Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

  Теперь Зодчий понял, почему Легонт попросил всех заставников выйти на улицу, оставив в комнате только стариков и самого Зодчего.

  – Что означает фраза: «...останется у обитателей времени не больше, чем остаётся времени у путника, идущего на зов предков...»? – спросил выходец.

  – Это срок, который Зокон отпустил для всех нас...

  – И каков он – этот срок?

  – Я не знаю... – вздохнул Легонт.

  Повисла тишина, которую отважился нарушить только древний старец.

  Он с печалью в голосе произнёс:

  – Думаю, это время, понадобившееся Эркатоге, чтобы обрести успокоение...

  – И в чём оно измеряется? – повернулся Зодчий к старику. – В годах, в месяцах, в сутках?..

  Старик горестно покачал головой.

  – Это только мы, люди, пытаемся измерить время. ТАМ это не нужно... Обо всём скажет душа. Если она готова – избавление наступит быстро, если нет – нам дадут возможность подумать. А сколько дадут – неведомо никому...

  39.

  Зодчий ничего не сказал ни выходцам, ни поселенцам, однако к вечеру все на заставе уже знали о пророчестве. Известие произвело разное впечатление. Поселенцы выглядели откровенно подавленными, чего нельзя было сказать о выходцах. Для них жизнь на заставе воспринималась как долгая служебная командировка, к которой ты настолько привык, что свыкся и даже смирился с ней, но которая когда-нибудь обязательно закончится, и тогда ты вернёшься если не домой, то под одну из берёзок, в изобилии росших на небольшом погосте...

  Внешне всё выглядело как обычно: тренировки, работа, совместная трапеза, дежурства, непринуждённые разговоры по вечерам, однако в воздухе физически ощущалось напряжение, становившееся с каждой минутой всё явственнее. Все чего-то ждали. Не важно – плохого или хорошего, но всем хотелось развязки...

  На следующее утро их разбудил вой сирены. Заставники, давно готовые к чему-либо подобному, собрались быстро. Они выбежали из дома и стремительно понеслись к трокам, удивлённые тем, что никто из них не почувствовал начала Перехода.

  Но Перехода и не было...

  Царь-трава больше не главенствовала в первобытном хаосе Зокона. Сейчас там происходило что-то ещё более поразительное. В абсолютной тишине по всей ширине зоны конфликта в сторону заставы, шевелясь и извиваясь, ползла сплошная зелёная масса...

  Заставники заняли места, продолжая с тревогой следить за приближением малахитовой волны. Это было что-то новое, и никто не знал, как с ним бороться.

  Зодчий напряжённо думал, вспоминая всё, что когда-либо слышал о растениях, попадавших в Зокон. Между тем, вал, переливающийся всеми оттенками зелёного, замер словно мяч, свободно катившийся по полю и неожиданно наткнувшийся на преграду.

  Минуты текли, а впереди ничего не менялось.

  Только через полчаса стало заметно: сплошной изумрудный ковёр кое-где начал рваться и вспучиваться. Заставники по-прежнему не покидали своих троков, ожидая завершения растительной феерии. Ещё через полчаса пришли к выводу, что сидеть под защитой троков смысла нет. Там, впереди, действительно, что-то происходило, но настолько медленно, что изменения становились заметны лишь после десятков минут напряжённого наблюдения.

  Зодчий и Рабус оставили в каждом троке по два заставника, а с остальными отправились заниматься обычным делом – изготовлением новых стрел на собранном Фархадом станке.

  Дежурившие в троках менялись каждые два часа. Вновь прибывшим на смену сразу же бросалась в глаза невероятная скорость роста того, что лежало впереди и что манило и пугало одновременно. К вечеру всем стало ясно: Зокон претерпевает кардинальные изменения, потому что от прежних ажурных переплетений ферм, эстакад, пролётов мостов, искорёженных виадуков, почти ничего не осталось. Теперь зона конфликта выглядела как сплошное малахитовое море, лишь при детальном рассмотрении распадавшееся на отдельные элементы.

