Текст книги "Колесо превращений"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

Глава 8
РЫК-БЕЗУМЕЦ

… Милав-кузнец трапезничал с бо-о-ольшим удовольствием. Давно он не испытывал такого блаженства. В прежних-то ипостасях ему разве до еды было? А здесь – каши мисочка, размером с добрый тазик, грибочки соленые, яблочки моченые, капустка квашеная с листом смородиновым, репа печеная – в печи мореная, да медок душистый, да сбитенек игристый! В общем, пой, душа, веселись, да на чрево молодое не сердись!

– Уважила, бабушка Матрена, угощеньицем, – промолвил Милав, облизывая деревянную ложку и кладя ее на стол. – Давно не едал я так славно!

– На здоровье, молодец, на здоровье! – отозвалась старушка.

– Пройдусь я по городку да работой поинтересуюсь, – сказал кузнец, вставая. – Если задержусь маненько…

– Ладно, – сразу поняла старушка, – гуляй себе сколько хочешь дело-то молодое!

– Да я…

– Полноте, че я, мамка тебе, чтобы отчета требовать? Я тебе в сенях постелю – душно в избе-то.

– Ну, коли так, я пошел.

– Иди, милок, молодость-то она не вечная. Ступай…

И Милав оказался на улице.

– Какой план? – Ухоноид был рядом и жаждал деятельности.

– Выпороть бы тебя… – буркнул кузнец, оглядываясь по сторонам – нет ли кого поблизости.

– Нельзя меня пороть. Я – реликтовый ухоноид. Таких больше на всем белом свете нет!

– И хорошо, что нет. Здесь от одного-то с ума сойдешь!.. Так ты скажешь, где тебя носило, когда я старушке руку отгрызть пытался?

– Понимаешь… – Ухоня был в большом затруднении. – Там недалеко озеро, а в нем русалки синхронным плаванием занимались. Так красиво! Ну, я и задержался немного…

– Все понятно, извращенец ты невидимый, пока я в одиночку членовредительствовал – ты бессовестно подглядывал за русалками. Вуайерист!!

– Ты меня такими ужасными словами не оскорбляй! – возмутился ухоноид. – Подумаешь, русалки! Да они даже на берег не выходили!

– А ты не пробовал единственным плавником вместо ног по траве шоркать? – Милав уже не сердился на ухоноида – сегодня им предстояли серьезные дела, и нужно, чтобы Ухоня соображал быстро и точно, а не дулся, как жаба-пузырь.

– Ух ты, а я об этом и не подумал даже!.. – воскликнул Ухоня.

– Молчи! – прошептал Милав: им навстречу двигалась толпа. Люди шли медленно, головы всех были устремлены в центр скопления, откуда доносился чей-то голос.

Кузнец посторонился, пропуская народ.

– …и много зла сотворил злодей Аваддон на земле Рос, и восстали на него росомоны, как один человек… – услышал Милав писклявый голос из толпы. Но увидеть того, кто говорит, кузнецу не удалось, люди стеной закрывали оратора.

Тогда он дернул за рукав ближайшего зеваку и спросил:

– Кто это?

– Рык юродивый! – Зевака на счастье Милава оказался весьма словоохотливым. – Говорят, он с бесами сражался в крепости князя Годомысла! И одолел их!!

Кузнец скептически отнесся к словам зеваки, сопоставив писклявый голос говорившего и воображаемую орду демонов. Но за юродивым вместе с толпой все-таки последовал: что-то подсказывало ему – убогий Рык ведает то, что и ему, Милаву, знать следует. И не ошибся. Часа через два блужданий по всему Рудокопову он узнал намного больше, чем за все дни скитаний по лесу. Теперь картина событий последних дней стала ему совершенно понятна, за исключением самого главного: что же случилось с ним и Ухоней и кто они наконец?

Ответа на этот жгучий вопрос в речах юродивого Милав не нашел. К этому времени толпа, окружающая убогого Рыка, поредела, и кузнец смог внимательно рассмотреть его. Первый же взгляд на Рыка принес информацию:

«Рык-безумец, мужчина неопределенного возраста, слабоумием страдает с детства. Родителей не помнит, потому что вообще ничего не помнит. Любит глупо хихикать, не любит мыться».

