Текст книги "Охота в Лагарте. За два часа до темноты"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Было темно и холодно, моросил дождь. Во вмятинах и неровностях штурманского стола вода собиралась в крохотные лужицы и тоненькими ручейками стекала на стальную палубу. В лучах сигнальных огней изморозь висела словно тончайший муслин – зеленый с правого борта и красный с левого.

Младший лейтенант Килли доложил место корабля, и Саймингтон окоченевшими руками нанес его на карту. Несколько капель с его дождевика скатились на карту, оставив темные, расплывающиеся пятна.

– Еще разок, Килли.

Младший лейтенант вновь склонился над пеленгатором. Напряженно всматриваясь в каждое деление, он медленно вращал круг, и в свете репетира его сосредоточенное бледное лицо казалось еще бледнее.

– Грейт Карлсо один-шесть-восемь; Вестергарн ноль-пять-семь, – доложил он не по возрасту глубоким, звучным голосом. – А вообще-то ни к чему все это. Определение места радиопеленгованием… Определение по Лорану… Определение по инерциальной навигационной системе… Осточертело! И зачем только мы занимаемся этой детской игрой! Словно мало других…

– Заткнитесь! – прервал Саймингтон. – Вы мешаете мне сосредоточиться.

Он перенес данные Килли с карты района Готланда на генеральную карту восточной части Балтийского моря, выключил фонарь и в темноте подошел к переговорной трубке.

Наступил момент, которого так опасался Саймингтон. Предстояло доложить о показавшихся вдали огнях Карлсо. Выслушав доклад, Шэдде мог сам подняться на мостик, а это означало, что неприятностей не избежать.

– Командир! – тихо начал он.

Молчание, потом послышался холодный, язвительный голос:

– В чем дело?

– Сэр, показались огни Грэйт Карлсо. Направление один-шесть-восемь, пять миль.

– Время?

– Ноль один шестнадцать, сэр.

– Видимость?

– Плохая, сэр.

– Погода?

– Моросящий дождь, легкий бриз, слабая зыбь, – ответил Саймингтон и тут же с надеждой добавил: – Очень сыро и холодно, сэр.

– Прекрасно, – после паузы ответил Шэдде. – Сейчас поднимусь.

Саймингтон прошел в переднюю часть мостика и посмотрел в темноту. Через каждые полминуты ночной мрак прокалывали три крохотные проблеска маяка в Грейт Карлсо.

– Сейчас явится, – буркнул он, поворачиваясь к младшему лейтенанту. – Предупредите впередсмотрящих.

Из центрального поста позвонил старшина.

– Командир поднимается, сэр, – торопливо, приглушенным голосом сообщил он.

– Благодарю.

Не в силах сдержаться, Саймингтон вздрогнул.

Рослый и массивный, Шэдде казался в своем дождевике какой-то бесформенной глыбой, не лишенной, однако, способности двигаться решительно и уверенно. Он протиснулся в боевую рубку, через люк вышел на мостик, и сразу же в лицо ему ударили холодные капли дождя. Еще не освоившись с темнотой, он ощупью, двигаясь вдоль рубочной мостика, добрался до защитного козырька и, приподняв, сунул под него голову и плечи. Пробыв в этой позе несколько минут, Шэдде резко выпрямился.

– Саймингтон!

– Да, сэр.

– На карту нанесено только одно определение. Почему? – ледяным тоном спросил он.

– Вообще говоря, сэр… – заговорил было Саймингтон чувствуя, как у него напрягается каждый нерв.

– Без всяких «вообще», Саймингтон, – не дал ему договорить Шэдде. – Я сам в состоянии разобраться с разными там «вообще» и «в частности». Вы заступили на вахту а полночь. Сейчас ноль один час двадцать одна минута. «Возмездие» делает шестнадцать с половиной узлов. Берег уже недалеко. По инструкции вахтенный офицер обязан определять и наносить на карту место корабля через каждые полчаса. Между тем я вижу на карте лишь одно определение. Почему?

Саймингтон откашлялся.

– На карте три определения, сэр, – ответил он.

– По-вашему, я лгу? – повысил голос Шэдде.

– Нет, сэр, но…

– Что «но»?

