Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

  – Всё так плохо?

  – Совсем нет. – Девочка подошла к столу, нащупала лежащую книгу, словно играя, провела по ней тонким пальчиком. – Ты представляешь написанное по особенному.

  – Хуже или лучше?

  – В твоём восприятии Эркатога не выглядит злобной страшной колдуньей.

  – Я ещё не всё прочитал... – напомнил Зодчий.

  – Знаю, – махнула рукой девочка и неожиданно спросила: – Можно я посижу рядом?

  – А ты не будешь мешать?

  Арина покачала головой и, шагнув за спинку стула, растворилась в голубоватом сумраке большой комнаты.

  Зодчий вернулся к прерванному чтению.

  Едва он опустил глаза, из темноты раздался задорный голос:

  – Я больше не буду тебя отвлекать.

  – Это хорошо, – кивнул головой Зодчий.

  – Я больше не буду тебя отвлекать, потому что... – девочка неожиданно замолчала.

  Удивлённый Зодчий быстро обернулся.

  – Продолжай... – попросил он.

  В полумраке что-то шевельнулось. Арина, понизив голос до шёпота, сказала:

  – Нельзя прерываться, читая пророчество Эркатоги!

  – Почему? – не понял Зодчий.

  – Потому что... Ой! Да читай скорее, а то ничего не поймёшь!..

  Зодчий пожал плечами и вновь склонился над рукописью.

  Попытавшись отыскать место, на котором остановился несколько минут назад, он долго водил взглядом по раскрытой странице, но нужного абзаца не нашёл! Он решил заново перечитать текст, надеясь в процессе неторопливого последовательного чтения обнаружить потерянные строчки.

  Зодчий испытал настоящее потрясение, когда понял, что читает совсем другую историю! Нет, смысл повествования, фабула, герои оставались прежними, но слова, стиль, атмосфера письма оказались совершенно другими...

   "...я не мог об этом знать, потому что глаза перестали воспринимать мир в обычной плоскости. Это было тем более странно, что боли я не чувствовал. В теле росло ощущение тепла, струившегося от раскалённой головы к ледяным ступням. Подсознательно я был готов к своему уходу. Но очень скоро пришла радостная уверенность – я жив! Вслед за этим мир вновь распахнулся передо мной, и я увидел...

  Обезумевшие от страха лошади сбили меня с ног, но ни одно копыто не коснулось моей головы. Лишь немного помяло грудь и раздавило три пальца на левой руке. Боли не было. Вместо неё в меня вошло бесконечное удивление при виде Эркатоги, замершей в двух шагах от меня.

  Только теперь я до конца сознаю, что произошло в тот день. Тогда же я видел перед собой только немощную старуху и двух беснующихся жеребцов, которых она удерживала вытянутыми вперёд руками. Я видел, как бешено хрипели кони, как вздымались и опадали их взмыленные бока. Не было сомнения в том, что необузданная первобытная сила рвётся из них наружу, и что сила эта вот-вот выплеснется, сея вокруг смерть и разрушение.

  Но произошло невероятное! Кони вдруг перестали биться, затихли, а потом медленно повалились на землю, закатив глаза. Эркатога величественно прошагала между телами лошадей и приблизилась ко мне. Я помню только её глаза – огромные, пронзительно-зелёные. Раньше мне доводилось заглядывать в глаза наших стариков, и я видел в них лишь усталость и мутную пелену, подёрнувшую далёкую-далёкую юность. Глаза Эркатоги были другими. Она не просто смотрела – она ВИДЕЛА! Для моего несмышлёного разума её взгляд показался сказочным...

  – Тебе больно? – спросила она, и меня поразил её голос: тёплый, ласковый, он мгновенно усыпил и убаюкал тупую давящую боль в груди.

  В ответ я с трудом сказал одно слово:

  – Нет...

  Эркатога медленно кивнула головой. В этот момент к нам подбежали люди. Они кричали, шумели, суетились, а я видел перед собой только изумрудную зелень глаз Эркатоги, и ни на что больше смотреть не мог.

  Прибежала моя мать. Она стала громко причитать, обвиняя Эркатогу в случившемся. Я пытался сказать, что старушка не только не виновата, а что именно она спасла меня от смерти. Но слов моих никто слушать не захотел. Скоро меня унесли в дом.

  Эркатога, не сказав в своё оправдание ни слова, величественной походкой удалилась через главные ворота.

  Болел я долго – около года. Ведун Антип – мой дедушка – перепробовал все средства, но поставить меня на ноги не мог. Я слабел с каждым днём...

  Из этой тяжёлой поры мне запомнился один разговор.

  Отца дома не было. Разговаривали дед Антип и моя мать.

  – Это всё колдунья проклятая, Эркатога, виновата! – мать прижимала маленькие кулачки к груди и с тоской смотрела на меня. Слёзы катились по её ввалившимся от горя щекам.

  – Пустое говоришь! – укоризненно покачал головой Антип. – Эркатога так же виновата в болезни Церапа как я или ты!

  – Ты защищаешь колдунью?! – от удивления мать перестала плакать.

  Дед Антип пожал плечами.

  – Раздавленные пальцы давным-давно зажили, – сказал он. – Ушибы тоже. Но болезнь осталась внутри...

  – Ну, так сделай же что-нибудь! Ведь ты ведун – знахарь!..

  – Ведун от слова «ведать», то есть знать, – скорбно покачал головой старик, – а я не знаю, что с нашим мальчиком. Вот если бы Эркатога...

  – Нет! – мать вскинулась и заметалась по комнате точно птица. – Только не она!.. Только не она!..

  Дед Антип ушёл, не сказав ни слова.

  С каждым днём мне становилось всё хуже. Тело во многих местах покрылось язвами и гнойниками. Я уже не вставал и внутренне приготовился к встрече со своим старшим братом, погибшим год назад на Южной заставе.

  Однажды ко мне подошла мать. Она встала на колени и, уткнувшись в подушку, зарыдала. Потом подняла на меня глаза, полные слёз и обречённо проговорила:

  – Я не хочу, чтобы ты умер, но, позволив Эркатоге прийти, я навсегда потеряю тебя!..

  Тогда я не понимал, о чём она говорит.

  На следующий день я увидел у своей кровати Эркатогу. Мне до сих пор не понятно, каким образом она узнала о решении матери, ведь никто в поселении не знал, где живёт старуха...

  Эркатога разглядывала меня очень долго. Уже начали слезиться глаза, но я не мог моргнуть, пока она что-то искала на дне моих глаз. А потом я услышал её голос. Он звучал иначе, чем при нашей первой встрече: сейчас в нём чувствовались и боль и душевная надорванность.

  – Я вылечу вашего сына, – заговорила она, не глядя на мою мать. – Но я должна его взять с собой.

  – Я знаю... – голос матери сделался тусклым и мёртвым.

  – Он пробудет у меня долго.

  – Я знаю...

  – Но потом он вернётся к вам.

  – Я знаю...

  Больше я ничего не запомнил из того далёкого дня.

  Следующее моё яркое воспоминание – это необычное коническое строение со свисающими со стропил пучками сухой травы; стены, сложенные из толстых жердей и сплошь завешанные неизвестными мне предметами; открытый очаг, горящий ярким фиолетовым пламенем. Возле очага фигура Эркатоги, склонившейся над закопчённым котлом. Она стоит ко мне спиной и не может видеть, что я очнулся. Но едва мои веки дрогнули, она спросила:

  – Жжение в груди есть?

  Я прислушался к себе – никаких болей!

  – Я уже здоров?..

  Мой голос вырвался из горла и зримой бабочкой затрепетал над пламенем очага. Мне стало не по себе.

  – Ты можешь ходить, но до выздоровления ещё далеко. Встань и отведай моего отвара.

  Она перестала помешивать содержимое котла. Медленно повернулась ко мне. Я не узнал её! Быть может, если бы я проспал лет двадцать или тридцать, то за этот срок Эркатога могла состариться и выглядеть именно таким образом. Но едва ли я спал больше двух дней!

  Эркатога заметила моё изумление и сказала:

  – Не смотри на то, к а к я выглажу, смотри на то, что в н у т р и меня!..

  Её слова были для меня загадкой, но я послушно поднялся и пошёл к костру.

  – Сядь здесь. – Эркатога указала на место возле очага. – Пусть огонь познакомится с тобой.

  Я послушно сел на округлый камень. В тот же миг пламя костра, словно услышав слова Эркатоги, потянулось ко мне. Я вздрогнул и попытался вскочить.

  – Не бойся огня... – голос Эркатоги остановил меня, заставив послушно вернуться на место.

  Огонь осторожно лизнул мой живот, и... я ничего не почувствовал! Было немного щекотно и необыкновенно приятно. Я протянул руки навстречу огню – он принялся осторожно лизать их, словно маленький ласковый щенок.

  Мне показалось, что я задремал. Когда вновь открыл глаза, то увидел ужасную, отвратительную картину: всё моё тело сочилось гнойной кровью. Я раскрыл рот, чтобы закричать, но захлебнулся не родившимся криком, потому что Эркатога, поливая моё тело пахучей бурой жидкостью из котла, медленно нараспев произносила одну-единственную фразу:

  – Угорь – на угорье, фурункул – до фурии, чирей – к чиркам очарованным!.."

  46.

  Зодчий неожиданно для себя захлопнул книгу.

  – Зачем!.. – Вопрос девочки взорвал тишину библиотеки. – Зачем ты это сделал?!

  Зодчий в растерянности молчал, с удивлением посматривая на свои руки, только что совершившие непоправимое. Закрыв книгу – сейчас это стало совершенно ясно – он уже не мог вернуться к недочитанным страницам!

  Зодчий продолжал глядеть перед собой, чувствуя спиной приближение девочки.

  – Теперь ты никогда не узнаешь, что случилось с Эркатогой... – Немым укором Арина замерла рядом с ним.

  Зодчий дёрнул плечом, неуверенно произнёс:

  – Но ведь я могу снова раскрыть книгу и прочитать...

  Девочка печально вздохнула.

  Зодчий долго ждал её слов, но вместо них услышал скрипучий голос Лекария.

  – Ты внимательный человек, – сказал старик громко. – Разве ты не заметил, что первая половина книги имеет более истёртые страницы?

  – Заметил, – ответил Зодчий, ещё не понимая, куда клонит библиотекарь.

  – Истёрты они по той причине, что их чаще открывали.

  – Этот факт в пояснении не нуждается, – пожал плечами Зодчий.

  Лекарий подошёл к столу, остановился.

  – В пояснении нуждается другое, – сказал он с горечью. – На этих страницах когда-то была написана исповедь Церапа.

  – Как понимать фразу «когда-то была написана»?

  – Так и понимай – теперь её там нет...

  – Что же, по-вашему, я читал?!

  – Сегодня исповедь называлась: «Написано по воспоминаниям Церапа в память о благословенной Эркатоге»...

  Зодчий с трудом владел собой.

  – Простите, – пробормотал он, – я не совсем понимаю...

  Лекарий взял со стола книгу, бережно завернул её в тряпицу, пахнущую не то ладаном, не то горьковатым ароматом коммифоры, потом с лёгкой горечью проговорил:

  – Откровение Эркатоги, записанное Церапом, нельзя прочитать более двух раз...

  – Почему?!

  – Со дня его написания никто из людей нашего мира не смог понять причины, по который текст откровения меняется каждый раз, когда его кто-нибудь читает. Откровение позволяет лишь дважды прервать себя, а потом навсегда исчезает со страниц книги, и мы не знаем, каким оно явится к нам в следующий раз.

  – Почему вы не сказали об этом раньше?! – с негодованием воскликнул Зодчий.

  – Это ничего бы не изменило... – скорбно произнёс старик.

  – Но как же так?..

  – Предупреждённому человеку откровение не является вовсе!

  Зодчий не нашёлся, что сказать. Он долго смотрел на застывшую фигуру библиотекаря.

  – Я вам не верю. Вы разыгрываете меня! – сказал он с обидой в голосе.

  Лекарий молча вернул книгу на стол и развернул тряпицу.

  – Можешь убедиться сам.

  Легко сказать – «убедиться»! Непостижимая книга оба раза, когда он её касался, обжигала кончики пальцев, заставляя Зодчего теряться в догадках: тактильные рецепторы на поверхности кожи представлены свободными нервными окончаниями вокруг волосяных фолликулов, которые являются быстро адаптирующимися рецепторами и возбуждаются при прикосновении и вибрации, однако Зодчий испытывал воздействие книги до того, как прикасался к ней!..

