Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

  Старуха ещё что-то говорила, но я уже ничего не слышал: боль вытекала из тела через голову, унося с собой все мысли...

  ...Пришёл в себя дома в поселении. Эркатоги рядом не оказалось – только мать и дед Антип, смотревшие на меня, как на приведение. Тогда я был ещё слишком слаб, чтобы осмыслить их немое изумление.

  Понять их взгляды я смог много позже, когда окреп настолько, что начал самостоятельно ходить. Всё дело было в волосах – мои брови, ресницы, волосы стали необыкновенного бело-голубого цвета. Нет, это не было сединой, как сначала предположил мой дед. Это было что-то совсем другое. Помимо странного цвета волос во мне неожиданно обнаружилась необыкновенная сила.

  Когда на строительстве дома я оказался свидетелем того, как огромный кряж столетней лиственницы съехал с верхнего венца и по направляющим заскользил вниз на замерших от неожиданности плотников, я рванулся вперёд и сумел удерживать огромное бревно до того момента, пока опомнившиеся работники не отбежали в сторону. Случались и другие примеры моей необычности. Всё это привело к тому, что я остался один. Меня даже собственная мать и дед начали сторониться.

  И тогда я понял – моё время пришло...

  Я ушёл из поселения в зиму. Неведомым мне образом я по звериной тропке отыскал хижину Эркатоги. Хижина оказалась пустой. Но по тому, что на столе лежали грубые лепёшки, а в котле булькала похлёбка, я понял: Эркатога меня ждала. Я остался. Дни проходили за днями. Я привык к одиночеству и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Я научился доить коз, искать диких пчёл и брать у них мёд, ловить в реке рыбу, вести нехитрое хозяйство Эркатоги.

  Долгими вечерами я сидел у открытого очага и любовался огнём. Пламя всегда выглядело по-разному. Можно было часами наблюдать за его завораживающей пляской и ни разу не поймать игривое пламя на самоповторении. Я научился понимать язык огня. И он научил меня многому.

  Когда в хижину вернулась Эркатога, ей ничему не потребовалось учить меня. Да она бы и не смогла. Годы, которые протекли через её душу и изрубцевали её настолько, что она кровоточила так же, как моё тело много месяцев назад, просили её об успокоении. Мудрая Эркатога понимала всё и желала этого. Но она не могла пойти навстречу своей измученной плоти: ветер-стригунок, роса-умывальница, земля-кормилица просили её ещё од одном одолжении. И хотя Эркатога ни словом, ни взглядом не упоминала о последнем деле в мире живых людей, я знал, чего от неё хотят.

  Время летело стремительно. Когда осень-подружка попрощалась с летом-красной-девицей, я стал замечать, что Эркатога сторонится меня. Я не испугался, а только удивился. В один из холодных осенних дней, когда на улице стало зябко, неуютно, промозгло и бесконечно одиноко, Эркатога заговорила со мной. Я никогда не видел её в таком подавленном состоянии. Я думал, что всему виной предчувствие скорой смерти, но ошибался. Разговор пошёл о другом.

  Мы проговорили до рассвета, а потом она встала и молча вышла из хижины. Я знал, куда она отправляется..."

  Продолжая читать, Зодчий уловил далёкий шум. Источником звука могло быть что угодно: стук топора, бряцанье коровьего ботала или просто громкие крики поселенцев, но Зодчий сразу понял – это за ним. Осознав ничтожность отрезка времени, отпущенного ему, он поторопился закончить чтение...

   «...Эркатога вернулась через сутки. Она выглядела измождённой, словно ей пришлось многие и многие километров пробираться по непроходимой тайге. От пищи и воды она отказалась. Я приготовил для неё любимый малиновый чай, но она даже не взглянула на него...»

  Непонятный шум всё ближе. Зодчий с замиранием сердца понимает, что не успеет дочитать. Однако пока есть время, от книги его не оторвать!

