Текст книги "Солнцеворот"

Автор книги: Николай Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Наступило неловкое молчание. Поняв, что сказал немного лишнего, Михей, чтобы не отравлять момент торжественной встречи внука-героя и желанных гостей, попробовал отшутиться:

– Я не от злопамятства сказал тебе это, любезнейший внук, а от зависти. Как ты еще не ослеп от красоты Медвяной Росы?

Все снова заулыбались, а кто-то даже истерично всхлипнул. И тогда подростки, не спрашивая разрешения взрослых, начали бросать в костер охапки хвороста и поленья, словно соревнуясь, кто проворнее. И костер, едва разгоревшись, вспыхнул так ярко, а языки пламени взвились так высоко, что, когда достигли верхушек самых высоких деревьев, все сразу вспомнили имя отца Сороки. Его ведь звали Сом, то есть вязанка хвороста. А Лаванда – старшая жена Ерофея – даже потом утверждала, что в этот самый момент услышала нежный, как журчание ручья, голос своей любимой младшей сестры Аси.

Насколько это соответствовало действительности доказать невозможно, но вот, что все точно услышали, так это – оглушительный лай Грома – вожака стаи собак приюта Белохвостого Оленя. Возвращаясь, домой после очередной разборки с вожаком стаи собак семьи Верховного вождя, Гром сразу почуял запах того, кого он со щенячьего возраста считал самым любимым хозяином, и не смог удержаться от того, чтобы лизнуть его прямо в лицо. Павлов от неожиданности чуть не упал, но его кто-то поддержал, а потом отогнал от него не в меру разволновавшегося пса.

III

Верховный жрец племени орландов преподобный Колыван недаром объявил о наступлении Дней ужаса и скорби. Незадолго до землетрясения и наводнения в окрестностях Красных Камней происходили странные и необъяснимые явления. Несколько раз по реке Припять (Ипуть) проплывали лодки-призраки, из которых доносился визгливые человекоподобные голоса, смех и странная музыка – одновременно завораживающая и вселяющая страх. У тех орландов, которые это слышали, кровь стыла в жилах и волосы на голове от страха вставали дыбом. Охотник Еремей из рода Куницы, его жена и дети утверждали, что видели огромную птицу, размах крыльев которой превышал десять сажен. Птица со зловещим клекотом пролетела над их зимником и опустилась где-то возле Ржавого болота.

Другие орланды видели, как по реке Припять с диким и оглушительным ревом проплыл северный (белый) медведь, к хвосту которого была привязана четырехвесельная дощатая лодка. И вроде бы на спине у медведя восседал прекрасный юноша, лицо которого светилось, как солнце. Данное обстоятельство Колывану не нравилось больше всего, ибо подрывало веру орландов в незримого бога Одина и укрепляло веру в зримого бога Магнетрона. Первый почитался в виде абстрактных геометрических фигур и чисел, а второй в виде солнечного диска.

Уже много лет, можно сказать, с незапамятных времен, адепты культа Одина враждовали с адептами культа Магнетрона, правда, без крайней религиозной нетерпимости и сопутствующей этому печальному обстоятельству кровавой резни. Оба течения религиозной мысли зародились в Прибайкалье в городах-государствах джурджени. От джурджени вместе с изделиями из меди и бронзы и керамикой они начали распространяться среди варварских племен Прибайкалья и Забайкалья.

До перехода к монотеизму орланды, как и прочие кочевые и полуоседлые племена, поклонялись духам природы и почитали своих предков. Отголоском этих верований являлись названия их родов, суеверный страх перед душами умерщвленных животных и ежегодный праздник в День летнего солнцестояния, посвященный богоподобному вождю Авесалому, который привел свою большую семью на Красные Камни. По одной версии этой красивой легенды Авесалома вдохновлял и сопровождал жрец Высочайшего Храма Одина по имени Гарагуля, происхождением из племени илинойцев.

