Текст книги "Судороги Земли (СИ)"

Автор книги: Николай Петри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

  Доля «заставных» Переходов от общего количества – около 15%.

  Продолжительность одного Перехода – не более 15 часов".

  "Вариант третий – «г р о м о в о й».

  Сопровождается треском и грохотом невероятной силы. При «громовом» Переходе в Зокон попадает основная масса «арлекинов», «скачков», «ходульников» и «зывунов». А также наиболее крупные материальные объекты – целые железнодорожные составы, корабли, самолёты, пролёты мостов, тоннелей и др. Только при «громовом» Переходе в Зокон попадают элементы военного вооружения (танки, самоходные установки, военные вертолёты и различные виды стрелкового оружия). Это самый сложный и опасный для выходцев Переход: изменение внутренней структуры оружия ведёт к самопроизвольным взрывам и выстрелам, и всё это происходит на фоне массированной атаки «недовыходцев».

  Доля «громовых» Переходов – около 5% от общего количества.

  Продолжительность – до 18 часов".

  Как-то раз Зодчий слышал о том, что много лет назад случился Переход, в результате которого изменилась вся география Зокона. Но документальных подтверждений этому он не нашёл, поэтому не стал включать данный случай в общую классификацию, хотя кое-какие заметки в своей тетради всё-таки сделал.

  ...Судя по тому, что свет за окном из мутно-серого превратился в молочно-серый – наступало утро. Зодчий заставил себя не думать о тетради и о том, что в ней написано – очень хотелось спать...

  11.

  Весь следующий день Зодчий, Агути и Гоблин был заняты тем, что расчищали между их новым домом и Зоконом площадку десять на тридцать метров. Зодчий решил устроить здесь «сортировочный пункт» для всех вещей, оказавшихся после Перехода в их новом мире и в которых у выходцев могла иметься хоть какая-то потребность. (Это касалось, прежде всего, продуктов питания и предметов первой необходимости.)

  По давно сложившейся традиции в пищу и в личное пользование можно было употреблять только те продукты и те вещи, которые пробыли в Зоконе не менее тридцати дней.

  Раньше приходилось всё необходимое специально маркировать, каждый день внося поправочные пометки. Это было неудобно и довольно утомительно. Зодчий предложил процесс сортировки «автоматизировать».

  Очищенную площадку разделили длинными металлическим полосами на тридцать частей (по количеству дней в месяце), и теперь достаточно было выложить на «нулевую» отметку нужные выходцам «подарки» Зокона, а потом каждое утро передвигать металлические контейнеры с вещами и продуктами на одно деление вперёд. Никакой путаницы и времени это экономило массу.

  А время им было необходимо. Закончив основные работы по дому, Вторая застава готовилась к «зиме». Здесь же подошло время отправиться к легендарному главе рода – Амвросию. У Зодчего оставалась всего пара дней на то, чтобы закончить классификацию флоры и фауны, проникавшей при Переходе в Зокон.

  Приехавший по своим делам с Первой заставы Лунь с удовольствием помог ему. Почти сутки они просидели в комнате Зодчего, занятые нелёгким трудом описания того, чего никто из них (за редким исключением) не видел! В результате появился десятистраничный реестр всех животных и растений, когда-либо проникавших в Зокон (естественно, в рамках того, что каждый из выходцев смог вспомнить по этому поводу).

  Всю массу «нелегалов» условно разделили на четыре основные группы:

   "Первая группа – условное название «м ы ш и».

  В группу входят все насекомые, земноводные, амфибии, мелкие грызуны, а также летучие мыши. Эта группа наиболее безобидна и никакой опасности для выходцев не представляет. Из-за крайне малых размеров животные этой группы не могут стабилизировать своё тело сразу после Перехода, поэтому разрушаются в течение получаса.

  Чаще всего «мыши» наблюдаются при «холостом» Переходе".

  "Вторая группа – условное название «л и с ы».