В этот миг глаза кузнеца и юродивого встретились, и Милав почувствовал легкий укол в сознании…

«Лионель Кальконис, странствующий поэт и философ, не сочинил ни одной поэтической строчки, не прочитал ни одной книги. Возраст: на вид лет сорок, в душе – старик стариком. Недостатки – тьма, достоинства – неровно дышит к слабому полу (иногда и совсем не дышит!). Корыстен, заносчив, страдает манией величия».

«Вот так дела!» – подумал Милав и шестым чувством понял, что пора уносить ноги. Потому что глаза юродивого стали по-настоящему безумными, и он уже широко раскрыл рот, чтобы завопить на всю слободу. А кузнецу совсем не улыбалось услышать вопль убогого: «Стража! Хватай оборотней!» – и он припустил что было сил.

Милав перевел дух лишь тогда, когда оказался на другом конце Рудокопова. А если учесть, что спринтерский забег проходил по пересеченной местности, позади домов и других построек (чтобы никому на глаза не попасться), то результат его должен был оказаться весьма приличным…

Ухоня, который из обрывочных объяснений кузнеца во время торопливого бега ничего не понял, спросил тяжело дышавшего Милава:

– А ты чего улепетывал от Рыка, как заяц трусливый?

– Еще не знаю, – сказал Милав, – но думаю, что юродивый имеет к нам самое прямое отношение…

– Поясни.

– Если бы это было так просто! – вздохнул кузнец, о чем-то напряженно думая. – Знаешь, это так неожиданно: тело одного, а душа другого. Поэтому я немного растерялся. К тому же мне показалось, что он узнал меня!

– А может, он узнал не тебя, а твое тело? – спросил Ухоня.

– Нет, – твердо сказал кузнец. – Мы смотрели друг другу в глаза. Наши тела здесь ни при чем. Я уверен, что он знал меня до того, как все случилось…

– Что предлагаешь?

– Надо подумать…

– А чего думать? – возмутился Ухоня. – Давай выследим его и утащим в какое-нибудь темное местечко! А там он нам сам все расскажет!

– Нет, – твердо сказал Милав, – трогать его нельзя, да и где? С ним рядом все время народ толпится. Меня другое занимает: складывается впечатление, что мы с этим неопрятным юродивым одного поля ягоды. У нас обоих тело не гармонирует с внутренним содержанием!

– А нельзя ли попроще? – взмолился Ухоня.

– Я думаю, что и его и меня превращал один и тот же колдун. И этот колдун…

– Ты ошибаешься, напарник, – уверенно заявил Ухоня, – и сейчас я разобью твою версию в пух и прах!

– Я буду этому несказанно рад!

– Ладно, значит так, – по поводу вашей общей грядки: все это полная ерунда, между вами общего не больше, чем между мной и… и… да вон тем гусем!

– Но почему? – недоумевал Милав.

– Юродивый этот, Рык, по слухам, уже несколько дней здесь ошивается. И все в виде грязного, вонючего пугала. И никак иначе! Ну что, съел?

– Съел… – грустно сказал кузнец. – А ты-то чего радуешься, ведь это и тебя касается!

– А я не радуюсь. Я так за справедливость борюсь! – гордо ответил Ухоня.

К этому времени они уже выбрались с задворок горняцких изб и оказались недалеко от местного питейного заведения – кружала.

– Пойдем, послушаем, как здешний народ в кабаке кружит! – предложил Ухоня.

Милав подумал немного и согласился с ухоноидом: сейчас их интересовала только информация и ничего более. А уж как она пахнет – перегаром питухов (от слова «пить», а не «петь»!) из местного кружала или ароматом немытого тела – большого значения не имело. И кузнец шагнул на порог питейного дома.

Если бы он мог прозревать будущее, трижды подумал бы, прежде чем коснуться двери…

Внутри было темновато, а запахи, доносившиеся из кухни, не способствовали улучшению аппетита. Несколько столов, с десяток лавок – вот и все скудное убранство храма зеленого змия. Кузнец слегка поморщился от запаха, немедленно атаковавшего нос, рот и даже уши! Выбрал местечко за самым длинным столом, неподалеку от трех выпивох, что-то горячо между собой обсуждавших. Едва он сел. рядом, как черт из табакерки, появился хозяин.