  На следующее утро картина несколько прояснилась, и заставники смогли позволить себе радость гадания, в попытках найти название странному феномену. К этому времени зелёный ковёр заметно приподнялся над землёй, открыв для обозрения нечто новое: вся многокилометровая площадь зелёного шатра не просто парила в воздухе, нарушая закон всемирного тяготения, а вполне прозаически опиралась на сотни и тысячи тонких корней, медленно превращавшихся в настоящие стволы.

  По всему выходило – впереди росло одно-единственное дерево! И только одно дерево могло иметь столь необычную форму – баньян. Однако найденное подходящее название ещё не давало ответа на главный вопрос: каким образом дерево-роща смогло проникнуть в Зокон, не будучи транспортировано сюда Переходом? Если только... Мысль обожгла Зодчего. «А что если „баньян“ – это новая форма Перехода?!»

  Своей догадкой он поделился с Агути и Гоблином, вызвав ожесточённый спор между ними. Гоблин с присущей ему легкомысленностью заявил, что лично ему абсолютно всё равно, что произрастает впереди: «бадан», «баньян» или «бурьян», лишь бы эта треклятая сельва не касалась его лично. На что Агути горячо возразил:

  – Нельзя быть таким инертным! Если предположение Зодчего верно, то мы лишаемся единственного преимущества перед вторгающимися в Зокон животными формами. Мы не сможем заранее узнать время и место их появления, и всё наше прогнозирование Переходов теперь яйца выеденного не стоит!

  Гоблин глянул на Агути неожиданно погрустневшими глазами и спросил:

  – От нас в данной ситуации что-нибудь зависит?

  Агути не нашёлся, что ответить.

  – Тогда к чему столько эмоций?..

  Фархад присоединился к разговору в последнюю минуту, но суть спора уловил.

  – Уважаемые участники диспута, есть возможность вас примирить, – заявил он, указав рукой в сторону Зокона. – Там что-то назревает...

  Последняя реплика быстро успокоила спорщиков. Прошла минута и каждый почувствовал и з м е н е н и я: все запахи трансмутировались, обретя сладковато-приторный вкус, видоизменились звуки, словно сколлапсировавшиеся в самих себя, поменялось освещение, на миг разорвав многолетнюю пелену облаков и одарив изумлённых поселенцев слабым подобием прямого солнечного света. А потом пришёл звук. Новый, томительный, тягучий, он струился по общей кроне «баньяна» и выплёскивался на заставников режущими осколками нечеловеческих эмоций. В происходящем было нечто мистическое, нечто запредельное, и оно намеревалось подчинить себе и поселенцев, и выходцев.

  Зодчий ощутил внутри себя нарастающую сосущую пустоту, источник которой таился где-то под километровой кроной дерева-рощи. Пустота начала расползаться по всему телу, стремительно завоёвывая один орган за другим. Но Зодчего происходящее почему-то не пугало, наоборот, ему даже нравилось, что его многострадальное "Я" наконец-то избавится от невыносимо тяжёлого бремени ежесекундно решать за десятки чужих судеб... Он без колебаний отдался в ласковые объятия чужой воли, и воля эта тут же овладела его телом, незаметно подбираясь к беззащитному сознанию...

  А потом налетел ветер. Подобного ветра Зодчий в Зоконе никогда не видел, потому что он принёс с собой тончайшие эманации давнего, навсегда утраченного прежнего мира. Сразу всё вокруг вернулось на круги своя: запахи вновь стали прежними, звуки приобрели привычное звучание, свет вернулся к привычной рассеянной тусклости. Всё стало на свои места кроме одного – ветра!

  Он продолжал лить на заставников мелодию, затрагивавшую в душе каждого самое потаённое, самое сокровенное – то, что в течение всей жизни лежало где-то под спудом, ожидая благословенного мига освобождения. Это не было наваждением, но и реальностью быть не могло – в настоящей жизни человек не в состоянии испытать подобное непередаваемое чувство абсолютного космического блаженства...

