Текст книги "Охота в Лагарте. За два часа до темноты"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром «Возмездике», погрузившись на глубину сто футов и делая двадцать узлов, продолжала держать курс на юго-запад.

В десять часов Шэдде разрешил операторам центрального поста смениться, а остальным членам экипажа приказал нести вахту по расписанию, обычному для плавания в подводном положении.

В десять тридцать Кайль предстал перед командиром.

Несколько раньше Шэдде осведомился у Баддингтона, насколько серьезны данные о соучастии Кайля в попытке совершить диверсию.

– Таких данных у меня нет, сэр, – сухо ответил Баддннгтон.

Шэдде нахмурился, но Баддингтон, откашлявшись, продолжал тем же тоном:

– Собственно, что вообще имеется против Кайля? Одни сплетни и намеки. Говорят, что он был одним из трех моряков, ремонтировавших рулевое управление накануне дня отплытия; говорят (это утверждает Шепард), что он забияка; говорят, что держится он особняком и что его не любят товарищи; говорят, что он якобы кому-то сказал о своем намерении расправиться с Шепардом, который будто бы придирается к нему. Говорят, говорят, говорят…

– Вы совсем недавно на борту, а уже успели узнать так много, – заметил Шэдде, и Баддингтон так и не понял, насмешка это или комплимент. – Но ведь есть и другие данные, и вам следовало бы иметь их в виду. Кайль механик и имеет свободный доступ в рулевое отделение. В предыдущих случаях все неполадки возникали именно в машинном отделении, где мог бывать Кайль.

– Совершенно верно, – вежливо согласился Баддингтон. – Однако то же самое, сэр, можно сказать еще о сорока-пятидесяти других членах экипажа вашей лодки.

– Кроме того, – пропуская его слова мимо ушей, продолжал Шэдде, – Кайль ушел в самовольную отлучку как раз в то время, когда отказало рулевое управление.

– Но это можно истолковать и как доказательство его непричастности к неполадкам.

– Что вы хотите сказать? – удивленно взглянул на него Шэдде.

– Пока больше ничего.

– Мне кажется, мистер Баддингтон, – пожал плечами Шэдде, – мне кажется, что вы не правы. Впрочем, поживем – увидим. Но если виновен не Кайль, кого же вы подозреваете?

– Видите ли, сэр, я не детектив, я только следователь разведывательного управления адмиралтейства. Моя задача – наблюдать, собирать, взвешивать и расследовать конкретные факты. Только так и можно решить ту или иную подобную проблему.

– Но вот этой-то проблемы вы пока и не решили.

– Мне, очевидно, следовало сказать: «Только так я можно пытаться решить ту или иную подобную проблему». Кстати, бывает и так, что у меня ничего не получается.

Шэдде поднялся и холодно посмотрел на Баддингтона.

– Меня это вовсе не удивляет. Вы не откажетесь выслушать одно предложение?

– Пожалуйста.

– Найдите владельца лоскута серого шелка, и вы найдете виновного.

– Возможно, возможно… – рассеянно ответил Баддингтон.

Возвратившись в центральный пост, где должен был разбираться поступок Кайля, Шэдде остановился у стола. Позади и сбоку от него стояли его первый помощник, главках, врач и Аллистэр, несший вахту в тот час, когда Фаррел доставил Кайля на борт.

Боцман привел Кайля.

– Снять головной убор! – приказал он.

Кайль повиновался.

Шэдде искоса бросил взгляд на его бледное, осунувшееся лицо с искоркой вызова, мелькавшей в темных глазах. На виске моряка белел большой кусок пластыря, а кожа с выстриженными чуть выше виска волосами была обильно сказана йодом. Кайль выглядел несчастным и приниженным.

По знаку Шэдде боцман начал громко читать по бумажке выдвинутые против Кайля обвинения. Читал он четко, отрывисто, с частыми паузами, словно стрелял из пулемета короткими очередями:

– «Эрнест Кайль, механик первого класса. Обвиняется: первое – в нарушении дисциплины во время стоянки лодки в Стокгольме, где он самовольно оставался на берегу с 24 часов 7-го до 17 часов 35 минут 8 мая, в результате чего отстал от корабля. – Боцман сердито взглянул на Кайля, со свистом втянул воздух в продолжал: – Второе – находясь на берегу, Кайль напился пьяным, в состоянии сильного опьянения нарушил нормы поведения, был арестован шведской полицией, которая передала его начальнику патруля старшине Фэррелу в 17.35 8 мая».

