Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

  Прежде, чем Карачун смог хоть что-нибудь понять, стрела вонзилась в его бок, опрокинув на спину..."

  Вот такая она – третья история. Ни тебе деревьев, ни карьера. (Едва ли рытьё канав можно приравнять к горнодобывающей деятельности.) Хотя есть в этой истории одна зацепка – канава. Ведь при желании и карьер можно рассматривать как гигантскую канаву округлой формы! Если сделать такое допущение, то какая-то схема вырисовывается.

   История четвёртая – Глоток (Третья застава):

  "...Глоток слыл большим любителем «шабашек», «халтур», «леваков» и прочих подработок. Получив диплом радиоинженера, он проводил в своём ателье ровно столько времени, чтобы его не выгнали с работы, а все остальные часы посвящал поиску стороннего заработка. Для Глотка было совсем неважно, где «калымить», главное – за сколько.

  За десять лет своей «халтурной» жизни он кем только не трудился. Список приобретённых профессий мог бы занять добрую страницу. Но со временем Глоток стал более разборчив и предпочитал труд «интеллектуальный». Так он оказался в паре со стариком – известным специалистом в деле бурения скважин на дачных участках у добропорядочных граждан.

  Прочитав две первые главы «Гидрогеологии», Глоток стал считать себя настоящим знатоком по водоёмам всех мастей, а особенно – по способам поиска подземных линз с питьевой водой. Добрую половину времени, что они проводили со стариком на очередном дачном участке, Глоток посвящал развитию своего ораторского искусства. И добился определённых успехов: он умудрялся получить деньги (и не малые) даже в том случае, если вода из пробуренной ими скважины так и не поступала! Как бы там ни было, но известность их тандема росла, и недостатка в заказах не было.

  Однажды они работали на одном из участков только что открывшегося общества садоводов. Хозяев не было (впрочем, как и посадок, да и самой дачи тоже). Старик-напарник, который слегка перегрузил свою печень чрезмерными возлияниями на вчерашнем дне рождения, сейчас тихо дремал на солнышке, растянувшись во весь свой «донкихотовский» рост и подставив седую растрёпанную бороду жаркому июльскому солнцу.

  Глоток, не торопясь, возился возле наполовину пробуренной скважины. Вчерашний день они почти не работали (нашлось несколько случайных слушателей, и Глоток заливался соловьём, в то время как старик-напарник крутил ворот, впрочем, весьма и весьма вяло). Спать Глотку под аккомпанемент сладкого посапывания старика не хотелось. Поглядывая на выцветшее от жары небо, он решил наверстать упущенное время. Но работал недолго.

  Внезапно что-то с силой ударило из скважины, и Глоток понял, что летит! Он успел заметить, как далеко внизу медленно поднимается старик-напарник, удивлённо огладываясь по сторонам. А потом пришёл шум подающей воды, и Глоток нежданно-негаданно оказался в грязной луже...

  Сверху стеной лил дождь. Уродливые люди в нескольких десятках шагов перед ним исполняли немыслимый танец под сполохи ревущей грозы..."

  Получается противоречивая картина: две канавы, две скважины, хотя размеры их несопоставимы. Однако не всё так просто, потому что следующая история не попадает ни в первую, ни во вторую категорию.

   История пятая – Гоблин (Вторая застава):

  "...Июль в этом году выдался дождливым и самым подлым образом рушил планы, лелеемые всю долгую сибирскую зиму. Гоблин каждый вечер с надеждой слушал прогноз погоды на ближайшую неделю, ожидая, что вот-вот милая барышня с экрана телевизора улыбнётся именно ему и скажет... Нет, пусть лучше ничего не говорит, потому что «холодные» слова «...дожди, грозы...» буквально прилипла к её очаровательным пухлым губкам!

  Но Гоблин умел ждать. И когда в последних числах июля знакомая «экранная» девушка (ну, что за красавица!) объявила о «продолжительной, жаркой и сухой погоде», он готов был расцеловать кинескоп. Наконец-то!

  Гоблин собрался быстро. Обзвонил друзей, у которых могла оказаться пара-тройка свободных дней, и назавтра кортеж из трёх автомашин уже покинул родные, но порядком надоевшие пыльные улицы сибирской столицы. Впереди лежало полторы сотни километров хорошего шоссе, а потом – много-много часов долгожданного отдыха!

  Обское водохранилище встретило отдыхающих стрёкотом кузнечиков, карканьем любопытствующих ворон и вальяжной поступью местного коровьего стада. Народ высыпал из машин и сразу принялся обживаться: кто-то собирал мусор, оставленный нерадивыми предшественниками, кто-то успел разжечь костёр и великий огонь-очиститель принимал в свои жаркие объятья отходы времяпровождения «любителей природы».

  Гоблин помог установить палатки, после чего отправился в лес – искать длинную сухостоину для главного тента. Ни топора, ни ножовки с собой не взял – не в его правилах рубить живое дерево, чтобы потом, за одну ночь скормить его прожорливому огню. Обходя многочисленные коровьи «мины», Гоблин углубился в лес и, подобрав берёзовую ветку с засохшими листьями, стал отгонять комаров, напористых и злобных словно пираньи.

  Минут пятнадцать пробирался по высокой траве, чувствуя, что количество комаров начинает увеличиваться в геометрической прогрессии. Следовало торопиться, иначе весь последующий отдых он рисковал провести, яростно расчёсывая места укусов. Оглядывая светлый смешанный лес, заметил невдалеке тонкий длинный ствол берёзы – голый, без листьев и веток.

  «В самый раз! – обрадовался Гоблин. – Метров шесть в высоту и толщина подходящая».

  Он приблизился к берёзе, внимательно её осмотрел. Ствол на высоте трёх метров упирался в слабенькую ветку соседнего дерева. Если хорошо раскачать сухостоину, она сорвётся и упадёт. Гоблин прикинул, куда будет падать ствол и принялся за дело. Он начал раскачивать его, медленно увеличивая амплитуду. В какой-то момент послышался хруст. Гоблин отскочил в сторону, продолжая следить за тем, как стремительно понеслась берёза к земле. При ударе о землю ствол раскололся пополам. Гоблин тяжело вздохнул – придётся искать новую.

  В этот момент в том месте, где находилось корневище высохшей берёзы, поднялось облако пыли, больше похожее на аэрозольную взвесь. Гоблин перевёл взгляд на это место, попутно удивившись: «Странно, вроде ни кочки, ни муравейника здесь не было...» Взвесь не опала, а стала стремительно распространяться во все стороны. Гоблин ещё не чувствовал во всём происходящем непосредственной угрозы, но внутренне насторожился.

  Взвесь нахлынула на него со стремительностью урагана и мгновенно поглотила весь окружающий мир. Гоблин заволновался – стало трудно дышать. Лишь теперь он сообразил, что ему следует немедленно выбираться из опасного места. Шагнул наугад в сторону предполагаемого выхода из леса и...

  ...и испытал ужасную боль во всём теле. Он не мог понять, откуда пришла эта боль, и что её породило, но муки были адскими. Гоблин катался по траве, кусал губы и стонал, пытаясь протолкнуть в наглухо закупоренные лёгкие хоть мизерную толику воздуха...

  А потом пришла тишина, и он с ужасом понял, что не может произнести ни одного слова, кроме гортанного звука «го»..."

  Зодчий закрыл тетрадь.

  «А теперь – спать...» – устало подумал он.

  9.

  Следующий день был днём дежурства Зодчего. Проснувшись пораньше, он приготовил нехитрый завтрак и, пока его товарищи приводили себя в порядок у крыльца дома (где они устроили довольно оригинальный сборник дождевой воды), вернулся к своим записям.

