Текст книги "Таежная богиня"

Автор книги: Николай Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Сестра

Каково же было удивление Никиты, когда, завершив работу, Нюра неожиданно нарушила обет молчания и тихо сказала:

– Надо сходить в стойбище стариков Хотановых. Это недалеко.

Несмотря на чудовищную усталость, он молча кивнул. Слегка перекусив и немного отдохнув, они в этот же день отправились за перевал.

Старики Хотановы каждое лето ставили свой чум по другую сторону водораздела в дугообразной седловине между двух небольших речек. Их трое сыновей с женами и взрослыми детьми на все лето уходили со стадом оленей на склоны гор и там жили до самого снега, а детей помладше оставляли старикам.

Старик ладил новые нарты, чинил старые, смолил лодки, на ночь ставил сети, а потом сушил рыбу на зиму. Старушка выделывала шкуры, шила одежду и чинила рваную. Внуки, которые могли держать удочки, с утра и до позднего вечера пропадали на речках. Те, что поменьше, носились вокруг стойбища, арканя носы нарт или друг друга. Девочки, соорудив маленькие чумы из веток ивы и цветастых платков, играли “в дом”. Те, что постарше, плели из бисера орнаменты или шили себе сумочки из шкур и цветного сукна. На веревке, привязанной к деревянному колу, вбитому в землю, крутился пепельный песец. Детишки то и дело с визгом ловили его, брали на руки, гладили и кормили.

Никита с Нюрой до стойбища стариков Хотановых добрались уже поздним вечером.

Хотан в переводе с вогульского – “очень белый лебедь”. Старик, глава рода, оказался действительно белым и довольно красивым для своих лет. Низкорослый, крепкий, с широким костистым лицом и совершенно седыми волосами, заплетенными в короткую косицу, он лучился той доброй и мудрой стариковской улыбкой, которая сразу располагала к себе. Глядя в его выгоревшие глаза, хотелось улыбаться в ответ.

Старика звали Прохором Николаевичем, а его супругу – Агафьей Даниловной. Старенькая, согнутая временем и бесконечным трудом, бабушка Агафья выглядела не такой жизнерадостной, как ее супруг. Она молча, не поднимая глаз ни на своего старика, ни на гостей, тенью сновала между низеньким столом и очагом, на котором висели огромный черный котел и такой же черный чайник литров на пять.

Никите страшно хотелось спать, но он мужественно держался. Застолье затягивалось. Нюра и старик все время о чем-то оживленно говорили, не замечая никого и ничего вокруг. Они даже не ели. Время от времени замолкали, утвердительно покачивая головами, то вдруг снова начинали громко и оживленно говорить. По всему было видно, что разговор у них серьезный и важный.

Никита ничего не понимал, поскольку они говорили по-вогульски. Оставалось есть – и он ел. Бабушка Агафья незаметно все подкладывала ему на тарелку куски мяса да подливала в кружку чаю.

Дети на гостевой половине чума давно спали. Никита поглядывал на них с завистью. Он вяло жевал мясо, запивая его крепким плиточным чаем. Тело ломало, клонило, туманилось сознание... И в какой-то момент, так и не проглотив очередной кусок, он отключился. Как он уснул, как повалился на мягкие шкуры, как с него снимали кисы, укрывали сахи, Никита уже не помнил. Его молодой и уставший организм требовал отдыха, и он его получил.

А проснулся под щебетанье птиц, визг детей, поскуливание щенков, ползающих по нему, и полаивание песца.

Стол уже был накрыт. Нюра, сложив по-восточному ноги, пошвыркивала чаем и глядела на Никиту с мягкой улыбкой.

– Знаешь, сколько сейчас времени? – поставив на столик кружку, спросила она, уже громко смеясь.

– Ну? – Никита был угрюм и вял.

– Почти полдень, соня. Иди на речку умойся – и к столу. Нам пора.

Никита вышел из чума и зажмурился от яркого света. Старик Хотанов, обсыпанный кудрявыми стружками, что-то строгал, сидя прямо на земле. Старушка скребла шкуру. Дети с визгом носились вдоль берега. На горизонте стояли величественные хребты, обросшие у основания мохнатым лесом.

С самого утра Никита заметил, что Нюра необычайно возбуждена и буквально светится от радости. “Странно! – думал он. – С чего бы?”

– Пошли, я тебя кое с кем познакомлю, – проговорила девушка, когда они попрощались со стариками и готовы были тронуться в обратный путь.

Они обошли чум, скопище нарт, груженных всякой бытовой поклажей, укрытых выцветшим брезентом и перепоясанных веревками. За нартами высился цветастый детский чум в полтора человеческих роста.

– Вон, смотри, видишь двух девочек, – Нюра повернулась к Никите. Вид ее был загадочный и лукавый, а глаза так и сверкали радостью.

Никита посмотрел в сторону играющих детей.

– Ну?.. – равнодушно отреагировал он.

– Та, что справа, ну вон та, которая поменьше, у которой оторочка на сахи из песца... Это твоя будущая жена и мать твоих детей, – чуть не подпрыгивая на месте, выпалила Нюра.

– Что?! – Никиту так крутануло, что он едва удержался на ногах. Схватившись за нос нарты, он сначала взглянул на сияющую Нюру, а потом на ту девочку, что была поменьше ростом.

За время, проведенное на Севере, Никита приучился верить, что здесь, в таежной глуши, никто и никогда не говорил неправды и не разыгрывал друг друга, тем более на такую серьезную тему.

Девчушка, на которую указала Нюра, сначала замерла, почувствовав на себе посторонний взгляд, а потом медленно подняла глаза и уставилась на Никиту. Да и как было не почувствовать, если взгляд неожиданного гостя прожигал ее насквозь. А Никита смотрел на ребенка и никак не мог ни понять, ни принять сказанное Нюрой. Как вообще могло прийти такое в голову? Он, тридцатилетний, и эта тринадцатилетняя девочка?!

Но едва их взгляды встретились, как по Никите пробежал электрический разряд... Он не успел рассмотреть ни лица девочки, ни в чем она была одета, ни что держала в руках, а сердце выдало – “она!”. И в виски горячо ударило! Задрожали колени, ноги стали ватными. “Это она! Она! Она!”

Никита еще не знал, как зовут девочку. Не знал, когда и как их познакомят. Не знал, сколько ему придется ждать, когда эта девочка станет взрослой, а внутри медом разливалась теплота и сладость. Будто в него медленно и надежно вползало что-то огромное, что-то нежное и спокойное...

– Через три года вы станете мужем и женой, – звонко смеясь, добавила Нюра, – а еще через год у вас родится мальчик, Артемий.

– Какой Артемий? Кто решил?!

– Так ты и решишь, – все так же весело ответила Нюра. – Ты сам!

Они перешли реку и стали подниматься по склону. На полпути к водоразделу оба остановились и оглянулись на стойбище стариков Хотановых. Маленький, выбеленный солнцем и дождями конус чума показался беззащитным и жалким в окружении величественных гор и отрогов. У Никиты сжалось сердце, когда он на мгновение представил, что где-то там, рядом с этим крошечным конусом, сейчас играет в свои детские игры девочка из его будущего.

На перевале, когда мысли уже звенели в голове какой-то сумасшедшей какофонией, Никита не выдержал.

– Слушай! – он схватился за голову. – Где я?! Что со мной происходит?! Я еще схожу с ума или уже?!..

– Не сходишь, – Нюра говорила все с той же искренней радостью, – и не сойдешь, иначе тебя бы здесь не было. Очень скоро ты все поймешь. Кроме того, я буду рядом и помогу во всем разобраться.

– Ты лучше помоги мне не разобраться, а выбраться отсюда! – неожиданно даже для себя воскликнул Никита.

– Как выбраться? – Нюра так и застыла на месте. – Ну, ладно, – проговорила она через паузу тихо и печально, – я покажу тебе ближайший выход. Но... Разве ты не хотел бы остаться на сорок дней?!

– Почему сорок? – насторожился Никита.

– Сорок дней, как папа... – не договорив, девушка отвернулась. – Хотя если хочешь... Но я думаю, ты пожалеешь, – еще тише добавила она, не глядя на брата.

– Почему это?! – Никита проговорил с легким вызовом.

– Пожалеешь, – чуть тверже добавила Нюра и снова посмотрела на Никиту. – Уйти легко, а вернуться невозможно. – Нюра даже брови сдвинула. – Папа говорил, что ты сам очень скоро почувствуешь, а потом поймешь.

– Что пойму?

– Что здесь единственное на Земле место, где ты познаешь гармонию. И нигде больше, – добавила она задумчиво.

– Слушай, – Никита решил поменять тему, – тебе лет... – он попробовал прикинуть, сколько лет его неожиданной сестренке, как та сама ответила:

– Восемнадцать.

– Вот-вот! Восемнадцать, а ты так много знаешь?!

– Не так уж и много, – немного смутившись, проговорила Нюра. – Я как бы... ну, в общем, я все еще учусь.

– Учишься?! Чему? Где? У кого? – с недоумением и недоверием отреагировал Никита. Он даже остановился

– Меня учат с трех лет. Учат, и я сама учусь.

– Объясни, чему здесь могут учить, и главное – кто?!

– Чему? – Нюра подняла глаза и прямо посмотрела на Никиту. – Например, тому, как видеть мир иначе, – она закинула голову и развела руки в стороны, словно обнимая и долину, и небо, и вообще все вокруг.

– Как это?! – опешил Никита.

– Ну, например, все мы от рождения видим мир в длину, ширину и высоту, то есть в трех измерениях, и вдруг ты стал видеть его еще и в четвертом, в пятом. А их, как утверждают ученые, семь или даже одиннадцать.

– Не понял! – Никита раскрыл рот.

– Ну-у-у, – девушка на секунду задумалась. – Вот, к примеру, ты вдруг стал видеть точно так же, как и птица, скажем, глухарь или косач. Представляешь, ты стал видеть почти все, что тебя окружает. Все и сразу.

– Ну и что?

– Как что? – девушка с изумлением посмотрела на Никиту, – ты стал видеть все, что впереди тебя, сзади, вверху, внизу и что по сторонам. Кроме того, ты стал видеть дальше и лучше. Жука за километр, пылинку в небе.

– Ну и что? – упрямо повторил Никита.

– С таким зрением сделаешь шаг и упадешь с непривычки, – девушка улыбалась. – И еще – весь мир станет иным, более объемным. Ты будешь видеть сразу на все триста шестьдесят градусов. Будет иной цвет, соотношение предметов, поменяются силуэты, пейзажи и так далее. Но это просто понять. А сложно, как говорил папа, когда делаешь шаг не в длину, ширину или высоту, а как раз в иное измерение. Тогда ты окажешься в прошлом, лет, может, на триста назад, или в будущем, в микро– или макромирах.

– Ну, ты даешь, сестренка!

– Вот от этого точно можно сойти с ума, даже легче и быстрее. Папа еще в молодости стал видеть гораздо дальше, чем ему было предназначено природой. Он видел то, чего не видел ни один человек. Может, от этого он и ослеп, или его ослепили.

– Как ослепили?.. Кто?!.. Зачем?!..

– Вон видишь гору, а на ней кедр? – Нюра выбросила вперед руку, указывая на достаточно высокий яр с одиноким древним деревом. – Там мы передохнем. Попьем чайку и продолжим разговор.

Никита был поражен разительной переменой Нюры. Недавно скромная, стеснительная и немногословная, она превратилась чуть ли не в учительницу старших классов.

Оставшуюся дорогу шли молча. Дорога была сложной. Часто приходилось переходить бурную и холодную реку то в одну, то в другую сторону, взбираться на сыпучий берег, перелезать через валуны, продираться сквозь кусты.

Перед Никитой все шире открывалась удивительная долина. Она была растянута на несколько десятков километров, окружена станами гор и походила на вытянутое корыто. В центре долины была плотно сбитая группа сопок. Огибающая их речушка подчеркивала особое положение этой возвышенности. Она была как главное блюдо на столе или жемчужина в огромной раковине.

Долина же была великолепной. Даже издали Никита чувствовал ледяной холод реки, бархатистость нежной зелени, прикасался к умбре болотин, золоту наскальных лишайников, щурился от белоснежности вершин. Все так и просилось на холст, на камеру, на бумагу, в вечность!