– Что будем пить, уважаемый?

Милав осмотрел лоснящуюся не то от жары, не то от «скудного» питания физиономию и понял, что чревоугодие в этом месте может выйти ему боком, поэтому ограничился только питьем.

– Братину сыта, – сказал он.

Лицо хозяина едва заметно скривилось.

– Но этот напиток слишком слаб для такого богатыря! – Подобострастная улыбка на лице не позволила заподозрить в его словах какой-либо иной, обидный для кузнеца смысл.

Милав поднял на хозяина свои карие глаза, в которых плескалась сила и ворона, и волка, и тихо сказал:

– Если мне хочется сладкого напитка на меду, сиречь сыта – я его и заказываю. Ты понял?

– Конечно! – отшатнулся хозяин и поспешил за прилавок, смешно виляя упитанными окороками. Через минуту он появился с огромной кружкой сыта. Милав бросил ему мелкую монету и стал слушать, о чем говорят выпивохи рядом с ним. Разговор показался ему интересным.

– …в штольне хорошей руды теперь совсем нет, сколь ни робишь в забое – только обальчик – пустая порода, да обманка идет. А раньше-то как было! Только кайлом махнешь – а малахит так и отлетает, а окромя малахита еще королек с витком нередко попадались! А теперь…

– И не говори, Айтын, видать, Хозяйка Медной горы шибко на нас серчает!

– А чего на нас-то? Пусть колдуна этою мерзкого и лихоимит!

– Ты болтай, да с оглядом! А то как бы не услыхала она тебя! Найдут тогда твое тело раздавленное где-нибудь у подножия Таусеня…

– Тьфу ты, чего болтаешь-то?

– А того… Не гневи Хозяйку, коли от нее кормишься!

Милав прислушивался к разговору и не чувствовал вкуса напитка, который потягивал мелкими глотками. Неожиданно в разговоре возникла пауза, пространство вокруг кузнеца подернулось туманом, тело заходило ходуном, и Милав понял, что с ним что-то произошло. Он со страхом опустил голову вниз, ожидая увидеть… да кто его знает – что он ожидал увидеть!

Глава 9
ОНЕГА-ВЫШИВАЛЬЩИЦА

Его глазам предстали… тонкая женская рука, держащая братину сыта, и… сарафан!

«Онега-вышивальщица, девица приятной наружности, не перестарок – всего семнадцать годков. Станом – хрупка, косою – обильна. Охальникам спуску не дает (особенно зимой – на санном спуске!). Обладает большим чувством юмора и ма-а-аленькой грудью».

Вот те раз!.. Рука задрожала и поставила недопитую братину на стол.

– Напарница, пора делать ноги! – Совет Ухони пришелся кстати.

Онега уже поднималась со скамьи, продолжая слушать разговор трех горняков, которые так ничего и не заметили, когда рядом с ней появился хозяин. Он с интересом смотрел на молодую девушку, невесть каким образом оказавшуюся в его убогом заведении.

– А куда парень-то подевался? – В его глазах появился сальный блеск (сальный не от слова «сало», а… ну, в общем, понятно).

– Мамка меня за ним послала… – Врать нужно было быстро, а главное убедительно. – Ну, он и ушел…

– Через закрытую дверь?

– Ага…

Разговор становился опасным!

– Ну, так я пойду? – спросила Онега самым нежным голосом.

– Иди… – тихо сказал хозяин, видимо, так до конца и не решив, как же ему поступить.

Онега потупила взор и медленными шажками направилась к двери.

– Постой, – окликнул ее хозяин, нашедший-таки способ извлечь выгоду из создавшегося положения, – а кто платить будет?

Онега застыла как вкопанная – вопрос был явно провокационным. Девушка пошарила по сарафану, но ничего не нашла – видимо, раньше она не злоупотребляла походами в подобные злачные места! А хозяин продолжал буравить ее спину своим взглядом. Тогда Онега обернулась к нему и храбро сказала:

– Он уже заплатил!

– А откуда ты знаешь, ведь тебя здесь не было?! – злорадно ухмыльнулся хозяин.

