Текст книги "Колесо превращений"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Глава 10
СТОЙЛЕГ И БОРИСЛАВ ПРОПАЛИ!

Росомоны собрались покинуть стены крепости, когда Кженский подошел к Вышате и негромко произнес:

– Опасайся дневного леса!

Вышата удивленно посмотрел на него, но едва успел открыть рот, чтобы расспросить подробнее, как воевода удалился.

– Что он хотел этим сказать? – спросил тысяцкий у кузнеца.

– Наверное, то, что даже в своей крепости он не волен открыть нам некоторые вещи…

Вышата внимательно посмотрел вокруг, помахал воеводе рукой в кожаной перчатке и тронул поводья.

«Слишком много вопросов и слишком мало ответов», – подумал он и твердо решил изменить это соотношение.

По мере удаления от крепости стал как-то неестественно быстро оживать Кальконис. У Кженского от него и слова нельзя было добиться, а сейчас его словно прорвало. Возбуждение сэра Лионеля заметил даже Вышата, которого, кроме военного дела, ничто не интересовало. Со своими наблюдениями он обратился к Милаву:

– Что это с нашим любителем словесности?

Милав сразу отвечать не стал. Он внимательно пригляделся к Кальконису. Словно невзначай коснулся рукой его лба, некоторое время послушал обильный словесный поток «философа».

– Он здоров, – сообщил Милав тысяцкому, – думаю, его чрезмерная возбужденность связана с тем, что он долгое время находился под чьим-то гипнотическим воздействием.

– «Многоглаз»?

– По-видимому. Другого объяснения я просто не вижу.

– Но почему они охотятся на Калькониса? Скорее, им следовало бы интересоваться твоей персоной – уж прости меня за такие слова!

– Кальконис знает не только дорогу в страну Гхот – ему известны многие обычаи, нравы, да и просто языки лежащих на пути государств. Без него я не дойду. И они это понимают.

– Выходит, нам следует беречь Калькониса надежнее собственной жизни?!

– Выходит, так.

– Ну и дела!

Тысяцкому не давали покоя слова Кженского: «Опасайся дневного леса». Ну, ночного – понятно: в потемках и собственную руку за лиходея принять недолго, но днем?! На всякий случай он разослал дополнительные наряды в авангард и арьергард отряда и даже позволил Ухоне произвести «невидимую инспекцию» всех постов. Ухоноид тотчас умчался выполнять ответственное поручение, а Милав заговорил с Кальконисом, у которого повышенная болтливость сменилась обычной созерцательностью.

– Вы не вспомнили, при каких обстоятельствах болотный нагльбаар мог слышать вашу речь в остроге Выпь?

Кальконис виновато улыбнулся.

– Сколько я ни пытаюсь, у меня ничего не выходит, – сказал он, словно кто-то не пускает меня в собственную память…

«А ведь это мысль! – подумал Милав. – Скорее всего, именно так и обстоит дело: Кальконису заблокировали память, чтобы он не опознал предателя, а когда мы стали выпытывать у него про тот случай – его решили устранить… Ничего не скажешь – серьезные силы противостоят нам!»

Кальконис продолжал смотреть на Милава преданными и испуганными глазами, и кузнецу впервые стало жаль этого по существу очень несчастного человека. И он дал себе слово, что, как бы ни обернулась в будущем их затея, он обязательно отпустит Калькониса домой. Хотя понятие «дом» и сэр Лионель как-то не сочетались.

Вернулся довольный Ухоня и доложил, что гриди службу несут исправно. Некоторые интонации «доклада» наводили на мысль, что он чего-то недоговаривает. Милав заметил это первым и стал приставать к ухоноиду:

– Говори, что ты там скрываешь?

Ухоня упрямился совсем недолго и сообщил, что проверял служивых «с особым пристрастием».

– Это как же? – встрепенулся Вышата.

– Очень просто, – ответил Ухоня гордо, – я им в облике нагльбаара являлся!

– Должен откровенно признаться, что не все реагировали правильно, продолжал разглагольствовать Ухоня.

– Как прикажешь тебя понимать? – спросил Вышата напряженным голосом.

– Ну… некоторые пытались, конечно, поймать меня, но не все…

– А ты себя-то вспомни, – напомнил Милав, – как ты возле клетки «многоглаза» дрожмя дрожал?!

– Меня можно понять и простить, – нашелся Ухоня, – у меня детство трудное было!

Милав только собрался ответить, как впереди показался сотник Корзун, скакавший во весь опор. Через несколько мгновений он был уже возле Вышаты, и по его лицу все прочитали: что-то произошло.

– Стойлег и Борислав пропали!

– Это не я! – испуганно сказал Ухоня, но никто даже не улыбнулся.

Пропавших искали долго. Прочесали весь лес вдоль и поперек, облазили даже дно оврага – на тот случай, если их в какую нору спрятали. Но все было тщетно – гриди как сквозь землю провалились! Вышате не к месту вспомнились пророческие слова воеводы Кженского – воины пропали в дневном лесу!

– Как это произошло? – в который раз спрашивал тысяцкий, словно надеялся с помощью ответов Корзуна отыскать сгинувших гридей.

– В разъезде пять воинов было, – отвечал сотник, – две двойки по сторонам, я в центре. За одним из поворотов Стойлег что-то в траве заметил, попросился проверить. Я разрешил и Борислава ему в помощь отправил. Подождал некоторое время – они не возвращаются. Я вторую двойку окликнул и к ним. А там никого. Лошади спокойно стоят, траву щиплют. Мы шибко удивились – зачем оба одновременно спешились? Стали звать их – никакого ответа. Мы быстро по кустам пробежались – никого. И самое поразительное нигде ни травинки не примято, словно их кто по воздуху унес…

– Стоп! – вскрикнул Милав.

– Ты что?! – удивился Вышата.

– «По воздуху…» – повторил Милав и поднял палец вверх. – Их унесли по воздуху!

– Вздор! – воскликнул Вышата. – Какая птица поднимет двух вооруженных воинов?!

– А если птиц было много?

Вопрос остался без ответа.

Все вернулись на то место, где лошади пропавших гридей по-прежнему щипали траву. Ни лучшие следопыты, ни невероятное чутье Ухони следов воинов на земле не обнаружили.

– Они не спускались на землю, – уверенно заявил Милав.

Вышате пришлось согласиться. Он распорядился брать в разъезды не менее десяти воинов, и чтобы все постоянно были на виду друг у друга. А у самого из головы не выходили слова Кженского.

«Что он хотел этим сказать? – спрашивал тысяцкий самого себя. – И почему не сказал прямо?»

Пропавших продолжали искать до вечера – и по-прежнему безрезультатно. Вышата приказал становиться на ночевку прямо на дороге – не мог он решиться покинуть это место, не будучи уверен в судьбе двух воинов.

Трапеза прошла в скорбном молчании. Говорить не хотелось. У всех было такое чувство, что стоит только произнести слово, и с пропавшими товарищами обязательно случится непоправимое. Вышата увеличил количество ночной стражи и сам в течение ночи несколько раз вставал, чтобы проверить посты. Но гриди службу несли исправно – понимали, что может случиться, засни они на посту…

К утру погода испортилась – заморосил мелкий нудный дождик. Тяжелые свинцовые тучи ползли низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев. Сырость, отсутствие солнца, жуткая тишина действовали на росомонов угнетающе. Ждать дольше не имело смысла, и Вышата с тяжелым сердцем отдал команду выступать.

– Я вернусь… – сказал он так тихо, что никто из окружающих ни слова не расслышал, – и тогда я спрошу у этого леса, где мои воины!

Дождь лил весь день. Намокали и становились жесткими и грубыми толстые кожаные плащи. Ноги, которые не укрывали длинные полы, промокли в первые часы и больше не впитывали воду.

Милав обратил внимание, что Вышата с тревогой поглядывает на небо.

– Они сегодня не прилетят, – сказал он, поравнявшись с тысяцким.

– О чем ты? – спросил Вышата.

– О птицах, – пояснил Милав, – в такой дождь перья намокают, их подъемная сила уменьшается…

– А если это не птицы?

Милав внимательно посмотрел на Вышату – не шутит ли? Да нет вроде.

– Если они сумели поселить здесь нагльбааров, – пояснил тысяцкий ход своих мыслей, – почему бы и летающего монстра не притащить в эти земли?

В полдень решили не останавливаться – какой прок. В такой сырости и горячего травяного отвара не приготовишь! Решили идти до вечера, или пока солнце не проглянет.

Вышата как будто успокоился и в небо поглядывал реже – то ли слова Милава возымели силу, то ли по какой другой причине.

К вечеру погода наладилась. Подул порывистый ветер и разогнал сплошную пелену облаков. Дождь прекратился, выглянуло солнце. Под его закатными лучами заблестели-запереливались многочисленные лужи, лужицы и микроскопические озерца, в которых и муравей бы утонуть не смог. А по всему лесу пошли гулять яркие сполохи – то солнечные лучики, дробясь, отражались в бесконечном множестве дождевых капель, повисших на листве, на ветвях и стволах деревьев. Мир мгновенно преобразился. Преобразились и росомоны словно тот же ветер, что разогнал нудную дождливую серость, унес тяжесть и гнетущую черноту с их сердец.

Вышата объявил привал до завтрашнего утра.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что неугомонный Ухоня, который «никогда не спал», решил немного порезвиться в предутреннем сумраке и стал гонять здоровенного вепря по кустам, чем ужасно переполошил весь лагерь и заработал серьезный выговор от Вышаты и Милава. Впрочем, ухоноид нисколько не расстроился, заявив, что он «не чета некоторым – не хочет потерять спортивной формы, заседая на спине бедного животного». Милав в долгу не остался и сказал, что некоторые могли тренироваться и в более подходящей обстановке, а не вытворять черт-те что в то время, когда нормальные люди спят.

Короче говоря, утро начиналось просто славно и обещало много неожиданностей впереди; Ухоня подсознательно отводил себе не последнюю роль в будущих перипетиях.

Странности начались сразу же после того, как отряд тронулся по маршруту. Солнце уже поднялось над горизонтом. Облаков – ни перистых, ни грозовых – не было, отчего небесный свод казался бездонным. Тысяцкий с озабоченным видом осмотрел великолепную синь, не имеющую материальной границы, и распорядился половине отряда приготовить арбалеты. Милав не посчитал подобные приготовления излишними – удивительные спокойствие и умиротворение, разлившиеся в природе, готовы были обрушиться на росомонов любым сюрпризом.

Почти сразу же вслед за этим к тысяцкому подъехал сотник Корзун.

– Замил-слухач что-то почуял, – сказал он.

– Что же? – спросил Вышата, внутренне готовый к подобному сообщению.

– Он затрудняется определить, что это, но уверен – за нами следят.

– Передай сторожевым разъездам, чтобы держались на прямой видимости от нас, – приказал он сотнику, а затем обратился к Милаву: – А что ты почуял?

Глава 11
КОЛЬЗОР ИГЛОКРЫЛЫЙ

ШЕПОТ?

– Он спокоен?

– Да. Он легко усваивает новое. Но многое подвергает сомнению. Например – отчего явления кажутся неожиданными. Он видит два ответа первое – любое ожидание всегда создает противодействие, ибо любое осознанное ожидание привносит лишнюю энергию; второе – энергия ожидания может случайно оповестить темные силы, заинтересованные в этом.

– И к какому выводу он пришел?

– Весь мир делится на белых и черных, но есть и третьи, представляющие собой аморфное вещество – студень. И именно они – самые опасные, потому что любой ветер может бросить их из одной крайности в другую.

– Светлая мысль, хотя и не столь бесспорна, как может показаться на первый взгляд…

– Кто-то не оставляет нас своим вниманием с самого восхода солнца, ответил Милав.

– Ты его видишь?

– Нет, но уверен, что он не один…

– Позвольте полюбопытствовать, – вклинился в разговор сэр Лионель, – о ком или о чем идет речь?

– Скоро узнаем… – неопределенно ответил тысяцкий и поднял руку над головой – знак, чтобы все были наготове.

– Он не станет нападать на открытом пространстве, – предположил Милав. – Ему нужны густые заросли, например, как вон те, впереди, что шатром нависают над дорогой.

– Пожалуй, что так, – согласился Вышата. – Стойлег с Бориславом пропали как раз в таком месте…

– Я вижу их! – негромко сказал Милав.

– Где?! – выдохнул Вышата. Голос его трепетал от возбуждения, но внешне он остался совершенно спокоен.

– Впереди, в ветвях дуба, что склонились над дорогой, – пояснил Милав.

– Но я ничего не вижу!

– Их трудно заметить, – отозвался Ухоня, голос которого дрожал, словно хвост кота-забияки, наткнувшегося на мышь-агрессора, – они почти полностью сливаются с листвой.

– Сколько их?

– Кажется, трое… – неуверенно проговорил Милав и, обратившись к Ухоне, спросил: – Ну что, напарник, повыдираем хвосты пернатым?

– Если таковые найдутся – выдерну собственноручно!

– Когда это ты успел руками обзавестись? – усмехнулся Милав, трогая пальцами прохладный чехол Поющего.

– Ну, тогда – «собственнолапно», суть одна: останутся без хвостового оперения. Это точно, хоть к бабке Матрене не ходи!

Они подъехали к естественной зеленой арке, тут и случилось долгожданное: в абсолютной тишине, не пошевелив ни листочка, ни веточки, ни травинки, на всадников скользнуло что-то огромное и почти прозрачное, их было всего двое. Первое что-то неслышно опустилось на Калькониса, который, сколько ни крутил головой в тревожном ожидании невидимого врага, так и не заметил мгновения атаки. Милав выхватил Поющий, щелчком раздвинул его и приступил к «тренировке». В тот же миг Ухоня, бьющий от возбуждения полуторааршинным тигриным хвостом по спине своей лошади, отчего последняя в испуге округлила глаза, стремительно кинулся на второе что-то. В абсолютной тишине раздавался лишь монотонный хруст, наводящий на всех мистический ужас.

Через несколько долгих мгновений борьбы Вышата наконец-то смог рассмотреть, с кем он воюет. Это были не птицы и не животные; длина тела более трех саженей, размах конечностей, которые с большой натяжкой можно было назвать крыльями, – не более двух саженей.

По мере того как Милав ускорял темп вращения Поющего и все больше его ударов достигало цели, таинственный противник становился все материальнее словно посох неведомым образом уплотнял субстанцию до состояния видимости невооруженным глазом.

Тем временем воины окружили место боя и были готовы по первому зову тысяцкого свершить правосудие над злобными тварями. Но Вышата команды не отдавал. Напротив, повинуясь какой-то своей мысли, он попросил Милава не добивать неведомого врага, забыв о том, что кузнец, даже если бы и захотел этого больше всего на свете, не смог бы оборвать жизнь неведомой твари: Поющий бы не позволил.

А вот над Ухоней подобный запрет не довлел, и он расправился со своим противником со скоростью рыси и свирепостью льва. Его жертва, так и не издав ни единого звука, сложила изувеченные тигриными клыками крылья и затихла. Но воины продолжали держать тварь на прицеле, помня о том, что самый страшный враг – это неведомый враг.

Противнику Милава тоже досталось основательно, и он коконом свернулся между лошадьми Милава и Вышаты. Милав спешился и осторожно приблизился к поверженному монстру, держа Поющего наготове.

– Тварь не убивать! – напомнил Вышата гридям. – Мы с ее помощью товарищей наших отыщем!

В это время Милав вплотную приблизился к неведомому существу и склонился над ним, разглядывая огромный клюв. Птичий глаз дрогнул, сверкнул отраженным солнечным светом и…

«Кользор иглокрылый, последний представитель летающей флоры. Абсолютно агрессивен, злобен до самопожирания. Питается исключительно темными и дурными мыслями, а потому жить вдалеке от людей, к сожалению, не может. Паразитирует на отрицательных эмоциях. Срок биологического функционирования не ограничен».

Милав вдруг понял, что глаза кользора уже не пусты и безразличны, как мгновение назад, а налиты обжигающей злобой, готовой выплеснуться из узких зрачков цвета мориона. Милав отпрянул назад, но недостаточно быстро несколько игл из мгновенно раскрывшегося крыла кользора буквально пригвоздили кузнеца к влажной земле. Атака иглокрыла была столь стремительной, что лишь несколько арбалетных стрел пронзили раскрывшиеся крылья кользора. Гриди больше стрелять не стали, боясь в неразберихе поранить Милава. А кользор тем временем стремительно рванулся ввысь и… Никто даже не успел среагировать, как иглокрыл заложил крутой вираж и вырвал из седла оцепеневшего от страха Калькониса.

– Не стреля-я-ять! – что есть мочи закричал Вышата, опасаясь за жизнь сэра Лионеля. Воины с досадой опустили оружие.

– Уйдет же! – воскликнул кто-то в сердцах.

– От меня не уйдет! – крикнул Ухоня и, превратившись в мантообразное полотнище, ринулся вслед иглокрылу, не забыв выхватить из рук пораженного Вышаты меч.

Все, затаив дыхание, следили за тем, как Ухоня настигает кользора. Вот он догнал иглокрыла, и на солнце блеснул клинок Вышаты. Тело Калькониса полетело вниз. Благо до земли было не более трех саженей, да и упал Кальконис не на дорогу, утрамбованную многочисленными крестьянскими телегами, а в самую середину густого орешника. Несколько гридей тут же кинулись вызволять сэра Лионеля из колючего плена и скоро благополучно вернулись вместе с ним.

К этому времени и Ухоня, и кользор успели скрыться из виду, исход воздушного боя оставался неясным. Вышата отдал приказ спешиться и ждать возвращения Ухони. На вопрос Корзуна: «Сколько ожидать?» – он недовольным голосом ответил: «Пока не вернется!»

Стояли долго.

Наконец Вышата, видя, что время неумолимо уходит, приказал медленным шагом двигаться вперед. Он был уверен, что ухоноид сам объявится: не тот иглокрыл противник, чтобы можно было всерьез опасаться за Ухонину безопасность.

– А как ты собирался с помощью кользора о судьбе пропавших воинов узнать? – спросил Милав, покачиваясь в седле рядом с тысяцким.

– Думал вслед ему Ухоню отправить, – сказал Вышата. – Да теперь-то что говорить об этом – лишь бы он сам вернулся…

– Да-а-а… – протянул Милав. – Надо было тебе нас заранее предупредить…

– Если бы да кабы – под носом росли грибы! – скороговоркой проговорил Вышата и махнул рукой – о чем теперь горевать?

Еще несколько верст миновали в напряженном ожидании Ухониного возвращения. День перевалил на вторую половину, вот и вечер-баловник уже о себе заявил, сгущая тени по оврагам да ямам. Ухоня не объявился, зато прискакал запыхавшийся сотник Корзун и звенящим от волнения голосом объявил, что впереди на дороге лежат…

– Кто? – спросил Вышата, заметив, как побледнел сотник.

– Дак… пропавшие объявились!

Вышата пришпорил коня и ринулся вперед, выспрашивая на скаку у сотника:

– Их никто не трогал?

– Нет! Боязно нам чего-то – лежат на дороге, словно мертвяки!

– А охраны достаточно?

– Так десяток – сила немалая…

Домчались быстро. Впереди маячила группа всадников, стоявших недалеко от двух тел, лежащих поперек дороги. Было тихо. Тревожно.