Опять же с незапамятных времен в городах-государствах джурджени чуть ли не каждый год появлялись странные люди, мужчины и женщины, которые объявляли себя истинными пророками Одина или Магнетрона и проповедовали скорый конец света, пришествие Мессии, страшный суд и наступление эры вечной весны и пищевого изобилия.

Мессия в их представлении был сверхчеловеком, обладающим безграничной властью над природой. Почитатели Одина называли его Урсулой-Динарой – дочерью Одина, а почитатели Магнетрона – Хондой. Первый, якобы, должен прилететь с Полярной звезды в облике прекрасной девушки, а второй – с Солнца в облике прекрасного юноши. Иные фантазеры даже называли себя их воплощениями (аватарами) и намекали на то, что их следует бесплатно кормить, поить и почитать в качестве живых богов. Однако этих самозванцев быстро разоблачали по причине отсутствия у них способностей совершить какое-нибудь чудо, даже самое элементарное, например, вызвать грозу средь ясного неба, полетать на бреющем полете или превратить камни в пар.

После того, как независимые эксперты в лице звездочетов-любителей убедили основателя Империи джурджени Агесилай-хана I в том, что Полярная звезда, это – тоже Солнце, но только находящееся от Земли на порядочном расстоянии, он провел радикальную религиозную реформу, объединив коллегии жрецов Одина и Магнетрона в единую корпорацию. Его преемник Агесилай-хан II пошел еще дальше и объявил своего 16-летнего сына Базар-хана земным воплощением Хонды, а свою 14-летнюю дочь Аделаиду – земным воплощением Урсулы-Динары, и затем, как полагается, сочетал их браком. Не прошло и года, как юный принц и красавица-принцесса покинули этот подлунный мир, растворившись в солнечном свете. Злые языки утверждали, что Базар-хана и Аделаиду просто отравили, а затем сожгли.

Объединенная жреческая корпорация Одина-Магнетрона определила местом пребывания божественной четы Мир Прекрасного Блаженства и установила для претендующих на то, чтобы туда попасть жесткий пропускной режим в виде соблюдения десяти заповедей. Всем прочим после смерти было гарантировано жалкое прозябание в скованном вечной мерзлотой Царстве Теней. В городах и населенных пунктах империи в кратчайшие сроки были возведены пышные Базар-и-Динар храмы. В них жрецы объединенной корпорации Одина-Магнетрона за натуральное и денежное вознаграждение совершали ритуальные и магические действия для очищения кающихся грешников от отягчающих их душу помыслов и проступков, а также молились о здравии властей предержащих – от императора до надзирателей тюрем.

Принципиальные адепты Одина и Магнетрона (их называли посвященные) бюрократической профанацией древней веры были крайне возмущены, но их было немного, и они ушли в глубокое подполье. Они скрыли многие тайные знания и духовные практики, оставив от культов зримого и незримого Светлого Бога только внешнюю оболочку. Вначале противников государственной религии жестоко преследовали, но потом власть махнула на них рукой, убедившись в том, что церковный раскол гораздо полезнее церковного единства. Внук Агесилай-хана II Банзай-хан по прозвищу Справедливый издал эдикт о религиозной веротерпимости, что, по мнению некоторых ученых мужей джурджени, в конечном итоге привело:

1) К распространению ложного учения о пропавшей планете Геспере, которая олицетворяла силу всеобщей божественной любви;

2) К распространению древних языческих культов;

3) К массовому психозу по поводу обещанных пророками истинной веры Дней ужаса и скорби и открытия врат Царства Теней.

И опять все надежды народов Прибайкалья и Забайкалья обратились на скорое пришествие Мессии – истинного Хонды, сына Магнетрона, и истинной Урсулы, дочери Одина, которые избавят их от всех напастей и укажут путь в мир вечного блаженства.