   История шестая – Кучум (Третья застава):

  «...»Не стоило племянника одного на реку отпускать. Говорил же его матери – мал ещё! Нет у него ни силы в руках, ни ума в голове. Но разве переубедишь женщину?.. Вот и получилось – опрокинул лодку посреди реки! Самому-то племяшу что будет – плавает как щука, а вот новенький «Вихрь» утопил..." – грустно рассуждал Кучум, поглядывая на низкие тучи, обещающие холодный затяжной дождь.

  Мужчина неторопливо проверил прочность длинной верёвки, на конце которой блестела стальная «кошка», сел в старенькую лодку и оттолкнулся веслом от мостков. Слабое течение потянуло его к противоположному берегу. Кучум плавными движениями направил лодку в нужное место и приготовился «тралить фарватер» (как выразился неунывающий виновник событий, поджидавший дядю на берегу). Минут через десять начал накрапывать дождик. Кучум пожалел о том, что не попросил свою старуху-мать затопить баньку – после такой «рыбалки» хорошо бы в парилке посидеть! Эхма-кутерьма!..

  Кучум монотонно бросал в воду «кошку», потом наматывал на локоть мокрую верёвку. Опять бросал «кошку», опять наматывал, иногда поправляя коротким веслом дрейф лодки. Время текло незаметно. Кое-что Кучум успел поймать – старую фуфайку, несколько непонятных железок, да целый ворох веток. Всё это он аккуратно складывал на корме.

  Где-то за излучиной реки прозвучали выстрелы. Кучум с завистью посмотрел в ту сторону. Тяжело вздохнул и вновь принялся орудовать «кошкой». Два раза стальной крюк приходил пустым, а на третий...

  Кучум сразу понял: зацепил что-то крупное! Улыбнувшись в прокуренные усы, он осторожно потянул верёвку, подводя лодку к находке на дне. Настроение сразу улучшилось (может, не придётся торчать на реке до самого вечера?). «Кошка» зацепилась за находку прочно. Кучум потянул верёвку на себя, чувствуя возрастающее сопротивление на другом конце. Мужчина перестал улыбаться – находка мало походила на утопленный мотор... Несколько минут Кучум сидел задумавшись, продолжая удерживать в руках натянутую верёвку. Потом, решившись, резко рванул «кошку» на себя...

  В первый момент ничего не произошло. Кучуму показалось, будто тяжёлая донная находка поплыла к нему, влекомая прочной верёвкой. Мужчина принялся всматриваться в зеленоватую воду, пытаясь разглядеть неведомый «улов». Для удобства пришлось перегнуться через борт.

  В воде что-то блеснуло...

  Кучум не успел и глазом моргнуть, как его тело от неожиданного рывка вылетело из лодки, при этом пальцы продолжали сжимать верёвку с непонятной для самого Кучума силой. Он попытался разжать их, но добился лишь того, что правая ладонь будто окаменела. К этому времени он находился в воде больше минуты и совершенно потерял представление, где верх, а где низ. Воздух в лёгких заканчивался. Кучум запаниковал. Он стал рваться во все стороны, пытаясь разжать пальцы, попутно удивившись тому, что в реке, глубина которой не превышает трёх метров, он столько времени погружается в водную пучину...

  Потом наступила апатия, и он понял: всё! – пальцев ему не разжать, а воздух в лёгких уже закончился. Тогда, страшно выпучив глаза, он широко раскрыл рот, и все воды Мирового Океана хлынула в его лёгкие...

  Ещё через миг где-то впереди заиграли яркие разноцветные огоньки. Кучум из последних сил устремился на их весёлый танец. Истекла бесконечная секунда, и он оказался в крепких объятьях мрачных заросших людей, которые бесцеремонно скрутили ему руки и ноги, и точно мешок с картошкой швырнули в телегу, устланную полусгнившей соломой..."

  Завтрак прошёл в молчании.

  В конце его Агути сказал:

  – Предлагаю сегодня и завтра объявить выходными. У каждого накопились личные дела.

  Агути говорил как бы от своего имени, но Зодчий понял – он сделал это специально для него, потому что рассеянности Зодчего в последние дни не заметил бы только слепой.

  Все охотно согласились.

  Зодчий с благодарностью посмотрел на Агути, в уголках губ которого пряталась едва заметная улыбка, после чего принялся торопливо убирать со стола. Ему хотелось как можно скорее оказаться одному в своей комнате и думать, думать, думать...

  Однако, закончив кухонные дела, он не пошёл к себе. Захватив все собранные за последние месяцы материалы, он решительным шагом направился в сторону Зокона. Шёл не наугад. Его вело предчувствие скорого открытия, и он знал, где думаться будет лучше всего.

  Зодчий подошёл к щиту, недалеко от которого стоял врытый в землю длинный стол с памятным массивным чурбаком. Огляделся. Скрывающееся за слоями перисто-кучевых облаков солнце, заливало огромное поле приглушённым таинственным светом. Осадков на ближайшие часы вроде не ожидалось.

  Зодчий удобно устроился на импровизированном стуле, аккуратной стопкой положил перед собой разномастные тетрадки и раскрыл одну из них на чистой странице. Машинально извлёк из кармана куртки несколько карандашей. Через минуту его рука уже порхала по разлинованной в клетку странице, стремительно нанося строку за строкой.

  Предварительную систематизацию данных он закончил несколько дней назад. Тщательно заполнил морфологический ящик, но метод направленной интуиции не сработал – не хватало данных. Сегодня он решил воспользоваться другим методом.

  Эх! если бы здесь были Валерка Ловсин и Мэд Олдин – все вместе они бы устроили мощный мозговой штурм с дебатами и дружеской потасовкой в конце. Но их нет, и всё, чем может воспользоваться Зодчий, – это синектика. К сожалению, генерировать сумасшедшие идеи ему придётся в скорбном одиночестве, оставляя как крайний вариант создание фокальных объектов – любимое занятие Ловсина. Самому Зодчему синектика была ближе. Выполнение её четырёх законов иногда приводило к совершенно немыслимому результату, но именно это сейчас и требовалось.

  С первым законом (вспомнить, как решаются задачи, похожие на данную) особых сложностей не возникло. Для Зодчего Зокон давно ассоциировался с некой гигантской мембраной, избирательно работающей исключительно в одном направлении. Поэтому аналогия с клеткой – единицей строения и жизнедеятельности всех организмов – возникла сама собой. Ведь клетка, по сути, – это сложнейшая организация с полужёстким скелетом из структурных белков, с множеством «каналов», по которым циркулируют потоки жидкостей. И по этим же каналам осуществляется как вещественно-энергетические, так и информационные связи. К тому же оболочка клетки не пассивная полунепроницаемая мембрана, а сложнейшая структура с управляемыми из «центра» порами, избирательно пропускающая и даже активно захватывающая вещества извне.

  Последнюю часть фразы «избирательно пропускающая и даже активно захватывающая вещества извне» Зодчий подчеркнул красным карандашом – она идеально соответствовала его пониманию Зокона.

  Второй закон синектики тоже каких-либо трудностей не вызывал – дать образное определение сути задачи. Правда, возникла небольшая сложность: сознание вновь капсулировалось психологической инерцией, подменяя суть проблемы. Зодчему стоило некоторых усилий отодвинуть на второй план желание как можно скорее выбраться из Зокона в прежний мир, поэтому нужная формулировка звучала так: не вырваться из мира Зокона, а – как попасть в него?

  Третий закон формулировался просто: каким образом данную задачу могли бы решить сказочные персонажи. Ну, здесь полёт фантазии не ограничивался ничем, за исключением жёстких рамок «предпереходной» ситуации. Зодчий почему-то склонялся к странному симбиозу Карлсона с надетой на голову шапкой-невидимкой.

  Самым сложным всегда оказывался последний, четвёртый закон синектики: попытаться войти в образ объекта, и попробовать рассуждать с его точки зрения. Ассоциировать себя с Зоконом?.. Задача, действительно, непростая. Хотя, почему бы нет?