  В данную группу входят отдельные виды млекопитающих и хищников (ласки, дикобразы, волки, лисы, гиены, крупные птицы, некоторые сумчатые). Отдельные представители являются очень опасными в случае контакта с ними кого-либо из выходцев (сумчатый дьявол, гиена, корсак, красный волк, койот). Чаще всего нападают первыми. Срок биологического существования до полного разложения варьируется от одного-двух часов до суток. Отмечено: чем дольше находится «лис» в Зоконе, тем более он изощрён и опасен (известен случай нападения на выходца через четыре дня после Перехода).

  Чаще всего «лисы» наблюдаются при «заставном» Переходе".

  "Третья группа – условное название «т и г р ы».

  Это наиболее опасные и свирепые хищники. Всегда нападают первыми. К «тиграм» относятся: пантеры, львы, медведи, ягуары, барсы и др. Следует отметить, что деление животных на «лис» и «тигров» весьма условно, потому что при определённых условиях «лис» может достаточно быстро эволюционировать в «тигра», а «тигра» инволюция может низвести до категории «лиса». В любом случае, появление «тигров» наблюдается исключительно при «громовом» Переходе. Срок биологического существования «тигра» до полного разложения – около суток".

  "Четвёртая группа – «ф л о р а».

  К данной группе относятся все растения когда-либо проникавшие в Зокон. Класс этот весьма многочислен и содержит как опасные и ядовитые растения (уже упоминавшиеся «арбалетный одуванчик», «ядовитый лопух» и другие виды: «ожоговая трава», «люминесцентная пыльца», «ивняк-стрелочник» и пр.), так и вполне безобидные, но обладающие гипертрофированными признаками (фасоль, со стручками метровой длины и фасолинами, размером с бильярдный шар; розы, имеющие бутон величиной с лошадиную голову и шипы длиной до полуметра)..."

  Находились и такие виды, которые нельзя было отнести ни к одной из групп. Зодчий с Лунем записали их в раздел «Исключения». (А куда ещё отнести розовый аморфный студень, за полчаса уничтоживший огромную ржавую баржу, попавшую в Зокон в прошлом году?)

  Последний день перед приездом «послов» Зодчий потратил на сбор сведений о самом главном в Зоконе – о «прогнозировании» Переходов. К сожалению, систематизировать эти сведения ему не удалось по причине полной субъективности восприятия начала Перехода каждым из выходцев.

  Зодчего это несколько обескуражило. Особенно после ответа Агути.

  Зодчий тогда спросил:

  – Как вы узнаёте о приближении Перехода?

  Агути ответил на удивление быстро, но, мягко говоря, не по существу:

  – Сколько в Зоконе выходцев – столько и способов.

  – И это всё?!

  – А чего ты хотел?

  – Ну, хотя бы твоего личного предчувствия приближения процесса...

  – За себя я ответить могу, – Агути указал на фантасмагорическую картину Зокона и добавил: – Не менее чем за сутки я точно знаю, что Переход будет, потому что всё тело наполняется нестерпимым зудом и коликами, похожими на электрические микроразряды. Складывается впечатление, будто каждую клеточку моего тела какая-то неведомая сила стремится вернуть внутрь Зокона. Иногда это состояние бывает настолько непереносимым и навязчивым, что приходится просить кого-нибудь привязать тебя к кровати...

  У Зодчего вдруг мелькнула сумасшедшая идея.

  Агути заметил, как заблестели его глаза, потому что с лёгкой иронией произнёс:

  – Знаю, о чём ты подумал...

  Зодчий не удивился.

  – О чём же?

  – О том, что если Зокон так настойчиво зовёт выходца вернуться в своё лоно, то это не случайно.

  – Разве не так?

  – Не знаю... Я никогда не позволял зову одержать верх над разумом. Но мне известна пара случаев, когда выходцы не сопротивлялись...

  – И что?

  – Ничего. Их больше никто никогда не видел, и рассказать о том, можно ли воспользоваться Переходом, чтобы вернуться в прежнюю жизнь – просто некому...

  Зодчий некоторое время молчал.

  – А остальные?.. – спросил он, когда заметил, что Агути собирается уходить. – Как они предчувствуют Переход?