   «...Я сидел рядом с ней и смотрел на то, как яркая изумрудность ласковых глаз бледнеет, уступая место тусклости мутного взора. Она попросила меня о последнем одолжении: она хотела проститься с огнём. Я положил в жаровню несколько ярко горевших головней и поднёс жаровню к её кровати. Такого я никогда раньше не видел и не увижу впредь – головни вдруг вспыхнули ярким фиолетовым пламенем и потянулись к Эркатоге. Онемев от восхищения, я зачарованно наблюдал за тем, как тонкие огненные ручки обняли тело старухи, и я услышал радостный счастливый смех Эркатоги. Её глаза на миг прояснились, она посмотрела на меня...»

  Шум всё ближе. Зодчий ясно уловил торопливый разговор за дверью, и даже смог вычленить недовольный голос Лекария.

  За спиной тяжело дышала Арина.

  Времени у Зодчего почти не осталось...

   "...Это были глаза прежней Эркатоги – сильной, властной, неукротимой. Она долго смотрела на меня, стараясь запечатлеть мой образ в своей памяти. Потом заговорила:

  – Я счастлива, что смогла дожить до сегодняшнего дня! Дыхание Долгого Пути витает вокруг меня, и я хочу успеть сказать тебе самое главное. Ты готов слушать?

  – Готов!

  – Мои слова содержат страшную правду, с которой тебе придётся жить. Это нелегко. Знание такого плана смертельнее любого недуга. Ты готов к этому?

  – Готов!

  – Тогда слушай..."

  Дверь в библиотеку с грохотом распахнулась.

  Строчки скачком истаяли – перед Зодчим лежала немая девственно-чистая страница.

  «Не успел!..» – горько вздохнул он и обернулся.

  В раскрытых настежь дверях стоял Глоток.

  Оборванный и окровавленный, спёкшимися от жара губами он выдохнул единственное обжигающее слово:

  – Беда!!!

  49.

  Во время бешеной скачки по просёлочной дороге, Зодчий успел узнать от Глотка самое главное: в какой-то момент поступательное движение громады Зокона прекратилось. Заставники посчитали это хорошим знаком, но потом началось непрерывное фонтанирование Переходов. Они возникали спонтанно по всему периметру Зокона, и было невозможно уследить за всеми. Пока результатом активности Переходов оставались систематические выбросы воды и грязи, заставники не особенно волновались. Но по мере увеличения числа Переходов «начинка» приобретала всё более угрожающий характер: «мыши», «лисы», «тигры», а также флора во всех своих ужасных проявлениях.

  Заставников спасало то, что активная непрекращающаяся фаза, исторгая из своего чрева одни формы, тут же погребала их под слоем последующих. В итоге за несколько часов пришлось отвести троки почти на полкилометра. К этому времени число и активность Переходов заметно упали. Заставники собирались устраиваться на ночлег, когда случилось самое страшное: в Зокон проникло нечто, никогда ранее не встречавшееся.

  Глоток, с трудом подбирая слова, охарактеризовал его как «танк» невероятных размеров. После минутной акклиматизации к условиям Зокона внутри «танка» что-то с громким хлопком взорвалось – оттуда повалил густой чёрный дым.

  Дальше Глоток не мог рассказывать без дрожи в голосе:

  – Мы посчитали это хорошим знаком. Ты же знаешь, если у системы, проникшей в Зокон, не наступает стабилизации в первые минуты, начинается ступенчатый процесс распада – явление безобидное и довольно банальное. Но на этот раз случилось по-другому. Дым прекратился на удивление быстро. Поселенец Клим (он у нас лучший слухач) сообщил о многочисленных шумах внутри «танка». Это было необычно, ведь сразу за процессом распада следует фаза «мыльного эффекта», а на такой стадии ни одна система эффективно функционировать уже не может. Тем более, так энергично, чтобы это заметил слухач с расстояния в две-три сотни метров! Ещё Клим-слухач сообщил о монотонных металлических стуках, раздающихся внутри. Потом он услышал голос. После этого сообщения мы решили отвести троки на пару сотен метров назад, потому что не представляли, чего следует ожидать от неожиданно замолчавшего «танка». Первый трок мы отвели достаточно быстро и вернулись за вторым. В этот момент началось... Я не могу себе вообразить, чтобы наземный объект, пусть даже и больших размеров, мог обладать такой огневой мощью! За минуту он превратил трок в решето! Огонь оказался таким плотным, что двое поселенцев погибли мгновенно – пули рвали трёхслойную сталь трока, словно бумагу! Остальных спасло то, что несколько очередей угодило в уложенные в ящики «фархадовские» стрелы. Взрывом перевернуло трок и его нижняя часть, собранная из бронелистов, спасла всех нас. Но ещё полчаса мы не могли выбраться из-под обломков, потому что ураганный огонь буквально вспахивал пространство вокруг нашего убежища. А потом всё стихло. Минут десять мы продолжали лежать в укрытии, опасаясь, что молчание – всего лишь хитрость со стороны обитателей «танка». Но минуты шли, а «танк» молчал. Тогда самый отважный из нас решился выглянуть. Он сообщил, что «танк» молчит, но странным образом фосфоресцирует. Теперь уже и остальные позволили себе рассмотреть страшного противника. Пока мы приходили в себя, подошли заставники, оставшиеся в первом троке. Пули достали и их. Но не столь серьёзно как нас – всего два лёгких ранения. Кучум сразу отправил меня за тобой, наказав привезти даже в том случае, если ты уже успел вернуться на Вторую заставу. Отъезжая, я слышал усиливающийся грохот. Опасаясь новой выходки Зокона, я гнал коня, что было сил...

  К тому времени, когда Глоток всё подробно рассказал, они оказались рядом с уцелевшим троком. Непрерывное громыхание, водопадом катившееся со стороны Зокона, мешало разговаривать. Приходилось кричать в самое ухо собеседнику, чтобы он мог что-то слышать. Зодчий обратил внимание, что большинство заставников закупорили уши подручными средствами; некоторым это не помогло, либо они опоздали с мерой защиты – у двоих из ушей текла кровь.

  Для разговора с Кучумом пришлось отойти метров на двести в противоположную от Зокона сторону. Кучум выглядел изрядно потрёпанным. Он, как и Глоток, в момент первой атаки взбесившегося «танка», оказался во втором троке и видел, как кинжальный огонь крупнокалиберных пулемётов буквально разрезал пополам тела двух поселенцев, стоявших рядом с ним у механизма передвижения. Веер пуль не дошёл до тела Кучума всего несколько сантиметров. А потом был взрыв и глухие удары в бронелисты, за которые нужно в ноги поклониться Фархаду.

  Едва заговорили, Зодчий понял, что Кучум контужен – слова он произносил неуверенно, растягивая их на гласных звуках.

  – Уровень шума не измеряли? – спросил Зодчий.

  Кучум покачал головой.

  – За-ачем?

  – Если грохот не стихнет – мы все оглохнем!

  – Что-о предлага-аешь?

  – Оставить здесь двух выходцев, а всех остальных – вглубь!

  – Не-е пойдут...

  – Да что мы, будем их спрашивать, что ли?! – взвился Зодчий. – Кто у них старший?

  – Был Ста-ас... Те-еперь не зна-аю...

  – А слухач этот, Клим? Он жив?

  – Жи-ив...

  – Давай его сюда!

  – По-ошли вместе... Ка-ажется немно-ого сти-ихло...

  Они поспешили к изувеченному троку, удивляясь внезапно наступившей тишине. В ушах тихо звенело, отвлекая сознание от невиданного зрелища, распахнувшегося перед ними.

  Зокон величественно возлежал на истерзанной им земле, блаженно купаясь в прямых лучах солнечного света. Зодчий зажмурился. Он уже столько месяцев прожил в мире, который почти не отбрасывал теней, что позабыл, как выглядит настоящее солнце. Зодчий с восторгом вглядывался в калейдоскоп солнечных зайчиков, неожиданно заигравших по всему телу Зокона. Любой осколок стекла, стальная полоска или покрытая отражающим слоем пластмасса спешили напомнить о своём существовании краткими вспышками многоцветных бликов...