  Ветер резко изменил тональность. Новые обертоны отрезвили Зодчего, заставив торопливо оглядеться по сторонам – его товарищи буквально приросли к земле и раскачивались, точно сомнамбулы. Зодчий метнулся в трок, рванул из ящика механический ревун, названный Гоблином «сепаратором смерти», ухватился за эбонитовую рукоятку и принялся крутить её с такой силой, что едва не оторвал. Усилия не пропали даром. Звук, исторгнутый разваливающимся «сепаратором», оказался что надо – он выворачивал наизнанку окостеневшее тело, заставлял вибрировать зубы и слезиться глаза...

  Минуту заставники приходили в себя, а потом на них обрушился голос Зодчего:

  – Группам занять места в троках!

  Долгая минута истекла. Все стояли по заранее расписанным местам, с чувством неловкости поглядывая друг на друга и беззвучно спрашивая: «Что с нами было?..»

  Ветер вновь изменился. Но теперь он не завораживал, не околдовывал. Сейчас он откровенно пугал людей, жутко завывая в натянутых тросовых растяжках и сильно раскачивая поднятые «лепестки» троков. Прошло несколько долгих минут, и ветер неожиданно стих. В наступившей неестественной тишине все услышали нежный мелодичный напев, доносившийся со стороны покрытого деревом-рощей Зокона. Голос ошеломил выходцев, никогда не слышавших его на своей заставе, потому что он мог принадлежать только женщине...

  40.

  Зодчий поймал испуганный взгляд Агути. Справа стоял Енор. Вытянув шею, он пытался рассмотреть источник чарующего пения. Остальные заставники тоже, словно под действием гипноза, принялись выглядывать из-за укрытия. Зодчий собрался одёрнуть их, но не сделал этого – он и сам был поражён не меньше их.

  Сладкозвучный напев медленно приближался. Скоро между стволами «баньяна» стали различимы плавные движения тел – одного, второго, третьего...

   – Да сколько их!.. – выдохнул потрясённый Енор.

  Ему никто не ответил. Все изумлённо смотрели на то, как из-под дерева-рощи выходят девушки. Их было много: может быть, двадцать, а может, пятьдесят. По всей площади «баньяна» отмечалось ритмичное движение; отследить появление каждой новой незнакомки стало трудно.

  Когда одна из новоявленных «амазонок» приблизилась на расстояние, с которого любой мог разглядеть гостью без помощи оптики, все оцепенели – она оказалась обнажённой... При дальнейшем пристальном изучении точёного женского тела стало заметно некое подобие одежды – что-то отдалённо напоминающее металлические стринги. Отливающие холодным металлом бикини в глаза не бросались, поэтому заставники воспринимали незваных наяд так, как им подсказывало их собственное воображение.

  Девушек становилось всё больше. Они ломаной линией медленно приближались; расстояние между заставниками и «амазонками» незаметно сократилось до ста метров.

  В соседнем троке произошло непонятное движение, после которого один из молодых поселенцев неожиданно рванулся навстречу «амазонкам». Кто-то попытался удержать юношу, но тот вырывался, страшно выпучив глаза и издавая неестественные звуки – он икал, выл, плакал, кричал, брызгая слюной на того, кто не хотел отпускать безумца.

  Сцена продолжалась не больше десяти секунд, а когда взгляд Зодчего вернулся к незнакомкам, он вскрикнул от удивления – «амазонки» непостижимым образом оказались в непосредственной близости от трока соседей. При их грациозно-царственной поступи это казалось совершенно невозможным!

  Зодчий подал команду на схлопывание троков, но понял, что опоздал.

  Мужчина, пытавшийся удержать разбушевавшегося юношу, тоже заметил опасность и потащил поселенца обратно, что-то прокричав на ходу в сторону своего трока. Боковые лепестки дрогнули и невероятно медленно поползли вверх. Мужчина – Зодчий узнал в нём Рабуса – поспешил к схлопывающемуся троку, но бьющийся в истерике юнец сдерживал его. Всем наблюдавшим стало ясно: Рабус не успеет вовремя добежать до укрытия.

  Не раздумывая, Зодчий спрыгнул с платформы и помчался к Рабусу, оказавшемуся в одиночестве против массы стремительно приближавшихся красавиц.

  Совершая немыслимые прыжки, Зодчий с радостью заметил, как быстро поднимаются боковые лепестки второго трока, стремясь соединиться в верхней точке специальным замком и изолировать находившихся внутри заставников.

  В десяти шагах от Рабуса в воздух взвились две смертоносные тени. Они смазанной чертой мелькнули по гладкому телу трока и оказались на его вершине за мгновение до того, как механизм замка намертво сцепил лепестки. Одна тень скользнула внутрь, вторая последовала за ней, но мощные противовесы уже заканчивали работу, и тонкое девичье тело застряло в замке. Через мгновение Зодчий услышал жуткий хруст – совершенное женское тело безжалостно раздирали острые закраины пластинчатого замка. Зодчий приготовился услышать вопль, крик, рёв невероятной силы и боли, но ничего не произошло – тело осталось висеть вверху, словно нераскрывшийся бутон чудовищного по своему содержанию цветка. В абсолютной тишине, хрустя поломанными костями и скрепя разорванными мышцами, верхняя часть тела «амазонки» пыталась освободиться из мёртвого захвата...

  Сюрреализм происходящего лишь скользнул по сознанию Зодчего и, не задержавшись, растворился в загустевшем от напряжённого ожидания воздухе. Зодчий почти добежал до двух поселенцев, когда внутри трока раздался вопль ужаса и боли. Принадлежал он, к сожалению, ни женщине...

  Крик подхлестнул Зодчего. Через секунду он оказался рядом с Рабусом, а ещё через миг перед замершими воинами возникли сразу три незнакомки. Они уже не пели чарующими голосами, завлекая в сладкие тенёта губительного очарования, да и выглядели они вблизи далеко не «афродитами».

  «Амазонки» молча окружили поселенцев, медленно, шаг за шагом, сжимая смертельное кольцо. Зодчий лихорадочно соображал, как им вырваться из круга. В этот момент одна из незнакомок сделала волнообразное движение осиной талией, и что-то длинное и невероятно подвижное со свистом рассекло воздух.

  Послышался неприятный хруст, от которого дрожь пробежала по телу, а юноша-поселенец, так и не успевший до конца освободиться от временного безумия, стал заваливаться на спину. В его груди торчало нечто, похожее одновременно на змею (подрагивая, оно плавно извивалось) и на остро отточенное копьё (только оно могло в долю секунды насквозь пробить грудную клетку).

  Зодчий ногами сбил одну незнакомку, успев удивиться, что юноша оказался без нагрудного панциря. Потом выходцу стало не до анализа – за их спинами внутри трока происходила непонятная возня, а прямо перед ними появились ещё две «амазонки». Когда одна из них повернулась боком, чтобы обойти заставников, Зодчий увидел то, что секунду назад молниеносно расправилось с молодым поселенцем.

  Там, где девичье тело плавно перетекало из спины в тугие ягодицы, на позвоночном столбе имелся массивный нарост, дробящийся на несколько отростков разной длины. Непонятные рудименты больше всего походили на сросшиеся в пучок длинные хвосты, но Зодчий назвал их для себя иначе – «сюрприз павлина». Отростки, действительно, чем-то напоминали раскрытые веером и поставленные почти вертикально перья надхвостья, которые часто путают, называя хвостом. Зодчий склонился к Рабусу, шепнув ему, что любоваться аномалиями женского тела смертельно опасно – «сюрприз павлина» невероятно быстр...

  Возня в троке стихла. Хотелось верить, что причина наступившей тишины одна – незнакомку постигла та же участь, что и её подругу наверху. Скоро внутри зашевелились, а секунду спустя в узкие амбразуры полетели дротики. Но отчего-то стрельба велась вяло и неточно.

  Второй трок времени даром не терял. Заставники привели в действие механизм движения, и лавина стрел с близкого расстояния за минуту выкосила добрую треть «амазонок». В другое время это обрадовало бы выходца, но не сейчас, потому что оставшиеся незнакомки, распушив «сюрприз павлина», словно безумные гарпии обрушились на Рабуса и Зодчего.