Затем дали показания Аллистэр и Фэррел, а врач О’Ши сообщил о телесных повреждениях, обнаруженных при осмотре Кайля. Шэдде все это время стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы и буравя Кайля злым взглядом.

– Ну, Кайль, что вы можете сказать? – спросил он, когда О’Ши закончил.

Моряк отвел глаза в сторону.

– Я жду, Кайль.

– Бесполезно, сэр. Все равно вы не поверите. Мне вообще никто не верит.

– Я выслушаю вас и сам решу, верить вам или нет. Говорите, я слушаю.

Кайль коротко рассказал, что произошло с ним на берегу, умолчав, однако, о некоторых подробностях своего пребывания в квартире Ингрид. Закончив, он уставился в какую-то воображаемую точку над левым плечом Шэдде. Тот по-прежнему не спускал с Кайля пристального взгляда.

– Кайль, – обратился он к моряку, – почему вы всегда стараетесь остаться на берегу один, почему сторонитесь других членов экипажа? Одинокий моряк на берегу в иностранном порту обычно всегда попадает в какие-нибудь неприятности. Вы не первый год на флоте и сами это знаете.

Кайль молчал, продолжая тупо глазеть в пространство. Шэдде не стал повторять вопрос, он повернулся к главмеху и спросил:

– Инженер-капитан-лейтенант Эванс, Кайль ваш подчиненный. Что вы можете сказать о нем?

– Он хороший матрос, сэр, – ответил Эванс. – Старательный и надежный.

Шэдде понимающе взглянул на главмеха. «По доброте душевной, – подумал он, – старина Эванс никогда не упустит случая замолвить словечко за своих проштрафившихся людей. Но в Кайле он не разобрался и ничего не понимает». Шэдде перевел взгляд на О’Ши. «Знаю, знаю, что бы ты хотел сказать, костоправ! Его-де надо лечить, а не наказывать!»

Шэдде с трудом отогнал от себя эти мысли и подавил раздражение. Он, командир корабля, не позволит, чтобы на него оказывал влияние какой-то знахарь, нацепивший форму морского офицера! Нельзя допускать, чтобы военно-морская дисциплина подменялась каким-то психологическим вздором. Польза и целесообразность этой дисциплины доказаны вековым опытом. С этой дисциплиной побеждали и Дрейк, и Рэлей, и Нельсон, и их подчиненные. В конце концов, я он сам воспитан на такой дисциплине. Теперь он особенно твердо убежден, что экипажу «Возмездия» нужно побольше дисциплины и поменьше всякой там психологии.

Кайль был в самовольной отлучке и отстал от своего корабля. Это сам по себе серьезный проступок. А что, если к тому же объяснение Кайля – наглая ложь? Что, если он пытался дезертировать, оказаться на безопасном удалении от «Возмездия», когда откажет рулевое управление? Пусть Баддингтон болтает все, что угодно. История весьма подозрительна, от нее дурно пахнет. Сообщение Шепарда заслуживает самого серьезного внимания, ибо Кайля он знает куда лучше, чем успел узнать Баддингтон. Кайль – тип человека, вполне способного на диверсию. По возвращении на базу его нужно обязательно списать на берег, держать такого моряка на борту просто опасно. А пока наказать так, чтобы другим было неповадно.

– Кайль, вы должны взять себя в руки, – обратился он к матросу. – Моряки, не подчиняющиеся военно-морской дисциплине, не имеют права служить на флоте, как и те, кто не умеет вести себя на берегу, особенно за границей. Если вы еще хоть раз нарушите дисциплину, вас ждут серьезные неприятности. Пока же я лишаю вас отпуска на берег в течение двадцати восьми дней.

Нижняя губа Кайля дрогнула. Он знал, что лодка через неделю будет в Портсмуте, но и после этого еще в течение трех недель он не получит увольнительной! А ведь они с матерью собирались вместе провести его очередной отпуск… При мысли о том, что этому не суждено сбыться и как будет огорчена мать, на глазах Кайля навернулись слезы. Но он промолчал.