  Агути пожал плечами.

  – Не знаю. До тебя мы эту тему не обсуждали.

  – Напрасно...

  – Может быть, – легко согласился Агути. – Ты у нас человек новый, интересующийся. Дерзай!

  Зодчий решил воспользоваться советом и сразу же отправился на поиски Гоблина (Фархада решил расспросить в последнюю очередь). Гоблин жеманиться не стал и на вопрос о его субъективном чувстве в отношении начала Перехода откликнулся живо, с привычной эмоциональностью:

  – Я, конечно, не Агути, который может предсказать начало едва ли не за сутки, зато я почти со стопроцентной гарантией могу сказать, каким именно будет Переход!

  – То есть? – не понял Зодчий.

  – Я могу предугадывать, какой будет Переход до того, как он начнётся: «холостой», «заставный» или «громовой»!

  – Разве это возможно?

  – Я тоже сначала сомневался, а потом, спустя пару Переходов, решил делать заметки на видном месте. Рассказал об этом Фархаду. Он и следил за моими предсказаниями в качестве третейского судьи. За четыре года было девятнадцать Переходов, и только два я предсказал неправильно. Да и то в обоих случаях форма Перехода была настолько неявной, что мы сами путались в его классификации.

  – А Фархад?

  – Что Фархад?

  – Как он узнаёт о начале процесса?

  Гоблин на секунду смешался.

  – Мой тебе совет – не спрашивай его об этом...

  – Почему? – удивился Зодчий.

  Гоблин изобразил в воздухе некую замысловатую фигуру и с явной неохотой пояснил:

  – Он очень болезненно реагирует на всё, что касается попадания выходцев в Зокон... Особенно на вопрос о том, каким образом он сам здесь оказался.

  Действительно, Зодчий вспомнил, что на все его безобидные просьбы рассказать свою историю, Фархад всегда отвечал холодным и категоричным «Нет!»

  «Пожалуй, Гоблин прав, – подумал Зодчий, – будет лучше, если я не стану тревожить Фархада... Пока не стану...»

  Имелся у Зодчего ещё один вопрос, на который он хотел получить ответ до своего отбытия во владения Амвросия. Вопрос был непростым, скорее – щекотливым. Зодчий думал о том, что почти все выходцы выглядели крепкими здоровыми мужчинами, способными иметь семью и детей. И было странным, что ни один из них не нашёл себе невесты из числа молодых женщин или девушек рода Амвросия. Мало того, Зодчий не слышал ни от одного из обитателей всех трёх застав, чтобы они хотя бы раз встречались с таинственным стариком. Прямых вопросов на эту тему Зодчий не задавал, но, будучи человеком наблюдательным, довольно часто отмечал недоговорённость во время бесед, если тема касалась местных обитателей, называвших себя «верцами». (Впрочем, в этом самоназвании нетрудно было вычленить глагол «верить», а значит, и проследить этимологию слова.)

  Вечером в комнату к Зодчему пришёл Агути. Он сел на широкую лавку, посмотрел на раскрытую тетрадь. Долго молчал, потом спросил:

  – Помнишь, о чём я тебе говорил почти месяц назад?

  – Ты об Амвросии?

  – Не только...

  – Конечно, помню, – охотно откликнулся Зодчий. – Разговор шёл об осторожности. Но я, честно говоря, не совсем понял, о чём ты пытался меня предупредить.

  Агути долго царапал ногтём струганную поверхность доски, потом заговорил:

  – Лет десять назад Амвросий пригласил по одному выходцу с каждой заставы.

  – И что?

  – Через два дня мы всех троих похоронили на кладбище Первой – она ближняя к поселению...

  Зодчий почувствовал, как ёкнуло сердце, и холодный игольчатый ком страха скользнул по гортани вниз.

  – Никто из вас об этом ничего не говорил... – после долгой паузы проговорил он.

  – Не говорил, – согласился Агути, – потому что в этом не было нужды – верцы уже много лет никого из нас не приглашали. Теперь – другое дело.

  – А... как они погибли?