В некоторых городах империи за полгода до страшного землетрясения и наводнения религиозные экстремисты призывали толпу разрушить Базар-и-Динар храмы до основания и построить Храм Истинной Веры. Об этом Колывану сообщил член жреческой коллегии высокочтимый Достархан, когда в упряжке северных оленей проезжал по скованной льдом Припяти (Ипуть) мимо Красных Камней по направлению к Северному океану. Там, в дельте великой реки Велги, на каменном острове, находился Высочайший Храм Одина, и проводились все наиважнейшие религиозные мероприятия. Сам Колыван, как и многие его предшественники, происходил из илинойцев – племени людей белой расы, которое добровольно подчинилось джурджени и восприняло их веру.

Орланды долго препятствовали созданию на Красных Камнях прихода Высочайшего Храма Одина, хотя и не отказывали монахам и пилигримам в гостеприимстве. На мысе, образующемся при слиянии омывающих Красные Камни рукавов реки Припять (Ипуть), находилась башня, которую по цвету и блеску материала, которым она когда-то была облицована, орланды называли Перламутровой. Именно в ней в годы правления Агесилай-хана II нашел себе приют преподобный Гарагуля – один из гонимых жрецов Высочайшего Храма Одина. Человеком он был, по-видимому, выдающимся, поскольку ему удалось договориться с советом старейшин племени орландов насчет договора о дружбе и взаимной выгоде. Он не поленился выучить орландский язык, и проповедовал своим зычным, глубоким басом, приводя понятные примеры из жизни орландов. Например, он сравнивал незримого единого бога с огромным мудрым медведем, который все видит и знает, а неотвратимость возмездия за грехи – с поведением стаи волков, способной день и ночь бежать по следу оленя пока его не затравит.

Переход орландов, которые были типичными язычниками, к вере в единого бога обошелся без особых эксцессов. Им даже разрешили не сжигать и не выбрасывать своих деревянных идолов, а только стесать с них прежние изображения и нанести на них знак Одина, который Павлов, когда рассматривал знамя рода Белохвостого Оленя, принял за символ "розы ветров". Не был отменен ни один из племенных праздников и только немного изменен порядок их проведения: в начале мероприятия его участники хором повторяли за Верховным жрецом слова гимна незримому Одину.

Во время главного племенного праздника в День летнего солнцестояния проводились спортивные соревнования и состязания в танцах. Победителей награждали венками, гирляндами цветов и ценными подарками. Обряды инициации, символизирующие переход из одной возрастной группы в другую, остались практически теми же, что и при легендарном вожде Авесаломе.

На Верховного жреца орландов были возложены необременительные обязанности: вести календарь, объявлять праздничные и иные особые дни, и участвовать в заседаниях Совета старейшин с правом совещательного голоса. Ежедневно, на восходе солнца Колыван совершал короткое богослужение, на котором присутствовали члены его семьи и иногда приглашенные члены семьи Верховного вождя. Следует заметить, что богослужение в Высочайшем Храме Одина и в его приходах велось на древнем языке джурджени, который и сами джурджени уже с трудом понимали. Вся богословская литература, соответственно, была составлена на том же языке. Обучение орландов грамоте преемники высокочтимого Гарагули считали не обязательным, и никто из орландов, кроме Верховного жреца и его сыновей не умел ни читать, ни писать.

Преподобный Колыван, как уже отмечалось, был обычным приходским священником. Объявив орландам о наступлении Дней ужаса и скорби, он нисколько не своевольничал. На то у него имелась особая инструкция (свиток пергамента), которую ему за полгода до описываемых событий передал высокочтимый Достархан. В инструкции были подробно описаны возможные признаки надвигающегося бедствия (землетрясение, наводнение, ураганные ветры и миражи), указывались примерные сроки, а также содержалось предписание выявлять, разоблачать и предавать суду в соответствии с местными обычаями всех, кого толпа вздумает объявить Хондой, сыном Магнетрона, или Урсулой, дочерью Одина.