  Отразив с десяток молниеносных выпадов и получив в грудь несколько чувствительных ударов, Зодчий прокричал Рабусу:

  – Нам не продержаться! Они продырявят нас, как дуршлаг!

  – Што предлагаеш-шь? – Рабус «слегка» шепелявил – «павлиний сюрприз» вскользь прошёлся по его лицу, «отшлифовав» неровности и выбив два зуба.

  – Будем уходить по очереди в аварийный люк под днищем!

  – Не полущитша... – ответил Рабус. – Одному и тридшати шекунд не выштоять!

  – Ничего, – ответил Зодчий, – управлюсь. Иди первым!

  – Пошему я?

  – Потому что если тебя здесь оставить, ты последние зубы потеряешь... – Видя, что поселенец застыл в нерешительности, Зодчий рявкнул: – Давай!

  Рабус пригнулся. Перед тем, как ужом скользнуть под днище, он дважды постучал по металлическому корпусу, давая специальный сигнал. Внутри догадались (Зодчий услышал негромкий скрип открываемого люка). Вслед ускользающему телу Рабуса метнулось сразу несколько живых стрел, но Зодчий был начеку и в два приёма отсёк три из пяти. Это взбесило «амазонок». Они с такой яростью атаковали выходца, что уже через минуту всё тело под панцирем болело от страшных ударов в грудную клетку.

  Зодчий работал на пределе возможностей, но и такие сверхусилия позволяли лишь сдерживать незнакомок на расстоянии вытянутой с мечом руки. Чтобы нырнуть под днище и забраться в трок, заставнику были нужны всего несколько коротких секунд. Однако нападавшие не собирались дарить их ему.

  Положение становилось отчаянным.

  В этот момент за стенами трока послышались гортанные крики Рабуса, после которых Зодчий увидел быстро редеющую толпу перед собой. Потом в дело пошли «фархадовские» стрелы, и Зодчий стал молиться, чтобы какая-нибудь из них случайно не задела его.

  В толпе незнакомок произошло замешательство. Зодчий не стал упускать своего шанса. Он скользнул вниз, послав на прощание воздушный поцелуй одной из наиболее воинственных «амазонок», и едва не поплатился за глупую шалость – длинное, изящно-тонкое тело «павлиньего сюрприза» ударила в то место, где мгновение назад находилась его голова. Зодчий ящерицей пополз вперёд. Оказавшись у люка, поднял голову. Тут же чьи-то сильные руки рванули его вверх, ободрав локти о шершавые стенки. Зодчий без сил рухнул на металлический пол, дрожащей рукой захлопнув люк, тут же загремевший под натиском непрошеных гостей.

  41.

  – Отвести трок на двадцать метров! – крикнул Зодчий, первым устремляясь к механизму передвижения.

  Трок закачался на неровностях. Рядом возник Рабус. Он успел выплюнуть изо рта кашу из крови и остатков зубов и теперь говорил почти нормально.

  – Хитрые бестии! – ощерился поселенец. – Они поняли, что мы не можем достать их под днищем!

  – Как бы не так! – осклабился Зодчий. – Мы выставим трок на три домкрата, втянем шасси, а потом сделаем один большой блин из их плоти!

  – Но мы потеряем мобильность! – возразил Рабус.

  – Не беда! – отозвался Зодчий. – Второй трок поливает их стрелами, как вода редиску на грядке! Зови помощника...

  Под несмолкающий аккомпанемент ударов в люк и днище, Зодчий, Рабус и третий поселенец – им оказался Сиф – в течение двух минут установили трок на домкраты, потом втянули шасси внутрь. Зодчий подал команду:

  – Давай!

  Трок вздрогнул, заваливаясь на правый бок (что-то у Рабуса с гидравликой не заладилось), потом резко опустился на землю. Но не до конца – под днищем что-то захрипело, захрустело, заскрежетало; никому не хотелось думать об истинной причине тошнотворных звуков.