  Агути облизнул сухие губы.

  – Верцы передали нам только урны с прахом. Они сожгли трупы...

  – Причина их смерти неизвестна?

  – Эх! – не то засопел, не то заскрежетал зубами Агути (Зодчий никогда не видел его в таком возбуждённом состоянии). – Если б мы знали! Но... ходят слухи, что они... Тьфу ты, пропасть!..

  Он вскочил с лавки и стремительно направился к двери.

  Поражённый Зодчий в одиночестве остался стоять посреди комнаты.

  12.

  Ночью ему снился тяжёлый сон. Ничего яркого или запоминающегося – только обрывки видений, от которых вздрагивали пальцы рук, учащалось дыхание, а на висках выступали бисеринки холодного пота. Ничего красочного или конкретного – только отдельные лоскутки некоего громадного полотна, сотканного из боли и страданий. Из всего калейдоскопа уродливых видений запомнилось только одно.

  ...Мрачное ущелье, освещаемое хмурым холодным солнцем. Никакой растительности – ни травы, ни кустарников, ни деревьев. Угрюмые скалы, серый песок, тусклый рассеянный свет. Неожиданно дно ущелья упирается в вертикальную каменную стену. Базальт: чёрный, холодный, неприступный. Где-то у подножья скалы высится каменный бык, на котором без труда можно разглядеть огромное гнездо. Соломинки, веточки, прутики образуют множество галерей-тоннелей. Из их холодной глубины льётся неживой зеленоватый свет.

  Ноги сами несут Зодчего вперёд – туда, где в недостроенной части гнезда шумно ворочается длинноклювая птица. Размеры её поражают: из блестящего эбенового клюва можно изготовить целый саркофаг! Птица тяжело вздыхает, приподнимается, и Зодчий видит, чем она так увлечена: её клюв удерживает червя-колосса. Просунув конвульсивно извивающееся тело в одну из готовых галерей, птица вдавливает несчастного в пластичный глиняный шар, некоторое время выглаживает клювом мягкую глину, потом убирает голову. Зодчий поражён – в низкой галерее засветился новый зелёный огонёк в глиняном «канделябре»!..

  Проснулся с предощущением беды. Появилось острое желание немедленно пойти к Агути и отказаться от поездки. Он не осудит, он поймёт. Однако Зодчий тут же устыдился собственного малодушия и заставил себя немедленно подняться с кровати.

  Сделал несколько торопливых упражнений, прогоняя не столько сон, сколько восстанавливая подвижность онемевших мышц. Выглянул в окно и окончательно успокоился: небо, трава, лес, были прежними. Цветовая гамма, геометрия мира, его запахи – не изменились. Выходит, гигантская чёрная птица в его видении оказалась всего лишь ночным кошмаром...

  Когда после долгого умывания Зодчий сел завтракать, то внимательный взгляд Агути едва ли смог заметить на его лице следы тревожной и почти бессонной ночи.

  Завтрак прошёл в обычных разговорах. Потом все вместе распланировали текущий день, ни словом не обмолвившись о прибытии верцев на заставу. (Либо Фархад и Гоблин не видели в посещении Зодчим таинственного старца ничего опасного, либо за их спокойствием скрывалось что-то ещё...)

  До обеда Зодчий в паре с Агути занимался отделочными работами внутри сторожевой башни. Монотонная физическая работа увлекла, поэтому неожиданно раздавшееся лошадиное ржание у основания башни заставило его вздрогнуть. Зодчий почувствовал, как тревожно забилось сердце, но сумел быстро подавить постыдное малодушие и вышел к гостям с радушной улыбкой на лице.

  Верцев было трое: юноша, который приезжал к ним в последние месяцы, крупный мужчина (в прошлый приезд именно он пригласил Зодчего к Амвросию), и старик, которого Зодчий до сегодняшнего дня не видел. Пока Гоблин и Фархад занимались разгрузкой повозки (в ней оказалось на удивление много «гостинцев»), Агути предложил гостям осмотреть дом. Зодчий присоединился к ним, по ходу давая пояснения. Спрашивал один мужчина. Старик и юноша молчали, словно всё происходящее их не касалось.