  По опыту Зодчий знал: первые впечатления зачастую самые верные. Трудно сказать почему. Быть может, причина кроется в «аксионах» – биофизических структурах, экстериоризирующихся за пределы человеческого организма и вызывающих предощущение будущего взаимодействия? Так вот, первое впечатление при взгляде на Зокон – это чудовищный фурункул, чирей, гнойник, раковая опухоль на чистом теле земли.

  Если «войти» в Зокон и начать думать как он, то очень скоро выстраивается следующая цепочка: в тело (земли, человека – не важно) внедряется нечто инородное (заноза – у человека, скважина – у земли). Если продолжать череду аналогий, возникает вопрос: как поведёт себя в данной ситуации, например, человеческий (и не только) организм?

  Способ существования организма в окружающей среде и способ защиты от агрессивных факторов определяют две фундаментальные категории: метаболизм и резистентность. Метаболизм понятно – построение, развитие и нормальное функционирование организма в заданных пределах. Но в нашем случае важнее резистентность, потому что именно она противодействует агрессивным факторам окружающей среды, являясь комплексом механизмов, обеспечивающих устойчивость организма и его жизнеспособность в неблагоприятных условиях. Так как же поведёт себя живой организм, если в него проникнет чужеродное тело?

  Будучи стопроцентно совершенной системой, он учитывает всё и имеет колоссальный опыт борьбы с «чужаками» всех мастей. При появлении инородной клетки, она немедленно уничтожается Т-лимфоцитами цитостатического ряда. Т-лимфоциты, как солдаты-смертники, как бесстрашные камикадзе бросаются на врага и гибнут тысячами, миллионами. Именно их «трупы» и становятся гноем, свидетельствующим о том, что борьба идёт нешуточная. Это – у человека. А как же Земля? Ведь она неизмеримо старше любой биологической системы, а значит, имеет средства защиты тела-геоида намного совершеннее наших. Получается, что для матушки-земли именно мы – люди – стали «патогенным фактором», от которого она ищет защиту?!

  Зодчий отложил карандаш, задумался. Похоже, он нашёл тот стержень, на который нанизывались судьбы всех выходцев. А что дальше?.. Да, Переход всегда происходит при воздействии человека на землю. Но с другой стороны, если бы это было не так, ситуация могла быть просто абсурдной. Мы все живём на планете Земля, твердь которой называется тем же словом, только со строчной буквы. Разумно предположить, что любое наше действие (активное или пассивное) в той или иной мере касается нашей кормилицы и поилицы – Земли. И здесь встаёт другой вопрос: почему Переход происходит именно в этой ситуации, а не в какой-либо другой? Ведь нельзя же поверить в то, что любое срубленное дерево, выкопанная канава или пробуренная скважина каждый раз приводят к Переходу?! Если бы это было так, то на Земле давным-давно не осталось бы ни одного лесоруба, бурильщика, шахтёра и так далее. Что провоцирует Переход: человек или его действие?..

  Систематизировать всех выходцев, даже в рамках морфологического ящика, довольно трудно, потому что среди них есть люди с докторской степенью, а есть чабан, который даже читать не умеет. Что касается воздействия, то здесь тоже ничего конкретного – рытьё канавы, пробуренная скважина, поваленное дерево...

  Зодчий потёр виски, чувствуя как буквально на глазах голова начала набухать, будто мысли, роящиеся в голове, стремительно увеличились, приобретя вещественно-ощутимый объём.

  Посидев ещё несколько минут, он аккуратно собрал все записи и, задумчиво оглядевшись по сторонам, медленно направился в сторону дома.

  Агути находился на своём обычном месте – на диване. Он курил и смотрел на приближающегося Зодчего спокойным, абсолютно безмятежным взглядом.

   «Интересно, – неожиданно подумал Зодчий, – сколько лет он здесь живёт?..»

  Агути указал взглядом на затёртую подушку рядом с собой.

