Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

  Зодчий не заметил, как оказался возле знакомой повозки. Он уже устраивался в ней, когда услышал торопливый разговор:

  – Что же вы гостя не накормили? Разве так можно!

  Рядом с повозкой появилась молодая девушка. Невысокого роста, с густыми волосами цвета спелой пшеницы, она держала в руках узелок и открыто смотрела на выходца.

  – Это вам! – сказала она и протянула узелок.

  Зодчий принял подарок, поблагодарил девушку и прыгнул в повозку. Лошадь резво взяла с места – пришлось ухватиться за борт, чтобы не выпасть.

  Лошадка почти всё время бежала рысью. Через полчаса выходец пересел к вознице. Юноша потеснился. Зодчий развязал узелок, с наслаждением вдыхая запах только что испечённого хлеба. Осторожно разломил краюху.

  Одну половину протянул соседу:

  – Держи!

  Потом достал твёрдый сыр. Енор жеманиться не стал. Приняв свою долю и, весело поглядывая на Зодчего своими индиговыми глазами, принялся уплетать хлеб с завидным аппетитом, не забывая при этом слегка похлёстывать лошадку – время было позднее.

  ...Когда они добрались до заставы, там ещё никто не ложился спать. Зодчий издалека заметил керосиновый фонарь и, указав на него рукой, легонько толкнул Енора в бок.

  – Сейчас горячего чаю сообразим, а там и вздремнуть не грех!

  Енор так зыркнул на Зодчего своими пронзительно-синими глазами, что тот поперхнулся.

  «А что я сказал не так! – удивился выходец. – Может, они вообще не верующие?..»

  После лёгкого ужина и горячего чая (от кофе и шоколада Енор наотрез отказался) Зодчий проводил юношу в свою комнату. Затем вернулся в гостиную, где в выжидательных позах сидели его товарищи. Зодчий некоторое время молчал, собираясь с мыслями и решая, что можно сказать друзьям прямо сейчас, а о чём стоит умолчать до лучших времён. В итоге большая керосиновая лампа горела в гостиной едва ли не до утра – Зодчему было что рассказать, а каждому из его товарищей было, что добавить к нерадостной картине, нарисованной Легонтом...

  14.

  Енор уехал сразу после завтрака, пообещав вернуться через неделю.

  Когда повозка юноши исчезла из виду, все вновь собрались в гостиной. После тревожной информации, поведанной Легонтом, заниматься обычными строительными делами никому не хотелось. Печальная новость особенно сильно подействовала на Фархада. И без того немногословный, за последние часы он не сказал ни слова, окончательно замкнувшись в себе. Сидел за общим столом с отрешённым видом, изредка поднимая на кого-нибудь из присутствующих свои тёмные печальные глаза.

  Зодчий хотел поинтересоваться причиной подавленного состояния Фархада, но, заметив предостерегающий жест Агути, решил повременить. Гоблин к сообщению отнёсся спокойно, посетовав лишь на то, что они, действительно, очень плохо вооружены. Поэтому всё оставшееся до обеда время провели в обсуждении чисто технических вопросов.

  Импульсивный Гоблин предлагал демонтировать авиационную турель с военного самолёта, лежавшего у подножия Зокона уже много лет. Агути категорически возражал. Он рассказал случай на Первой заставе, когда во время «громового» Перехода один из выходцев решил воспользоваться вооружением наполовину сплющенного БТРа.

  – И что?.. – Гоблин подался всем корпусом навстречу говорившему Агути.

  – А ничего! После третьей очереди началось самопроизвольное детонирование боекомплекта.

  – И?..

  – И теперь на Первой не четверо выходцев, а только трое...

  – Этот парень с Первой сделал правильный выбор... – неожиданно для всех проговорил Фархад. Голос его был спокойным и ровным, словно речь шла о прогулке к колодцу за водой.

  – Ты серьёзно? – недоумённо спросил Агути.

  – Абсолютно. – Фархад криво усмехнулся. – Знаете, мне иногда кажется, что все мы в этом проклятом мире медленно превращаемся в стадо баранов, у которых в жизни осталась единственная цель: просуществовать ещё один тусклый, бесполезный, никчёмный день в мерзкой белёсой мути без солнца и свежего воздуха...

