бокал к свету, взглянул на него. Саймингтон и О’Ши перемигнулись. Они по опыту знали, что Шэдде может болтать так до второго пришествия и не терпит, когда его прерывают. Собственно, он ни к кому конкретно не обращался, скорее просто думал вслух, перескакивая с одной темы на другую. Говорил он так быстро и так непоследовательно, что иногда трудно было уследить за его мыслью. Если кому-то и удавалось вставить словечко, он бросал на него тусклый, отсутствующий взгляд и продолжал говорить.

– Что слышно о Кайле? – неожиданно спросил он у Кавана.

– Ничего, сэр. Патруль не обнаружил его. Посольство наводит справки в полиции и в больницах.

– Почта поступила?

– Пока нет, сэр. Ожидаем в тринадцать ноль-ноль.

Шэдде нахмурился, повернулся в кресле, вытянул ноги и некоторое время рассматривал свои ботинки.

– Хочу надеяться, что там будет письмо и для меня, – тихо, куда-то в сторону, проговорил он.

– Отсутствие вестей уже неплохая весть, сэр! – шутливо заметил Галлахер, пытаясь развеселить Шэдде.

– Не знаю, не знаю, – все так же задумчиво отозвался тот.

– Вы берете лоцмана до Сандхамна, сэр? – поинтересовался Галлахер, чтобы сменить тему разговора.

Вопрос привел Шэдде в раздражение. Уж не намекает ли этот американский болван, что он, Шэдде, намерен положить себе в карман деньги, предназначенные для лоцмана? Если он не это имел в виду, тогда вообще зачем заводить разговор о лоцмане? Он медленно выпрямился в кресле к взглянул на американца.

– Нет, – резко ответил он. – Я обошелся без него, когда проходил здесь ночью. Зачем он мне теперь, днем?

– Конечно, конечно! Я спросил потому, что у нас на флоте мы обязательно берем лоцмана в подобной обстановке.

– Вы – да, не сомневаюсь, – холодно и многозначительно подтвердил Шэдде.

В кают-компании воцарилось неловкое молчание. Его нарушил сам Шэдде, решивший, видимо, окончательно расквитаться с американцем.

– Кстати, – заговорил он, – возможно, вы сумеете ответить на вопрос, который я давно собираюсь задать.

– Пожалуйста. Если смогу.

– Почему ваши эсминцы так медленно швартуются?

– Я… не совсем понимаю…

– Видите ли, вы, очевидно, и сами замечали, как лихо швартуемся мы: корабль мчится на большой скорости, затем дается полный назад. Отличный экзамен на умение управлять кораблем. Мы этим гордимся.

Только сейчас Галлахер понял, куда клонит Шэдде, и насторожился.

– Пусть так. Но в чем же, собственно, смысл вашего вопроса?

– В том, что умение обходиться без лоцмана – это тоже экзамен на искусство управлять кораблем. Именно поэтому я и задумывался, почему американские эсминцы настолько неповоротливы в подобных случаях. Как шаланды в Гонконге, которые используются вместо катафалков во время морских похорон. – Сравнение пришлось по вкусу самому Шэдде. Он самодовольно улыбнулся и добавил: – Жалкое зрелище, доложу я вам!

Галлахер с трудом сдержался – он находился здесь не для ссор.

– Может быть, вы и правы, сэр, – медленно ответы он, пожимая плечами. – Может быть.

После ленча Шэдде вернулся к себе в каюту. В доставленной на лодку почте письма от Элизабет снова не оказалось. Он безуспешно пытался подавить нарастающую озабоченность. Почему она не пишет? Где она? Что делает? Что будет в ее письме, когда он его получит?

Пропищал зуммер переговорного устройства, и Рис Эванс доложил о готовности всех механизмов к выходу в море.

Шэдде надел фуражку, повесил бинокль на шею и поднялся на мостик. Там уже были Каван, Саймингтон и старший сигнальщик.

– Рулевое устройство проверено, сэр, и находится в полном порядке. Все клапаны вентиляции цистерн задраены, – доложил Саймингтон.

– Рулевой у штурвала, сэр, – донесся голос из переговорной трубки. – Главные механизмы готовы, сэр.

– Хорошо, – кивнул Шэдде, посмотрев на часы. – Готовы отдать швартовы? – спросил он первого помощника.

– Готовы отдать швартовы, сэр.

Каван поднял правую руку и взглянул вперед, вдоль корпуса лодки. Аллистэр с несколькими матросами стояли на носу, лицом к мостику.

– Двадцать градусов право руля! Малый вперед! – скомандовал Шэдде.

Лодка медленно тронулась с места.

– Стоп! Прямо руль! – последовала новая команда. – Отдать концы!

Каван повторил приказ. Один из моряков сбросил трос, другие быстро его выбрали.

– Малый вперед! Пятнадцать градусов право руля!

Корабль вздрогнул, и нос начал медленно уваливаться вправо. После выхода в Штроммен командир застопорил машины, выправил курс, после чего снова скомандовал: