Текст книги "Охота в Лагарте. За два часа до темноты"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Немедленно разделается с Саймингтоном! И будет совершенно прав!

Доктор кивнул.

– Да! И знаете, к чему это приведет? Саймингтон попадет под трибунал. Он станет оправдываться, и оправдываться весьма убедительно, можете не сомневаться в этом. Знаете, на чем будет основываться его защита?

– Нет, – покачал головой Рис Эванс.

– Он скажет, что счел ложные приказы нарушением уставных норм. Скажет, что усомнился в здравом рассудке командира и проконсультировался по этому поводу со мной. Затем он скажет, что после разговора со мной не мог исключить возможность помрачения рассудка Шэдде. Можете быть уверены, что он вызовет меня в качестве свидетеля. Я буду вынужден подтвердить все то, что говорил ему, и дать оценку душевному состоянию командира. Не сомневаюсь, что защита вызовет кого-нибудь из видных психиатров. Представляете, к чему все это может привести?

Главмех покачал головой. Он все еще сомневался.

– Я терапевт, – продолжал доктор, – а не психиатр, но хочу быть с вами откровенным. По всем признакам Шэдде невропат. Это бесспорно. Я не могу с уверенностью утверждать, что он не психотик. Эксперт-свидетель, однако, может прийти к такому заключению. А это будет равнозначно тому, что Шэдде душевнобольной. Теперь вы видите, какой опасности подвергается командир?

Молчание Эванса подбодрило доктора.

– Трибунал, возможно, прикончит морскую карьеру Саймингтона и оправдает Шэдде. Но грязь – липкая штука, и вполне возможно, что это будет конец и для него.

– Конец для Шэдде? – испуганно воскликнул главмех.– Что это вы мелете?

– Да, – повторил доктор, – конец. В лучшем случае он получит очередное звание и будет уволен в запас. Для газет военный трибунал окажется сенсацией, и адмиралтейство вряд ли рискнет после этого держать Шэдде на службе. Да, это будет его концом…

Рис Эванс опустил голову.

– Никогда не задумывался над этим, – хмуро произнес он. – Знайте, я не хочу делать ничего, что может нанести вред командиру…

Доктор сочувственно посмотрел на него.

– Оставьте все как есть, чиф. Если эта затея не что иное, как обычное учение, – Шэдде никогда не узнает, что контакт нарушен. Послезавтра мы будем в Портсмуте, и Шэдде распрощается с нами… Но если это не учение и он нажмет кнопку запуска ракет…

– Вы несете чушь, сэр! – перебил главмех. – Шэдде так же нормален, как я!

– Вы в этом уверены? – пожал плечами доктор. – Вспомните, вы же сами говорили позапрошлой ночью, что он болен… Что слишком много забот навалилось на его голову и это оказывает на него странное воздействие…

– Это совсем другое дело, – нахмурился Эванс. – Я никогда не говорил, что он не в своем уме. Говорил только, что слишком многое тревожит его…

– А это может повредить рассудок, – не сдавался доктор.

– Он так же нормален, как я, – упрямо повторил главмех.

– Возможно, вы правы, но подумайте о военном трибунале! В своем ли он уме или нет, это будет конец его карьеры. Я серьезно советую вам оставить все как есть.

Главмех отвел глаза в сторону.

– Хорошо. У бедняги и без того сейчас много забот. Не стану добавлять ему новых.

– Благодарю вас, Эванс, – доктор облегченно вздохнул. – Уверяю, что вы приняли правильное решение.

– Но запомните одно, – поднимаясь с места, произнес Рис Эванс.

– Что именно?

– Если окажется, что проклятый штурман не прав, я заставлю его на коленях молить о прощении.

Их взоры встретились – дружелюбный доктора и смущенный, озадаченный и неуверенный валлийца.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В полдень Саймингтон и Килли появились на мостике и заступили на вахту. Легкий ветер дул с северо-запада, солнечные лучи пробивались сквозь тяжелые тучи и отсвечивали на поверхности моря.

Берега Швеции тянулись по правому борту. В бинокль Саймингтон разглядел маяк у Марстена и к северу от него Скри Черч. По борту справа, словно указующий перст в небо, торчал маяк у Моруп Танга.

В море было оживленно: грузовые пароходы каботажного плавания, паромы, танкеры, пассажирские суда… Тут и там мелькали, словно легкие конфетти, коричневые и белые паруса яхт и баркасов рыбаков.

Саймингтону было трудно сосредоточиться на вахтенных обязанностях. Его тревожила мысль о том, что сейчас делает главмех. В любую минуту он ждал вызова к командиру. Правда, Рис Эванс обещал переговорить с доктором перед тем, как принять какое-либо решение. Саймингтон молил всевышнего, чтобы О’Ши удалось убедить валлийца скрыть все от Шэдде.

Перед тем как отправиться на мостик, Саймингтон рассказал о случившемся первому помощнику. Каван побледнел как простыня.

– Боже мой! – пролепетал он. – Он застал вас! – Казалось, что его лицо вот-вот расползется по кускам, он схватил Саймингтона за плечо. – Вы не проговорились обо мне? – хриплым голосом спросил он.

– Нет. Можете не беспокоиться, первый, вы чисты. – В голосе Саймингтона слышалось презрение.

Каван успокоился.

– Что собирается делать главмех?

– Сперва хочет проверить мой рассказ у доктора…

– Хорошо. Вот одна из причин, почему я посоветовал вам поговорить с доктором о состоянии Шэдде. Чтобы вам было на кого сослаться в случае чего…

– Вы очень заботливы, – сухо отозвался Саймингтон.

Теперь, стоя на мостике, Саймингтон, тревожимый дурными предчувствиями, дивился, почему все это должно было свалиться на его голову. Еще два дня, и они вернулись бы в Портсмут, и новый командир появился бы на борту, а Шэдде навсегда расстался с ними. Почему Шэдде пришла на ум эта безумная затея с радиограммами? Почему приятная рутина летнего патрулирования на Балтике должна была быть омрачена мерзкими ссорами и неприятностями последней недели? Почему проклятое неведение сунуло его на один корабль с Шэдде и что теперь ждет его? Что вообще будет дальше? Все это мучило его.

Шэдде пришел в кают-компанию к ленчу в хорошем настроении. Попросив налить стаканчик шерри, он принялся непринужденно беседовать с офицерами и даже разок-другой рассмеялся. И все же им владело беспокойство; он ни минуты не сидел на месте, разговаривая, беспрестанно двигался по кают-компании и никому не давал вставить словечко. Он перепрыгивал с одной темы на другую, и офицеры обменивались понимающими взглядами, а Таргет подмигивал Миллеру, который помогал ему сервировать стол.

Никто не мог сказать, как началась ссора. Шэдде завел разговор о проблеме уличного движения в Лондоне, затем о тестах, которым адмиралтейство подвергало командный состав, каким-то образом перешел к вопросу о добыче угля, а затем к ядерной энергии. Он утверждал, что англичане были всегда впереди в области фундаментальных научных исследований, и высказал предположение, что раньше или позже они отыщут еще более совершенный источник энергии. И тут Дуайт Галлахер вполголоса произнес: «Они или, возможно, какая-нибудь другая нация». Это было сказано в сторону, одному только доктору, но случилось так, что в этот момент Шэдде сделал паузу и слои американца были услышаны всеми присутствующими. Галлахер растерялся, помрачнел, а Шэдде холодно воззрился на него, сжав губы, словно не мог поверить своим ушам.

– Что вы изволили сказать? – ледяным тоном спросил командир.

– Ничего, сэр, – все еще не оправившись от смущения, отозвался Галлахер.

– Ничего? – переспросил Шэдде. – А мне послышалось, что вы сказали «или какая-нибудь другая нация», не так ли?

Назревала ссора, и Галлахер сделал еще одну попытку набежать ее.

– Это было сказано просто так, сэр.

– Вы подразумевали, Галлахер, что я преувеличиваю роль англичан в научных исследованиях, не так ли? – Шэдде тяжело дышал.

Галлахер передернул плечами.

– Нет, сэр, но если вы желаете…

Наступила мертвая тишина. Пальцы Шэдде сжались в кулак. Он побледнел от ярости.

– Я хочу напомнить вам, Галлахер, – едва сдерживаясь, проговорил он, – что именно англичане дали вашей стране ядерное оружие, ракеты, радар, угловую взлетную палубу, паровую катапульту и многое другое. И что важнее всего – мы не брали за это денег!

Глаза Шэдде тлели ненавистью. Неприязнь к американцу, злость, что на борту корабля ее величества находится офицер американского военно-морского флота, обладающий к тому же правом решающего голоса в отношении запуска ракет, – закипали в нем.

– Да, да, не брали, в отличие от вашего правительства, которое дало нам эти лодки, оснащенные «Поларисами», и выудило у нас больше тридцати миллионов фунтов стерлингов за штуку! – Он умолк, выдвинув вперед челюсть и сверкая глазами. – И когда я говорю «выудило», я это и имею в виду!

Доктор за спиной Шэдде делал отчаянные знаки Галлахеру, чтобы тот молчал, но у американца заиграла кровь и в глазах появился злобный огонек.

– Это замечание не только несправедливо, сэр, но и не соответствует истине, – тихо, с расстановкой произнес он, не собираясь отступать.

Какое-то мгновение Шэдде стоял со вздувшимися на висках венами, которые, казалось, вот-вот лопнут, затем срывающимся от ярости голосом отчеканил:

– Когда мне понадобится ваше мнение, Галлахер, я вас вызову. Пока что рекомендую держать его при себе.

Резко повернувшись, он ушел в свою каюту, с грохотом задвинув за собой дверь.

В кают-компании наступило растерянное молчание.

– Ну и дела, – вздохнул Уэдди, поглядывая на доктора

– Лучше не спорить с ним, – покачал головой Рис Эванс. – Он очень устал. Слишком много неприятностей навалилось на него сразу.

Первый помощник закурил.

– Очень жаль, что командир вышел из себя. Он был в таком хорошем расположении духа. – Каван вопросительно взглянул на доктора, который в ответ только пожал плечами.

Дуайт Галлахер достал пачку сигарет. Руки у него дрожали, лицо было в красных пятнах.

– Выпейте, Дуайт, – предложил доктор, – и забудьте обо всем.

В буфетной раздался звонок из командирской каюты. Миллер открыл дверь и сунул голову в каюту.

– Вы звонили, сэр?

Сидя за столом, Шэдде переводил стрелки часов.

– Я не буду в кают-компании за ленчем.

Миллер ожидал этого. Он присутствовал при ссоре. Он был недоволен происшедшим, так как командир корабля с утра был в необычайно хорошем настроении, и вестовой надеялся, что оно удержится весь день.

– Подать вам сюда, сэр?

– Я не голоден, Миллер, – отмахнулся Шэдде. Он беспокойно передвинул какие-то вещи на столе. – Хотя принесите мне чашку чаю и печенье… И тот датский «Камамбер».

Мрачное предчувствие охватило вестового.

– Слушаюсь, сэр, – он прикрыл дверь и исчез.

Десятью минутами позже он вернулся с подносом. Шэдде по-прежнему сидел за столом перед раскрытым атласом. Напевая себе под нос, он взглянул на Миллера, и тот удивился, увидев на лице командира улыбку.

– А, это вы, Миллер! – сказал он.

Вестовой поставил поднос на край стола и принялся выдвигать из переборки маленький складной столик.

– Великий день сегодня, Миллер.

– Сэр?

– Да! Шестнадцатое мая. В этот самый день в 1808 году Англия объявила Франции и ее союзникам войну, войну Наполеону, лукавому тирану и деспоту. Он приставил нож к сердцу Англии, Миллер. Хотел уничтожить нашу нацию.

Миллер был удивлен. Командир бывал время от времени выстроен дружелюбно, но никогда прежде так не разговаривал с ним. Он почувствовал, что должен что-то сказать.

– Вот именно, сэр.

Пальцы Шэдде барабанили по столу, и хотя он обращался к Миллеру, но не смотрел на него. И вестовым овладело неприятное ощущение, что командир забыл о его присутствии.

– Да, – продолжал Шэдде. – То были дня великих решений для англичан. Шестнадцатое мая 1803 года… Объявление войны повлекло за собой целую цепь событий, которые привели к Трафальгару. Нельсон разгромил объединенный флот Франция и Испании… Угрозы для Англии больше не существовало! Это явилось началом конца Наполеона. Нельсон погиб, но Англия была спасена!

– Да, сэр, – произнес Миллер.

– Нельсон, – повторил Шэдде. Он посмотрел на Миллера, глаза его застилал туман. – Знаете ли, что сказал о нем Роуз?

– Нет, сэр.

– Он сказал: «Я не могу слышать упоминания имени Нельсона без того, чтобы слезы не навертывались у меня на глазах… Какой гений, какая отвага, какая необыкновенная судьба!»

Миллер с нетерпением ждал, когда Шэдде выговорятся. Он не мог уйти, пока командир говорил, но надеялся, что тот скоро умолкнет. Миллеру нужно было вернуться в кают-компанию, чтобы кормить офицеров, и, кроме того, ему не терпелось поскорее поведать Таргету о том, что командир находится в превосходном настроении, несмотря на стычку с Галлахером.

Но Шэдде не умолкал.

– Да, мощь Наполеона была сломлена. Махэн очень хорошо описал это… Не помню точно, какими словами. Он говорил что-то о тонкой белой полоске паруса, отделявшей Наполеона от завоевания мира.

Шэдде протер глаза и зевнул. Затем он посмотрел на Миллера, словно впервые увидел его здесь.

– А, Миллер! – улыбнулся он. – Я устал. Очень устал. Плохо сплю последнее время, должен сознаться. И слишком много дел. – Он поднялся и снова зевнул. – Можете идти, Миллер.

Вестовой хотел уже выйти, как вдруг Шэдде вновь остановил его:

– Что это за сыр, Миллер?!

Миллер обернулся к подносу и печально посмотрел на сыр.

– Свежий «Чеддер», сэр.

– Я и так вижу, что это «Чеддар», – глядя в упор на Миллера, произнес Шэдде. – А где датский «Камамбер», который вы купили мне в среду?

Вестовой замялся:

– Кончился, сэр…

– Кончился? – сердито переспросил Шэдде. – Что это значит, объясните!

– Кончился, сэр. – Миллер опустил глаза. – Кто-то съел его по ошибке…

Шэдде сжал губы, глаза его засверкали.

– По ошибке? По чьей ошибке, осмелюсь спросить?

– Офицеров кают-компании, сэр, – едва слышно пролепетал Миллер.

– Съеден по ошибке офицерами? Мой сыр? – в припадке ярости Шэдде замахал руками. – Никогда в жизни не слышал подобного вздора! – Он тяжело дышал, горящими глазами впившись в Миллера. – Съеден или не съеден, идите и отыщите этот сыр и не возвращайтесь без него! – Он грозно надвинулся на Миллера. – А теперь вон отсюда! – закричал он. – Слышите? Вон!

В буфетной Миллер рассказал Таргету о случившемся.

– Боже! – охнул тот. – Кто же его съел?

– Лейтенант-коммандер Галлахер, доктор, лейтенант Саймингтон и младший лейтенант.

– Вот это да! Когда же?

– Сегодня ночью, когда вернулись с берега.

– Откуда ты это знаешь, Дасти?

– Саймингтон сам сказал мне об этом за завтраком. Сказал, что надеется, что я не буду ничего иметь против этого. А я сказал, что это сыр командира.

– Ну и что он?

– Чуть в обморок не упал!

Таргет с сочувствием посмотрел на приятеля.

– Не завидую тебе, Дасти.

Миллер достал носовой платок и вытер лоб.

– Лучше бы мне не родиться на свет, – печально изрек он.

После ленча командир корабля и Рис Эванс провели полчаса, обсуждая вопросы предстоящего ремонта. Когда с этим было покончено, главмех завел разговор о переводе Шэдде в штаб и обрадовался, что тот проявил живой интерес к своему новому назначению.

– Я много думал над этим, Эванс, – сказал Шэдде. – В службе на берегу есть кое-какая приятная компенсация за разлуку с мором. Во-первых, у меня будет время для любимых занятий, которыми я был лишен возможности заниматься, находясь в море.

– Совершенно верно, сэр, – поддержал Рис Эванс.

Шэдде выпустил изо рта клуб дыма и, прищурившись, глядел на то, как табачное облачко рассеивается по каюте.

– Писать, например, – продолжал он. – Меня всегда тянуло к этому. Знаете, ведь у меня столько идей, которые хотелось бы занести на бумагу.

– У вас есть к этому способности, сэр, – кивнул главмех.

Шэдде скромно отмахнулся.

– Ну, это трудно сказать. Я никогда не пробовал. Но, возможно, мне это удастся. – Он придвинул к себе пепельницу и положил сигарету. – Во-вторых, рыбная ловля нахлыстом. В молодости я увлекался этим. И прогулки. Люблю гулять, наблюдать за птицами. Теперь у меня будет много возможностей для всего этого.

– Никогда не думал, что вы любите гулять, – заметил Эванс.

Шэдде кивнул.

– Прогулки – это восхитительно. Гулять в одиночестве, размышлять… – Он откинулся в кресле и вытянул ноги. – Звучит несколько самонадеянно, но, знаете ли, я предпочитаю оставаться наедине со своими мыслями, чем беседовать с людьми.

В два часа, освободившись от вахты, Саймингтон немедленно отправился к доктору.

– Вы виделись с чифом? – тревожно спросил он.

Доктор посмотрел на бледное, осунувшееся лицо молодого человека и кивнул.