  – А разве этого мало? – осторожно спросил Агути.

  – Кому – как... – Фархад поднялся. – Мне – недостаточно.

  Он спокойно прошёл мимо стола и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

  Гоблин и Зодчий вопросительно посмотрели на Агути, словно тот мог знать причину странного поведения их товарища. Агути смущённо потёр лоб.

  – Выходцы долго не живут... – сказал он, размышляя вслух. – И не потому, что здесь плохие условия (скорее наоборот). Дело в другом... Частичка каждого из нас осталась не только в том мире, откуда мы пришли, но и где-то в недрах Перехода. У кого-то такая частичка его "Я" может быть крохотной и никак не влиять на жизнь в Зоконе. А у кого-то Переход мог отнять не только прошлое, но и смысл всей нынешней жизни... Видимо, Фархад подошёл к своему Рубикону, и едва ли мы сможем повлиять на его выбор.

  – Но ведь он не был таким раньше? – спросил Гоблин. – Я знаю его уже четыре года!

  – А я – девять... – негромко сказал Агути. – Думаю, он просто устал.

  – Я не устал...

  Дверь тихо отворилась – на пороге стоял Фархад. Он склонил голову набок и рассеянно смотрел перед собой.

  Прошла минута...

  Вторая...

  Фархад повторил:

  – Я не устал. Я просто... с г о р е л...

   История седьмая – Фархад (Вторая застава):

  "...Три долгих, почти бесконечных года службы на флоте, Фархад ждал этого дня. Он писал по три письма каждую неделю и получал почти столько же, за что заработал шутливое прозвище «почтальон». Не было случая, чтобы почта пришла в часть, а ему не нашлось в ней заветного конвертика. Сослуживцы завидовали. Но завидовали по-хорошему, радуясь, что есть ещё на свете такие любящие сердца.

  Каждую неделю Фархад отсылал своей возлюбленной Лоле выстраданное за неделю стихотворение, с тихой радостью и светлым восторгом ожидая ответа. Стихи были наивными, но писались от всего сердца, и Фархад продолжал играть на своих сердечных струнах, извлекая наполненные чувством строки.

  Так родилось одно из любимых Лолиных четверостиший:

  Играют «SMOKY», – музыка прекрасна!  А я подумал почему-то о тебе...  Быть может, слог мой лился не напрасно?  Быть может, ты в моей, а я – в твоей судьбе?..

  К концу службы Фархад так «поднаторел», что писал коротенькие стишки для всех, кто к нему обращался. И даже для офицеров – на всякие торжественные мероприятия. Однако самыми сокровенными и идущими из глубины сердца оставались те, которые он посвящал своей девушке.

  Так прошли три года. Служба закончилась, он поехал домой.

  Путь к родным местам пролегал почти через весь Союз (и кому из военных начальников пришла в голову «гениальная» идея отправлять молодого парня служить не менее чем за тысячу километров от родного дома?..). За все пять дней и четыре ночи, в течение которых плацкартный вагон вёз счастливого «дембеля», Фархад спал едва ли больше десяти часов. Движение скорого поезда казалось ему настолько медленным, что порой он готов был выскочить из вагона и самолично толкать локомотив!

  ...В родной город приехал рано утром. На перроне его встречало множество народу: родные, близкие, друзья, знакомые и – Л О Л А! Фархад чувствовал, что его обнимают, целуют, тискают многочисленные руки, но он видел перед собой только одно лицо. Всё происходящее походило на сон, и королевой этого дивного сна являлась ОНА.

  Потом было обильное застолье, крики, тосты, поцелуи, поздравления. Во всём этом суматошном гаме Фархаду светила единственная путеводная звезда – его Лола. Когда родня «нагрузилась» так, что некоторые забыли, зачем пришли, у Фархада появилась первая возможность остаться с Лолой наедине.