– Кругом! – скомандовал боцман. – Шагом марш!

Эрни Кайль повернулся и вышел из отсека.

Несколько позже Баддингтон вручил Шадде для дальнейшей передачи депешу, адресованную начальнику управления морской разведки и написанную его кодом. Шэдде обещал отправить ее сразу же после полудня, как только «Возмездие» поднимется на перископную глубину, чтобы сообщить командующему подводными силами о своем местоположении.

От командира Баддингтон отправился к судовому врачу. О’Ши что-то писал за столиком. При появлении Баддингтона он улыбнулся и отложил ручку.

– Заходите. Вы ко мне как больной или просто так?

– Нет, что вы, какой же а больной!

– Присаживайтесь.

Баддингтон осторожно опустился на краешек стула, сложил руки ни коленах и, помиренная водянистыми главами, уставился на доктора.

– Вот… Зашел поболтать, – заговорил он, помолчав. – Все остальные либо заняты, либо спят.

– В походе всегда так.

– Нас совсем не качает – это потому, что мы идем под водой, не так ли?

– Именно так. В том-то и преимущество подводной лодки. Погода нам безразлична.

– Да, да… – Баддингтон рассеянно обвел взглядом каюту. – Я слышал, вы весело провели время в Скаисене?

– Недурно.

– Мне рассказывали, как вам удалось получить столик, – заметил Баддингтон, рассматривая названия книг на полочке.

– Это когда я обратился к метрдотелю по-русски? – удивленно спросил О’Ши.

– Бот именно. Представляю, как он рассвирепел, когда узнал, что вы англичане.

– Возможно, – засмеялся врач. – Не понимаю, почему он мне поверил. Не так уж хорошо я владею русским.

– А когда-то владели хорошо? – поинтересовался Баддингтон, потирая нос.

О’Ши посмотрел на Баддингтона так, словно впервые его увидел.

– Всех нас в семье научила русскому языку наша мать – русская по национальности. Она надеялась, что мы когда-нибудь побываем в России и встретимся с ее родственниками.

Баддингтон взглянул на свои башмаки, затем мимо врача на полку с книгами.

– Очень интересно. Когда она уехала из России?

– Она никогда не жила в России. Ее родители – русские эмигранты, и родилась она в Лондоне.

– Она жива?

– Нет. Давным-давно умерла.

Настудило неловкое молчание.

– Как продвигается ваше расследование, мистер Баддингтон? – спустя некоторое время заговорил О’Ши.

– Расследование? – удивился Баддингтон. – Какое?

– О состоянии кондиционирования воздуха.

– Ах да! Должай признаться, продвигается пока довольно-таки медленно. По крупицам накапливаю необходимые данные. Надеюсь, что до Портсмута мне удастся кое-что сделать.

– Сложная это штука – кондиционирование воздуха?

– Очень! – поспешно откликнулся Баддингтон – Но исключительно интересная.

– Но сомневаюсь, – кивнул О’Ши.

– Спасибо за беседу, доктор, – проговорил Баддингтон, вставая и слабо улыбаясь. – Мне пора идти. Работы по горло.

Вернувшись к себе, Баддингтон достал на шкафа запасную книжку и черный кожаный ящичек и вынул из него несколько термометров и гигрометров. «Надо потренироваться с этими приборами», – подумал он, сделал несколько проб температуры и влажности воздуха и занес их в записную книжку. Ее бывший владелец, несомненно, был человеком старательным – книжка была заполнена формулами, техническими заметками и зарисовками, выполненными с большой тщательностью. В течение следующего получаса Баддингтон расставил термометры и гигрометры в различных помещениях лодки и, в частности, в матросских кубриках и в реакторном отсеке. Потом он отправился в ракетный отсек, измерил там температуру и влажность и аккуратно занес и эти данные в книжку. Перед тем как покинуть отсек, он вынул из черного ящичка два прибора и прикрепил их к переборке взамен тех, что повесил здесь раньше. После этого он зашел к Шэдде, сказал, что хотел бы побывать в продовольственной кладовой, и спросил, где может ваять ключ от нее. Важно, добавил он, чтобы никто не знал об его намерении. На вопрос Шэдде, что ему нужно в кладовой, Баддингтон заявил, что, возможно, ему удастся там кое-что отыскать. Разумеется, он замерит в кладовой температуру и влажность, но пока ему не хотелось бы ничего объяснять. Шэдде не стал настаивать и через некоторое время передал ему нужный ключ.