– Да. Перед ленчем. Он рассказал о том, что наткнулся на вас в шлюзовой камере.

– Что он собирается предпринять?

– Оставит все как есть.

– Вы имеете в виду, что он не расскажет Шэдде?

Доктор снова кивнул.

– Благодарение господу! – облегченно вздохнул Саймингтон.

– Я нагнал на него страху, – сказал доктор. – Объяснил, что военный трибунал может прикончить карьеру Шэдде.

– Военный трибунал?! – удивился штурман.

– Да, над вами, – ответил О’Ши и пересказал свою беседу с Эвансом.

– Благодарю вас, док, – слабая улыбка заиграла на лице Саймпнгтона. – Вы очень добры.

Вернувшись к себе в каюту, штурман принялся за чтение, но вскоре отложил книгу в сторону. Несмотря на заверения Риса Эванса, которые тот дал доктору, штурманом владело ощущение надвигающегося несчастья. Он был уверен, что Шэдде так или иначе узнает о том, что произошло, и при одной мысли об этом его бросало в дрожь.

Было три часа пополудни. Первый помощник лежал на своей койке. В четыре ему предстояло выйти на вахту, и он хотел немного соснуть, но безуспешно. Он был слишком обеспокоен. Для него было страшным ударом, что главмех видел Саймингтона в шлюзовой камере. Хотя он сделал все ради собственной безопасности, однако его тревожило, не станет ли известно командиру о его причастности к этому. Только один человек знал об этом – Саймингтон. Каван был уверен, что Саймингтон никогда не отступит от своего слова. Но у доктора могли возникнуть кое-какие подозрения, а теперь все зависело еще от Риса Эванса, хотя он и дал слово О’Ши ничего не предпринимать. Кавану не нравилось, что слишком уж много людей вовлечено в это дело. «Если выяснится мое участие, – думал Каван, – мне несдобровать. Адмиралтейство не помилует офицера, который вошел в тайный сговор против своего командира…» Каван беспокойно заворочался на койке. Нарушение боеспособности основного оружия корабля ее величества было страшным преступлением, а то, что в нем замешан офицер, явится еще более усугубляющим обстоятельством.

Снова и снова он мысленно проклинал судьбу, которая привела Риса Эванса в шлюзовую камеру в тот момент, когда там находился Саймингтон. Не случись этого, все прошло бы незамеченным, и после учения Саймингтон восстановил бы контакт. Но теперь уже пять человек знали о случившемся, и одним из них был главмех. Каван сомневался в том, что Рис Эванс сдержит данное доктору слово и ничего не расскажет командиру. На какое-то мгновение он подумал было посоветовать Саймингтону пойти к Шэдде и во всем признаться. Возможно, Саймингтону удастся проделать это вежливо и тактично: «Мне хотелось бы заметить, сэр, что мне стало известно относительно радиограмм, которые вы желаете получить через Грэйси. Не кажется ли вам, сэр, что это неоправданный риск… я хочу сказать в отношении мер безопасности, и…» Каван не удосужился закончить фразу. Его мысль была прервана возникшей а его воображении картиной: разъяренный Шэдде вопрошает Саймингтона: «Могу ли я узнать поточнее, что вы имеете в виду?»

О каком риске могла идти речь! О том, что Шэдде ненормален? Но как мог Саймингтон сказать ему об атом?! Нет, нет! Признание может оказаться фатальным. Каван немедленно окажется замешанным в это дело, Шэдде узнает, кто подучил Саймингтона нарушить контакт, и тогда Кавану не миновать трибунала.

Чем бы ни закончился суд, он все равно накладывал грязное пятно на репутацию. Правда, у Кавана будет благовиднее оправдание: он был убежден, что Шэдде превышает свою власть, воспользовавшись для учения ложными приказами. Именно такой линии поведения ему и придется придерживаться. Будет довольно трудно объяснить, почему он не посоветовался с Галлахером. К счастью, Галлахер был не из тех, кто затевает склоки. Во всяком случае, придется пройти через ад, коль скоро все откроется. Покамест он ничего не может поделать. Остается только надежда, что ничего не выплывет наружу, ну а если выплывет, то надеяться, что у Саймингтона хватит благородства не назвать его. Он успокаивал себя мыслью, что штурман является человеком высоких нравственных принципов.

В 16.00, когда он появился на мостике, лодка проходила Марштрандский фиорд. Слева по борту лежал Ско, а впереди – глубокие воды Скагеррака. Норд-вест посвежел, небо потемнело, тяжелые тучи потянулись с запада.