  Зодчий бросился к свободной амбразуре и принялся выпускать стрелу за стрелой, пока кто-то не тронул его за руку. Зодчий оторвался от прицела массивного арбалета и уставился на Гоблина, с тревогой смотревшего на выходца.

  До Зодчего не сразу дошёл смысл его слов:

  – Там никого нет!..

  – А... где они?..

  – Сейчас узнаем... – Фархад взвалил на плечо нечто массивное, с раструбом на конце и медленно пошёл в сторону сегмента с опускающимися лепестками.

  Зодчий огляделся по сторонам. Сознание яркими пятнами выхватывало детали недавнего боя: кровь на полу, кровь на стенах, два тела возле тыльных лепестков – незнакомка и кто-то из поселенцев (из-за страшного оскала лица, Зодчий не смог узнать верца).

  Лепестки уже лежали на стопорных укосах. Заставники, держа оружие наготове, осторожно спускались на землю. Зодчий последовал за ними. Чувствовал он себя скверно. Пройдя мимо располовиненного тела «амазонки», продолжавшего висеть на одном из раскрывшихся лепестков, Зодчий старался на него не смотреть. Но глаза сами, непроизвольным образом, во всех подробностях зафиксировали картину раздавленных органов. Выходец испытал лёгкое головокружение.

  Подбежал Агути, принялся торопливо осматривать Зодчего.

  – Живой! – голос его звенел.

  Зодчий ответить не смог.

  Продолжая глядеть по сторонам, он отворачивался, если видел на земле распластанные тела незнакомок. И только на юношу-поселенца, которого спасти не удалось, глядел долго, не отрываясь.

  Подошёл Фархад. Сняв с плеча тяжёлую бандуру, устало произнёс:

  – Плохие новости – тела девиц не распадаются.

  Зодчий медленно поднял на Фархада взгляд, успев поймать в тёмных зрачках товарища мелкую пульсацию страха.

  – Не распадаются?..

  – Совсем!

  Мимо прошли двое поселенцев – они несли тело первой жертвы сегодняшнего боя. Зодчий проводил их взглядом.

  В сердце змеёй втекала пустота...

  – Что будем с ними делать?.. – подошедший Рабус головой кивнул в сторону многочисленных женских тел.

  Зодчий отвернулся.

  – Да что с тобой?! – вспылил Фархад. – Ты эти сопли брось! Если бы мы поддались чарам красоток и полезли к ним в объятья, то не мы, а они решали бы сейчас вопрос, куда складировать наши тела!

  Зодчий провёл кончиками пальцев по измочаленному панцирю и тихо ответил:

  – Если они не распадаются, их нужно сжечь... Костёр устроим прямо здесь. Ещё вопросы будут?

  – А погибшие поселенцы?

  – Готовьте повозку. Я повезу их сам...

  Через три дня на Вторую заставу приехал Лунь, в прошлом известный в своём круге учёный, доктор биологических наук. Сопровождал его молоденький поселенец, по поводу которого Лунь пошутил:

  – Эрад у меня и лаборант, и ассистент, и ученик в одном лице. Прошу любить и жаловать!

  Молодой поселенец серьёзно, без тени смущения поклонился.

  – Ну-с, милостивые государи, показывайте священное дерево Будды! – Лунь с нетерпением потёр сухие сморщенные ручки.

  – Священное дерево? – тут же встрял в разговор весёлый Гоблин. – У нас ничего такого нет. Только странная штуковина, у которой одна крона и тысяча стволов!

  Лунь, продолжая улыбаться, укоризненно покачал головой:

  – Похоже, молодой человек был нерадивым учеником в школе?

  Не ответив, Гоблин мгновенно исчез из поля зрения профессора, а Зодчий повёл старика в сторону Зокона. За прошедшие дни дерево-роща разрослось ещё больше, поглотив и «фильтрационное» поле, на котором выходцы «тестировали» продукцию Перехода, и нулевую отметку, дальше которой, в целях безопасности, нельзя было пускать недовыходцев.

  Лунь осторожно ступал по траве, внимательно оглядываясь по сторонам. Скоро достигли «предлесья» – места, где «баньян» только-только пытался отвоевать новую порцию земли. Многочисленные ветки-корни тянулись к влажной земле в неистребимом желании жить. Лунь терять времени не стал, немедленно приступив к их изучению.