  Они сидели в саду на скамейке и держались за руки. Час... Два... Три... Они не разговаривали (зачем? – их сердца беседовали столь красноречиво, что самые слабые движения губ могли разрушить любовную нирвану). После полуночи гости начали расходиться. Ушла и Лола в сопровождении подруги и старшего брата.

  В эту ночь Фархад спал крепко, без снов, зная, что завтра с утра они отправятся на своё любимое место – «базальтовые столбы». Там они познакомились четыре года назад и только этому месту могли доверить общую радость встречи.

  ...До «столбов» добрались на «попутке». Ещё полтора часа шли по едва заметной тропинке, пока не оказались на огромной поляне, где спелеологи-любители разбивали базовый лагерь перед тем, как отправиться в мрачные глубины Змеиной Пещеры.

  Но сегодня Лола и Фархад не собирались покидать благодатного солнечного лона, чтобы подменить его магическим хитросплетением узких ходов с вычурными сосульками сталактитов. Молодые люди хотели провести этот день в воспоминаниях и в построении планов на будущее, которое рисовалось радужным и счастливым.

  Так и было.

  Но только до обеда.

  ...Где– то над головой раздался свистящий звук, и они увидели, как по самой кромке каменных столбов, почти касаясь их серебристым фюзеляжем, скользит небольшой самолёт. То, как он летел, а также надрывный режущий звук говорили о разыгрывающейся у них на глазах трагедии.

  Фархад вскочил на ноги, продолжая следить за неуверенными конвульсивными движениями самолёта. Лола схватила Фархада за руку – он почувствовал, как дрожат её тонкие пальцы. Самолёт успел пролететь над ними и, цепляясь за вершины деревьев, скользнул вниз по склону.

  Фархад прямо перед собой увидел огромные глаза девушки, наполненные ужасом.

  – Подожди меня здесь!.. – пересохшими губами приказал он и бросился в ту сторону, откуда донеслись звуки падения.

  Он нёсся вниз по склону огромными скачками, а в спину больно давил режущий уши крик:

  – Фарха-а-ад...

  Долго искать самолёт не пришлось – впереди уже бушевало пламя. Фархад побежал быстрее, надеясь успеть до того, как произойдёт взрыв. Подойти ближе десяти метров не смог – мешало пламя. Фархад метался из стороны в сторону, пытаясь под поваленными деревьями разглядеть уцелевших. В какой-то миг ему показалось, будто под одним из стволов что-то зашевелилось. Фархад бросился туда и почувствовал, как неведомая сила принялась закручивать его тело в тугую спираль. Через короткий миг юноша уже не мог ни дышать, ни говорить...

  Когда угасающее сознание показало фигурку бегущей Лолы, он не смог ничего сделать. Понимая, что жизнь оставляет его, а он не в состоянии предупредить любимую об опасности, Фархад так заскрежетал зубами, что посыпалась эмаль, а из правого глаза выкатилась багровая слеза... Слеза обожгла лицо сильнее, чем ревущее за спиной пламя...

  ...Потом он очутился в Зоконе.

  Много часов провалялся в какой-то вонючей телеге, а затем, едва встав на ноги, оказался плечом к плечу со своими новыми товарищами. Это был единственный случай, когда двое суток подряд продолжался «громовой» Переход. Фархад утратил чувство реальности, чувство времени. Он продолжал стоять рядом с выходцами за огромным щитом, бездумно посылая стрелу за стрелой в живую копошащуюся массу впереди.

  В какой-то момент щит – их единственная защита и убежище – не выдержал и рухнул. Фархад оказался лицом к лицу с «ходульником». Они сцепились мёртвой хваткой, понимая, что встать с земли сможет только один...

  Фархад победил. Сломав два ребра, разбив о камни голову, потеряв половину зубов, выплюнутых вместе с кровью рассечённых губ, он победил...

  К этому времени безумное буйство Перехода улеглось, и Фархад смог внимательнее рассмотреть «ходульника», пришедшего за тем, чтобы забрать его жизнь.

  Когда на длинных уродливых пальцах Фархад увидел знакомое колечко, подаренное Лоле перед уходом в армию, ему показалось, что он сошёл с ума...