«Ну-ка, врежь ему, напарница!» – возник в голове задорный голос Ухони.

– Откуда-откуда? От верблюда! – выкрикнула Онега и выскочила за дверь, успев перед этим увидеть вытянутую физиономию хозяина кружала,

На улице девушка почти бегом кинулась в ближайший проулок: куда угодно, лишь бы подальше от этого места! Ухоня плыл где-то рядом, и Онега слышала его тихое бормотание.

– Знаешь, мне Рудокопово что-то совсем не нравится, – сказал Ухоня, когда девушка позволила себе остановиться. Они находились в каком-то лесочке, недалеко от слободы горных мастеров, здесь можно было не опасаться нежелательной встречи.

– Мне тоже… – сказала недовольным голосом Онега.

– За неполные полдня – два позорных бегства! – сокрушался Ухоня. Если так пойдет и дальше, то мы начнем бегать от любой драной кошки! Нет, так больше продолжаться не может!

– Есть идеи?

– Разумеется! Находим вонючего юродивого и…

– А как быть с этим? – охладила Ухонин пыл Онега, показав на подол сарафана. – Так и пойдем на убогого в атаку: девица слабосильная да монстра невидимая?

– Нда-а-а… где-то промашка вышла… – глубокомысленно изрек Ухоня.

– Не промашка, а случайность. Хотя я перестаю уже верить в случайности, – ответила Онега. – Я думаю, что нам действительно нужно понаблюдать за Рыком. Ведь именно после моей с ним встречи начался новый этап в превращениях, – теперь трансформация б

Идея была проста, а значит, должна была сработать. Ухоня вновь предложил Онеге вспомнить опыт своих прежних перевоплощений. Если ей это удастся, то вопрос самообороны отпадает сам собой! Дело оставалось за малым: научиться самой искусственно вызывать в памяти тот облик и ту оболочку, которые ей потребуются. И Онега старалась. От напряжения тряслись руки, и кружилась голова, перед глазами плыли круги, увлекая девушку в бесконечный водоворот знакомых и незнакомых ощущений, из которого она выныривала лишь для того, чтобы вдохнуть глоток воздуха и вновь окунуться в омут воспоминаний. Ухоня был на страже и с сочувствием наблюдал за действиями Онеги. Он уже пожалел о том, что предложил такой… негуманный выход из положения, и собирался просить ее отказаться от ужасной затеи, когда заметил, что тело девушки начало изменяться! Процесс был скачкообразным и малоприятным для наблюдения, однако закончился весьма благополучно – Ухоня с огромным удовольствием увидел перед собой знакомую волчью морду. Ну, разве не красавец! Он поспешил поздравить Красного Волка с успехом, но… метаморфоза повторилась в обратном порядке, и перед ухоноидом вновь стояла Онега – измученная, несчастливая.

– Процесс еще не стабилен, – сказала она с напряжением, – но это уже дело простой тренировки. Главное – я поняла сам принцип!

Девушка дала себе полчаса отдыха, а потом вновь вернулась к своим необычным занятиям. Ухоня почти с мистическим ужасом смотрел на то, как Онега почти мгновенно меняет облик, за минуту проходя все свои состояния от куска горной породы до атлетической фигуры кузнеца.

– Ухоня, как же это здорово! – с восторгом сказала Онега.

– Видела бы ты себя со стороны… – пробормотал ухоноид. – Я со страху, наверное, уже седой как лунь.

Онега не обратила на слова Ухони никакого внимания – ее мысли были поглощены обретенной способностью. У девушки даже дух захватывало от перспектив, открывающихся перед ней после овладения искусством метаморфозы. Однако маленький червь сомнения не давал ей до конца насладиться радостью ее смущало то, что она не могла долго контролировать искусственно вызванный облик. Стоило на короткий миг переключить сознание на что-либо другое, как ее тело самопроизвольно возвращалось в прежнюю оболочку. Получалось, что воспользоваться своим новым даром ей можно только в исключительных обстоятельствах. Но сегодняшний опыт показывал – в Рудокопово они попали не зря, времени на тренировку будет предостаточно. Что ж, она теперь готова и к этому!