  Экскурсия продолжалась около часа. В конце её, когда все пятеро оказались на «сортировочной» площадке между домом и Зоконом, старик впервые заговорил:

  – Могу я посмотреть на оружие, которым вы встречаете выходцев?

  Старик использовал слово «выходцы» совсем не в том контексте, в каком сами обитатели заставы привыкли его употреблять. Для заставников выходцем являлся человек из прежней, навсегда ушедшей жизни. Старик же, по-видимому, считал выходцем любой биологический объект, проникший в Зокон. Зодчий уловил в словах старика противоречие, но поправить его не решился, провожая гостей к тому месту, где под навесом хранилось всё их вооружение, включая неказистый передвижной щит на берёзовых полозьях, за которым прятались заставники в момент наибольшей активности Перехода. Старик несколько минут разглядывал «арсенал». На его высохшем лице не шевельнулся ни один мускул. Узнать мысли старика было невозможно. Однако в глазах юноши и мужчины без труда читалось снисхождение, граничившее с лёгким презрением.

  Действительно, «арсенал» Второй заставы выглядел не просто бедно, скорее – убого. Зодчий и Агути почувствовали это именно в ту минуту, когда молчаливый старик взял в руки самодельный лук.

  – Скольких заставников вы потеряли за последние пять лет? – спросил старик.

  После недолгого раздумья Агути ответил:

  – Четверых...

  «Почему он мне ничего об этом не говорил?..» – удивился Зодчий.

  Старик положил лук на широкий стол и направился к дому. Все последовали за ним.

  Повозка была пуста, Фархад и Гоблин сидели в тени навеса, молча наблюдая за приближающейся процессией.

  Остановившись у повозки, старик обратился к Зодчему:

  – Ты не передумал посетить Амвросия?

  Зодчий внутренне вздрогнул, но ровным голосом спросил:

  – А почему я должен передумать?

  Старик не ответил, не улыбнулся, не изменил выражения лица. Он тонкой сухой рукой указал на повозку, затем первым устроился на подстилке из грубой ткани. Юноша сел впереди, мужчина – рядом с ним.

  Зодчий оглянулся на Агути, тот сделал успокаивающий жест. Зодчий кивнул головой и последним запрыгнул на невысокий бортик. Колёса скрипнули, лошадь флегматично фыркнула, повозка медленно покатилась по дороге.

  Впереди лежало несколько часов однообразного пути...

  От заставников Зодчий уже знал примерную географию Зокона. На плане его можно было изобразить как эллипс, в длинной части составлявший не более пятидесяти километров, а в короткой – чуть менее тридцати. Поселение верцев находилось приблизительно посередине (несколько ближе к Первой заставе). Простая арифметика говорила, что от Второй до поселения около двадцати километров, которые в обществе такой славной лошадки можно преодолеть за три-четыре часа – времени вполне достаточно, чтобы спокойно подумать о многих вещах.

  Спутники болтливостью не страдали. За всё время пути они перекинулись едва ли десятком фраз. Зодчему это было только на руку. Он спокойно предавался размышлениям, не забывая посматривать по сторонам, всё подмечая и анализируя.

  В поселение прибыли под вечер. Зодчий увидел его издалека и по мере приближения с интересом вглядывался в раскрывающуюся картину.

  Посёлок верцев представлял собой почти правильный прямоугольник. (С вершины одного из холмов, по которым петляла просёлочная дорога, удалось рассмотреть поселение во всех деталях.) Прямоугольник выглядел огромным: более трёх километров в длину и около полутора – в ширину. Все постройки огорожены высоким (до пяти метров) частоколом из толстых брёвен с обожжёнными на конус вершинами. С внутренней стороны частокола шла хорошо утоптанная тропа-дорога шириной метров пять. Дальше начиналась сплошная линия из строений, тыльными частями образующая вторую внутреннюю стену. Посередине пятиметровой дороги лежали высокие деревянные мостки (наверное, от дождя, потому что крыши домов имели скат как раз в эту сторону).

  Приглядевшись, Зодчий заметил неторопливую процессию из трёх верцев, уверенным шагом шествующих по мосткам. Зодчий крайне удивился такому необычному расположению домов. Получалось, что все постройки (жилые дома, хлева, амбары, овины) располагались по квадрату, при этом стена одного дома служила стеной другому. Крыши всех построек были односкатными и имели скат в одну сторону. Наклон крыш выглядел небольшим (в Зоконе не было зимы и можно было не опасаться, что пологие крыши рухнут под тяжестью весеннего снега). Построек оказалось очень много.

  В центре огромного прямоугольника располагалось большое хлебное поле. Это выглядело невероятным: чтобы в русской деревне хлебная нива находилась внутри поселения, да ещё так охраняемая в месте, где кроме выходцев и верцев никого нет! Зодчий даже привстал со своего места, чтобы подробнее разглядеть поразившую его картину. Старик заметил интерес гостя, но ничего не сказал. Зодчий так и простоял в повозке, пока они не подъехали к воротам.

  После увиденного с вершины холма, Зодчий ожидал чего угодно – вплоть до высоких рвов, подъёмных мостов и рыцарей в блестящих доспехах. Но ни первого, ни второго, ни третьего не увидел. Повозка остановилась перед массивными воротами, сплочёнными из цельных брёвен, по цвету напоминающих лиственницу. Створки без скрипа и на удивление легко распахнулись. Телега въехала внутрь...

  Теперь у Зодчего появилась возможность изучить поселение изнутри. Чем больше он смотрел вокруг, тем больше недоумевал. В прежней жизни ему была не чужда строительная деятельность, поэтому он мог отличить строение семнадцатого века от постройки девятнадцатого. Судя по словам Агути, верцы жили в Зоконе около трёх веков. Однако ни один из домов в поселении не мог быть старше шестидесяти-восьмидесяти лет!

  Это казалось странным (едва ли крестьяне стали «откочёвывать» в другое место, тем более что в Зоконе удобных для проживания мест не так много). К тому же повсюду встречались постройки совсем свежие. При этом внимательный глаз Зодчего не находил в рядом стоящих домах признаков огненной стихии. Спрашивается, зачем строить новый дом между двумя такими же, если ни пожар, ни гниль не разрушали предыдущего?

  Вопросов было много. Зодчий надеялся, что таинственный Амвросий ответит хотя бы на некоторые из них.

  Повозка остановилась недалеко от ворот. Зодчий последовал за своими спутниками и оказался перед высоким крыльцом. Количество широких ступенек, указывало на то, что дома вокруг могли иметь нижние этажи с подвалами и погребами.

  Старик шагнул на крыльцо и лишь теперь обратился к Зодчему:

  – Иди за мной.

  Его голос ничуть не потеплел за те несколько часов, что они провели в дороге.

  Пройдя через холодные сени и широкий коридор, неожиданно оказались в большом светлом помещении. Сквозь четыре окна в комнату попадало так много света, что Зодчему на секунду показалось, будто за окном не беспросветная рассеянная световая муть Зокона, а яркий солнечный день где-нибудь на Алтае. Он хотел подойти ближе и рассмотреть, что за таинственное стекло (да и стекло ли?) вставлено в оконные рамы. Однако присутствие молчаливого старика его смущало.

  Зодчий без приглашения сел на широкую скамью, тянувшуюся вдоль всей стены, в которой были прорублены высокие окна, и принялся с интересом изучать убранство комнаты. Подсознательно он ожидал увидеть что-нибудь такое – из времён трёхсотлетней давности. Однако его окружали вполне обычные и знакомые предметы: лавки, длинный широкий стол, домотканые дорожки на полу, несколько почерневших икон в красном углу. Но лампадка у икон не горела.

  «Может, они какие-нибудь раскольники?..» – подумал Зодчий, продолжая изучать обстановку.