Вскоре после полудня Шэдде пригласил к себе главмеха поболтать за рюмкой шерри. Формальным поводом для приглашения послужила необходимость обсудить вопросы, связанные с предстоящим ремонтом лодки в Портсмуте, на самом же деле Шэдде переживал очередной приступ мрачной меланхолии и нуждался в обществе, а из одиннадцати офицеров корабля только Риса Эванса считал достойным своей дружбы.

Они обсудили некоторые детали будущего ремонта, потом Шэдде с возмущением заговорил о том, что произошло на центральном посту утром, во время учебной торпедной атаки.

– Вы знаете, все это очень серьезно. С дисциплиной у нас из рук вон плохо.

– Не так уж плохо, как вам кажется, сэр, – возразил Эванс. – Вы слишком нервничаете последнее время. Вам бы следовало хорошенько отдохнуть.

Шэдде нахмурился.

– А я говорю – плохо! – внезапно крикнул он. – Очень плохо! Я нисколько не преувеличиваю. И прежде всего потому, что большая часть офицеров лодки – новички.

– Ну и что? Послужат, поднатореют, будут не хуже остальных справляться со своими обязанностями.

– Сомневаюсь. Возьмите сегодняшнее занятие. Полнейший провал!

– Вы серьезно?

– Вполне серьезно. – Шэдде устало откинулся на спинку стула. – Вся беда в том, что мы слишком давно не воевали и теперь не в наших силах вдолбить людям, что к делу надо относиться серьезно. Всякую учебу, все учебные тревоги они рассматривают как пустые затеи.

С неприятным удивлением Рис Эванс обнаружил, что у Шэдде начали седеть виски. Он встречался с ним по нескольку раз в день, но только сейчас заметил.

– Да, да! Как придуманные мною забавы, – горячился Шэдде. – Никто из них и мысли не допускает, что им придется воевать всерьез.

– Меня это вовсе не удивляет, – заметил Эванс, рассматривая на свет вино в рюмке, как обычно делал Шэдде.

– Вот видите, даже вы не хотите относиться к этому со всей серьезностью, – с упреком сказал Шэдде.

– Это очень трудно.

– Знаю. В том-то и состоит опасность. Не далее как сегодня утром первый помощник заявил на мостике о своем неверии в то, что когда-нибудь возникнет необходимость использовать «Возмездие» в настоящем деле. И это говорит офицер, первый помощник командира боевого корабля! Вы понимаете теперь, что я имею в виду? Вы понимаете, насколько это опасно? Мы же идем к новому Пирл-Харбору! А эти люди убеждены, что ничего подобного у нас произойти не может. – Шэдде отставил рюмку, оперся руками о колени, ссутулился и пристально посмотрел на Эванса. – Вы знаете, о чем я думаю?

– О чем же?

– О том, что совершенно неожиданно наступит день, когда наш корабль по-настоящему покажет, какую силу он представляет, – торжественно, с такой убежденностью заявил Шэдде, что Рис Эванс даже несколько растерялся.

– Меня бы это… меня бы это крайне удивило, – запинаясь, ответил он.

– Да, да, такой день наступит, – не обращая внимания на ответ Эванса и все так же в упор глядя на него, продолжал Шэдде. – И знаете, что волнует меня?

– Что это будет последний день нашей планеты?

– Вовсе нет, – раздраженно отмахнулся Шэдде. – Я боюсь, что именно тогда, когда придет время действовать, среди экипажа начнутся дискуссии и болтовня… если мы заранее не укрепим дисциплину и порядок. Не забывайте, что не меньше половины экипажа выступает за запрет атомного оружия.

Смущенный Эванс молчал.

Шэдде еще больше нахмурился.