– Но вы, очевидно, смотрели крупномасштабную карту, – желая избежать скандала, мягко пояснил Саймингтон. – Она как раз лежала передо мной, когда мы впервые заметили свет маяка. Взгляните на генеральную карту – на ней нанесены три определения…

– Где она? – грубо спросил Шэдде.

– На столе, под крупномасштабной, сэр.

Шэдде гневно, то сжимая, то разжимая кулаки, посмотрел на молодого офицера, потом медленно отвернулся и уставился в темноту.

– Послушайте, Саймингтон, – спустя некоторое время сквозь зубы заговорил он. – Вы лейтенант британского флота. Неужели вы до сих пор не уяснили, что, когда на мостик поднимается командир, нужная ему карта должна лежать там, где положено, – на штурманском столе сверху?

Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и стал спускаться по трапу в боевую рубку.

– Каков мерзавец! – вырвалось у Килли, когда командир скрылся.

Саймингтон нервно передернул плечами.

– Он все еще переживает Скансен. А ведь меня предупреждали, что он не даст мне житья.

– Он, видимо, терпеть вас не может.

– Не знаю, – покачал головой Саймингтон. – Просто ума не приложу. Когда мой отец узнал, что меня направляют к Шэдде, он остался очень доволен и заявил, что это просто счастье – служить под началом такого первоклассного командира.

– Он что, знает его?

– Еще с войны. Шэдде служил у него на «Сэйбре». По словам отца, это был его лучший офицер.

– Вот бы он взглянул на него сейчас. Первостатейная скотина.

– Адмиралтейство придерживается другого мнения, иначе бы его не назначили командиром лодки.

– И все равно он ублюдок, – проворчал Килли. – Совершенно невозможно предугадать, как он поведет себя, какой фортель выкинет. То он весел и приветлив, а через минуту готов перегрызть тебе горло.

– Стыдно за него. Да он и сам, наверное, не рад – легко ли жить с таким характером, то и дело ставить себя в идиотское положение? Взять хотя бы этот скандал, который он только что учинил на виду у впередсмотрящих и сигнальщика. Ничем не оправданное хамство!

Офицеры стояли на мостике, укрытые густой темнотой. Под ними смутно вырисовывался во мраке длинный корпус лодки, медленно покачивающейся под юго-западным ветром. Незадолго до окончания вахты курс был изменен. Саймингтон доложил об этом Шэдде, но командир не поднялся на мостик.

В два часа утра все еще царила глубокая темнота; ветер усилился, и море вспенилось мелкими, быстро бегущими волнами. По ранее отданному Шэдде распоряжению скорость была увеличена до двадцати узлов. Перед сменой вахты всё на лодке пришло в движение, на мостик то и дело поднимались люди с докладами и рапортами. Саймингтона сменил первый помощник командира Каван, а он сам и Килли, усталые и промокшие, спустились в отсек центрального поста. В штурманской рубке они проверили показания радиолокаторов, Саймингтон сделал запись в вахтенном журнале, а Килли сравнил показания эхолота с проложенным на карте курсом. Лишь после этого они отправились в свою крохотную каюту, где вместе с ними помещался еще и Аллистэр.

Засыпая, Килли думал об Аните. Девочка что надо! Жаль, что ее проклятая подружка не отходила от них ни на шаг… Увидятся ли они когда-нибудь снова?

Саймингтон, расстроенный и усталый, долго не мог заснуть. За что Шэдде ненавидит его? И сколько можно терпеть его выходки? Он вспомнил вечеринку в Скансене. Одним из ее последствий и была отвратительная сцена, только что устроенная на мостике командиром. Всякий раз, когда Саймингтон начинал думать о своем командире, перед ним отчетливо вставало лицо с твердым, словно разрубленным посредине подбородком с продолговатой коричневой бородавкой…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Во второй половине дня, перед вечеринкой в Скансене, они побывали в Сальтсшосбадене, а потом вернулись в Стокгольм и вечером распрощались со шведами у моста Скепсхольм.

Саймингтон и Килли хотели побывать в старом городе, но Каван и врач решили, что это слишком далеко, и, в конце концов приняли решение провести время в ресторане.

Обстановка в ресторане оказалась приятной – ароматный табачный дым, смех, музыка женщины… Нет, что бы там ни было, а в Стокгольме можно хорошо провести время!