Дойдя наконец до кедра, Никита повалился в сухую прошлогоднюю траву и принялся с наслаждением рассматривать долину. А Нюра, сбросив с себя небольшую пайву и порывшись в ней, направилась к маленькому амбарчику-ура, стоящему шагах в пятидесяти от кедра. Приставив к нему бревно с зарубками, она поднялась по нему, отрыла дверку и что-то положила внутрь, после чего быстро вернулась к кедру. Затем стала разжигать костер. Девушка привычно собрала шалашик из сухих веток и вскоре, звонко смеясь, как подросток, куталась в белом облаке, словно это был не дым, а многослойное покрывало.

Никита и восхищался своей миловидной и шаловливой сестрой, и, вспомнив недавний разговор, удивлялся ее взрослости.

– Ну, что молчишь? – осторожно спросил Никита, после того как они напились чаю с сухарями.

– Жду, когда ты будешь готов, – с прежней лукавинкой в глазах ответила Нюра. Она действительно что-то выжидала.

– Я готов, – с недоумением произнес Никита и уставился на девушку непонимающим взглядом.

– Не-ет, ты не готов, – продолжала улыбаться Нюра, – вернее, ты готов возражать, спорить, сомневаться и вообще вести себя умно, то есть так, как ведут себя старшие по отношению к младшим.

– С чего ты взяла? – Никита немного смутился, девушка попала точно в цель. – Хорошо, я буду молчать и слушать.

– Да нет, молчать не надо, просто постарайся меня услышать и понять или хотя бы подумать над тем, что я скажу.

– Договорились.

– Ну, тогда я начну с той первой папиной смерти... Хотя тогда он еще не был моим папой, – Нюра чуть ниже опустила голову.

Никиту в который раз слегка передернуло оттого, что кто-то еще вдруг стал претендовать на его отца.

– Так вот, когда случилась беда, мою маму, так как других женщин не было в геологоразведочной партии, попросили обмыть покойного и приготовить его к перевозке в Березово на самолете. Мама вместе со своим прежним мужем и его братом часто привозили геологам мясо и рыбу. Поэтому трагедия с папой произошла на их глазах. Врач партии почти тут же признал, что папа умер. А моя мама, когда обмывали тело, почувствовала, что он еще жив. Просто остановилось сердце. А так как поломка самолета откладывала полет на несколько дней, то она и предложила отвезти тело по реке. Тем более что погода стояла еще теплая, и надо было торопиться... ну, ты понимаешь.

Никита кивнул.

– У мамы с самого детства были способности к знахарству. Она легко и быстро снимала боль, заговаривала кровь, вправляла суставы... Это ей по наследству от бабки, моей прабабки, передалось. А прадед – тот вообще в свое время слыл одним из самых сильных шаманов верховьев Сосьвы. Так вот, когда они добрались до первого пауля, то есть поселка, это было уже под утро, мама попробовала камлать, и у нее получилось. Она смогла запустить сердце папы и разогнать по сосудам кровь. Сердце-то ожило, а душа в тело не возвращалась. Тогда они пересели на оленей, привязали папу к нарте и через три дня были здесь. А здесь Аясь-ойка – дух-покровитель всех вогулов – совершил очередное чудо, отыскал в Нижнем мире душу отца и вернул ее на место.

– А зрение вернуть не пытался? – в вопросе Никиты заметно прозвучала ирония. Нюра это почувствовала. Она порывисто встала, доложила в костерок дров и, отвернувшись от Никиты, села от него подальше.

– Да ладно, не дуйся. На словах все так легко...

– Ты злишься, потому что ревнуешь, – Нюра не поворачивалась. – Когда ему было как тебе сейчас, он уже был слепой и творил. За это его все любили.

– Но почему он ни словом, ни весточкой...

– Подожди, я же не закончила, – Нюра все же повернулась к Никите. – Помимо глаз у отца были сломаны ребра, перебиты руки, особенно кисти, выбиты зубы... Была тяжелая контузия, – в глазах у девушки появились слезы, она быстро их смахнула и продолжила: – Больше года мама ни на шаг не отходила. Потом он начал вставать. Ему сделали веревочные перила, и он ходил в туалет, за дровами, за водой. Память к нему вернулась, когда он начал лепить из глины различные фигурки. Но главное – его приняла сама Калтась, – Нюра исподлобья взглянула на Никиту, ожидая иронической ухмылки. Однако Никита сидел в глубоком раздумье. Время давно перевалило за полдень. Солнце краешком коснулось далекой вершины и замерло, точно ожидая команды, когда ему скрыться.

Нюра вдруг порывисто встала и, не глядя на Никиту, тихо проговорила:

– Смотри!

Никита повернул голову в сторону сопок и замер в крайнем изумлении. Мягкие вечерние лучи и длинные тени придали хаотичной груде сопок неожиданные и весьма странные очертания: их общий силуэт стал походить на лежащую на боку женщину. Никита был поражен настолько, что боялся даже моргнуть. Он понимал, что это всего лишь игра солнца и ландшафта. Тем не менее перед ним была фантастическая картина. Неточности, гипертрофированность, непропорциональность, чрезмерная фактурность и многое другое нисколько не умаляли силу образа.

Солнце через несколько секунд ушло за вершину, в долине наступили сумерки, и то, что казалось фантастическим женским образом, превратилось в случайные и неинтересные возвышенности.

– Что это было? – перевел дыхание Никита.

– Это еще не все, – ответила Нюра. – С других сторон эти сопки выглядят совсем по-другому. Я там, правда, не была, сюда местным женщинам вообще нельзя, а мне как полукровке можно только вон туда, до того берега речки. Мама говорила, что вон с того места, – девушка махнула рукой, – эти сопки превращаются в “семилапого”, то есть в медведицу.

– Как в медведицу?

– А так. Но и это не все. Через каждые семь лет по другую сторону сопок, примерно вон там, – девушка показала в сторону скалистых отрогов, – появляется тонкий луч. Он падает прямо с неба. Это бывает ночью. В прошлом году он был, теперь появится только через шесть лет.

– Погоди, погоди, – встрепенулся Никита, – что за луч, опиши подробнее.

Нюра снова повернулась к сопкам.

– Папа назвал его почему-то космической иглой. От него не бывает света, он как бы внутри себя светится. Это свечение едва-едва заметно и похоже на тонкую нитку или струну. Те, кто его видел, говорят, что бывает очень страшно, от этого луча идет звук, похожий на свист рябчика, только еще тоньше, от него режет уши. Рассказывают, что он чуточку голубоватый, и его едва-едва видно, – продолжала Нюра. – Манси его сильно боятся.

– Почему? Чего они боятся?! – Никита присел перед Нюрой.

– Не знаю. Папа так и не понял его происхождение. Интересно, что в такое время рыбы в воде по ночам тоже светятся голубоватым светом, будто внутри них лампочки. Да, еще перед этим бывает туман. Этот туман заполняет всю долину. Из этого тумана слышится плеск волн, точно это вовсе и не туман, а большущее озеро. Кричат речные чайки-халеи. И звенят колокольчики, как это бывает на кладбищах в тундре. Старики рассказывают, что здесь раньше было Священное озеро – Нюра перешла на шепот, – Вит-Ялпынг – водное святилище. Сюда со всего Урала приходили и приезжали поклониться Духу воды, или водному царю – Вит-Хону. Совершались очень щедрые жертвоприношения. А на островах, в их пещерах, были богатейшие капища, тайники, хранилища всевозможных вогульских сокровищ. И вот однажды между небом и островами возник пучок света, точно молния, вытянутая в струну. Вода в озере засветилась и стала медленно уходить. Вогулы заволновались. Началась паника. Они думали, что чем-то прогневали Вит-Хона и он покидает их. К началу зимы воды не стало. Вместе с водой под землю ушли и сокровища.

Нюра замолчала. Огонь в костре почти прогорел. Стали сгущаться сумерки.

– Да у вас тут страна чудес, – нарушил молчание Никита.

– Чудес хватает, – спокойно ответила девушка и, бросив в костер небольшую охапку сухих веток, неожиданно добавила: – Я должна рассказать о папе.

– Да-да, – автоматически отреагировал Никита, хотя все еще думал о бывшем озере.

– Там, – Нюра вытянула руку в сторону сопок, – в этих сопках двадцать лет работал папа.

– Что? Там?! – Никита повернулся в сторону едва видимых сопок. – Я хочу посмотреть! Мы можем завтра пойти? – он почувствовал, как внутри него загорелся огонь.

– Ишь какой быстрый. Во-первых, мне туда нельзя, я уже говорила. А во-вторых, и тебе пока рано.

– То есть как рано, почему?! Кто мне запретил?

– Туда можно только с разрешением.

– Каким разрешением? От кого?! – Никита снова вскочил на ноги и заходил вокруг костра. – Начинается!.. Что вы из простых вещей каждый раз тайну делаете?! – Никита всерьез злился.

– Ты так быстро забыл Виктора и этого... Как ты его называл, кажется, Армянином? – спросила Нюра.

Никита остолбенел:

– А это откуда тебе известно?!

– Ты же помнишь, как сюда попал? – девушка смотрела на Никиту с мягкой улыбкой.

– Ну, – лицо Никиты все еще отражало недоумение.

– Ты попал совсем на другую землю, где законы совсем другие. Здесь все другое, и этого ты пока не понимаешь. Чтобы понять, надо здесь пожить.

– Какая земля?! Ты о чем?! Все мы живем на одной планете и законы у нас одни!

– Ну вот, ты опять забыл, что тебе говорил Захаров. На самом деле все гораздо проще... Ты главного не понимаешь, а говоришь о красоте... – Нюра мучилась, подбирая слова, боясь обидеть брата. Она видела, как Никите трудно понять простое, переключиться на обычные вещи, на их обыкновенную таежную жизнь.

– А что главное?! – Никита наконец пришел в себя.

– Мне кажется, – Нюра смотрела на брата, как на маленького, – что ты боишься заглянуть, что ли, в себя... Я не знаю, как это сказать по-другому. Боишься прикоснуться к Небу, к Богу! Папа говорил, что все гениальное идет от Бога. А талант художника – это проводник от Бога к людям. Поэтому главное – это вера. А ее у тебя нет. Вот послушай, какими словами заканчивается молитва Господня: “...и не введи нас во искушение, но избави от лукаваго”. Твой Армянин и есть тот самый лукавый, который всячески тебя искушал, когда ты только-только прикоснулся к Великому искусству.

– А что было Великим?

– Твоя картина. Картина, которую ты написал, но так и не понял, а точнее, не захотел понять. Хотя почувствовал.

Стемнело. Нюра продолжала говорить, подкладывая ветки в костер.

– Еще папа говорил, что кроме веры, – девушка сделала паузу, чтобы Никита сосредоточился, – и ты однажды это говорил – необходимо “сойти с ума”. Выйти за границы общепринятого...

– Как это?

– Ну, например, представь, что ты и вот этот кедр – одно и то же. Что все, что есть на земле – это и есть ты. Что тебе больно, когда камень падает в воду, когда ломается живая ветка, когда ты наступаешь на траву...

– Подожди, подожди! – Никите не хотелось вот так легко проигрывать. – Если ты хоть как-то объяснила про Армянина, хотя у меня осталась куча вопросов, поясни, что за человек был Виктор Мальцев, почему так нелепо и жестоко погиб?

– Хорошо, – спокойно отозвалась Нюра, – я расскажу тебе и про Мальцева, и почему твоя дипломная работа тогда пропала, и где она теперь. Виктор Мальцев, Царствие ему Небесное, тоже, как и папа, догадался о существовании этого маленького святого кусочка земли на Северном Урале. Он много лет ходил вокруг да около, но так и не мог сюда попасть.

– А если бы, как я, случайно, через... – не выдержал Никита.

– Такое не могло случиться, – перебила его Нюра. – Во-первых, ничего случайного не бывает, а во-вторых, он бы просто разбился. По-другому не могло быть. Так вот Мальцев с самого детства был настроен на негатив. То есть все его дела, хотел он этого или нет, были направлены против людей. Больше двадцати лет он приносил маленькому таежному народу одни неприятности. Он грабил этот народ. Грабил священные места – капища, лабазы, жертвенники. Спаивал и мужчин, и женщин, и детей. Обманывал, лицемерил, угрожал. Его квартира в Перми завалена всевозможной старинной утварью и жертвенными предметами из серебра и золота, украшениями из драгоценных и поделочных камней. Его встреча с тобой была не случайной. Через тебя он хотел получить доступ на эту землю. А этого не должно было случиться. Во всем, что он тебе рассказывал, правды было немного. И ты это чувствовал, но не хотел верить. Просто в самый последний момент вы поменялись местами. Огонь предназначался для тебя...

– Как это?! – вырвалось у Никиты.

– А так. Ты ведь рассказывал ему про свое детство, дом, бабушку, ну и так далее. Ему нужна была вторая часть карты. Всю свою жизнь Виктор Мальцев мечтал найти Золотую бабу. У него не было ни семьи, ни друзей, ни постоянной работы. Была лишь мечта найти золотого идола и прославиться на весь мир. Но для этого ему нужна была вторая часть карты.

– И... она, ну, эта Золотая баба, что, здесь?! – Никита затаил дыхание.

– Здесь, – спокойно ответила Нюра. – А вечером разве мы не ее видели?

– Так это и есть она? – Никита с шумом разочарованно выдохнул. – Золотая баба?!

– А тебе какую еще надо?! – проговорила Нюра и залилась звонким смехом.

– Но ведь это...

– Самая что ни на есть золотая, – перестав смеяться, перебила его Нюра. – Здесь столько золота, что ты и представить себе не можешь. Эта долина, – Нюра повела вокруг себя рукой, – как говорил папа, самое уникальное на Урале место. Они еще с мамой приходили сюда, и она описывала ему это место. Из маминых рассказов он и сделал вывод, что долина представляет собой огромную параболическую антенну, которая разговаривает с космосом, фиксирует и хранит в себе всю информацию о мире. Она является, как говорил папа, одним из своеобразных узловых центров ноосферы, о которой говорил еще академик Вернадский. Ты потом все это сам прочитаешь.

– Когда потом?

– Потом. Папа рассказывал, что в центре этой долины, это где сопки, – хранилище. Там соединяются космическая и земная энергии. Кроме того, он говорил, что в момент формирования земной коры в этом месте был мощный выброс драгоценного металла – золота. Но не золото ценно, а то, что информация, которая хранится здесь, это информация и о прошлом, и о будущем. Представляешь, в двух шагах от нас будущее! Можно узнать, что будет на Земле через, скажем, год или десять, а то и тысячу лет!

У Никиты голова шла кругом. Он верил и сомневался, сердце смирялось, а разум противился. Ну как это может быть такое, да еще в такой “дыре”, затерянной среди гор и тайги? Разве можно в это поверить? Абсурд! С другой стороны, он слышал и даже где-то читал про теорию Вернадского о “мире разума” – ноосфере. Логична и по-своему красива версия естественной антенны, концентрации энергии. А если отец прав? Получается, что здесь, в этой неведомой долине, скрыта невиданная Сила Природы. Да, Захаров его предупреждал о странностях Урала...

– Потерпи еще немножко, – лицо у Нюры стало торжественным. – Манси эти сопки называют – “ялпынг-ма” – священная земля. Этой территорией владеет дух-покровитель, сама Калтась-эква, жена Нуми-Торума – главного их божества, мать Мир-сусне-хума – “за миром смотрящего”, о них я тебе расскажу позже. Здесь нельзя охотиться, ловить рыбу, жечь костры, собирать ягоды. Граница этой территории, или “ялпынг-рось” – священный песок, начинается сразу на том берегу речушки. Вот туда даже мне нельзя ступать. Это духовный центр манси, это Центр Мира. Это место высшей сакральной значимости. Здесь ближе всего к богам. Здесь связь между семью мирами по вертикали... Об этом я потом тоже расскажу. Папа говорил, что через двадцать семь лет здесь пройдет железная дорога. Он показывал, где будут прорыты тоннели. И дорога эта пройдет от Ивделя до Салехарда. И на всем ее протяжении будут строиться промышленные центры, рудники, шахты, карьеры, заводы и комбинаты. Будут строиться рабочие поселки и города. Говорил, что за очень короткий отрезок времени весь Урал перевернут вверх дном.