  Зодчий подумал о поселенцах, и ему стало стыдно: пока он любовался позабытым зрелищем, верцы сбились в плотную группу и тихо обсуждали небывалое явление. Они озирались по сторонам, испуганно поглядывая на непривычное для них небо.

  Кто-то тихо произнёс страшную фразу:

  – Настал конец света...

  Зодчий хотел возразить, но не отважился нарушить звуком своего голоса пугающей тишины, залитой ярким солнечным светом, не виденным «миром Амвросия» много-много лет...

  – Поселенцы бо-оятся... – обронил Кучум, когда они вдвоём с Зодчим пошли осмотреть место недавней трагедии.

  – А ты? – Зодчий внимательно посмотрел на выходца.

  – Я?.. Я тоже мно-ого лет не видел со-олнца и мне... не по-о себе.

  Тела убитых поселенцев успели унести, однако внутри и вокруг разрушенного трока стояла тяжёлая эманация горя. Пахло сгоревшим порохом, разогретым металлом, свежей кровью. Зодчий долго всматривался в том направлении, где должен был находиться «танк-убийца», но смог разглядеть только оплывшую белёсую копну – «мыльный эффект» похоронил под собой виновника трагедии.

  Обходя глубокие ямы, Зодчий прошёл вдоль продавленного бока с оторванными у основания «лепестками»; дно трока оказалось смято, исцарапано, обожжено, до такой степени, что в общем месиве исковерканного металла стало невозможно выделить отдельные элементы конструкции – трансмиссию, шасси, аварийный люк.

  – Поселенцы боятся... – повторил Кучум, чётче выговаривая слова. – Ду-умаю, они не захотят о-остаться...

  – Что их так напугало? «Танк»?

  – О-они никогда не сталкивались с огнестрельным о-оружием, во всяком случае, насколько я мо-огу судить об этом. А здесь ещё со-олнце... В общем, может так о-обернуться, что от Третьей заставы останется один-единственный тро-ок и трое его защитников, один из которых хро-омой (он покосился на свою ногу), другой совсем мальчишка, а третий только сло-овесно может уничтожить с десяток таких «танков»!

  – Не волнуйся, одни вы не останетесь... – пообещал выходец.

  Зодчий знал, что говорил. Как бы ни были напуганы поселенцы, они не смогут вернуться под защиту надёжных стен и сделать вид, будто ничего не происходит, потому что понимают: с каждой минутой, с каждой секундой Зокон всё ближе подбирается к их поселению. Рано или поздно наступит минута, когда...

  Зодчий вздрогнул. В его сознание ворвалось видение возможного конца «мира Амвросия». Оно выглядело настолько реалистичным, что Зодчий почувствовал на губах брызги воды, летящей с высоты колоссального вала, и запах смерти, исходящий от торжествующей громады Зокона. Усилием воли выходец постарался прогнать наваждение, хотя понимал: однажды возникнув в его сознании, видение уже не отпустит его...

  Кучум заметил перемену в лице собеседника.

  – Что-о, и тебя за-адело за живо-ое?

  – Это совсем другое...

  – Да нет, – печально возразил Кучум, – всё-о взаимосвязано... Если со-олнце выглянуло через столько лет, это зна-ачит...

  50.

  Узнав о случившемся на Третьей заставе, Фархад торопливо собрал необходимые инструменты. Перед отъездом он в течение нескольких часов с упрямой настойчивостью обучал остающихся выходцев умению управлять «зенитно-арбалетным» комплексом, в результате чего услышал множество нелестных эпитетов, касающихся его личных качеств. В ответ Фархад только хитро щурился и требовал в сотый раз повторить последовательность операций.

  Лучше всех управлять установкой получалось у Гоблина. Его-то Фархад, в конце концов, и оставил за «стреломётчика».

  – А как же мы? – обиженно спросил Зодчий.

  – Вам ещё рано такую технику доверять. Недоросли, отцы-командиры! – безапелляционно заявил Фархад, после чего добавил специально для Зодчего: – Это тебе не бездумно двумя мечами махать. Здесь особое искусство требуется!