Из ресторана они направились по Страндвагену к порту. Стоял май, и со Штроммена дул холодный ветер. Возвращаться на корабль было еще рано. Они наняли такси и поехали в Скансен. Некоторое время бродили среди старинных крестьянских домов, мельниц и колоколен, посмотрели народные танцы, потом, почувствовав усталость, решили отдохнуть в ресторане «Соллиден». Свободных мест не оказалось, и Килли отправился добывать столик, но метрдотель лишь развел руками:

– Невозможно. Вы же сами видите.

– Но мы гости из Англии!

– У нас в Скансене только гости и бывают, – пожал плечами швед.

Килли вернулся к друзьям и сообщил им о провале своей миссия. Выслушав его, доктор заявил, что сейчас же все устроит. О’Ши был ирландцем и после обильного возлияния чувствовал себя способным на любой подвиг.

– Ждите меня здесь, – наказал он. – Я говорю по-русски.

– Ну и что из этого? – зевнул Каван. – Мы же не в России.

О’Ши отыскал метрдотеля и на ломаном русском языке с серьезным видом заявил, что для русской делегации нужен столик. Оказалось, метрдотель немного понимал по-русски. Он задумчиво поскреб подбородок и удалился. Через несколько минут офицеры сидели за столиком.

Спустя полчаса к ним подсели Шэдде и валлиец Рис Эванс – главмех «Возмездия», самый «старый», в свои тридцать девять лет, моряк на борту лодки. С Шэдде они впервые встретились, когда лодка еще строилась, вместе спускали ее на воду, вместе проводили ходовые испытания, вместе принимали.

Шэдде и Эванса связывали дружба и взаимное уважение, хотя они были совершенно разными людьми. Шэдде был потомственным моряком, воспитанником привилегированного Дартмутского военно-морского колледжа и колледжа морского штаба; коренастый, невозмутимый Рис Эванс родился в одном из наиболее промышленных районов Уэльса, в долине Ронды, и прошел на военной службе трудный путь от старшины машинного отделения до инженер-капитан-лейтенанта.

Оркестр умолк, и площадка для танцев опустела. В зале, направляясь к ним, появился Килли с молоденькой шведкой под руку. Девушка весело смеялась, прикидываясь смущенной какой-то репликой спутника.

Каван, не таясь, подмигнул Килли. Тот с деланным негодованием сдвинул брови, бросил холодное «Сэр?» и, не ожидая ответа, снова увлек девушку на танцевальную площадку.

Шэдде был в превосходном настроении. Он без умолку болтал, перескакивая с одной темы на другую, а то вдруг принимался смеяться. Офицеры из вежливости смеялись вместе с ним… или, может, над ним? Каван исподволь наблюдал за своим командиром. Надолго ли ему хватит такого настроения? Услышав, что офицеры заказали сандвичи с курятиной, Шэдде велел официанту подать шампанское.

– Курятину нужно обязательно запивать шампанским, – заявил он.

«На какие это средства он заказывает шампанское? – подумал Каван. – На одно жалованье так не разгуляешься. Видимо, у него есть какие-то побочные источники дохода… Кстати, зачем вообще он заказал шампанское? Пустить пыль в глаза?»

– И как только ему удается знакомиться с такими красавицами? – спросил Шэдде, кивая на Килли и его девушку.

– По-моему, для этого не требуется особых талантов, – ответил Каван. – Они охотно идут навстречу.

– Него не понимаю, того не понимаю, – покачал головой Шэдде. – Ведь он же настоящий болван.

– Девица как будто придерживается иного мнения. Вы только взгляните на них.

– А вообще-то, какое все это имеет значение? – вздохнул Рис Эванс. – Все равно мы завтра уходим.

– Разве уже все исправили? – поинтересовался Каван.

Глаза Эванса потемнели от гнева, но он сдержался и, отвернувшись, ответил:

– Если вы имеете в виду конденсационную установку, то завтра к полудню ее приведут в порядок.

«Почему Каван всегда с таким наслаждением насмехается надо мной, вечно отпускает колкости в мой адрес? – подумал Эванс. – Постоянно издевается над моими машинами, постоянно задирает нос, словно первый помощник командира лодки – эго всё, а главмех – ничто!..»