  ...Больше года он думал только о том, что его Лола последовала за ним в надежде помочь ему, спасти его, уберечь его... А он?.."

  15.

  ...Фархад по-прежнему смотрел перед собой пустым погасшим взором.

  В комнате висела гробовая тишина. Всё вокруг выглядело обычным и даже будничным, но Зодчий почувствовал – что-то изменилось. Что-то очень-очень важное. То, что напрямую касалось каждого из них. То, что определяло их жизнь в Зоконе...

  Когда взгляд Зодчего вернулся к двери, там уже никого не было. Дверь осталась открытой, словно приглашая: идите за мной и ничего не бойтесь...

  Агути усталым жестом провёл по глазам.

  Гоблин едва слышно произнёс:

  – Как он мог столько времени прожить с этим?..

  – А разве он жил? – в свою очередь спросил Зодчий.

  – А разве все мы живём?.. – вздохнул Агути.

  Одна-единственная фраза мгновенно превратила сильного крепкого мужчину в дряхлого немощного и бесконечно усталого старика...

  – Возьми! – Агути протянул Зодчему длинную узкую саблю.

  – Зачем? – удивился Зодчий.

  Заметив, как вспыхнули глаза Агути, поспешно проговорил:

  – Хорошо, давай её сюда...

  Агути вслед за саблей протянул самодельные деревянные ножны.

  – Не обессудь! – смутился он, – Не мастер я по этим штукам...

  Зодчий молча принял ножны и пристроил их к своему рюкзаку таким образом, чтобы, надев его на спину, можно было правой рукой быстро достать саблю.

  «Интересно, для чего она мне?..» – спросил он самого себя.

  Агути словно прочитал его мысли.

  – Только дураки ничего не боятся! – сказал он с осуждением. – И только глупцы не учатся на чужих ошибках!

  – Хочется верить, что ни к тем, ни к другим ты меня не относишь?

  – Не знаю, не знаю... – покачал головой Агути. – Иногда я в этом сильно сомневаюсь. Особенно, если принять во внимание твою сегодняшнюю затею!

  Подошёл Гоблин – принёс спальный мешок и прорезиненную накидку.

  – Действительно, зачем тебе это? – спросил он.

  – Пока не знаю... – откровенно признался Зодчий. – Надеюсь, прогулка по Зокону мне что-нибудь даст.

  – Ага! – ехидно заметил Гоблин. – Догонит и ещё раз даст!

  Зодчий щёлкнул Гоблина по носу и, надев рюкзак на плечи, зашагал к лесу. Попытку обойти всю территорию Зокона по периметру он решил начать с собственной заставы. Отойдя шагов на триста, оглянулся. Агути и Гоблин стояли на прежнем месте. На секунду Зодчему показалось, что за их спинами он видит Фархада. Внимательно приглядевшись, понял, что ошибся. Зодчий поправил рюкзак, помахал друзьям и, круто повернувшись, уверенно зашагал в сторону Зокона.

  Идея исследовать весь обитаемый мир пришла в голову совершенно неожиданно после того, как он услышал историю Фархада. Зодчий вдруг понял, что больше не в состоянии заниматься привычным рутинным делом, а просто так сидеть и ждать, когда Легонт пригласит его на новую беседу, было утомительно. К тому же у Зодчего накопилось множество вопросов, ответить на которые мог обычный эксперимент.

  В самой возможности пешего похода по периметру обитаемого мира не было ничего невероятного: едва ли протяжённость границы составляет более ста пятидесяти километров. Делая в день тридцатикилометровые переходы (что совсем не утомительно для тренированного человека), можно через пять-шесть дней вернуться к исходной точке.

  Об этом Зодчий сказал Агути при расставании:

  – Пять суток – нормальный срок. Ну, и два дня резерва. Так что, если через неделю не появлюсь, то... – но тут же оборвал себя: – Да нет, появлюсь, конечно!

  Зодчий вспомнил произнесённую фразу, когда, миновав последние остатки «жизнедеятельности» Зокона, решительно углубился в лес, непосредственно примыкавший к зоне конфликта – хотелось собственными глазами увидеть пресловутый Барьер. (В своих записках он отметил, что лишь двое из двенадцати выходцев отважились когда-либо оказаться вблизи Барьера.)