Вышата остановился рядом с молчаливыми воинами и подождал, пока подъедет Милав.

– Что думаешь? – спросил он кузнеца.

– Похоже на ловушку…

– А может, это работа Ухони?

– Стал бы он прятаться после такого «геройства»?!

Тела на дороге лежали недвижимо, словно это и не люди были вовсе, а опрокинутые наземь каменные истуканы.

– Не могут они быть пропавшими Стойлегом и Бориславом, – уверенно заявил Вышата, хотя причину своей уверенности объяснить не мог.

– Посмотрим… – проговорил Милав и тронул коня.

– Я с тобой! – проговорил Вышата.

Милав хотел возразить, но, глянув в полыхающие решимостью глаза тысяцкого, перечить не стал, сказав только:

– Хорошо. Будь рядом, но не слишком близко…

Тысяцкий сделал знак, и десятка два воинов последовали за ним, готовя к стрельбе арбалеты. По их мрачным лицам было видно, что на этот раз промашки не будет.

Милав направил коня к ближайшему воину, чутко прислушиваясь к тому, как отреагирует лошадь: животное весьма чувствительно ко всяким оборотням-перевертышам. Но конь вел себя спокойно, словно впереди ничего не было. И это было странно – лошадь должна была почуять тело росомона, не важно: жив он или мертв.

Милав спешился в нескольких шагах. Не торопясь, достал Поющего. Спиной почувствовал, как зашевелились гриди, готовясь к стрельбе. Краем глаза заметил, что и Вышата спешился и стоит рядом, шагах в пяти.

«Теперь не уйдут голубчики!» – подумал Милав и тронул посохом ближайшего воина.

Милав был готов и не упустил того момента, когда глаз лежащего на земле гридня раскрылся и…

«Сторцин – самый искусный оборотень среди демонов Низшего Круга. В одном теле живет не более суток. Очень пластичен и очень уязвим; собственной волей не обладает. Способен создавать до пяти двойников-клонов из одной оболочки. Открытый и незамутненный взгляд смертелен для любого живого существа».

Ничтожно короткий миг потребовался Милаву на то, чтобы в промежутке между тем, как он узнал о смертельной опасности, и мгновением, когда взгляд оборотня прояснится, нанести ему несколько коротких, но сильных ударов.

– Не смотрите им в глаза! – крикнул Милав и обрушился на второго оборотня, который, осознав полный провал задуманного плана, торопливо искал среди воинов свою жертву. Найти он ее не успел – Поющий работал быстро и точно, да и Вышата, закрыв глаза перчаткой, орудовал мечом, взятым у оруженосца взамен унесенного Ухоней, с такой яростью, что дважды едва не срубил вместо сторцина самого Милава. Десяток арбалетных стрел закончили дело.

– Сжечь их! – приказал Вышата, с брезгливостью вытирая меч о траву.

Пока готовили большой костер и обкладывали останки оборотней сухим хворостом, прошло некоторое время.

– Ухони все нет, – сказал тысяцкий, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Вернется… – ответил Милав, – потому что… потому что он уже летит сюда!

И показал рукой на просвет между деревьями. Скоро можно было различить полотнище грязно-серого цвета – Ухоню, еще и что-то болталось под его брюхом. Милав не поверил своим глазам: Ухоня, отрастив из нижней части своего тела две огромные мускулистые руки, держал в каждой из них по гридню!

Минута томительного ожидания – и недалеко от полыхающего костра сделал вынужденную посадку Ухоня-носитель, пропахав безвольно болтающимися телами гридей здоровенную полосу; если бы не расторопность воинов, успевших поймать обессиленного ухоноида, он бы обязательно нашел приют в глубокой болотине, живописно раскинувшейся недалеко от дороги.

Никто еще и рта не успел открыть, боясь поверить в столь невероятную удачу, как недовольный голос Ухони уже оглашал окрестности стенаниями:

– О боги! И чем это Вышата своих воинов кормит! Да в них в каждом веса по восемь пудов!