– По твоему лицу видно, что черная полоса в нашей жизни закончилась, сказал Ухоня, помолчал и спросил: – Значит, я могу навестить нашего нечистоплотного приятеля на предмет его полного рассекречивания?

– Да, Ухоня, – ответила девушка, – теперь за мою честь ты можешь не волноваться! – И ухоноид увидел, как изящная ладонь мгновенно трансформировалась в кулак кузнеца, превратившийся далее в камень!

– Вообще-то я и раньше сильно за тебя не переживал… – нашелся Ухоня.

– Тогда встретимся у бабушки Матрены!

Девушка выбралась из естественного лесного убежища и направилась в сторону Матрениного дома. Память услужливо подсказала кратчайший путь до него, и Онега ничуть не волновалась, что может заблудиться в хитросплетении улочек, проездов и тупиков. Теперь ее походка несколько отличалась от первых робких шажков. Сейчас она обрела уверенность и изящную поступь молодой пантеры, вышедшей на охоту за глупыми самодовольными самцами. Поэтому, услышав на одной из небольших торговых площадей гул толпы, она не шарахнулась испуганно в сторону, как сделала бы еще два часа назад, а пошла на шум, гордо подняв голову и ловя восхищенные взгляды тех самых самцов, на охоту за которыми она и вышла.

Она подошла поближе и услышала зычный голос бирича-глашатая, сборщика податей и блюстителя общественного порядка в одном лице.

– … И повелел воевода Тур Орог с особым пристрастием отыскивать тех, кто обличья человечьего не имеет либо меняет его аки одежу на теле своем. Но чтоб не случилось оговора напрасного, сие превращение должны видеть хотя бы трое. И ежели такое случится, и будут три свидетеля колдовства непотребного – тащить мерзкое создание на двор городского старшины, но самосуда по дороге не чинить – ослушники сами в темной окажутся.

Вот это номер! Выходит, что нас с Ухоней и с этой стороны обкладывать начали? Интересно узнать – откуда ветер дует?

Онега – прямая, грациозная и неприступная, как дикие утесы горы Таусень – проследовала мимо закончившего свою речь бирича. Глашатай свернул грамоту, взял сулицу – короткое метательное копье, которым он был вооружен, как блюститель порядка. И тут заметил девушку. Бирич что-то шепнул двум сопровождавшим стражникам и сквозь поредевшую толпу кинулся за Онегой.

«Ну вот, неужели мне так и не дадут спокойно до избы добраться? подумала Онега. – Ладно, бирич худосочный, устроим тебе приемчик!»

Онега торопливо свернула за угол ближайшего сруба, краем глаза заметив, что бирич уже почти настиг ее. А бирич, видя, что девица ускользает, ухватился за подол сарафана.

– Куда так спешишь, девица-краса? – спросил он, не отпуская подол и вместе с ним заворачивая за угол.

– Порты не лапай! – Густой бас словно придавил бирича низкими вибрациями. Глашатай поднял глаза… – Я говорю, штаны-то мои отпусти! повторил здоровенный детина и рванул ногу так, что бирич отлетел к стене.

– Как это… а девица где? – пролепетал бирич, ошарашенный случившимся.

– Какая девица? – спросил детина и захрустел сжимаемыми в кулаки пальцами. – Никак пошутковать со мной вздумал?

Вполне возможно, бирич искренне пожалел в эту минуту о том, что отпустил стражников. Он поднялся на ноги и, озираясь по сторонам, неуверенно сказал:

– Здесь вроде девица была?

– Ах, девица! Так она вона! – Здоровяк показал на стайку девушек, что стояли от них шагах в десяти и над чем-то громко смеялись.

Бирич удивленно посмотрел на девушек, потом на детину с бычьей шеей. В его глазах появилась тень сомнения. Тогда здоровяк торопливо объяснил:

– Девки мимо меня, что стрекозы спорхнули, а я здесь Кузьму-плотника дожидаюсь! Не видал его случаем?

– Да нет…

– Ну, тогда я за ним сам пойду… – И детина скрылся за углом.