  Как только Фархад уехал с двумя поселенцами, Зодчий отправился в «баньян». За его отсутствие с деревом-рощей произошли поразительные изменения. Продолжая с потрясающей скоростью расти ввысь, «баньян» по периметру своего тела, в непосредственной близости от заставы, вдруг уменьшил величину стволов таким образом, что крона сомкнулась с землёй.

  Попасть внутрь растительного комплекса теперь стало невозможно – пришлось довольствоваться визуальными наблюдениями со значительного расстояния. (Подходить ближе оказалось рискованно из-за зыбкого муарового тумана, вытекающего изнутри и делающего очертания предметов колеблющимися и самопроизвольно распадающимися на полоски-фрагменты.)

  За «баньяном» велось пристальное наблюдение со сторожевой башни. Результаты наблюдений тщательно записывались в особый блокнот. Имелось в нём и несколько торопливых зарисовок, сделанных рукой Фархада. На них были изображены наиболее интересные моменты развития «баньяна». Зодчий их все внимательно изучил и пришёл к выводу, что Зокон замер ненадолго. Он готовится к качественному скачку с новыми трансформациями, которые могут иметь такие же катастрофические последствия, как на Третьей заставе.

  Пригласили для консультации Луня.

  Биолог в сопровождении двух поселенцев и верного «лаборанта» Эрада несколько раз приближался к «баньяну» (насколько позволяла бдительная «охрана»). Профессор собрал множество образцов флоры, по неизвестной пока причине отторгнутой «мегафанерофитом», при этом долго сокрушался, что не раздобыл ни одного образца фауны – млекопитающие, птицы, насекомые, черви пропали не только из самого «баньяна», их биолог не обнаружил даже вблизи заставы...

  Несмотря на скудный материал, биолог сумел сделать предположение, поставившее Зодчего в тупик. Лунь долго и туманно говорил о гиперметаморфозе, на секунду представив Зокон в виде чудовищной по размерам куколки. При подобном способе развития её строение и образ жизни разных возрастов резко меняются. В первом из них личинка активно передвигается, расселяется, но не питается (и первое, и второе, и третье для «баньяна» верно: ещё несколько дней назад, он энергично наступал на заставу (передвижение), занимая всё больше места (расселение), при этом вёл себя на удивление неагрессивно (отсутствие питания), случай с галлюциногенными грибами можно не учитывать). Питающаяся личинка старшего возраста обитает в специфической среде (в теле насекомого-хозяина при паразитизме), и стремительно потребляют имеющиеся запасы пищи. Иногда переход от одной активной формы существования к следующей требует перестройки, при которой личинка не питается и неподвижна. С этим предположением профессора было трудно не согласиться: «личинка»-"баньян", «окуклившись» по периметру зоны конфликта слиянием растительности с грунтом, продолжает активно питаться (шапка в центре «баньяна» растёт с невероятной быстротой!), что может происходить лишь при подпитывании из запасов родительского тела (Зокона), и, наконец, последнее: неподвижность на периметре «баньяна» может означать только одно – он готовится к новой активной фазе.

  Но Лунь не остановился на одной гипотезе, выдвинув ещё одну, предложив рассматривать изменения в структуре «баньяна» как сверхспециализацию или гиперморфоз – путь исторического развития организмов, связанный с нарушением их отношений со средой обитания вследствие быстрого её изменения, и переразвития самого организма в каком-то одном направлении.

  Конечно, подобное утверждение биолога имело немало уязвимых мест, хотя в целом походило на правду: когда-то давным-давно из-за быстрого изменения среды обитания в «мире Амвросия» появились три Зокона (вполне вероятно, число их в разные годы варьировалось); по внутреннему содержанию являясь природным явлением (гейзер, наводнение, ураган...), они, в то же время, содержали в себе биологическую основу (выходцы, «ходульники», «тигры»...).

  Закончил Лунь на весьма оптимистической ноте, заявив, что гиперморфоз является следствием крайней специализации организма к весьма узким условиям существования, при этом самое незначительное изменение среды может привести к вымиранию данного организма.