– Ваш реактор еще действует? – осведомился доктор.

– Не задавайте нескромных вопросов, – остановил его Каван. – Наш главмех – человек весьма чувствительный.

Шэдде обвел взглядом переполненный зал ресторана.

– Как вам удалось получить столик? Мы не сумели.

– Доктор говорит по-русски.

– Ну и что? – нахмурился Шэдде.

Рис Эванс начал было объяснять, но командир перебил его.

– Шведы – народ ловкий, – заметил он. – Мы ведем войны, а они наживаются. В последнюю войну они торговали со всеми воюющими сторонами, не делая между ними никакого различия. Теперь они побаиваются русских, и не без причин.

Рис Эванс покачал головой и подмигнул доктору.

– Не думаю, сэр, – сказал он. – Как раз никаких причин для этого у них пет. К тому же они всегда могут рассчитывать на Запад.

Хорошее настроение Шэдде мигом испарилось.

– Да? – холодно спросил он. – Вы действительно так считаете? Я думаю иначе. Запад погружен в спячку. Слишком долго мы делаем вид, будто все спокойно, слишком мы разжирели… Чтобы выжить, надо рисковать…

– Как вас понимать, сэр? – спросил Эванс.

– А вот как, – Шэдде наклонился к нему, глаза его заблестели. – Мы напуганы… Точнее, наши политики напуганы до смерти. Они всегда хотели и действовали только наверняка, всегда проявляли чрезмерную осторожность, а чрезмерная осторожность никогда еще не приносила успеха.

– Но не может же Запад ни с того ни с сего напасть на Россию? – возразил О’Ши. – Это вызвало бы возмущение во всем мире. В наше время так не делается.

Шэдде с подозрением взглянул на врача. Не издевается ли тот над ним?

– Вот именно, – холодно подтвердил он, чуть помедлив. – Запад не может. Не может потому, что мы связаны всякими нелепыми условностями, вроде вашего «так не делается». И поэтому-то мы и погибнем в один далеко не прекрасный день. Между тем даже идиоту ясно, что мы можем выбирать лишь одно из двух.

– То есть?

– Либо немедленно начать превентивную войну против России, либо подчиниться русским некоторое время спустя. – Шэдде откинулся на спинку стула. – С наслаждением рисую себе картину, как наш парламент или конгресс США в торжественной обстановке обсуждают этот вопрос, как проходит голосование и как объявляется решение начать войну против России, Замечательный будет день!

Шэдде говорил во весь голос, и сидевшие за соседними столиками стали прислушиваться к его словам.

Саймингтон зевнул. Затеянный Шэдде разговор лишал вечер всякого интереса. Подобные рассуждения командира он не раз слышал и раньше, и они порядком ему наскучили. Шэдде буквально помешался на мысли о необходимости немедленно сокрушить Россию и в разговорах на эту тему часто доходил до абсурда…

В ресторане появилась высокая девушка в платье золотистого цвета, и Каван уставился на нее широко раскрытыми глазами. Как похожа! Такие же темные волосы, такой же профиль… Может, это Сьюзен? Девушка повернулась лицом к нему, и он разочарованно откинулся назад. Нет, это не Сьюзен. С ним часто так бывало. Он понимал, что это глупо, но ничего не мог поделать с собой. В каждой высокой темноволосой женщине он обязательно видел Сьюзен. Его размышления прервал оркестр. На танцевальной площадке появились пары. Саймингтон поднялся из-за стола.

– Прошу прощения, – заметил он.

Возвращаясь из туалета, Саймингтон увидел за столиком у стены двух моряков и подошел к ним.

– Привет, Грэйси! Привет, Спрингер! – поздоровался он. Грэйси был главным старшиной-радистом лодки, а Спрингер – главным старшиной-электриком. Они хотели было подняться, но Саймингтон жестом остановил их.

– Пива, сэр? – предложил Грэйси.

– С удовольствием, – согласился Саймингтон, усаживаясь. – Как провели время?

– Превосходно, – отозвался Спрингер. – Знакомились с городом. Тед нащелкал много снимков своей «лейкой».

Грэйси кивнул.

– Да-да, – подтвердил он. – Думаю, мне удалось сделать несколько хороших кадров, особенно в районе Слюссен. С верхней площадки башни открывается чудесная панорама.