– Откуда он узнал об этом?!

– Так я же говорила, что там, – она опять махнула рукой в сторону сопок, – вся информация о будущем. Папа говорил, что здоровый человек обязательно тронется умом, если заглянет в это будущее...

– И ты в это веришь?

– А ты разве нет?

– Я!.. – Никита замешкался. Ему хотелось крикнуть: “Конечно же, нет!”, но в последний момент что-то остановило. – А почему я должен верить?

– Но ведь ты здесь! – теперь девушка смотрела на Никиту в крайнем изумлении.

– Ну и что?

– Папа назвал точное число и даже время, когда ты должен был здесь появиться. Он ждал тебя и именно этот день назвал днем, когда он покинет нас, живых. И смерть мамы он тоже назвал точно, – Нюра смотрела на Никиту слегка разочарованно. – Он знал о тебе все. Знал и рассказывал нам с мамой, как ты готовишься.

– К чему? – устало выговорил Никита

– Как к чему? Чтобы продолжить то, что начал он. Мы с мамой специально ездили тогда в Москву, в твою Строгановку.

– Зачем?! – Никита снова сорвался на крик.

– За твоей... картиной.

– И... Где она?!.. – он не узнавал своего голоса.

– Здесь.

Дальнейшего Никита не помнил.

...В глаза ударил яркий свет, и Никита очнулся. Перед ним бесшумно плясали длинные языки пламени. Сквозь них начали проступать глаза... Глаза были огромны. Они смотрели на него, не мигая. Огонь вдруг уменьшился, открыв хозяйку этих глаз, в которой Никита узнал Ее. Богиня предстала перед ним во всем своем величии и великолепии. Она сидела в той же царственной позе, в которой Никита видел ее раньше. Изумрудно светясь и поблескивая золотыми украшениями, Она смотрела на Никиту покровительственно.

– Ты действительно хочешь Туда пойти? – Никита опять не услышал, а почувствовал вопрос богини.

– Конечно! – Никита кивал, а сам сомневался, правильно ли Она поняла его желание.

– Хорошо. Ступай.

Огонь вспыхнул с новой силой и закрыл собой богиню. Никита услышал, как потрескивают ветки, как шумит речной перекат, чей-то голос... Он почувствовал рыбный запах реки, кисловатость дыма, травы...

Никита смотрел сквозь огонь и вдруг увидел Нюру. Девушка что-то укоризненно говорила ему. Такой переход от богини к Нюре обескуражил его. Он прислушался, и то, что услышал, вновь повергло его в недоумение.

– ...Учти, туда нельзя ни с оружием, ни с огнем, даже нож нельзя брать. Вот и подумай. Ни еды, ни питья! А главное, ты совершенно не подготовлен...

...Утро было волшебным. Огромная чаша долины была на треть залита туманом. Ее края – вершины гор – пламенели от первых лучей солнца. Посредине чаши, окутанное розоватым туманом, грациозно изогнулось тело женщины. Легкое, ленивое покачивание тумана создавало иллюзию, что оно живое и принимает утреннюю ванну.

Никита боялся пошевелиться, даже дышать старался реже. Он вдруг представил себе тонкий серебристый пучок света, который соединяет небо и сопки, вонзается в их середину, а точнее в лоно лежащей женщины...

Неподвижно стояла и Нюра. Оба забыли и про комаров, и про время, и о предстоящих испытаниях.

Но едва солнце заглянуло в саму долину, волшебство слетело как сон. Снова сопки стали сопками, со своими отрогами, расщелинами, скальными щетинами.

– Ну что, попьем чайку и будем собираться? – нарочито бодро проговорила Нюра, нещадно царапая лицо после комариных укусов. Никита опустился на колени, а потом и вовсе прилег у костра. Ноги гудели, спина и шея затекли, а лицо и руки горели от той же кусачей твари.

– Да, у вас тут не соскучишься. Вечером одно чудо, утром другое...