  Лекарий спокойно ждал. Где-то за его спиной стояла Арина. Зодчий отчётливо слышал её немой крик: «Попробуй! У тебя получится!»

  – На какой странице я должен открыть книгу? – спросил Зодчий.

  – Книга раскроется сама...

  Зодчий задержал дыхание, как перед прыжком в воду, затем открыл книгу.

  Он ждал чуда. Но чуда не произошло – страницы остались девственно чисты. Зодчий торопливо пролистал несколько страниц, потом, с коротким вздохом разочарования, закрыл книгу.

  Лекарий завернул фолиант в тряпицу и молча унёс его в темноту.

  Тёплая мягкая ладонь легла на плечо Зодчему.

  – Не переживай, – сказала Арина. – Никому ещё не удавалось прочитать откровение так далеко!

  – Слабое утешение... – покачал головой Зодчий. – Что я скажу Амвросию?

  – А ты его спроси, до какого места он сам дочитал?

  Зодчий уловил в совете девочки скрытую иронию и решил с огнём не играть.

  – Пошли, – вздохнул он, – по дороге что-нибудь придумаем...

  Амвросий по растерянному виду Зодчего сразу определил «глубину погружения» в текст, поэтому спокойно ждал слов выходца. По собственному опыту он знал, что книга Церапа способна развязать язык даже немому. Оттого и не торопил заставника.

  – Знаете, – вздохнул Зодчий после продолжительного молчания, – я ожидал совсем не этого...

  – Разумеется! – с ироничной улыбкой на губах произнёс Амвросий. – До мгновения соприкосновения с книгой ничего нельзя знать заранее.

  – И всё же... – Зодчий с трудом подбирал слова. – Легонт говорил об откровении несколько иначе.

  – Это устное предание. Мы его никогда не записывали.

  – Почему?

  – Долгая история. Корни её уходят ко времени написания книги Церапа. К сожалению, письменных подтверждений у нас нет.

  – А... – Зодчий на секунду замялся. – Вы сами... сколько смогли прочитать?

  Амвросий сделал вид, что не заметил смущения выходца.

  – Ты, действительно, хочешь узнать?

  – Вообще-то...

  – Я отвечу: у меня была всего одна попытка. Дальше взбесившихся коней я ничего не узнал.

  – Вы не пробовали записать собственное прочтение книги, а потом сравнить его с другими?

  – Пробовали.

  – И что?

  – В книге Церапа каждый раз появлялись новые пустые страницы...

  Едва он вышел от Амвросия, как столкнулся с взволнованным Легонтом. Поселенец ничего объяснять не стал, попросив заставника следовать за собой. Зодчий покорно побрёл по извилистым переходам, стараясь не отставать. Оказавшись на месте, Зодчий сразу узнал помещение – вольер для собак-почтальонов. Не понимая, для чего потребовалось его присутствие в этой комнате, он спокойно ждал разъяснений.

  Легонт явно находился в затруднительном положении. Поселенец несколько раз подходил к столу, на котором были разложены последние «трофеи» собак, но каждый раз отходил в сторону, нервно потирая ладони.

  Наконец, справившись с волнением, он заговорил:

  – Мы никогда не спрашивали выходцев ни о чём подобном. Но сегодняшние события вынуждают меня сделать это, потому что ты последний, кто попал в наш мир...

  – Что ты хочешь узнать? – мягко спросил Зодчий, удивлённый не столько вопросом, сколько необычным поведением всегда выдержанного поселенца.

  – Из какого года ты попал к нам?

  Вопрос странным не казался. Зодчий ответил сразу:

  – Сентябрь двухтысячного.

  – Ух, ты!.. – Легонт присел на скамью и как-то странно посмотрел на Зодчего.

  – Твоё удивление относится ко мне или ко всему этому? – Зодчий указал рукой на заваленный книгами стол.

  Легонт наморщил лоб, потом встал, протянул Зодчему одну книгу из числа тех, что были аккуратной стопкой сдвинуты на самый край. Зодчий принял том, повертел в руках, недоумённо пожал плечами – книга как книга, таких тысячи у Лекария.

  – Чему я должен удивляться?

  – Посмотри год издания... – тихо попросил Легонт.

  Зодчий раскрыл книгу на первой странице и громко прочитал:

  – Москва. Издательство «Эдельвейс». 2063 год.

  Не сразу до него дошёл смысл прочитанного. Пришлось дважды вслух повторить три коротенькие строчки, прежде чем он осознал цифру «2063»!

  Книга с исчезающими страницами сразу отошла на второй план, заставив Зодчего искать объяснение тому, чему объяснения не было... Вот он, Зодчий, из 2000 года, вот Легонт из «мира Амвросия», а вот книга, которую только издадут через 63 года, но которая сейчас лежит в руках заставника и словно насмехается над ним всеми красками яркой обложки и каждой буковкой многостраничного тома...

  Теперь Зодчий понял взволнованность Легонта.

  – Откуда?.. – выдохнул Зодчий.

  Легонт развёл руками, указав на спящих в вольере собак.

  – А это не ошибка?.. – со слабой надеждой в голосе спросил Зодчий.

  – Здесь ещё несколько книг, только год издания другой. – Легонт похлопал рукой по разложенным томам.

  – Раньше подобное случалось? – спросил Зодчий.

  – Иногда случались опережения на год или два. Но не больше.

  – Год или два... – задумчиво повторил Зодчий, продолжая с интересом вертеть в руках книгу, будто в ней мог заключаться ответ.

  47.

  Возвращаясь в свою комнату, Зодчий случайно столкнулся с Наитой. Девушка не ожидала встречи, поэтому не успела скрыться за ближайшей дверью. Зодчий попросил её остаться. Девушка покорно замерла возле стены.

  – Наита, что происходит?.. – спросил Зодчий, пытаясь заглянуть девушке в глаза.

  Наита блеснула в полумраке влажными очами и сказала с обидой в голосе:

  – Ты... – Возможно, девушка хотела добавить слово, имеющее негативную эмоциональную окраску, но что-то её удержало. – Ты теперь не тот, кого я когда-то встретила...

  – С чего ты взяла? – удивился выходец.

  – Прошу тебя, не надо лжи... – Голос Наиты блёк и выцветал на глазах. – Я видела...

  – Что ты видела?! – вспылил Зодчий.

  События сегодняшнего дня достаточно взвинтили заставника, поэтому любая новая тайна или даже намёк на неё, воспринимался им как личное оскорбление.

  – Что ты видела? – повторил он злым голосом.

  – Я видела... – тихо повторила девушка. – Твоя рука!..

  Зодчий стал догадываться. Он рванул рукав рубахи, одним движением оголив руку до локтя.

  – Ты про это? – спросил он, поднимая ладонь вверх.

  В свете керосиновой лампы металлом блеснуло запястье. Девушка в ужасе подняла на него глаза и выдохнула одними губами:

  – Да...

  – И что с того?! – почти крикнул Зодчий.

  Наита отшатнулась.

  – Ты... ты не понимаешь?!

  – Я в этом сумасшедшем мире ничего не понимаю! – грубо крикнул он.

  Прошла секунда. Девушка продолжала смотреть на Зодчего полными ужаса глазами; слёзы тихо ползли по её бледным щекам.

  – Ты не выходец... – Голос, с трудом родившийся в трепетно бьющейся груди, умирал на её дрожащих губах.

  – А кто же я?!

  – Меченый...

  Лёгкие расширились, заняв весь объём грудной клетки, однако воздуха всё равно не хватало. Зодчий смотрел перед собой – потолок... стены... пол... но ничего этого не видел.

  Он очнулся, когда низкая дверь уже захлопнулась, и в полной тишине торопливой дробью простучали шаги Наиты. Каждый звонкий удар её каблучков по лиственничным плахам острыми иглами впивался в незащищённое сердце...

  Зодчий остался в коридоре один.

  Да разве только в коридоре?..

  О сне оставалось лишь мечтать.