  Внимательно посмотрев на Зодчего, философски изрёк:

  – Утром твой взор горел как у молодой пантеры, теперь он похож на угли умирающего костра...

  Это был ни вопрос, ни утверждение. Просто Агути внимательно и пытливо вглядывался в гримасы жизни, называя вещи своими именами.

  Зодчий коротко рассказал о своих сопоставлениях. Однако сейчас, по мере того как его мысли облачались в одежды из слов, он понял, что слишком поторопился с выводами. Возможно, истина действительно лежит где-то рядом, быть может, настолько близко, что пальцы каждый день трогают её, а волосы касаются её призрачных одеяний...

  Агути внимательно выслушал Зодчего, затем пустил струю дыма вверх.

  Улыбнувшись широко и открыто, отчего сразу помолодел лет на двадцать, сказал:

  – Ты слишком серьёзно воспринимаешь жизнь. Это плохо. Попробуй отвлечься. А ещё лучше – займись чем-нибудь другим...

  – Это чем же? – мрачно спросил Зодчий.

  – Например, ты мало знаком с такими понятиями как «арлекин», «скачёк», «мыльный эффект». Ну и прочие «интересности», сопровождающие Переход.

  Зодчий хотел возразить, но не решился – он действительно почти ничего не знал о том, как именно происходит Переход. Зодчий посмотрел на Агути, собираясь поблагодарить, но тот смешно оттопырил губу и всецело был занят неспешным созиданием колец из дыма самых невероятных форм.

  Зодчий не стал ему мешать...

  10.

  В следующие три недели заметно распухшая тетрадь Зодчего пополнилась многими новыми страницами убористого почерка. Помимо раздела «Личные истории выходцев», появился новый – «Переход и его составляющие».

  Здесь Зодчий собирал и систематизировал всё, что касалось непосредственно Перехода, постпереходного состояния и явлений, их сопровождающих. Особое место отводилось классификации живых организмов, подвергшихся Переходу, нарушившему гомеостазис биологической системы.

  При заполнении этого раздела Зодчий полагался в основном на рассказы своих товарищей и на сведения, которые удалось почерпнуть у Луня с Первой заставы (в далёком прошлом – доктора биологических наук). Лунь рассказал Зодчему много интересного, особенно в той области, которая касалась изменений живых организмов при Переходе. Именно благодаря Луню записки Зодчего приобрели научный, почти академический характер.

  Работая над ними по вечерам, Зодчий смог узнать о жизни в Зоконе много больше тех, кто принимал непосредственное участие во всех описываемых событиях. В этом не было ничего странного, потому что только Зодчий владел информацией со всех трёх застав.

  Постепенно полученное знание начало медленно выкристаллизовываться в одну очень интересную идею, над которой хорошо думалось долгими светлыми ночами. Теперь круг знаний был много шире, чем три месяца назад, и одно это уже вселяло определённую веру в будущее, которое пока что виделось таким же блёкло-белёсым и туманно-размытым, как небо над головой.

  ...Количество исписанных листов росло, но Зодчий не боялся переизбытка информации. С некоторых пор он начал воспринимать окружающий мир как частичку собственного "Я", что было абсолютно невозможным всего два или три месяца назад.

  Позволив Зокону войти в себя, он, в свою очередь, хотел знать о нём всё. Отсюда и желание изучить мельчайшие детали явлений, пока что заключённых в оболочку абстрактных слов, но которые, со временем, обязательно должны стать вполне конкретными материальными объектами.

  Ведя многочисленные беседы с гостями с других застав, Зодчий сумел выяснить, что одни и те же процессы и явления протекают в разных местах по-разному, а также, что одни и те же определения могут носить едва ли не взаимоисключающий характер.

  Это обнаружилось случайно, когда Зодчий решил узнать у Луня дополнительные сведения о «скачках». Постепенно в беседу втянулись все члены Второй заставы, в результате чего Зодчему пришлось вечером дописывать в свою тетрадь несколько новых страниц. Зато спустя три недели его записи могли без преувеличения считаться энциклопедией Зокона.