Однако же, – то ли под влиянием медовухи, то ли специально, – высокочтимый Достархан, по секрету, сообщил Колывану две новости, которые повергли его в состояние крайнего изумления. Оказывается, уже много лет тому назад посвященные Высочайшего Храма Одина и посвященные Высочайшего Храма Магнетрона заключили Договор Единого Восприятия Бога. И даже более того, они готовятся к торжественной встрече его посланцев из Незримого Мира, которая состоится в наступившем году в День летнего солнцестояния на месте падения Мангальского небесного камня на берегу Северного океана. Божественные странники прибудут на огромном серебряном диске, и с ними будет установлен телепатический контакт; после этого они улетят, забрав с собой двух самых просветленных посвященных, и оставив двух своих собратьев, которые примут подлинный человеческий облик и какое-то время пробудут среди людей.

Землетрясение и наводнение начались за месяц раньше указанного в инструкции срока, но факт их был налицо. Колыван немедленно переговорил с Верховным вождем племени орландов Гонорием о возможных мерах по недопущению паники и распространению слухов о пришествии Хонды или Урсулы-Динары.

Несмотря на большую разницу в возрасте (вождю было 45 лет, а жрецу – 70) они неплохо между собою ладили и даже вели, как бы сейчас сказали, совместный бизнес, пользуясь выгодами географического положения Красных Камней, через которые проходил торговый путь из Прибайкалья к Северному океану.

Проезжающие через Красные Камни купцы платили племени орландов за проезд и постой небольшую пошлину, которую Верховный вождь и Верховный жрец делили между собою пополам. Неподалеку от Красных Камней на месте слияния Припяти и Елены находилось старинное торжище. Туда каждый год в начале лета и в начале осени съезжались представители племен Северного Забайкалья и купцы из северных провинций Империи джурджени. Верховный вождь и Верховный жрец брали у купцов на хранение и на условиях договора комиссии нереализованные товары и торговали ими с окрестными племенами, сочетая функции простого посредника и торгового представителя.

Преподобный Колыван, как и все его предшественники, в определенные дни и часы вел прием посетителей в Священной роще, восседая, облаченный в белые одежды, под сенью векового дуба. К нему часто обращались за советами по поводу разнообразных житейских проблем. Он также наставлял неразумных мужчин и женщин, которых приводили к нему старейшины родов в надежде кого-то отучить от чрезмерной любви к пиву, медовухе или азартным играм, а кого-то – от регулярного нарушения постельного режима. И, следует заметить, что иногда его слова действовали гораздо более эффективно, чем розги старшей женщины или посох старейшины.

В каждой родовой общине у Верховного жреца были свои осведомители, которые собирали информацию обо всех заслуживающих внимание событиях в общественной и семейной жизни орландов. Были такие и в роду Белохвостого Оленя. Это – младший брат Михея Дорофей по прозвищу Глухарь и его хромая жена Глафира, которая приходилась Колывану родной дочерью. Именно Дорофей по поручению Колывана вместе со своими друзьями-охотниками из рода Куницы отправились в небезопасное плавание на легкой лодке, чтобы более тщательно осмотреть место, на котором была найдена Инга, то есть Оленина.

Что-то в поведении жены молодого охотника Сороки из рода Белохвостого Оленя Колывана настораживало. То, что она потеряла дар речи, это – понятно. Такое иногда от испуга бывает и с взрослыми мужчинами. Однако, по данным Глафиры, Инга даже утратила способность воспринимать язык жестов, да и цвет глаз у нее изменился (были карие, стали синие). Еще Глафира сказала ему, что, когда Ингу доставили в приют Белохвостого Оленя, то все сородичи сразу обратили внимание на то, что она совершенно не ориентируется в окружающей ее обстановке, например, забыла, где находится женский туалет и как им пользуются. В первый день своего пребывания в приюте Инга отказалась от приема пищи и пила только воду.