  Зодчий уткнулся горячим лбом в прохладное стекло и бездумно глядел перед собой. Мыслей в голове не было. Она была пуста, как коридор на цокольном этаже, когда в нём затихли стремительные шаги девушки. Чего она испугалась? Почему убежала с такой поспешностью?.. Слово... Одно-единственное слово, произнесённое трепетными губами Наиты, свирепым ураганом разметало всё, что он кропотливо, шаг за шагом, строил в своей душе все эти долгие месяцы... Слово прозвучало, вызвав реакцию самоуничтожения, самоликвидации того мира, в который Зодчий с таким трудом заставил себя поверить... Слово горело в его сердце раскалённым шаром, и на этот всё уничтожающий пламень, словно бабочки на свет костра, слетались мысли. Подобно всё тем же бабочками, они окунались в пылающие языки и сгорали, так и не поняв, что надежда увидеть свет привела их прямо к гибели...

  Мысли в агонии умирали – они не хотели жить в этом жестоком мире...

  Зодчий смотрел в ночной сумрак ничего не видя, не слыша, с нетерпением ожидая прихода утра, чтобы вернуться на заставу, где всё кажется таким простым и понятным: впереди Зокон – потенциальный враг, позади поселение – потенциальные друзья, а посередине они – выходцы, которых заносчивые поселенцы между собой зачастую называют «выродками»...

  В комнату кто-то тихо вошёл.

  Зодчий не хотел оборачиваться. Он привык к тому, что все события в поселении так или иначе всегда несут ему только боль и страдание. Шаги за спиной замерли. Зодчий заставил себя обернуться.

  Арина стояла перед ним и взволнованно теребила оборки сарафана.

  – Ты принесла мне много хороших новостей? – попытался пошутить Зодчий.

  – Если бы... – вздохнула девочка.

  – Тогда отбросим глупые условности. Что случилось?

  – Я не уверена, но на Третьей заставе что-то происходит...

  – Ночью?

  – Это у нас – ночь, а с той стороны может быть любое время.

  – Наверное, ты права... Так что на Третьей?

  – Мои ощущения странные. На Переход не похоже... Это что-то другое.

  – Опасное?

  – Сейчас всё опасно...

  Зодчий раздумывал недолго.

  – Поеду один, – решительно сказал он. – Утром моим заставникам скажешь, пусть отправляются обратно, а я осмотрюсь на Третьей и к вечеру вернусь.

  – К нам не заедешь? – в голосе девочки слышались просительные нотки.

  – Не знаю...

   – Зодчий, ты видел, какие ловушки наш профессор для недовыходцев придумал? – Глоток всё время забегал вперёд и мешал идти.

  – Не видел! – попытался отмахнуться Зодчий.

  Но Глоток так просто сдаваться не собирался. Он катился рядом с шагавшими в ногу Зодчим и Кучумом и продолжал тараторить:

  – Мне кажется, Лунь специально всё это изобрёл. Он рассказывал, что очень любил устраивать всякие фокусы, когда был студентом!

  Зодчий резко остановился. Глоток вопросительно посмотрел на него.

  – Чего ты?..

  Зодчий придвинулся к самому лицу Глотка и негромко проговорил:

  – Я попрошу Луня специально для тебя изготовить парочку этих ловушек.

  – Зачем? – не понял Глоток.

  – Чтобы снизить твою болтливость до безопасного для окружающих уровня!

  Глоток обиженно фыркнул и отстал. Дальше шли молча. Через несколько десятков метров они увидели то, что ещё сегодня утром было Третьей заставой, а теперь лежало в руинах.

  Кучум неторопливо стал объяснять:

  – В последнюю неделю мы ведём наблюдения за зоной конфликта круглосуточно. Первые три дня Зокон бомбардировал нас энергетическими капсулами. Лопались они с жутким грохотом, но особых волнений не доставляли. Споры сами по себе безобидны, потому что в полноценные растения развиться не успевают. Но три дня назад всё кардинально изменилось: капсул стало намного меньше, зато содержимое в них начало беспокоить. Самостоятельно определить структуру новообразований мы не смогли, поэтому послали за Лунем – надеялись с его помощью разгадать этот ребус. Но Лунь, простояв полдня с биноклем (подойти ближе было нельзя из-за мелкой энергетической «шрапнели»), заявил: «Я биолог, а не физик!» Потом добавил, что процессы, происходящие вокруг лопнувших капсул, никакого отношения к растениям не имеют. И уехал.