  В доме было тихо. Лишь прислушавшись, можно было уловить мычание коров и блеянье коз, доносившиеся откуда-то справа. Старик по-прежнему молчал. Зодчий почувствовал в груди нарастающую тревогу. Тяжёлые ночные мысли вновь всколыхнули сознание. Именно в эту секунду послышались громкие уверенные шаги. Старик поднялся на ноги, медленно приблизился к широкому арочному проёму, ведущему вглубь дома.

  Прошло несколько томительных мгновений, и в комнату вошёл...

  13.

  – Извините, что заставил вас ждать.

  Высокий мужчина приблизился к Зодчему. Словно оценивая, осмотрел его с ног до головы.

  «Похоже, здесь не знакомы с правилами хорошего тона...» – с лёгкой неприязнью подумал Зодчий.

  – Меня зовут Легонт. А вас? – Мужчина бесцеремонно буравил выходца серыми колючими глазами.

  – Теперь моё имя Зодчий...

  – Вы не догадываетесь, почему Амвросий пригласил именно вас?

  – А я должен?..

  На подчёркнутую холодность хозяина Зодчий ответил тем же.

  За всё время их разговора Легонт впервые позволил своим глазам вспыхнуть искрой веселья.

  – Значит, не догадываетесь. Тогда я хочу пригласить вас взглянуть на один предмет. Идёмте.

  Зодчий шагал за Легонтом и никак не мог избавиться от чувства острого дискомфорта. По дороге сюда он настроился на непростую беседу со своими далёкими-далёкими пращурами, и внутренне готов был к диалогу со словами, которые он помнил ещё со школьной скамьи: «барин», «ворог», «тать» и прочими архаизмами. А в действительности первым его собеседником у верцев оказался человек одного с ним круга знаний! Что это: неправильная информированность обитателей застав о жизни верцев? Или что-то другое, имеющее своей основой вещи пока недоступные никому из выходцев?..

  Скоро они оказались в комнате, всю центральную часть которой занимал огромный стол с макетом Зокона, обладающего невероятной детализацией не только самого поселения верцев, но также всех трёх застав, и даже почти законченного их нового дома!

  Зодчий внутренне ахнул. Он приблизился к макету и принялся с придирчивым интересом разглядывать настоящее произведение искусства. По мере того, как он впитывал информацию, стремительно раскрывавшуюся перед ним, выходец всё больше утверждался в мысли – в макете что-то не так! Зодчий долго всматривался и, наконец, понял: макет изображал не только сегодняшний Зокон. Многие части его замысловатого рельефа были перенесены из прошлого.

  Зодчий вопросительно посмотрел на Легонта.

  – Я правильно понял вот эту тонкую линию по периметру Зокона?

  – Да, это граница сегодняшнего мира. – Легонт сделал ударение на слово «сегодняшнего». – Всё, что находится за ней, перестало для нас существовать.

  – Давно?

  – Это зависит от единиц измерения... – загадочно ответил Легонт.

  – Судя по тому, что вашему поселению не больше восьмидесяти лет, изменение Зокона произошло примерно в то же время? – спросил Зодчий, продолжая разглядывать макет.

  – Вы наблюдательны. – Легонт встал рядом с выходцем.

  – Но если ваше нынешнее поселение новое, где же предыдущее? – спросил Зодчий. – Его нет на макете.

  – Нет, – согласился Легонт. – Потому что его уже нет в этом мире...

  Зодчий оценил площадь потерянной верцами земли, а также близость этой земли к зонам конфликта и с сомнением произнёс:

  – Едва ли ваше старое поселение находилось в такой близости от границы зоны.

  – Оно находилось здесь. – Легонт указал на голубое блюдце круглого водоёма.

  – Вы построили крепость на Гнилом Озере?! – изумился Зодчий.

  – Нет, мы построили его на естественном каменистом холме, который после одного из Переходов стал уходить под землю. Озеро на его месте образовалось позднее – через несколько лет.

  – Странно... – задумчиво произнёс Зодчий. – Заставники об этом ничего не говорили.

  – Они не знали.

  – Действительно, – согласился Зодчий, – за последние десятилетия на заставах сменилось не одно поколение, и память об этом событии просто исчезла. К сожалению, выходцы никогда не вели хроник...