  Оптимизма учёного Зодчий не разделял. Даже если жизнерадостный старик прав, и все происходящие изменения ведут Зокон к неминуемой гибели, то положение выходцев и поселенцев от этого не улучшается. Ведь очевидно, что Зокон связан с «миром Амвросия» тысячами невидимых нитей. По большому счёту «мир Амвросия» – это и есть Зокон...

  Поделившись своими соображениями с Рабусом и Агути, Зодчий предложил сегодня же, не теряя ни минуты, приготовиться к возможной эвакуации.

  Работы продолжались без перерыва трое суток. За это время из обширных подвалов заставы (и когда только они успели всё это построить?!) при помощи поселенцев удалось вывезти основную массу оборудования. Промежуточных лабазов ставить не стали, а везли всё прямо в поселение и там, на месте, вернувшийся с Третьей заставы Фархад развернул новое производство. Упор делался на его знаменитые стрелы. Только теперь Зодчий, помня о трагедии на Третьей, заказал ему специальные стрелы с кумулятивным зарядом.

  Мир вокруг сжимался, словно шагреневая кожа. Но ни выходцы, ни поселенцы не собирались отдавать его без боя, в то же время понимая, что никакие сверхчеловеческие усилия не смогут остановить всесокрушающей поступи Зокона.

  За истекшие дни «баньян» претерпел ряд изменений. Теперь цвет кроны утратил радующую глаз изумрудность, став тусклым и невзрачным.

  – Гнойник вот-вот лопнет... – невесело сказал по этому поводу Агути.

  Зодчий не ответил.

  Прошло ещё два дня. Теперь комнаты их общего дома, на постройку которого ушло столько сил, выглядели пустыми, почти брошенными.

  Троки в спешном порядке оборудовали дополнительными приводами. Наиболее уязвимые места усилили бронелистами, сделавшими охранный комплекс значительно тяжелее, но одновременно придавшими троку дополнительную устойчивость. «Фархадовские» стрелы, классифицируемые по трём категориям, поместили в специальные разноцветные ящики. (В случае детонации такой «пороховой погреб» мог отнести трок едва ли не до поселения!)

  Для арбалетной установки изготовили минитрок с узкими высокими лепестками. Разыгравшаяся фантазия позволила Фархаду оборудовать поднимающиеся лепестки дополнительной системой защиты в виде форсунок для распыления напалма. (Воссоздать знаменитый «греческий огонь» не удалось; обладая всеми необходимыми ингредиентами: сера, сосновая смола, селитра, Фархад не смог узнать нужной составляющей из ряда нефтепродуктов, а без последнего компонента вся смесь лишь слабо горела, нещадно источая чёрный дым, закрывавший всю панораму боя.)

  На следующее утро приехал Легонт. Выглядел он уставшим и сильно постаревшим.

  – На Третьей и Первой наблюдается повышенная активность, – сказал он. – Мы думаем, и у вас она скоро наступит.

  – Судя по поведению «баньяна», ждать осталось недолго, – согласился Зодчий.

  – Мы сравнили текущие изменения со старыми картами нашего мира. Выводы неутешительные.

  – Вы судите только по изменениям ландшафта на Третьей и Первой заставах?

  – Нет. Мы посылали знающих людей в разные стороны. Из пятидесяти реперов, служивших нам пограничными столбами, не удалось найти ни одного! По многим направлениям утрачены реперы второй и даже третьей линии! А это уже потери, сопоставимые с первым глобальным изменением...

  Легонт замолчал.

  – Поселенцы, которых вы отправляли, заметили что-нибудь необычное? – спросил Зодчий.

  – На границе всё стало необычным... – вздохнул Легонт.

  – То есть подобные инциденты были?

  – Трое подверглись нападению белых медведей! Откуда они здесь?!

  Зодчий сделал мысленную пометку.

  – Ещё двое, – продолжал Легонт, – случайно наткнулись на зародыши Гнилых Озёр.

  – В какой стороне? – быстро спросил Зодчий.

  – Километров пять к югу от вашей заставы и на севере, километрах в трёх.

  – Обкладывают, значит... – едва слышно проговорил Зодчий.