  – Узнаю старину Луня! – с теплотой в голосе сказал Зодчий.

  – А со вчерашнего утра, – продолжал Кучум, – бомбардировки полностью прекратились. Мы обрадовались – похоже, осадное положение позади и можно немного расслабиться. Но после двухчасового затишья Зокон неожиданно активизировался по всей ширине. Такого мы ещё не видели! Обычно при «громовом» Переходе в Зокон попадали достаточно крупные объекты. Однако подобное случалось довольно редко и носило единичный характер. Теперь же вся масса Зокона – все эти миллионы тонн металла, дерева, песка, камней – устремились вперёд, словно салазки по обледенелой горке. В начале скорость движения была небольшой и составляла метры или даже сантиметры. Но постепенно скорость увеличивалась. Вчера вечером мы поняли – заставе конец. Пришлось в спешном порядке вывозить самое необходимое.

  – Почему в поселение за помощью не послали? – спросил Зодчий.

  – У нас пятеро на «побывке», поэтому каждая пара рук на вес золота.

  – А сейчас как?

  – Сам посмотри... – Кучум указал в сторону развалин заставы.

  Утро давно наступило. Света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть удручающую картину тотального разрушения. Зокон всей своей невообразимой массой наполз на постройки заставы, местами подмяв их под себя, а местами перемешав чудовищным миксером с собственными мелкими деталями, плывущими по его гребню словно пена. Теперь уже невозможно было понять, где, собственно, сам Зокон, а где фрагменты разгромленной застава...

  – Скорость движения отслеживаете?

  – Отслеживаем. Да только и без замеров видно – Зокон ускоряется.

  – Прогнозы не делали?

  – Предварительные... – развёл руками Кучум. – Мы же не знаем, как изменится его скорость, если местность станет понижаться. Дело в том, что едва ли не от самой заставы в сторону поселения идёт многокилометровый уклон.

  – Уклон здесь ни при чём, – задумчиво проговорил Зодчий. – Судя по всему, Зокон и в гору с такой же скоростью полезет...

  Некоторое время они молча стояли перед напиравшей на них громадой.

  – Надо что-то решать... – подал голос Глоток. – Заставы теперь нет, а на дворе не лето...

  Вопрос оказался непростым. Без заставы жить невозможно, но и уходить отсюда нельзя: обстановка меняется каждый день, и никто не возьмётся предугадать, чем завтра «осчастливит» их Зокон.

  Зодчий предложил собрать всех заставников – пусть решают сами.

  Говорили долго. Высказали множество идей от нереально-фантастических, до откровенно абсурдных, однако все они содержали одну мысль: Зокон должен круглосуточно находиться под наблюдением. В итоге пришли к общему мнению, которое звучало следующим образом: учитывая непредсказуемость поведения Зокона, необходимо постоянно находиться в непосредственной близости от него, для чего в срочном порядке переоборудовать оба трока в «дома на колёсах», обладающих достаточной мобильностью, чтобы успеть вовремя уйти от опасности. Помимо этого, решили по всей длине дороги, ведущей в поселение, устроить лабазы для хранения продовольствия, оружия, одежды. Всё это предполагалось на тот экстренный случай, если с защитными троками что-либо случится.

  48.

  Зодчий пробыл на Третьей заставе до следующего утра. Вместе с вернувшимися из поселения заставниками он занимался переброской на безопасное расстояние спасённого имущества и как мог помогал в переоборудовании троков. Задача эта оказалась настолько сложной и трудновыполнимой, что Зодчий решил для дальнейших работ откомандировать Фархада.

  Отправившись за ним на свою заставу, он по дороге заехал в поселение. (Где-то глубоко в душе заставник надеялся, что сказанное Наитой обжигающее слово не сыграет роковой роли при их новой встрече.)

  Первой, кого он увидел в доме Легонта, оказалась Арина. Она выглядела возбуждённой, и Зодчий сразу насторожился, предчувствуя новые неприятности. Он спросил девочку, что случилось, но Арина только загадочно улыбалась. Зодчий не настаивал, позволив девочке играть в «молчанку».