Предметы, найденные на месте, куда Инга выплыла, подтвердили подозрения Колывана. Это, как можно догадаться, был АК-47 и плащ-дождевик. Но если последний предмет у Колывана особых опасений не вызвал, то АК-47 заставил задуматься, а затем внимательно просмотреть записи знаменательных событий, составленные его предшественниками – настоятелями прихода Высочайшего Храма Одина на Красных Камнях. В одном довольно ветхом пергаменте Колыван нашел переложение более древнего текста о том, что в первое десятилетие пребывания орландов на Красных Камнях при вскапывании земли под огороды было найдено множество вещей и предметов непонятного назначения. Некоторые из них были огромны и имели колеса.

Преподобный Светозар, который являлся автором данного текста, даже оставил некоторые зарисовки найденных предметов, опросив перед этим всех членов Совета старейшин. Далее, в пергаменте говорилось, что в тот же самый год, когда высокочтимый Гарагуля основал на Красных Камнях приход, все странные предметы и вещи были сброшены в бездонный провал Соляной пещеры. Многие из орландов, которые участвовали в захоронении "колесниц богов", вскоре заболели. У них стали выпадать волосы, шелушиться кожа и крошиться зубы. Кто-то из них вскоре умер, а иные до конца жизни испытывали мучительные головные боли. Автор манускрипта объяснял все это происками Великого Змея. Влияние этого злого (инфернального) существа, по мнению образованных людей Империи джурджени, стало особенно заметным с тех пор, как Луна снова стала сближаться с Землей.

Колыван велел своей дочери Глафире, по мере возможности, докладывать ему о состоянии здоровья Инги, о которой "белохвостые", по правде говоря, заботились изо всех сил. Им даже удалось уговорить ее попариться в бане и поесть горячего супа, но уже на другой день у нее начался сильный жар, и ей стало так плохо, что пришлось вызывать ее мать Соню-Кукушку из рода Красной Лисицы и бабку-знахарку Пелагею из рода Желтого Быка. Осмотрев Ингу, и найдя место укуса клеща, Пелагея поставила неутешительный диагноз: "Заражение крови".

IV

Проснувшись в шатре Михея одновременно с первыми признаками рассвета, Павлов решил внимательно осмотреть новое место жительства, чтобы потом не производить на сородичей Сороки впечатление слишком забывчивого человека.

Осторожно, стараясь не разбудить Медвяную Росу, он выбрался из-под мехового пледа и оделся по-домашнему: в штаны и рубаху из домотканого материала, и поддевку из тонкой кожи, отделанную мехом, похожую на халат без рукавов. Вместо уже ставших для него привычными мокасин он обулся в легкие кожаные гамаши. Все эти вещи ему еще вчера вечером доставили из его "семейной кладовки", пообещав, что к утру Медвяной Росе и Саре Гудвин обязательно будет подобрана и подогнана по фигуре одежда, соответствующая домашнему облачению орландов. Им также была обещана парная баня, бочонок пива и прогулка по окрестностям с пикником. Вечером предстоял визит в приют Желтого быка, о котором Нара по дороге с причала успела договориться с Лавандой, пригласив заодно и ее, на пару с Ерофеем. Нара полагала, что ей следует как можно скорее отблагодарить "белохвостых" за ту помощь и поддержку, которую ее семья получила от их "славного парня", то есть от Павлова.

Было тепло. На небе догорали звезды. По земле расстилался туман. В окрестных рощах проснулись и запели ранние птахи. Пахло хвоей, черемухой и сиренью. Короче, наступили классические предрассветные сумерки коротких майских ночей на широте Северного Забайкалья. Павлов прошелся по центральной, вымощенной булыжником, дорожке, определяя функциональное назначение расположенных вдоль ее строений. Он сразу догадался, где пищеблок, летняя столовая и колодец. Вот – столярная мастерская, а рубленые избы на сваях с односкатными крышами, это – по всей видимости, амбары и вещевые склады. А вот и баня с предбанником, в который его поначалу хотел поселить дед Михей.