  Окружающий лес выглядел обычным и мало чем отличался от того, в который попал Зодчий несколько месяцев назад. (Неужели прошло всего три месяца?!) Подойдя вплотную к зелёной массе, Зодчий смог рассмотреть то, что издалека казалось хаотичным переплетением ветвей и стволов.

  Впереди, не далее чем в двадцати метрах, из невидимого источника изливался слоистый голубоватый туман. Но туман этот не был результатом конденсации водяных паров при изменении температуры, потому что его цвет и почти осязаемая плотность свидетельствовали о крайне необычном происхождении.

  Зодчий огляделся по сторонам и с секундной задержкой шагнул вперёд.

  Метров десять прошёл спокойно, чувствуя лишь слабое сопротивление высокой травы, которая путалась в ногах, мешая идти. Потом возникло необычное, никогда ранее не испытанное чувство, будто отдельные части его организма получили возможность самостоятельного функционирования: в то время как тело (в виде кожистой оболочки и скелетного каркаса) продолжало двигаться вперёд, внутренние органы (печень, сердце, лёгкие) стремились вернуться назад на безопасное расстояние. Это было ненормально, странно и... страшно.

  В какой-то момент Зодчий почувствовал: стало трудно дышать. Неведомая сила стальным захватом сжала грудную клетку, и кислород перестал поступать в лёгкие. Задержав дыхание, чтобы избежать колющей боли в груди, Зодчий сделал ещё несколько осторожных шагов вперёд. И... случилось то, о чём говорили Лунь с Первой заставы и Седой с Третьей, – он коснулся Барьера!

  Определить точку пространства, в которой Барьер начинался, не представлялось возможным. Но Зодчий знал: Барьер здесь, потому что вытянутая вперёд рука неожиданно потеряла чёткость, и стала таять. Зодчий ощутил в груди парализующий холод страха. Подчиняясь чувству самосохранения, моментально отдёрнул руку. Однако через мгновение, с большим трудом пересилив себя, вновь протянул её. На этот раз контур руки таял значительно медленнее. Зодчий решил предпринять последнюю отчаянную попытку и... решительно шагнул вперёд.

  Мгновенно на тело нахлынуло непередаваемое чувство катастрофической скорби и горя, затопившие сознание. Из глаз самопроизвольно потекли слёзы, сквозь хрустальную прозрачность которых Зодчий увидел людей. Их было двое. Они находились примерно в двадцати метрах от Барьера, держали на плечах бензопилы и о чём-то спокойно беседовали.

  Зодчий, не понимая что делает и к каким непредсказуемым последствиям это может привести, шагнул вперёд, одновременно пытаясь крикнуть во всю силу сдавленных лёгких. Крик не успел вырваться из горла, когда выходец почувствовал невероятную режущую боль в правой руке, и боль эта, словно удар пневматического молота, отшвырнула тело прочь от Барьера.

  Зодчий упал на спину. Понимая, что задыхается, торопливо пополз назад.

  ...В мир медленно возвращались звуки, цвета, запахи. Зодчий осторожно поднялся на ноги, чувствуя головокружение и тошноту. Правая рука нестерпимо горела. Зодчий посмотрел на неё и побледнел: рука до самого локтя приняла синюшный оттенок с серебристыми проблесками.

  «Доигрался! – укорил он себя. – Почему же ни Лунь, ни Седой, ни о чём подобном не говорили? Может быть, они вообще не касались Барьера?..»

  Зодчий на всякий случай отошёл на двадцать метров и принялся внимательно вглядываться в завораживающую плавность клубящегося тумана в надежде вновь увидеть людей с той стороны. Но сколько бы он не смотрел, сколько бы ни напрягал зрение, ничего кроме пугающего голубоватого тумана разглядеть не смог. Только удивительные турбулентные завихрения кобальтовых прожилок на фоне бледно-голубого несмешивающегося потока...