– Я тоже был там вчера, – сообщил Саймингтон. – Потом сравним наши снимки, хотя я уверен, что ваши, как всегда, много лучше.

Шэдде видел, как Саймингтон подсел к старшинам, и это вызвало его раздражение. У Саймингтона хватило наглости откровенно зевать во время разговора о взаимоотношениях между Россией и Западом, а потом придумать предлог, чтобы уйти из-за стола. А сейчас он совершенно ясно дал понять, что предпочитает общество командира лодки компании старшин.

– Это что, обычная манера Саймингтона – якшаться на берегу с нашими старшинами? – спросил он.

– Я не совсем вас понимаю, сэр, – нерешительно ответил Каван.

– Потрудитесь оглянуться. Он распивает пиво с Грэйси и Спрингером.

– Ну и что? – добродушно удивился доктор. – Все мы на нашей лодке одна семья – только так и надо рассматривать его поведение в данном…

– Ни черта вы не понимаете в службе, О’Ши, – холодно оборвал его Шэдде. – Попридержите язык. Офицерам я старшинам не полагается проводить внеслужебное время вместе, это вредит дисциплине.

Командир взглянул на Кавана.

– Полагаю, вы полностью согласны со мной, номер первый, – заявил он, всем своим видом давая понять, что вопрос совершенно ясен и не подлежит обсуждению.

Однако Каван не понял его или сделал вид, что не повял. Он терпеть не мог Шэдде, его раздражала манера командира вечно изображать из себя невесть что.

– Не знаю, сэр, не знаю, – медленно ответил он. – Не думаю, что Саймингтон вообще способен с кем-то якшаться или перед кем-то заискивать. Он слишком хорошо воспитан. Он прекрасно относится к Грэйси, и тот отвечает ему тем же. Вот и все, ничего большего.

Шэдде повернулся лицом к Кавану и, навалившись на столик, уставился на первого помощника. Его зубы были крепко стиснуты, он не сводил с Кавана темных, сверкающих бешенством глаз. Наконец он встал.

– Пошли, главмех! Вернемся поскорее на корабль, а то мне еще скажут, что я не умею командовать этим проклятым корытом.

Пока растерявшийся Каван подыскивал какой-нибудь ответ Шэдде и Эванс ушли. Скрывая свое смущение, первый помощник вынул из ведерка со льдом бутылку шампанского.

– Хотите газированной водички, оставленной командиром? – спросил он и, не дожидаясь ответа, наполнил сначала бокал врача, потом свой. – Разъясните мне, ради бога, чем я его оскорбил?

– Ничем. Ну, может, были не совсем тактичны, только и всего. Скажем, о «хорошем воспитании», возможно, и не следовало упоминать.

– Вы так думаете?

– Все дело в том, что вы поддержали меня, номер первый, а я для Шэдде всего лишь паршивый костоправ из Дублина, некая пародия на морского офицера. И вот вы заступаетесь за меня, вместо того чтобы поддакивать ему, причем делаете это в тот самый момент, когда он излагает незыблемые традиции британского флота.

Каван нетерпеливо махнул рукой.

– Но как дико выглядит его замечание насчет Саймингтона и старшин! Сейчас ведь не тридцатые годы. Почему Джордж не может подсесть к ним и поболтать, если ему так хочется?

– Я-то целиком и полностью согласен с вами, – сказал О’Ши, – но Шэдде терпеть не может Саймиягтона – в этом все дело.

Каван осушил бокал и принялся рассматривать танцующих. Младший лейтенант танцевал все с той же шведкой. Она то и дело откидывала голову и весело смеялась, и Каван только теперь решил, что она очень хорошенькая.

– Да ну его к черту, этого Шэдде! – с сердцем бросил он.

– А вот и наш Питер Килли направляется со своей красавицей к нам, – вдруг сообщил врач. – Не иначе узрел шампанское.

– Привет! – воскликнул Килли, подсаживаясь к ним вместе с девушкой.

– Вы, конечно, хотели сказать «привет, сэр»?

– Прошу прощения, сэр. Я видел, как уходил командир, и решил, что вам, наверно, будет интересно познакомиться с Гретой Гарбо. Грета, познакомься, пожалуйста, с моими закадычными дружками.