  Минут через двадцать он подошёл к Зодчему и, понизив голос, сообщил:

  – Должен вас разочаровать. Это не баньян, хотя все признаки указывают именно на фикус бенгальский – таково его второе название. И дело не в том, что настоящий баньян растёт в предгорьях Гималаев и почти повсеместно на территории Индии, а в том, что это вовсе не дерево...

  Зодчему показалось, он ослышался.

  – Не дерево? – переспросил он. – А что же?..

  Лунь долго думал, прежде чем ответить. Наконец, вытерев вспотевший лоб, заговорил:

  – Представьте себе, что вы работаете автомехаником, и к вам на ремонт доставили оригинальное авто, собранное из десятков разных машин. Как будет называться его марка?

  Зодчий в затруднении пожал плечами:

  – Я бы назвал его собирательным словом «автомобиль»...

  – Ну так вот, я могу назвать это, – Лунь похлопал ладонью по ближайшему стволу, – собирательным словом «флора»!

  – Вы хотите сказать...

  – Именно! Это ни дерево, ни кустарник, ни трава, это просто – «флора». С точки зрения биологии, я могу найти признаки, связывающие все три категории в единое целое. Отличительное свойство дерева – это многолетний, в различной степени одревесневающий, разветвлённый или неветвящийся главный стебель – ствол, сохраняющийся в течение всей жизни растения, а также его крона. Кустарник тоже многолетнее древесное растение, но, в отличие от дерева, дающее наиболее мощные боковые побеги у самой поверхности почвы. Считается, что в ходе эволюции кустарники возникли из деревьев в результате приспособления к неблагоприятным условиям: засуха, низкие температуры и прочее. И те, и другие – фанерофиты. Что же касается травы, то часто основным её признаком считают мягкий или сочный надземный стебель, либо некоторые черты его внутреннего строения, а с другой, стороны, именно по внутренним признакам границу между травой и мягкоствольными деревьями и кустарниками провести довольно трудно. Вероятно, большинство трав сезонного климата возникло от деревьев, кустарников или лиан. Ваш феномен содержит все перечисленные признаки. Но это не всё, – Лунь загадочно подмигнул Зодчему, – сей колоссальный мегафанерофит не только «флора», – он является одновременно и «фауной»!

  Зодчий с сомнением посмотрел на выходца.

  Лунь спокойно продолжал:

  – Вы что-нибудь слышали о кордицепсе? Нет? Очень жаль! Это настоящее биологическое чудо, потому что кордицепс китайский можно отнести как к группе флоры, так и к группе фауны, он – двуединое существо! Одну часть своего биологического цикла существует как растение, другую – как насекомое!

  – Вы меня извините, доктор, но причём здесь насекомые?!

  – Выходит, вы меня слушали, но не слышали! – обиженно проговорил Лунь. – Парадокс этого биологического образования, которое вы окрестили «баньяном», в том, что его не может быть на Земле!

  Зодчий вздохнул.

  – После ваших слов мне стало значительно легче...

  Лунь шутки не принял и обиженно замолчал.

  ...К вечеру старик оттаял.

  Перед отъездом он отозвал Зодчего в сторону от гомонящей толпы заставников.

  – Скажите... – негромко заговорил Лунь, – в первый день появления дерева-рощи вы не обратили внимания на высоту новообразований, называемых стволами?

  – Обратили. Их высота не превышала роста взрослого волка. – Зодчий внимательно смотрел на Луня, ожидая продолжения.

  – Я так и думал... – коротко вздохнул выходец.

  – О чём вы? – не понял Зодчий.

  – Видите ли, некоторые признаки говорят о том, что дерево-роща это не только «баньян», как вы справедливо назвали его, это ещё и секвойядендрон! Вам что-нибудь говорит такое название?

  – По-моему это что-то древнее и очень-очень высокое?