Бирич некоторое время стоял в глубоком раздумье. Девицы его больше не занимали. Наконец он выглянул из-за угла и… Ничего не увидел! Смутные сомнения, закравшиеся в его сердце, стали превращаться в уверенность… Конечно, если бы бирич был более наблюдательным, он бы заметил под ногами большой голыш, появившийся лишь минуту назад…

Глава 10
МОКРАЯ РОГОЖА

…Онега чертыхалась всю оставшуюся до избы дорогу: не так-то просто оказалось выгадать время, чтобы никого поблизости не было. Добрых полчаса пришлось валяться на улице, глотая пыль от многочисленных ног, пока удалось вернуть себе облик девицы! И сейчас она чувствовала себя такой же грязной, как и юродивый Рык. Хотелось лишь одного: добраться до сеней и хоть полчаса спокойно отдохнуть, не опасаясь, что кто-то заметит твое не совсем нормальное поведение.

Недалеко от избы Матрены Онега вспомнила, что ее новый облик бабушке совсем не знаком. Вот бы заявилась она к ней в таком виде! Дескать, здрасте – вот она я, какая красавица! Да-а-а, сейчас нужно все время быть начеку, иначе и глазом моргнуть не успеешь, как окажешься в пыточной у городского старшины.

… На шаги кузнеца выглянула бабушка Матрена.

– А, вернулся, касатик, – обрадовалась старушка, – пойдем, перекусишь. А то, чай, намаялся в незнакомом городе!

– Нет, бабушка Матрена, – отозвался Милав-кузнец, – кушать не буду. Мне бы соснуть часок – я и вправду намаялся!

– Дак вот здесь и ложись! – показала старушка на широченную скамью, занимавшую едва ли не треть сеней. – Я сейчас и мягонького чего-нибудь принесу.

– Нет, ничего не надо. На жестком спина крепче будет!

– Ну и ложись себе. А я уже и травку какую-никакую готовлю – вылечим мы твою хворь-то, не сомневайся!

– А я… и не совме… сонме… сомне… ваюсь… – Язык Милава едва во рту ворочался! Нечеловеческая усталость вдруг навалилась на него, подмяла под себя, скрутила и убаюкала.

Уже проваливаясь в сон, как в черную бездну, Милав подумал: нужно попробовать нейтрализовать усталость, используя естественные преимущества каждого тела. У волка это скорость и выносливость, у ворона – отличное зрение, у кузнеца – огромная физическая сила, у жабы… у жабы… кабы… абы… Мысль затухала медленно, словно угли костра в безветренную погоду.

Но не успел еще Милав долететь до самого дна бездонного колодца тяжелого сна без сновидений, как в его уши набатом ворвался голос бабушки Матрены:

– … Ах ты, блудница голоногая, ишь, разлеглась, как царица! А ну, убирайся из дому моего, а то…

Милав почувствовал, что по его лицу немилосердно гуляет мокрая тряпка! Пора было принимать срочные меры. Да какие там, к лешему, меры – нужно было просто удирать отсюда, пока на теле остался хоть один не истерзанный разъяренной старушкой кусочек девичьей плоти! И Милав задал доброго стрекача, на ходу осознав, что бегать в сарафане мужику несподручно. Да кабы мужику!.. Онега совсем упустила из виду, что, засыпая, она теряет контроль над своим телом, и оно само выбирает себе форму. Так это что получается – ей теперь и спать нельзя?!

Обо всем этом Онега успела подумать, пока ноги несли ее прочь от Матрены. Далеко бежать смысла не было – все равно придется возвращаться, чтобы предъявить старушке ее Милана, иначе она что-нибудь обязательно заподозрит.

Прорвавшись сквозь заросли густой высокой травы, она вышла к избе Матрены уже в облике Милава. Тело под рубахой ныло (бабушка Матрена оказалась крепка на руку!), а ноги заплетались от усталости. Сон длиною в несколько минут, закончившийся настоящей экзекуцией, не только не освежил кузнеца, но еще больше стянул его тягучими оковами усталости. Он решил, что покажется на глаза Матрене и сразу же отправится куда-нибудь вздремнуть. Куда? Да куда угодно – лишь бы мокрой тряпкой не будили!

Кузнец осторожно сел на крыльцо и с видом, что он обретается здесь, как минимум, последний час, стал смотреть на малиновый диск солнца, медленно скатывающийся за поросшие деревьями горы. Бабушка Матрена едва на него не наступила, когда с тихим ворчанием выскочила на крыльцо отжать памятную для тела кузнеца рогожу.