Он налил шампанского девушке и себе.

– Какой же ты глупый! – хихикнула девушка. – И вовсе я не Грета, а Анита. Скажите, все англичане такие глупые?

– Можете не сомневаться, – добродушно отозвался врач. – Все.

Саксофонист на оркестра начал какую-то новую мелодию.

– Как, ничего у него получается с этим дудением? – спросил О’Ши у Килли, кивком показывая на музыканта.

Килли снял руку с колена девушки.

– Неплохо – ответил он. – Даже очень неплохо.

Девушка подняла бокал обеими руками, поставила локти на стол и взглянула на Кавана.

– А знаете, – заметила она, – вы весьма и весьма недурны собой.

Каван смутился, но его выручил оркестр. Офицер встал.

– Перестаньте, – попросил он. – Пойдемте лучше потанцуем.

Замечание девушки явно ему польстило.

Вскоре к их столику вернулся Саймингтон, и офицеры рассказали ему, какой неприятный разговор произошел у них с Шэдде. Саймингтон сперва удивился, затем встревожился, а под конец рассмеялся и, бросив: «Невероятно!» – перевел беседу на другую тему.

Анита отыскала в ресторане одну из своих подруг, и за столиком снова стало весело. Они то танцевали, то принимались болтать, причем любой пустяк, почти каждое слово вызывали взрыв безудержного веселья. Часов около двенадцати вся компания отправилась погулять на какой-то сквер. Офицеры вызвались помочь Питеру Килли проводить девушек домой, не тот отклонил их предложение.

– Верное дело, – тихо сказал доктору Каван.

– Что вы там шепчетесь? – поинтересовался Килли.

– Так, ничего. Просто думаем вслух.

Офицеры попрощались с девушками, и такси доставило Кавана, О’Ши и Саймингтона на военно-морскую базу в Скепсхольме.

Подойдя к буфету, она почувствовала, что у нее закружилась голова, а каждый мускул лица онемел, словно на сильном морозе. «От виски, наверно», – подумала она. Элизабет не любила виски, но случай был слишком уж особенный. Она на конец написала письмо. То самое ужасное письмо, которое нужно было написать во что бы то ни стало.

Она с такой силой поставила рюмку на буфет, что у нее отломилась ножка.

– Какая ты глупенькая, Элизабет, – сказала она себе. Зачем такая сила!

Хорошо еще, что при этом не было Джона… Именно из-за таких пустяков между ними иногда происходили отвратительные сцены. Ну ничего, таких сцен больше не будет, потому что и ее-то самой тут больше не будет. Она взяла другую рюмку и с преувеличенной осторожностью поставила перед собой. Однако металлическая пробка словно сама слетела с горлышка бутылки и покатилась по полу. Ну и пусть, она потом найдет ее…

Элизабет долила виски водой, подошла к маленькому столику и медленно опустилась в мягкое кресло. На столе лежало письмо.

– Почерк какой-то неуверенный, – пробормотала она и тщательно, словно на уроке красноречия, выговаривая слова, прочла вслух: «Капитану 3-го ранга Джону Шэдде, корабль военно-морских сил Великобритании „Возмездие“. Адмиралтейство. Лондон».

– Джону Шэдде, – повторила она. – Джону Шэдде… – И тут уголки губ у нее опустились, она уткнулась лицом в спинку кресла и разрыдалась. – Джон, Джон! – между рыданиями твердила она. – Что ты сделал! Что ты сделал с нами!

Наплакавшись, Элизабет подошла к зеркалу и кое-как привела себя в порядок. В гостиной она снова увидела письмо на столе и решила, как только стемнеет, выйти и опустить его в почтовый ящик.

«Письмо он получит в Копенгагене, – мелькнуло у нее. – Что он подумает, когда прочитает его?» А впрочем, пусть думает что угодно, никакого значения это уже не имеет. Она решила раз и навсегда и не изменит своего решения. Ей тридцатью три года; он раздавил, уничтожил ее собственное «я». Если она хочет остаться человеком, иметь собственную жизнь, она должна уйти от него. Сейчас, когда она нашла в себе силы навсегда порвать с ним, не может быть и речи, чтобы вернуться к прошлому. Развод оформляют адвокаты Пинкертон и Пайлингс, билет для поездки в Австралию она уже заказала. Элизабет схватила письмо и выбежала из дому.