  Оцепенение прошло, выходец принялся действовать: сорвал сочный лопух и старательно обмотал им правую руку. Оставаться здесь дольше не имело смысла. Поправив левой рукой сбившийся рюкзак, зашагал краем леса, выбирая места, где трава казалась ниже. Шагомера у него не было. Ориентируясь по часам, Зодчий через каждые тридцать минут предпринимал попытки углубиться в лес. Правда, не настолько глубоко, как в прошлый раз (рука гореть перестала, зато появилась ноющая боль в предплечье).

  Зодчий пытался отогнать тревожные мысли о возможном заражении (кто знает, что за субстанция окружает Барьер?), поэтому, когда на глаза попался каланхоэ, не стал долго раздумывать, сорвал несколько листьев, тщательно разжевал их и полученную кашицу ровным слоем нанёс на руку. Потом нарвал пучок лечебных листьев про запас и неторопливо продолжил путь. Скоро боль прошла совсем, хотя синева до конца не исчезла. Зодчий перестал думать о руке, заинтересовавшись лесом, тянувшимся по левую руку и скрывавшим нечто такое, отчего зависела судьба не только десятка выходцев, но и всего этого странного мира.

  Пройдя около двадцати километров, Зодчий остановился на ночлег в небольшом колке, одиноко расположившимся в полукилометре от Барьера. Костёр разжигать не стал, перекусив всухомятку и запив нехитрый ужин водой из армейской фляжки. Достал спальный мешок, прорезиненный коврик и, раздевшись до трусов, залез в мягкое нутро, пахнущее новой тканью и машинным маслом. После недолгих сомнений положил подарок Агути с правой стороны (мало ли что). С наслаждением вытянув ноги, завернулся в чистую простыню и уснул сразу, словно прикрыв веки, закрыл за собой дверь...

  Проспал почти десять часов. Проснулся в хорошем настроении. Ожидаемой ломоты в теле не было, лишь немного болели ступни. Выбравшись из спальника, первым делом осмотрел руку (перед сном Зодчий тщательно растёр оставшиеся листья лечебной травы и наложил их на повреждённое место, перевязав большим носовым платком). При прощупывании никакой боли не почувствовал. Поблёкшие за ночь синеватые отливы выглядели как следы обычного ушиба.

  Зодчий быстро соорудил костерок, достал небольшую алюминиевую кастрюлю, сходил к ручью за водой и принялся готовить походный завтрак. Недостатка в продуктах у него не было, особенно в консервах – Зокон щедро «дарил» их выходцам. Чай пил долго, с удовольствием «ныряя» в банку со сгущённым молоком невероятного года выпуска. Где-то поблизости щебетали невидимые за листвой птицы, из-за спины доносилось звонкое журчание ручейка.

  «Интересно, – подумал Зодчий, – когда вода вытекает из Зокона, её структура меняется?..»

  Через полчаса он собрал вещи и направился дальше, иногда внося в планшет, висевший на боку, пометки и замечания. Вчера он предпринял с десяток попыток приблизиться к Барьеру. Все они оказались аналогичны первой, хотя и не имели столь бурных последствий.

  К обеду Зодчий достиг участка, запомнившегося по макету в поселении верцев. Если его не подвела память, то сейчас он находился недалеко от того места, где когда-то стояло первое поселение, ставшее впоследствии Гнилым Озером. Упустить такой шанс, и не осмотреть загадочное место, заставник не мог.

  Зодчий с лёгким сердцем решил пожертвовать парой часов (час туда, час обратно) и зашагал в сторону видневшегося на горизонте сухостоя. Минут через сорок увидел остатки древней постройки и понял, что не ошибся. Пройдя ещё несколько сот шагов, оказался на берегу Озера.

  Одного взгляда хватило, чтобы понять: с водоёмом что-то не так – в природе не может быть естественных озёр с геометрически правильными формами! К тому же мельчайший, почти микроскопический песок, десятиметровой полосой окружавший Озеро, скорее походил на пульпу в «хвостах» металлургического комбината, чем на берег таёжного водоёма. Имелась ещё одна странность, сразу бросавшаяся в глаза – ни в самом озере, ни на его берегах не росло ни травинки!