  – Совершенно верно. Другое название секвойядендрона – мамонтово дерево. Если завтра у вас найдётся свободное время, посмотрите, пожалуйста, на свисающие ветви, напоминающие бивни мамонта. И ещё: на коре стволов я не нашёл ни одного грибка-паразита или вредного насекомого.

  – Что это значит?

  – Секвойя в т о м мире ценится не только за красоту древесины, имеющую приятный красноватый тон и не только за необычайную лёгкость, но ещё за то, что она не гниёт, потому что вырабатывает особые вещества, отпугивающие вредителей.

  Зодчий смущённо проговорил:

  – Извините, я не совсем понимаю...

  Лунь потёр воспалённые глаза, погладил короткую бородку клинышком и ответил:

  – Настоящая секвойя живёт до пяти тысяч лет и достигает высоты ста двадцати метров. Если я не ошибаюсь насчёт вашего «баньяна», то здесь он растёт в тысячу раз быстрее...

  Повозка давно скрылась из виду, а Зодчий продолжал стоять на дороге, обдумывая слова Луня. Если доктор биологии прав, то дерево-роща скоро поглотит весь Зокон, накрыв его сплошной вечнозелёной кроной, сквозь которую к земле сможет пробиться ничтожное количества света. Тогда весь этот мир, и без того не знающий прямых солнечных лучей, погрузится в сырой туман тропического леса. И кто знает, какую форму примут мутирующие биологические формы?..

  42.

  Перед сном к Зодчему заглянул Гоблин.

  – Какие успехи на ниве биологических исследований? – спросил он.

  – Похоже, Лунь за нашу рощу может получить Нобелевскую премию.

  – А кто её будет вручать: Амвросий или Легонт?

  – Как ты думаешь, какая рука выкинет тебя отсюда: левая или правая?

  – Некорректная постановка вопроса – я сам уйду!

  Зодчий лёг на кровать не раздеваясь. Не спалось. Полежав несколько минут с открытыми глазами, он встал, достал тетрадь и, добавив в лампе света, стал читать. Открыв главу «Переход и его составляющие», он уже на второй странице наткнулся на текст, которого раньше не было, и быть не могло по той простой причине, что его содержание совершенно выпадало из контекста главы...

   «...следует отметить тот факт, что древесина, являясь, по сути своей, слепком биоструктуры, практически не подвержена метаморфозу при Переходе. Это подводит меня к мысли о возможности использования оболочки типа „саркофаг“ для переброски биологического объекта, используя приливные силы зоны контакта. Кажущаяся простота подобной транспортировки складывается из точных расчётов, а также неоднократных опытов, проведённых не нами, но нами изученных в достаточной степени. В первую очередь это касается так называемого „феномена оцилиндрованного бревна“, когда древоточцы и жуки-короеды пройдя сквозь активную фазу Перехода, не претерпевают никаких изменений. Длительное изучение жуков позволяет утверждать: они не только не изменились внешне, но и не получили сколько-нибудь заметных внутренних трансформаций. Более того, я готов утверждать, что случайные „зайцы“ активности Перехода даже не заметили...»

  Зодчий долго вглядывался в страницу, нисколько не сомневаясь, что ровные, бисерной величины буквы, писал именно он. На миг ему показалось, что он вспомнил момент написания этих строк, весь антураж того события: запахи, звуки, освещённость и даже настроение, с каким он водил карандашом по листу разлинованной бумаги. Одно оставалось загадкой: когда он успел это сделать?..

  Часа два Зодчий потратил на то, чтобы пронумеровать страницы тетради и составить краткое оглавление (что-то подсказывало – сегодняшняя запись далеко не последняя в череде непонятных событий).

  Уснул он поздно и спал плохо.

  На следующее утро вместе с Агути отправился в дерево-рощу замерять высоту стволов и попутно осмотреть ветки, названные Лунем «бивнями мамонта». «Бивни» впечатления не произвели, замеры – напротив... Агути пришлось трижды карабкаться по корявому стволу, потому что цифра каждый раз оказывалась другой. После очередного замера Зодчему пришла сумасшедшая мысль. Он торопливо записал цифры в хронологическом порядке и позвал товарища.