Подле бани он заметил небольшой бассейн 4х4 метра, выложенный камнем. К бассейну была подведена деревянная труба, из которой тонкой струйкой текла вода. Идя вдоль трубы, чтобы понять, каким образом бассейн наполняется водой, Павлов миновал поленницу дров, дошел до частокола и через щель между бревнами рассмотрел родник. Затем он вернулся назад к бане и решил пройтись по боковым дорожкам. Он почему-то надеялся на то, что, кроме бани, в приюте должны находиться и иные места общего пользования. Но вдоль боковых дорожек располагались только жилые строения, похожие на урасы (3) – летние жилища якутов. В одном из них проснулся и заплакал грудной ребенок, и Павлов услышал, как какая-то женщина его успокаивает.

Наконец, он обратил внимание на два деревянных строения в форме усеченной пирамиды, расположенных вдоль частокола по обе стороны от ворот. Подойдя к ним поближе, он чуть не расхохотался, так как вместо "М" и "Ж" над дверьми висели доски: одна с изображением мужика с бородой, а другая – женщины с огромным бюстом. Перед входом в каждое из указанных строений стояли лавки, а на них деревянные ведра с водой для омовения. В стену под козырьком для защиты от дождя были вбиты деревянные крюки, на которых висели полотенца из грубого домотканого холста.

Зайдя внутрь мужского туалета, Павлов снова испытал шок. Нет, не от невыносимой вони и чудовищной антисанитарии, а как раз наоборот. Внутри помещение напоминало юрту. В нем даже находился очаг, в котором еще теплился огонь. Дым выходил в круглое отверстие на потолке. Но, вот, пол, например, был вымощен, а вместо помоста с отверстиями он увидел кабинки, разделенные деревянными перегородками с занавесками. Одна из них, судя по положению занавески из домотканого материала, была занята. В кабинках были установлены самые настоящие унитазы, правда, не из фаянса, а из обыкновенного самородного золота. На самом деле, конечно, унитазы были деревянными и тонкие золотые пластины, которыми они были облицованы, предохраняли дерево от гниения. Павлов же об этом еще не знал, поэтому первое, что он подумал, означало, приблизительно следующее:

"Сбылось пророчество великого вождя,

Живем почти при коммунизме, братцы!

Есть унитаз из золота в сортире Ильича,

А у пролетариев приличные за{р}платы!"

.

– Ватсон, то есть Павлов, ну разве можно, находясь в такой позиции, да еще со спущенными штанами, поминать вечно живого и его верных последователей, – услышал он жизнерадостный голос Василия Ливанова.

– Арнольд Борисович??? – удивился Павлов.

– Да, это – я. Третью ночь здесь ночую, шлаки, и отходы вредного производства из себя вывожу, к принятию человеческого облика готовлюсь, – бодрым голосом сообщил бес и звучно пустил ветер.

Павлов, поморщившись, зажал нос, так как он почувствовал, будто рядом с ним включили газовую плиту, а спичку зажечь забыли.

– Вы бы осторожнее, а то не ровен час детонирует, – заволновался он, помня о том, что поблизости очаг с тлеющими углями.

– Не извольте беспокоиться, Дмитрий Васильевич, это – сероводород со значительными примесями CO2,– объяснил бес, а потом пожаловался: Во всей округе, кроме Красных Камней не осталось ни одного приличного ватерклозета.

– А джурджени? – удивился Павлов.

– Императорский дворец на острове Альхон разрушен землетрясением. Дома вельмож и богатых купцов полыхают пламенем народного гнева. Резня такая, что Варфоломеевская ночь, в которой я, кстати, тоже участвовал, по сравнению с этими событиями – легкая потасовка, – разоткровенничался бес.

– Чего же они хотят? – поинтересовался Павлов, пытаясь представить, какие политические партии и платформы могут существовать в условиях бронзового века.