  – На заставах не вели... – сказал Легонт таким тоном, словно выговаривал нерадивому ученику за его неподготовленность.

  Зодчий не обратил на колкость Легонта внимания, продолжая с интересом рассматривать макет. Его заинтересовала новая деталь: глубоких линий, урезавших площадь обитаемого мира, было несколько. Зодчий указал на них рукой и спросил:

  – Уменьшение происходило не один раз?

  – Мы выделяем шесть случаев. Последний произошёл полгода назад.

  – Почему на заставах об этом ничего не знают?

  – Знают, но не все... – туманно ответил Легонт. – Мало кто из заставников утруждает себя размышлениями о судьбе нашего мира. Большинство из вас живут одним днём. – Голос Легонта прозвучал укоризненно.

  Зодчий внимательно посмотрел на поселенца.

  – Вы считаете, что на выходцах, простите, я хотел сказать, на заставниках лежит какая-то вина?

  – Вина лежит на всех нас! – неожиданно резко проговорил Легонт. – Но мы пригласили вас не для чтения нотаций.

  – Надеюсь... – сказал Зодчий, которому не понравилась несдержанность верца.

  Легонт указал рукой на макет и уже спокойно заговорил:

  – Если вы внимательно посмотрите сюда и проведёте в уме несложные расчёты, то сможете легко подсчитать, что площадь потерянных нами земель лишь немногим меньше площади оставшегося мира...

  Зодчий недоверчиво взглянул на макет. Ему хватило одной минуты, чтобы убедиться в справедливости сказанных слов.

  – В последние годы «ужимание» мира происходит по длинной части эллипса, – опять заговорил Легонт, – поэтому заставы остаются от этого процесса как бы в стороне. Но так было не всегда. Наши записи хранят сведения о том, что Переход около ста лет назад за одну ночь уничтожил четыре заставы из пяти...

  Зодчий внимательно слушал Легонта, но мысленно соглашался с ним не во всём. За месяцы, проведённые в Зоконе, он настолько свыкся с реальностью и незыблемостью этого мира, что тревожную информацию собеседника воспринимал с явным недоверием.

  – Судя по вашим словам, – задумчиво произнёс Зодчий, – «ужимание» мира происходит на протяжении многих лет?

  – Это так.

  – Тогда мне не понятно, почему вы всполошились именно сейчас? Неужели ещё триста лет в вашем мире – такой маленький срок?

  – Наверное, вы не до конца поняли, что я пытаюсь сказать. – Тембр голос Легонта мгновенно изменился. Приятные мягкие обертоны опытного ритора быстро сменились жёсткой категоричностью отрывистой командирской речи. – Из той половины земли, что мы потеряли за все три века, три четверти исчезли за последние двадцать лет!..

  Цифра была ошеломляющей, но не верить Легонту оснований не было.

  – Мир исчезает?.. – тихо спросил Зодчий.

  Легонт не ответил. Подойдя к окну, он долго смотрел вдаль. Потом резко повернулся и сказал фразу, не относящуюся к предмету их разговора:

  – Я догадываюсь, с какими мыслями вы ехали к нам... Чтобы напрасно не волновать ваших товарищей, хочу попросить вас сейчас же вернуться на заставу. Не беспокойтесь, очень скоро у нас появится возможность поговорить более содержательно. Вы не против новой встречи?

  – Не против, – без раздумий ответил Зодчий.

  Он уже выходил из комнаты, когда Легонт окликнул его:

  – Вас повезёт Енор – юноша, который на Вторую заставу привозит продукты. Так вот, не отпускайте его одного в ночь.

  – Он переночует в моей комнате, – ответил Зодчий.

  – Хорошо. Тогда до встречи.

  Легонт, повернувшись на каблуках, вышел в низкую дверь. Откуда-то возник знакомый старик и молча повёл заставника за собой. Зодчий находился в состоянии лёгкой растерянности. Информация, которую вылил на него Легонт, словно ушат ледяной воды, выбила его из равновесия.