  По вечерам Зодчий подолгу листал тетрадь, в которой совсем недавно появились первые рисунки (оказалось, Фархад прекрасно рисует!), внимательно перечитывая то, что записал накануне или неделю назад.

  Сегодня его интересовал так называемый Неполный Переход, в результате которого в Зокон попадали «арлекины», «скачки» и «ходульники».

   "А р л е к и н – особь мужского пола (слово «человек» по отношению к выходцам даже сами выходцы никогда не употребляют). После Перехода имеет вид нормального здорового мужчины. Очень быстро акклиматизируется и адаптируется. Не имеет явно выраженной агрессивности. В первые несколько часов выглядит подавленным и растерянным. Вызывает жалость и сочувствие. Часто скулит и плачет. Срок биологического существования до полного разложения – в среднем 12 часов (известны случаи – до 40 часов). Представляет угрозу для того, кто посмотрит ему прямо в глаза – головные боли, галлюцинации в течение нескольких дней. Известен один летальный исход.

  Категория опасности по 10-бальной шкале – 03".

  "С к а ч о к – особь неявно выраженного мужского пола. Известны случаи гермафродитизма. После Перехода ведёт себя в меру агрессивно. Нападает исключительно редко. В первые часы стремится куда-то бежать. Если не лишить скачка подвижности – его очень трубно поймать (известны прыжки до 10 метров в длину и до 3 метров в высоту). Очень силён. Это касается, прежде всего, особей с явно выраженными мужскими признаками. Нападает редко, но при случаях нападения летальный исход – 80%. Обладает нечленораздельной речью, однако способен с абсолютной точностью воспроизводить ранее услышанные слова и даже целые фразы.

  Категория опасности по 10-бальной шкале – 06".

  "Х о д у л ь н и к – особь с отсутствием явно выраженных признаков пола. Часто имеет нетрадиционные для других видов длинные волосы и тонкий женский голос. Сразу после Перехода способен передвигаться на неестественно длинных конечностях, за что и получил своё прозвище. Агрессивен. Коварен. Разговаривает вполне осознанно (известны случаи чтения детских стишков). При нападении шансов спастись нет. Всегда нападает первым. Необычайно живуч. Известны случаи продолжения агрессивного поведения с отсечёнными конечностями. Срок биологического существования до полного разложения – не более 10 часов. Известны случаи метаморфоз – превращения в непонятный аморфный объект.

  Категория опасности по 10-бальной шкале – 08".

  Зодчий закрыл тетрадь. Подумал о том, что в его классификации почти нет информации о самом свирепом и опасном представителе Неполного Перехода – «зывуне». Но это оттого, что в последний раз «зывун» попадал в Зокон лет тридцать или сорок назад. Среди обитателей трёх застав не нашлось никого, кто встречался бы с ним лицом к лицу.

  Тем не менее, Зодчий внёс «зывуна» в свой реестр под номером четыре:

   "З ы в у н (информация крайне скудная по причине долгого отсутствия особей в Зоконе). Необычайно опасен (есть противоречивые сведения, что один зывун уничтожил заставу из шести выходцев). О происхождении термина «зывун» ничего не известно; считается, что перед атакой зывун издаёт низкочастотный звук, от которого выкрашиваются зубы. Облик зывуна не известен.

  Категория опасности по 10-бальной шкале – 10".

  Вот такие они – «недовыходцы»...

  Некоторое время Зодчий ходил по комнате, напряжённо размышляя. С некоторых пор его стал занимать очень любопытный факт: никто никогда не говорил о том, чтобы в Зокон попала хотя бы одна женщина! Таких прецедентов просто не было. Почему? Едва ли Зодчий сейчас был готов ответить на трудный вопрос – ни Агути, ни словоохотливый Лунь на эту тему говорить не желали. Единственное, что мог предположить Зодчий – физиология женского организма спасает слабую половину человечества от участи выходцев. Видимо, в этом и кроется разгадка попадания людей (конкретно – мужчин) в мир Зокона.