  Зодчий долго вглядывался в идеально-гладкую поверхность, испытывая внутренний дискомфорт оттого, что озеро казалось чужеродным телом, неведомым образом оказавшимся здесь. Инородность подчёркивалась неестественной прозрачностью воды.

  «Ничего себе, Гнилое Озеро!» – подумал Зодчий и тут же осёкся: гнилым его назвали вовсе не заставники, а верцы – коренные обитатели этих мест...

  Зодчий решил немного побродить у кромки воды, в надежде обнаружить что-нибудь интересное. Пройдя по берегу почти половину окружности, понял, что напрасно затеял прогулку: берег в любой точке был таким же, как в начале обхода. Чтобы не возвращаться по своим следам, решил осмотреть ближайшие кусты и решительно углубился в жидкую поросль смородины и боярышника.

  Минут через двадцать наткнулся на поляну, при взгляде на которую у него, заядлого грибника, сердце заколотилось от радости – вся площадь огромной поляны оказалась усеяна шляпками груздей. Зодчий сковырнул с ближайшего бугорка прошлогоднюю листву.

  «Эх, грузди-то – сырые!..» – мечтательно подумал он, представляя, сколько банок можно насолить с этой чудной полянки.

  Внезапно за спиной хрустнула ветка...

  16.

  Зодчий оглянулся.

  Перед ним стоял «лис» – животное, порождённое Переходом. Оно выглядело как забавная помесь чёрно-бурой лисицы (с её метровым телом и длинным пышным хвостом), и красного волка (с его рыжеватыми подпалинами по бокам).

  «Что за бред? – удивился Зодчий. – Последний Переход был почти сто дней назад!..»

  Новых мыслей не возникло, потому что «лис» прыгнул. Зодчий торопливо отскочил в сторону и помчался в направлении Озера. Краем глаза успел заметить, что «лис», вытянув вперёд гротескные, непропорционально длинные конечности, устремился следом за ним. Зодчий выбежал на берег Гнилого Озера и только теперь сообразил – прятаться негде! Вспомнив о подарке Агути, торопливо потянулся правой рукой за саблей.

  В тот же миг почувствовал, как на него обрушился смердящий зловонным запахом зверь. Зодчий оказался не готов к резкому удару. Не удержавшись на ногах, он боком полетел в спокойные воды Озера. Вынырнул почти сразу, пробыв под водой не дольше нескольких секунд. Сабля лежала в руке, но «лиса» нигде не было.

  «Мистика какая-то... – удивился выходец. – Не мог он так быстро вернуться в заросли!..»

  Зодчий осторожно выбрался на песок, с интересом наблюдая за тем, как по его одежде струится вода. Выглядела жидкость крайне необычно – она скорее не текла, а тянулась тонкими струйками, не смешиваясь и почти не оставляя после себя влаги. Зодчему даже не пришлось раздеваться, чтобы выжать намокшие вещи – через несколько минут одежда выглядела совершенно сухой!

  Заинтересовавшись неестественными свойствами воды, Зодчий хотел набрать немного жидкости в качестве образца, но вспомнил, что из «лабораторного оборудования» у него в наличии имеется лишь половинка карандаша, да потрёпанный блокнот. Герметичной посуды, кроме единственной фляги с питьевой водой, под рукой тоже не оказалось.

  Бросив последний взгляд на загадочное Озеро, Зодчий прежней дорогой вернулся к Барьеру. Из головы не шла встреча с «лисом». Либо выходцы знали далеко не всё о мутировавших в результате Перехода животных, либо в Зоконе идут необратимые изменения, затронувшие не только территорию этого мира, но и его обитателей животного ряда.

  ...Вечером Зодчий долго выбирал место для бивака. За весь остаток дня ему не встретилось ни одно животное крупнее зайца, однако к ночёвке под открытым небом заставник отнёсся серьёзно, решив спать одетым и накрывшись спальником. Подарок Агути предусмотрительно положил рядом с собой...

  На свою заставу вернулся не через пять, а только через шесть дней (нельзя было отказать выходцам с Первой и Третьей, которые оказались искренне рады приходу Зодчего). Но шесть дней не входили в «тревожную» цифру, поэтому Зодчий не особенно торопился в последний день, наслаждаясь тишиной и покоем.