– Да. И врач примется объяснять, что все они очень милые люди, но не всегда в состоянии определить, что хорошо, а что плохо, и что их нужно не наказывать, а благодарить и помогать им.

– Вы, конечно, шутите, сэр, – натянуто улыбнулся Эванс.

– Какие шутки! – воскликнул Шэдде. – Тут уж не до шуток!

Угрюмый, замкнувшийся Шэдде погрузился в свои думы. Спустя некоторое время Эванс решил заговорить на другую тему.

– После прихода в Портсмут вы намерены взять отпуск, сэр? – спросил он.

– Вероятно, – буркнул Шэдде.

– И, как собирались, отправитесь с женой на машине по Франции?

Шэдде встал и долго возился у полки, переставляя с места на место книги.

– Не думаю, – наконец отозвался он.

– Решили изменить свои планы, сэр?

– У меня нет никаких планов.

– Но вы же сами говорили мне об этом!

К удивлению Эванса, Шэдде резко повернулся к нему и гневно крикнул:

– Черт возьми, не суйте нос в мои личные дела! – Однако он тут же взял себя в руки: – Извините, пожалуйста, но у меня, возможно, скоро не будет жены.

– Она больна? – озабоченно спросил инженер.

– Нет, насколько мне известно, она совершенно здорова, но хочет уйти от меня… Ну а сейчас я должен заняться работой. Вы свободны.

– Слушаюсь, сэр, – все больше удивляясь, ответил Эванс. Судя по поведению командира, он понял, что между ним и его женой действительно происходит что-то неладное.

Тем временем Баддингтон в тиши своей каюты просматривал личные карточки некоторых членов экипажа «Возмездия». Сделав кое-какие заметки в блокноте, он отложил дела в сторону и принялся внимательно рассматривать клочок серого шелка.

Как только по судовому радио пробило семь склянок, Баддингтон запер в ящик стола карточки и шелк, тяжело вздохнул и вновь взялся за изучение справочника по кондиционированию воздуха. Он даже покраснел, вспомнив, как утром, обсуждая со Спрингером и Шепардом какой-то дефект в воздухопроводе, не смог ответить на самый простой вопрос и как оба они пытались скрыть свое удивление. Надо было обезопасить себя от повторения подобных казусов.

Вскоре после полудня лодка всплыла недалеко от мыса Акон. Шэдде тотчас отправил в адмиралтейство телеграмму о всплытии, адресовав ее одновременно командиру «Массива» в Гетеборг. По его приказанию лодка легла на курс 262 градуса, развив скорость в восемнадцать узлов.

Во второй половине дня юго-западный ветер несколько изменил направление и перешел в западный, небо заволокли тучи, порывами налетал дождь и видимость ухудшилась. Волнение на море доходило до десяти баллов, и вахтенные на мостике вскоре промокли до нитки. В тринадцать ноль-ноль Шэдде распорядился снизить скорость до двенадцати узлов, и люди с облегчением вздохнули.

После ленча Шэдде, не раздеваясь, лег на койку и впервые за последние дни забылся глубоким сном. Вскоре его разбудили какие-то непонятные звуки. Некоторое время он лежал неподвижно, пытаясь понять, что происходит. Часы показывали десять минут четвертого, значит, прошло около часа как он ушел с мостика. Шэдде протер глаза, взглянул на указатели курса и скорости и снова уловил те же звуки. Ему пришлось долго вслушиваться, прежде чем он наконец все понял. Откуда-то словно издалека, доносилось приглушенное завывание джаза и хрипловатый голос певицы, тянувшей какую-то песенку… Так вот что его разбудило! Он еще не совсем проснулся, и у него мелькнула мысль, что на корабле происходит вечеринка с участием женщин, но качка тут же напомнила ему, что лодка по-прежнему находится в море.

Он снова прислушался. Теперь пел мужчина. Только сейчас Шэдде сообразил, что музыка и пение доносятся из кают-компании, и с трудом сдержал гнев. Он категорически запрета включать радиолу во время плавания, делая иногда исключение лишь для «собачьих вахт». Все офицеры «Возмездия» прекрасно это знали. Несомненно, знал и тот, кто включил радиолу, – недаром он приглушил громкость.