  ...Было уже поздно. Зодчий разделся и лёг в кровать, непроизвольно прислушиваясь к тому, как за тонкой щитовой перегородкой ворочается Агути. Холодная серо-молочная муть ночи вливалась сквозь разноцветные витражи большого окна.

  Не спалось.

  Зодчий лежал и размышлял о целых поколениях выходцев, приходивших в этот непонятный мир только для того, чтобы страдать бесконечно-долгие пятнадцать-двадцать лет, а потом пасть под натиском каких-нибудь «зывунов» или «ходульников».

  К сожалению, никто и никогда не вёл жизнеописания выходцев, поэтому теперь, даже приблизительно, нельзя сказать, сколько искалеченных судеб перемолол Зокон, словно неумолимый Молох Куприна. Можно только догадываться, что счёт идёт на сотни и даже тысячи...

  Думать о том, что недовыходцы тоже могли быть в прежней жизни обыкновенными людьми, не хотелось. (Как странно звучат теперь слова «люди», «человек»...) Своеобразное табу распространялось на всех без исключения обитателей трёх застав. Причина была одна – начав думать о них как о людях, при очередном Переходе ты не сможешь воспользоваться луком, пращёй или дубиной, и тогда одиноких холмиков недалеко от их нового дома станет больше...

  Мысли, лишь краешком задев запретную тему, устремились в новом направлении. Последнюю неделю Зодчий был занят выяснением статистики Переходов. Поговорив с представителями трёх застав, он пришёл к выводу, что Переходы никогда не случались на трёх или даже двух заставах одновременно, и это было самой хорошей новостью, потому что «массированный» Переход сразу в трёх местах почти наверняка закончился бы печально для многих выходцев. Зодчему удалось выяснить, что за последние десять месяцев случилось всего три Перехода (в результате последнего он и попал в Зокон). Первые два оказались «холостыми».

  Зодчий пошевелился, воскрешая в памяти часы, проведённые с жизнерадостным Лунем за составлением оценочной классификации возможных Переходов.

   "Вариант первый – «х о л о с т о й».

  В результате «холостого» Перехода в Зокон попадают материальные объекты небольшой величины: ящики, незначительные металлические детали, строительный мусор, большое количество воды в виде взвеси и обильных грязевых ручьёв. «Холостой» Переход сопровождается проникновением в Зокон большого количества мелких животных, которые не представляют для выходцев никакой опасности, потому что распадаются в первые 15 минут с образованием небольшого облака, названного (видимо местными остряками) «последним выдохом». «Последний выдох» не токсичен, но способен вызвать лёгкое галлюциногенное состояние (выходцы прибегают к нему из-за отсутствия в Зоконе алкоголя).

  Если принять общее (приблизительное) количество Переходов в последние 50 лет за 100%, то доля «холостых» Переходов составляет более 80%.

  Продолжительность одного Перехода – около 2-3 часов".

  "Вариант второй – «з а с т а в н ы й».

  «Заставный» Переход – единственный, в результате которого в Зокон попадают выходцы, способные прожить более суток и в последствие пополнить ряды членов трёх застав. При «заставном» Переходе наблюдается проникновение более крупных животных (в том числе и летающие организмы). Срок биологического существования до полного разложения может колебаться от нескольких часов до нескольких суток. Вместе с агрессивной фауной возможно проникновение и агрессивной флоры: «арбалетный одуванчик», «бесконечный хмель», «ядовитый лопух» и др.

  При «заставном» Переходе наблюдается проникновение в Зокон более крупных материальных объектов – некоторые агрегаты различной техники, легковые машины, отдельные части более крупных образований (части катеров, локомотивов, самолётов). Отмечена закономерность: чем дольше длится Переход, тем меньше шансов у биологической системы под названием «человек» для нормального функционирования при дальнейшей жизни в Зоконе.