Вернувшись на лодку, Шэдде предложил Эвансу выпить у него перед сном виски. Впрочем, это было не столько приглашение, сколько приказ, и валлиец подчинился, хотя пить ему не хотелось.

Шэдде наполнил бокалы, сделал приглашающий жест и опустился в кресло. Он сидел молча – угрюмый и насупившийся, занятый своими мыслями, и только нервное постукивание пальцев по столу выдавало его состояние.

Рис Эванс несколько раз пытался завязать разговор, но Шэдде отвечал сухо и односложно, В конце концов, пробормотав несколько слов извинения, валлиец ушел, а Шэдде еще глубже погрузился в кресло, опустив голову на грудь. Он долго просидел так и лишь около часа ночи перебрался на койку. Но сон не приходил. То одна, то другая проблема вставала перед ним – нескончаемая вереница проблем! – и каждая требовала немедленного решения. Вот хотя бы эта ссора с первым помощником в Скансене… Вообще, из-за чего она началась? Из-за Саймингтона? Не только из-за него, скорее из-за легкомыслия и глупости, какую проявили его офицеры, когда он заговорил о необходимости превентивного удара по России. Неужели они не понимают, что происходит? Неужели не в состоянии вникнуть в смысл того, о чем он говорил? Неужели, наконец, настолько слепы, что не видят опасности, на которую он им указал? Наступает время серьезных испытаний, а Запад, подобно кораблю без руля и без ветрил, беспомощно позволяет увлекать себя по течению. Слишком размякли, раздобрели англичане от долгих лет спокойной жизни, и теперь лишь посмеиваются, когда им говорят о надвигающейся опасности. Нужен человек, который открыл бы им глаза. История свидетельствует, что в Англии в подобные периоды всегда находился такой человек. Что ж, найдется он и теперь!..

Затем его мысли снова вернулись к тому, что произошло в Скансене. Он вспомнил, как возмутительно вел себя Саймингтон. А Каван… Посмел возражать ему и поддерживать этого знахаря О’Ши? Что он, собственно, имел в виду, говоря о «хорошем воспитании»? Да, с дисциплиной экипажа его лодки явно неблагополучно. Придется завтра утром серьезно поговорить с Каваном.

Вне всякой связи с предыдущим Шэдде вдруг вспомнил об Элизабет, и сердце его болезненно сжалось. Обычно мысли о жене не покидали его ни днем, ни ночью, а вот сегодня он почему-то забыл о ней. Он уже давно не получал от нее ни строчки; не ответила она и на его последнее письмо. С тяжелым чувством, словно в дурном сне, он вспомнил, что в последних письмах она намекала на свое намерение уйти от него. Это было так неожиданно и так непохоже на Элизабет, что вначале он не обратил внимания на ее слова, и лишь много времени спустя до него дошло, что она действительно может его бросить. Впервые так прямо, с такой откровенностью она написала, что несчастлива с ним, и это потрясло его. Почему? Мысль потерять Элизабет ужасала его. Кроме нее и ее любви, у него никого и ничего не было. Она одна понимала его, только она одна была для него дороже всех и всего на свете, дороже даже «Возмездия». Уж это-то она должна бы знать! Ну а если все же не знает? Он не может сказать ей об этом вот так прямо, в глаза. Ни за что! Но ведь есть вещи, которые человек должен понимать без слов.

За всю совместную жизнь с Элизабет, подумал Шэдде, ему никогда не приходилось ломить голову над их отношениями, Жена всегда оставалась где-то в тени, где-то там, где ей и полагалось быть, и ему никогда не приходила мысль, что может быть как-то иначе, как-то по-другому. И вот теперь она заговорила о своем намерении бросить его, и ему казалось, что все вокруг рушится. Прошло уже десять дней, как он послал ей из Осло письмо и потребовал объяснения. Десять дней – и ни слова в ответ…

Обуреваемый мрачными мыслями, терзаемый сомнениями, усталый, он долго ворочался на койке, не видя впереди никакого просвета. Лишь под утро он задремал, но и во сне, больше похожем на кошмар, он видел перед собой то Саймингтона, то Кавана, то Элизабет.