  – Что ты сказал? – не расслышал Легонт.

  – Это я так, рассуждаю, – торопливо произнёс Зодчий.

  – Ещё один поселенец случайно попал в болото, кишащее какими-то мелкими, но невероятно злобными созданиями. По виду они напоминают кузнечиков, потому что могут далеко и высоко прыгать, но если позволить такому «кузнечику» сесть на тело, он мгновенно впивается в мягкие ткани своим хоботком с такой силой, что приходится делать надрез, чтобы извлечь его. – Легонт ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Потом продолжил: – Потеря на сегодня составляет больше десяти процентов всей площади. Это первое. Второе ещё печальнее: если принять во внимание события на Третьей заставе, необычную активизацию на Первой, и то, что наблюдается у вас в последние дни, происходит одновременное выравнивание формы Зокона с превращением его в идеально круглое тело.

  – Что вы об этом думаете?

  – Трудно сказать... – устало произнёс Легонт. – Расчёты показывают – Зокон очерчивает окружность, в центре которой находится точка, совпадающая с местоположением нынешнего поселения...

  – Ошибки быть не может?

  – Я бы хотел на это надеяться...

  – Значит, начало активизации на Третьей и Первой автоматически повлечёт за собой подвижки и нашего Зокона?

  – Без сомнения, – согласился Легонт. – Мы составили прогноз и можем заранее сказать, в каком месте будет находиться очередная граница нашего мира в тот или иной конкретный день.

  – Если вы провели такие расчёты, то, видимо, узнали и... нулевой день?

  – Узнали... – глухо произнёс Легонт.

  – И сколько нам осталось?..

  – Всё здесь! – ответил Легонт, кладя перед Зодчим исписанные листки. – Будет время, можешь проверить. – Он раздумывал несколько секунд, внимательно разглядывая осунувшееся лицо Зодчего, потом добавил: – А если не будет – поверь на слово...

  Ещё один день прошёл в тревожном ожидании.

  От соседей приходили неутешительные сообщения: Зокон за два часа поглотил все постройки на Первой заставе, а Третью завалил метровым слоем рыхлого пемзообразного «снега». Снова приехал Легонт. На этот раз с грустными вестями – слёг Амвросий. Легонт больше ничего не сказал, но Зодчий правильно понял его молчание.

  – Я поеду с тобой, – сказал он и пошёл собираться.

  – А если Переход?

  – Переходов много, а жизнь у Амвросия одна...

  – Спасибо, что приехал, – Амвросий возлежал на широкой дубовой кровати, опираясь головой и предплечьями на высоко взбитые подушки. В комнате было светло от многочисленных свечей. Поймав взгляд Зодчего, с удивлением оглядывавшего такое изобилие светильников, старец пояснил: – Это всё Арина. Боится дедушку потерять. Вот и выдумала, что чем больше света, тем труднее смерти отыскать меня! Глупышка!..

  – Не так уж она не права... – задумчиво проговорил Зодчий.

  – Дети... – с теплотой в голосе произнёс Амвросий, – они видят мир не так как мы... Всё воспринимают иначе. Они даже любят по-другому. Я стал понимать это только сейчас, прожив едва ли не в десять раз больше Арины...

  Зодчий молчал. Амвросий не выглядел ни измождённым внутренним недугом, ни морально уставшим от жизни, тем не менее, заставник понимал: Амвросий очень плох. Трудно сказать, что именно подорвало здоровье несгибаемого главы рода – трагедия его внучки или события последних месяцев. При этом Зодчего поразили глаза Амвросия. В них он видел непоколебимый дух мудрого старца. Болезнь могла в дугу согнуть его большое сильное тело, могла разбить параличом его члены, могла сжечь органы лихорадкой, но она была бессильна сломить дух этого человека, его несокрушимую волю. На лице, состарившемся в бесконечной борьбе за выживание немногочисленного рода, огнём горели живые глаза свидетеля целой эпохи.

  – Что приуныл? – вдруг спросил Амвросий. – Или меня пожалел немощного?..

  – В жалости нет ничего оскорбительного, – сказал Зодчий. – Но думал я о другом.