Шэдде подбежал к двери и приоткрыл ее. Однако в кают-компании оказался лишь О’Ши, мирно дремавший в мягком кресле. Радиола молчала. Все больше и больше распаляясь, Шэдде вызвал вестового, приказал ему найти виновника шума и немедленно прислать к нему.

Спустя несколько минут в дверь каюты Шэдде послышался стук и вошел Дуайт Галлахер.

– Вызывали меня, сэр?

– Это вы устроили концерт на лодке?

– Вы хотите знать, я ли включил проигрыватель? Да, я. Приобрел в Стокгольме небольшую вещицу на полупроводниках и вот решил опробовать. Извините, если потревожил.

– Знаете что, Галлахер, – холодно заговорил Шэдде. – Вы уже два месяца плаваете на моем корабле. Пора бы вам знать, в каких редких случаях я разрешаю включать музыку. На британском королевском флоте принято соблюдать дисциплину, хотя, видимо, на американском это считается не обязательным. Можете идти! – Он сердитым жестом руки выпроводил американца и с силой закрыл за ним дверь.

Еще долго Шэдде пытался успокоиться и уснуть, но безуспешно. Провалявшись некоторое время на койке, он уселся за письмо Элизабет, но после нескольких неудачных попыток написать что-нибудь связное отказался от своего намерения и минут десять сидел за столом, закрыв лицо руками. Потом он вызвал к себе главстаршину-радиста.

– Входите, Грэйси. Закройте за собой дверь и садитесь.

Грэйси удивился. Ему и раньше приходилось бывать в каюте командира, но Шэдде впервые приглашал его сесть. Получив приказание явиться к Шэдде, он решил, что тот вызывает его для допроса об отношениях с Саймингтоном.

Шэдде некоторое время молчал, искоса поглядывая на радиста.

– Грэйси, мне нужна ваша помощь, – проговорил он после паузы.

– Помощь, сэр? – Радист не верил своим ушам.

– Я очень обеспокоен, Грэйси. Меня тревожит крайне низкая боеготовность экипажа.

– Чего же именно нам недостает, сэр?

– Многого, – угрюмо ответил Шэдде. – Очень многого. Взять, к примеру, утреннюю учебную тревогу. Вся беда в том, что мы уже давно живем и плаваем в мирных условиях. Мы ограничиваемся всякими там учениями, и команда хорошо это знает. Знает и относится как к детской игре. Никто и мысли не допускает, что «Возмездию» когда-нибудь доведется участвовать в настоящем деле. – Он пожал плечами. – Вот и результат: личный состав распустился, и это чревато весьма опасными последствиями.

Грэйси молчал, силясь понять, к чему клонит Шэдде.

– Но как я могу помочь вам, сэр? – наконец осмелился спросить он.

Шэдде улыбнулся. Это была мимолетная, какая-то неживая улыбка.

– Видите ли, у меня есть один план, потому-то я и вызвал вас. Экипаж нужно как следует встряхнуть, поэтому мы сделаем вид, что происходит нечто настоящее. Совершенно неожиданно мы поставим людей перед фактом, что началась война. – Шэдде встал. – Конечно, это будет только учение, только очередная учебная тревога, однако о том, что она учебная, экипаж узнает лишь после отбоя.

– Но при чем тут я, сэр?

Шэдде прищурился.

– Вы получите две-три очень важные радиограммы.

– От кого, сэр?

Шэдде снова улыбнулся сухой, невеселой улыбкой.

– От самого себя.

– Я что-то не понимаю, сэр.

– А между тем все очень просто. Вы отправите эти радиограммы, и вы же получите их.

– И что это будут за радиограммы, сэр?

– Оперативные приказы.

– Оперативные приказы? – поразился Грэйси.

– Да. Но я пока еще не разработал план во всех деталях. Возможно, мы начнем о радиограммы командующего подводными силами с приказом «Возмездию» в определенное время занять определенную позицию.

– И потом, сэр?

Шэдде поджал губы и сложил вместе кончики пальцев.

– Потом? Я же сказал, что должен еще продумать детали. Возможно, следующей радиограммой нам прикажут арквеетн ракетное оружие в готовность номер один. Это будет вполне логично, не правда ли?