– Того же, что и прежде. Liberte, Egalite, Fraternite. И скоро мне предстоит сыграть первую по-настоящему значимую историческую роль. В качестве двойника полководца джурджени Удерьян-хана железом и кровью, то есть, конечно, не железом, а бронзой мне предстоит подавить народное восстание и привести мятежные провинции в покорность императору Агесилай-хану IV, – похвастался бес.

– А дальше, что вы будете делать? – спросил Павлов, сгорая от любопытства.

– В последнее время я стараюсь дольше двух-трех месяцев наперед не загадывать. Что уж тут говорить про годы и десятилетия, – в задумчивости произнес бес, а затем неожиданно заявил: И, кстати, послезавтра – похороны.

– Чьи похороны, мои? – испугался Павлов.

– Не ваши, а вашей супруги Инги, то есть старшего лейтенанта госбезопасности Олениной, – объяснил бес и даже указал источник информации: Я получил сообщение об этом по электронной почте. Ровно час тому назад.

– Надо же, как вас оперативно информируют, – удивился Павлов, а потом съязвил: Может у вас и свежая пресса имеется?

– Свежая, не свежая, а кое-какая есть, – усмехнулся бес и Павлов обнаружил, что держит в руках газету. В очаге вспыхнуло пламя, как будто кто-то бросил вязанку хвороста, и он отчетливо смог разглядеть, что это – газета "Правда" от 11 ноября 1982 года. Он открыл первую страницу и ахнул, прочитав о смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

– Откуда газета, если не секрет? – поинтересовался Павлов.

– Петрович на машине времени по дороге завез. Жаль, что он торопился, а то бы я отправил вас с ним попутным рейсом. Теперь, думаю, заедет он сюда не скоро, может, лет через сто, – сообщил бес, причем, непонятно с какой целью: то ли вселить надежду, то ли раздосадовать.

Услышав про машину времени, Павлов задрожал от волнения, и хотел было задать вопрос о том, существует ли расписание их полетов, но бес его опередил.

– Не по назначению газету использовать не советую, – сказал он натуженным голосом, – лучше ее сожгите ее в очаге, чтобы не забивать канализацию. И добавил: Система подачи воды и смыва в здешних клозетах – просто гениальна. Обратите внимание на рычаг слева и на рычаг справа, но сильно не дергайте. Посредством правого рычага унитаз превращается в биде.

– Уф!!! – в соседней кабинке раздался вздох облегчения, а потом зашумела и заплескалась вода.

– Все, процесс пошел! – радостно воскликнул бес, а на прощание, как положено, пожелал Павлову многое лета и счастья в семейной жизни.

Предсказание беса относительно Олениной Павлова так взволновало, что он, как только представился удобный случай, попросил Лаванду отложить на неделю визит в приют Желтого Быка и вызвался подежурить ночью у постели больной жены. Лаванда не возражала. Незадолго до завтрака он успел с Олениной повидаться, и вроде бы она его узнала, так как улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы.

Как он сожалел об отсутствии квалифицированной медицинской помощи! Наверное, Олениной следовало сделать переливание крови, установить капельницу и тому подобное. То, чем ее лечили (настои и отвары целебных трав), наверное, ей не вредило, но уже совершенно не помогало. У нее была высокая температура и учащенный пульс. Она часто впадала в забытье, а, очнувшись, пыталась что-то сказать, но даже мудрая Лаванда не могла по ее губам ничего прочитать, кроме слова "мама".

По приказанию Михея Ингу сразу после ее прибытия поместили на втором ярусе башни приюта Белохвостого Оленя. Это помещение было приспособлено под мастерскую для пошива одежды и изготовление домотканого материала. Там стояли деревянные столы, лавки и три ткацких станка. Для обогрева и освещения в ночное время использовался большой камин. Здесь работали и ночевали, расположившись на полатях, незамужние девушки-подростки из рода Белохвостого Оленя в возрасте от 10 до 14 лет. На одном из столов для раскроя шкур для Инги устроили что-то вроде больничной постели. И она все время, днем и ночью, находилась под чьим-то присмотром.