  Терпения непоседливой поселянки надолго не хватило. Не прошло и минуты, как она выпалила:

  – Пойдём! Тебя Лекарий ждёт! Уже истомился весь.

  Зодчий позволил маленькой детской ручке увлечь себя в темноту переходов.

  – Что случилось?.. – спрашивал он на ходу.

  Но девочка в ответ лишь загадочно улыбалась.

  Скоро они оказались в библиотеке. Зодчий сразу обратил внимание на обилие горящих ламп – так светло здесь никогда не было.

  – В честь какого события праздничная иллюминация? – спросил он Лекария, стоявшего у стола.

  Библиотекарь шагнул навстречу Зодчему – выходец увидел за спиной старика на просторном столе знакомую книгу.

  – Небывалый случай! – с волнением в голосе заговорил Лекарий. – В книге снова появился текст!

  – И что?

  Лекарий поперхнулся, поразившись недогадливости выходца.

  – До сегодняшнего дня новый текст появлялся не раньше, чем через год или два! – торжественно произнёс он.

  – Мир меняется...

  Стоявшая рядом Арина тихо сказала:

  – Теперь ты сможешь дочитать пророчество!

  Зодчий недоверчиво посмотрел на Лекария.

  – Разве не вы говорили, что больше двух раз прерывать чтение нельзя?

  Библиотекарь к вопросу оказался готов.

  – Я не берусь судить о вещах, которых не понимаю, – сказал он, – но книга захотела продолжить разговор только с тобой.

  – Почему вы решили, что именно со мной?

  Вместо ответа Лекарий развернул книгу и Зодчий, подойдя к столу, увидел в центре разворота своё имя, которое он так давно не произносил даже мысленно! Он уже готов был окончательно поверить, но что-то мешало, удерживая от простого, казалось бы, движения наклониться и перевернуть нужную страницу.

  – Ну? Чего ты ждёшь! – взволнованно спросила Арина.

  – Я боюсь, что мне опять помешают...

  – Я буду стоять у дверей, пока ты не закончишь, – сказал Лекарий и направился к выходу.

  Прошло несколько секунд – Зодчий услышал звук запираемого замка.

  Выходец перевёл взгляд на Арину. Девочка каким-то образом угадала, что Зодчий смотрит на неё, и торопливо сказала:

  – Я не помешаю. Клянусь!

  Зодчий, повинуясь внезапному порыву, шагнул к девочке и сжал её горячие ладони. Потом вернулся к столу, сел.

  Сердце забилось тревожно, словно выходец собирался открыть дверь, за которой пряталось нечто таинственное, нечто непостижимое...

  Глубоко вдохнув, он опустил голову и осторожно перевернул страницу со своим именем.

   "...– Угорь – на угорье, фурункул – до фурии, чирей – к чиркам очарованным!..

  Монотонный речитатив усыплял. Я перестал обращать внимание на жуткие вещи, происходящие с моим телом, потому что, безоговорочно доверял Эркатоге.

  Старуха, закончив поливать кровоточащее тело, легко подняла меня на руки и понесла куда-то вон из хижины. Я увидел странные деревья, тянувшиеся ко мне длинными ветками-руками; опустив глаза, увидел зайцев, мирно лежащих рядом с огромным волком; склонив голову набок, смог заметить свирепого изюбра, рвущего копытами упругий мох. А потом стало необыкновенно тепло, и зрение ненадолго оставило меня.

  Обратившись в слух, я смог услышать недалёкое пение, проливавшееся на мои многочисленные язвы целительным бальзамом. Пение становилось всё ближе и ближе. В какой-то момент я понял – это звук льющейся воды. Прошло ещё несколько секунд, и моё тело испытало нежнейшее прикосновение субстанции, не похожей на обыкновенную воду.

  В этот момент до моего слуха долетели слова Эркатоги:

  – Вода-водица, в ворожбе мастерица, возьми хвори страшные и ни о чем не спрашивай!..

  Мне показалось, будто моё тело взорвалось. Боль была ужасной. Я не смог сдержать себя и закричал.

  Когда боль утихла, вновь услышал голос Эркатоги:

  – Огня напьёшься – в небо взовьёшься! Болям, недугам не быть тебе другом!..