  – О том, что не дочитал книгу Церапа?

  – И об этом тоже...

  – А ты не спрашивал себя, почему тебе не удалось дочитать книгу до конца?

  – Обстоятельства... – пожал плечами Зодчий.

  – Обстоятельства мы создаём сами! – резко возразил Амвросий.

  – Если отбросить обстоятельства, – медленно заговорил Зодчий, о чём-то напряжённо думая, – то получается, что я и не должен был дочитать её до конца!

  – А почему не должен?

  – Наверное, я ещё не готов...

  – Такое хорошее начало и такой скверный конец! – Глаза Амвросия таинственно улыбались.

  Зодчий не понял его слов.

  Тихо скрипнула дверь. Амвросий поднял глаза.

  – Входи, Арина, – сказал старик, – с нами посидишь, послушаешь умные речи.

  Девочка не ответила. Амвросий, нахмурившись, спросил:

  – Переход?

  – Да.

  – Где?

  Девочка не ответила. Зодчий правильно истолковал её грустное молчание.

  – Жаль, – вставая сказал он, – мы опять не успели договорить...

  – Уж не хоронишь ли ты меня раньше времени?! – воскликнул старик.

  – Да я... – смутился Зодчий.

  – Иди! Слово даю: не умру, не повидавшись с тобой!

  Зодчий поклонился и вышел.

  Торопливо шагая по коридору, с волнением уловил знакомый запах. Быстро обернулся, но взгляд успел поймать только край бирюзового сарафана...

  51.

  На смотровой башне их было трое: Зодчий, Агути и Рабус. Зодчий рассматривал сильно выцветшую за последние дни крону «баньяна», Рабус молчал, Агути давал пояснения:

  – Видишь малиновые образования слева от торчащей фермы?

  – Вижу, – Зодчий подкрутил резкость.

  – Теперь в течение минуты внимательно следить за ним.

  – Зачем?

  – Ты следи, а не спрашивай!

  Зодчий недовольно хмыкнул, но к окуляру приник. Последовав совету Агути, он внимательно всмотрелся в малиновую полусферу. Через секунду поспешно отшатнулся от объектива, когда прямо на него из лопнувшей полусферы что-то выпрыгнуло.

  – Что это?! – воскликнул Зодчий. Сам он рассмотреть метнувшееся вниз тело не успел.

  – Гоблин назвал их – т л и к и.

  – И как он аргументировал своё предложение? – поинтересовался Зодчий.

  – А никак. Что ты, Гоблина не знаешь? Назвал, хохотнул и всё!

  – Тлики, так тлики, – с безразличным видом проговорил Зодчий. – А можно их получше рассмотреть?

  – Ты у Рабуса спроси, он за ними несколько часов наблюдал.

  Зодчий вопросительно посмотрел на поселенца. Рабус заговорил не сразу:

  – Малиновая полусфера выпускает за один раз не больше пяти таких особей. Они мгновенно исчезают в листве, поэтому рассмотреть их подробно мне не удалось. Следующие по времени появления тлики ведут себя не столь быстро, но тоже весьма проворны. Последние появляются очень вялыми. Некоторые из них не успевают выбраться наружу... Я видел, как полусфера пошла трещинами, потом во все стороны брызнула жидкость.

  – Как они выглядят? – Зодчий повторил свой вопрос.

  – Я с оказией отправил Луню зарисовки и краткое описание. Ответ доставили часа полтора назад, – Рабус стал шарить по карманам в поисках записки, потом с виноватым видом развёл руками: – Подевалась куда-то!..

  Зодчий терпеливо ждал.

  – Ты её прочитал? – спокойно спросил он.

  – Конечно!.. – почему-то смутился поселенец.

  – Тогда говори...

  – Профессор писал – это либо многоножки, либо сколопендры. Хотя я с ним не согласен. Кто такая сколопендра я не знаю, но многоножки в наших местах водятся, – мы их мизгрями называем. Так вот, то, что выползает из полусфер, на мизгрей не похоже. Скорее они напоминают метровых варанов с очень тонким подвижным телом...