– А ты чего здесь, словно колода, уселся? – поинтересовалась она.

– Да я вроде выспался уже… – И как только язык повернулся сказать такое! В глаза хоть лучины вставляй – а здесь такие речи…

Бабушка Матрена внимательно посмотрела на кузнеца, потом оглянулась на сени, словно хотела там обнаружить незваную гостью. Но гостьи не было – был добрый молодец Милав-кузнец, со щенячьей тоской взирающий на закатное солнце… И старушка решила пока о недавнем происшествии не думать – мало ли что в мире нашем деется?

Милав выждал еще несколько минут для приличия и, чувствуя, что через минуту заснет прямо на крыльце и никакие рогожи его не поднимут, крикнул в открытые сени:

– Погуляю немного. Воздухом подышу…

Ответа не последовало. Слышала ли его старушка? Видимо, слышала, но почему-то промолчала… Милаву было в данную минуту не до нее, поэтому он устремился в ворота, а потом сразу же свернул в сторону с твердым намерением залечь в ближайшей баньке. И пусть только кто попробует его разбудить!..

Но его все-таки разбудили! Он понял, что по телу его гуляет что-то жгучее, от чего кожа на руках и ногах огнем горит. И весь этот ритуал сопровождается умными, идущими от самого сердца наставлениями:

– … Не бегай за парнем, как блудница последняя, не назначай свиданий в чужих банях, не крадись по подворьям, как тать в нощи…

Онега сообразила, что на все мифические проступки, ей приписываемые, девичьего здоровья никак не хватит, поэтому перехватила инициативу в свои руки. Она спокойно вырвала крапивный веник из рук опешившей старушки и отбросила его в угол.

– Хватит измываться-то, бабушка Матрена, – сказала она старушке, которая от ее слов так и села.

– А ты откель меня знаешь? – всплеснула та руками.

– Оттель… – грустно сказала девушка и направилась к двери. – Больше не побеспокою, – сказала она и пошла от бани прочь.

Обида была на бабу Матрену просто зверская! И чего ее в баню-то понесло? Прямо не знахарка, а сыщик какой-то… Однако обижаться слишком сильно на старушку не стоило – как-никак единственный их союзник в городе. А раз так, то придется опять в облике кузнеца на догорающий день любоваться. Впрочем, догорающий день уже дотла сгорел, потому как на дворе почти ночь!

Бабушку Матрену Милав встретил на крыльце. Старушка молча подошла к нему и села рядом. Молчать было как-то неудобно, но что мог сказать кузнец в этой ситуации?

– Ты вот что… – заговорила старушка, глядя в пустоту, – ложись спать. Я тебя тряпкой больше не буду привечать.

– О чем это вы? – попытался Милав изобразить удивление на своем лице, впрочем, не очень удачно.

Бабушка Матрена перевела свой взор на кузнеца, и взгляда этого Милав не выдержал. Стыдно, ой как стыдно пожилому человеку в глаза-то лгать! Милав опустил голову и молчал. Изворачиваться не хотелось, оправдываться тоже. Старушка расценила его молчание по-своему и заговорила:

– Баньку-то для тебя истопить хотела. А завтрева с утречка и к лечению приступить собиралась. Пришла, а там краля давнишняя разлеглася… Ну, я и не стерпела – больно девки пошли ныне бесстыжие. А как крапивой-то ее прижгла – самой нехорошо стало. Тут и баенница моя, обдериха, объявилась, да все и пересказала… И давно это с тобой, сердешный?

– Да дней десять…

– Ладно, ложись спать. Утро вечера мудренее… – Старушка поднялась на ноги и зашаркала в избу. – Я тебе тулуп на лавке оставила, – донесся из темноты ее голос. – Коли замерзнешь – укройся.

Комок в горле не позволил кузнецу ответить. Он еще долго сидел на крыльце, наблюдая за тем, как все больше и больше звезд высыпает на высокое темное небо. Луны не было, поэтому нельзя было увидеть, как крохотная слезинка стекла по щеке и упала на сарафан… Кузнецы не плачут, а вот молодым девицам это не возбраняется!