– Да, но невозможно, сэр. Подобные приказы являются совершенно секретными и передаются кодом. Для расшифровки я должен буду передавать их младшему лейтенанту Килли.

– Правильно, но это только упрощает дело. Я сам зашифрую радиограммы и передам вам для отправки… Но скажите мне вот что… Возможно ли это технически – передавать радиограмму и одновременно получать ее на одном из наших приемников с тем, чтобы ее можно было снять с телетайпа? Понимаете? Нужно, чтобы радиограмма ничем не отличалась от подлинной.

Грэйси на минуту задумался.

– Я не смогу использовать высокие, средние или низкие частоты, – ответил он, – поскольку в таком случае меня прочтут адмиралтейство и другие корабли. – Он нахмурился и добавил: – Не знаю, как это сделать, если…

– Если что, Грэйси?

– Если не использовать автоматический передатчик. Радиограмму можно заранее записать на ленту, вставить в передатчик, а затем включить его.

– А на каких же частотах?

– Ни на каких. В эфир ничего передаваться не будет.

– Не понимаю, Грэйси.

– Я предварительно выключу контуры и поставлю передатчик на прямую передачу на телетайп. Мы всегда так делаем, когда сличаем оригинал сообщения с пуншированной лентой. Сообщение на телетайпе получается точно такое же, как из адмиралтейства или от какой-нибудь другой станции.

– Превосходно, Грэйси, превосходно! – воскликнул Шэдде, потирая руки и широко улыбаясь. – Я не сомневался, что вы найдете выход из положения.

Похвала командира не вызвала у Грэйси восторга.

– Когда я вам потребуюсь, сэр?

– Я пока еще не решил, но заранее извещу вас.

По тону Шэдде Грейси понял, что беседа закончена, и встал.

– Разрешите идти, сэр?

– Подождите, – Шэдде внимательно посмотрел на моряка. – Я требую строжайшего соблюдения тайны. Понимаете? Никому ни звука. Цель будет достигнута, если все это явится для полнейшей неожиданностью. Только неожиданность создаст атмосферу реальности происходящего. Поэтому еще раз: никому на слова! Поняли, Грэйси?

– Да, сэр.

– Я чувствую, что могу довериться нам. У меня есть веские причины предупредить вас о необходимости сохранить наш разговор в строгом секрете, – многозначительно произнес Шэдде. – У нас на борту действует диверсант. Порча рулевого управление – его рук дело. При определенных условиям он обязательно выдаст себя. Не спрашивайте, почему я так говорю, и верьте мне. Понимаете?

– Да, сэр.

– Спасибо, Грэйси.

Ворочаясь на койке, Каван безуспешно пытался понять, почему в последнее время он так часто вспоминает Сьюзан. Возможно, причиной всему эти разговоры в кают-компании о женитьбе, а может, ему напомнила о ней та высокая смуглая девушка в стокгольмском ресторане? Но почему? Ведь его роману уже, наверное, лет пять. Каван не мог объяснить себе, почему его так мучает совесть. Обычный «пароходный» роман, не больше. Почему же его терзают угрызения совести, когда он вспоминает, что обещал жениться на ней, если она разведется с мужем, а потом даже не ответил на два ее письма, в которых она сообщала, что свободна? Где-то в глубине души он не исключал, что со временем станет полным адмиралом и командующим королевским флотом, а она, разведенная, да к тому же говорившая с каким-то иностранным акцентом, вовсе не годилась на роль жены адмирала.

Он не только не ответил на письма Сьюзан, но и вообще потерял ее из виду. Позже до него дошел слух, что она вышла замуж. Вначале Каван счел себя обиженным, но потом вздохнул с облегчением, считая, что это освобождает его от столь обременительного долга чести.

Баддингтон ничком лежал на стальной палубе рулевого отделения. Потом он перевернулся на спину и принялся внимательно следить за работой рулевого управления. Примерно через полчаса он поднялся, перебросил через плечо черный кожаный ящик и вернулся в свою каюту. Спустя некоторое время Баддингтон навестил главмеха и долго расспрашивал его о принципах работы телемотора. Рис Эавнс не только подробно ответил на его вопросы, но и согласился после приходя в Копенгаген помочь ему провести некоторые контрольные испытания.