К слову сказать, первый ярус башни являлся одновременно кухней и столовой, но использовался только в осенне-зимний период. Там был большой камин, в котором можно было зажарить целого кабана, и, сложенная из булыжника, печь, в которой выпекали хлеб, варили в глиняных горшках разнообразные супы и каши, сушили грибы, ягоды и корнеплоды. И, чтобы не возвращаться к теме функционального применения помещений башни, отметим, что на третьем ярусе башни размещался арсенал, в котором хранились предметы вооружения, рыболовное и охотничье снаряжение. В больших сундуках из кедра хранились меха и меховые изделия. Всем этим добром заведовал Ерофей, а в его отсутствие его старший сын Гарегин. Это помещение не отапливалось, потому что считалось нежилым.

Четвертый ярус башни представлял собой площадку, открытую всем ветрам. В прежние времена было обязательно иметь там сторожевой пост. Обычно для "стража башни" устанавливали шатер, покрытый шкурами, а внутри его, соответственно – очаг. Шкуры для покрытия этого шатра подбирались таким образом, чтобы они были как можно более выбеленными. Поэтому в ночное время огонь в очаге издали был похож на свечу, накрытую абажуром.

После легкого завтрака, состоявшего из каши с кедровым маслом и блинов с красной икрой, младшая жена Ерофея Марьяна провела для Медвяной Росы и Сары Гудвин ознакомительную экскурсию. Завтрак, к слову сказать, напоминал прием пищи в столовой. Каждый из сородичей, кто успел проснуться и привести себя в порядок, подходил к летней кухне со своей посудой и кушал либо тут же за большим столом под деревянным навесом, либо отправлялся в свое летнее жилище.

Павлов, следуя почину Марьяны, предложил Рико и Люку поиграть с ним в игру под названием "кто больше знает о своем доме". Близнецам его затея понравилась, и они, прогуливаясь с ним по двору, живо и доходчиво, рассказали ему обо всем, что они знали и помнили по поводу помещений башни, хозяйственных и прочих строений. Они даже назвали количество обитателей приюта Белохвостого Оленя на текущую дату. Их было столько, сколько пальцев на руках у Люка, Рико, Медвяной Росы, Сары Гудвин и его самого. Лаванда, наблюдавшая за ними со стороны, даже похвалила Павлова за то, что он так хорошо умеет ладить с детьми. Потом Лаванда отвела Люка, Рико и Сару в баню, чтобы их помыть.

Попариться наедине с Медвяной Росой в родовой бане "белохвостых" Павлову не пришлось. И не потому, что у них так не было принято, а потому, что в парилку, чтобы посмотреть на его жену, а заодно и помыться набилось столько молодых женщин и девушек-подростков, что Павлов выскочил оттуда, как пробка из бочонка с забродившим пивом.

– Не переживай, Сорока, то есть Тибул, как состарится Медвяная Роса, так, глядишь, лет через двадцать попотчуешь ее березовым веником, а она – тебя, – хохотал Ерофей.

В первой ознакомительной прогулке по окрестностям Красных Камней Медвяную Росу и Сару Гудвин, кроме Павлова, сопровождали старший сын Ерофея Гарегин по прозвищу Плотник и его жена Фиалка. Они были, примерно, на три года старше его двойника Сороки, но вели себя весьма учтиво, без зазнайства. Медвяная Роса и Сара Гудвин получили перед прогулкой летнюю домашнюю одежду: украшенные вышивкой сарафаны из беленого холста и халаты из тонкой кожи с широкими рукавами. Переобулись же они в легкие летние сапожки. Фиалка попросила на кухне немного продуктов, а Гарегин прихватил с собой кожаную флягу с медовухой.