  Первая фраза, произнесённая Агути при встрече, не столько насторожила Зодчего, сколько удивила:

  – Ну, ты просто метеор!

  – О чём это ты? – не понял Зодчий.

  – Сказал, чтобы мы тебя через пять дней ждали, а сам за три обернулся!

  – За три? – переспросил поражённый Зодчий. – Почему за три?..

  Агути на секунду задумался, потом подвёл Зодчего к огромному, в четверть стены календарю.

  – Сам посмотри...

  Действительно, последние три дня оказались обведены красными чернилами – так Агути следил за «контрольным» сроком. Зодчий ничего не понимал. Он осторожно снял со спины рюкзак и аккуратно поставил его у двери. Только сейчас Зодчий обратил внимание: когда он уходил, календаря на стене не было!

  – Где Фархад?.. – спросил он.

  Голос подвёл, до фальцета сорвавшись на последнем слоге.

  Агути пожал плечами:

  – В оружейной комнате, где же ему ещё быть?

  Зодчему показалось, что он ослышался – у них не было оружейной комнаты!

  Мысли заметались, задёргались. Ледяная волна прокатилась от ступней до затылка.

  Агути продолжал внимательно изучать Зодчего.

  – Что-то не так? – спросил он. – Ты выглядишь растерянным...

  – Всё нормально! – подчёркнуто весёлым тоном сказал Зодчий. – Пойдем, посмотрим, чем он занимается...

  – Чем он может заниматься, кроме вашей последней разработки?! – ответил Агути, откровенно изучая Зодчего.

  В его широко открытых глазах весёлый интерес быстро сменился молчаливым подозрением.

  На выходе из дома Зодчий приотстал, сделав вид, будто копается в рюкзаке. На самом деле он хотел пропустить Агути вперёд, потому что не имел ни малейшего представления, где находится оружейная комната!

  Хитрость удалась. Агути уверенным шагом завернул за угол дома, и они неожиданно оказались перед входом в подвал, которого шесть дней назад здесь тоже не было!

  Зодчий остановился, с тревогой прислушиваясь к себе. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, в ногах появилась слабость. С трудом заставив себя сдвинуться с места, он медленно последовал за Агути...

  Фархада они обнаружили у длинного обитого металлом верстака, на котором ровными рядами лежали стрелы с зазубренными наконечниками из голубоватой стали.

  – Сплав, который ты предложил, оказался слишком хрупким, – сказал Фархад, заметив приближение Зодчего. – Я кое-что изменил в химическом составе и добавил катализаторы. Посмотри, какие красавицы получились! – Фархад взял стрелу, вложил в лук и, почти не целясь, выпустил её в дальний конец комнаты – там белыми пятнами светились несколько мишеней.

  Тренькнула тетива, прошелестела стрела, и в тёмном углу сверкнула искра.

  – Видал?! – восторженно произнёс Фархад. – Мишени наклеены на металлические листы. Так эти красавицы, – он любовно погладил ровный ряд стрел, – пробивают листы насквозь!

  – Впечатляет... – Зодчий попытался своим голосом изобразить невероятную радость и воодушевление.

  По-видимому, ему это плохо удалось, потому что Фархад обронил:

  – Только ты не обижайся, что я твою методику изменил. Для нас ведь главное результат.

  – Разумеется... – быстро согласился Зодчий.

  – С новым сплавом мы будем изготавливать по десять-двенадцать тысяч стрел в день!

  Испарина покрыла лоб Зодчего.

  – Фархад, ты определённо молодец... – сказал он почти правдоподобно-радостным тоном. – Извини, сейчас я немного не в форме. Мы потом об этом поговорим...

  – Конечно! – согласился Фархад. – Но ты не забудь: с изготовлением усиленных арбалетов нам следует поторопиться. Время-то уходит!

  – Время уходит... – эхом повторил Зодчий, внутренне содрогаясь – короткая фраза всколыхнула в его памяти что-то очень-очень страшное...