Текст книги "Сам"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Эх, Курнопа-Курнопай, я не стал рессорить на пункте уравнивания численности народов. Не было резона. На какие уступки я ни пойди, отфутболят мой пункт по религиозным мотивам, экономическим, расовым, идеологическим. Дабы смазать по их мозгам, я сказал, что мне страшна в них готовность вовлечь себя и Землю в небытие, но лишь бы сохранить незыблемость закоснелых позиций. Еще сказал, что не было и нет религий, экономик, идеологий, из-за которых стоило бы губить планету. Тут блаженненький западноевропеец выискался. Глобальный расклад между безрассудством и благими пожеланиями еще в девятнадцатом веке сделался такой, что, как ты ни улучшай генофонд, запозднились. Мы уже во власти роковой социально-нравственной необратимости, посему не спасут землю ни индусы, ни капиталисты, ни социалисты, ни генофондисты-сексуалисты. Ты знаешь, мой Курнопа, что я непреклонный. Я скисал, но я и зверел из-за этой непробиваемой политической стены. Я им вмазал: «Наша встреча – отражение того, насколько обыдиотилось человечество, так давайте хотя бы сами вырвемся из трала порочного идиотизма». Что ты, Курнопушка?! Они позубоскалили как над непорочным зачатием, так и над непорочным идиотизмом и перешли к обсуждению следующего пункта. Вот ситуация, в которой заключена многоразветвленная система причинности для страдания. И ты давай не заземляйся на пылевом, ну не крупней крупинки пункте,ввиду существования самийского пунктаи пунктавселенского. О, Курнопа, президент Зэт предлагал мне военную помощь, и я, заметь, не воспользовался ею, когда твой отец, ты и Сержантитет едва не погубили меня. Зэт, отвергая демографическую уравниловку, выдал изречение, являющее собой верх философско-руководящей казуистики: «Всему присуща кривизна, неравномерность, неравновеликость, разномассивность, разномастность, разнообъемность, разнопространственность». Как ты думаешь, проницательнейший державный ревизор, я прав в оценке казуистики Зэта?

38

Курнопай, которому заточение в призматической башне показалось нескончаемым, слушал Болт Бух Грея сквозь полуявь-полусон. Подчас мысли властителя взбадривали его своей дерзкой свежестью, и он вдумывался в них с непосредственностью пытливой натуры, но умственного удовольствия не испытывал. Не был уверен, что священный автократ говорит взаправду. Всемирный подход в экологическом плане к демографическому генофондизму, да еще и под знаком спасения человечества через обогащение его благородных сущностей вывел Курнопая из состояния дремы.

– И вы бы могли выдать такое изречение.

– Я? – растерялся Болт Бух Грей. – Я охарактеризовал казуистичность изречения…

– Казуистична сама действительность.

– У-удивил! Я на что аналитик, не всегда погружаюсь на глубочайшие смысловые глубины. У, туда-сюда! Выходит, ты возводишь мой интеллект в ранг, обладающий реальными силами к самым глубоченным философским погружениям.

– Возвожу.

– У-уважил. У, как Иисус Христос по душе в пуховых носочках прошел! И все же в этой объективке на действительность есть ущерб, не приемлемый для меня. Я за оптимизм в истории, то бишь я зрю выход из мнимой безвыходности в сексрелигии, соединенной с генофондизмом.

– Во всемирном масштабе, священный автократ, ваша идея спасительна.

– И в самийском.

– Сомневаюсь. Над Самией рок. В ней даже гениальные идеи превращаются в свою противоположность.

– У нас? Чем? Что превращает их в свою противоположность?

– Практика.

– Ты судишь, не зная. Пообщайся хотя бы с Огомием. Твой верный брат и сторонник. Я, отец, меньше для него значу. Огомий душевно, умственно развит так чутко… Других моих детей посмотри. Мечта народов.

– Посмотрю.

– Нельзя верить только себе. Я верю себе, в себя, но я верю тебе, в тебя.

– Пока сексрелигия и генофондизм, какими испытал на собственной судьбе, отвратительны. Они лишены целомудрия. Они – элитарная дьявольщина. Они увеличивают животное потребление для верхушки.

– Курнопаюшка, сам ты элитарий из образованного класса.

– Образованного? Обычная грамотность, скорей специализированная. Я умудрился кое-что постичь за счет тревог натуры. Я проклинаю грамотность. Да и образованность. Именно она привела, треклятая, человечество к трагедии. Топор создавался без математических формул. А формулу ядерного распада для первых атомных бомб – в конечном счете формулу всемирного убийства – создал Эйнштейн. Если кого и не подпускать к генофондированию – образованный класс. О, мне запомнился урок державных леди. Палачество от духовного, фашизм от физического.

Болт Бух Грей поднялся с персидского ковра цвета свежей крови: вальяжно он на нем полеживал – вниз животом, опираясь подбородком в сомкнутые ладони. Все, о чем он говорил, как бы оно ни захватывало, Курнопай не принимал на полную веру: мешала благоустроенность лица Болт Бух Грея, горделивая ублаженность его тела, точно бы подсушенного жаркими гимнастическими тренировками. Но едва он поднялся с ковра, в нем проглянулкрестьянский парень, до того уставший за день на сельских работах, что пониклой была каждая его кровинка-мышечка, в глазах – застойная вода грустной усталости. Внезапно Курнопай захотел поверить ему безотчетно и целиком.

Раскаиваясь в том, что к тягостным заботам Болт Бух Грея, пекущегося, в отличие от него, обо всех на свете, он прибавил свое расстройство, граничащее с безответственным ребячеством, Курнопай попросился в отставку. Прочувствованная убежденность виноватого, отворившаяся в голосе Курнопая, была для Болт Бух Грея куда приемлемей, чем его упертость,и он щелчками стал бить пальцами по воздуху и, уходя к лифтовой стене, внятно внушал:

– Привыкай. Разберись в ценностях. Прочь от заковыристых мук. Они уродуют. Трудимся. Двигаем страну вперед.

39

Медиком, присланным Болт Бух Греем, оказался главный врач державы Миляга. Короткая стрижка гудроново-черных волос была в прострелах седины, отчего прежняя уютность его манер влияла еще смягчительней. Вместе с тем Миляга уже отзывалсановностью. Сановность была в плотной мясистости, в просторном покрое пончовидной рубахи, сшитой из цейлонского батиста, в конструкции шорт – штанины впереди и сзади остроугольны. Обходительность Миляги, в которой раньше и предвзято нельзя было обнаружить угодливости, нет-нет и претила элегантно-заискивающей приятностью.

В минуты осмотра, когда Курнопая задела угодливость Миляги, он вдруг ощутил в сердце подчинительное потрясение от высказываний священного автократа, и оно с новой внезапностью помогло ему обнаружить в себе возможность к заискиванию.

«Должно быть, как раз, – подумалось Курнопаю, – самое трепетное лакейство потому и омерзительно, что начинается на вершинах власти».

Но при угодливости, вкрадчивость которой навряд ли уловил бы Курнопай, если бы не видел Милягу в детстве, был в державном враче холодок, вызываемый прочно приживленным чувством обязанности, где внутренняя спешка подобна инстинкту ускользания в условиях вздорной, не тобой заваренной каши.Холодком именно такой обязанности повеяло на Курнопая, едва Миляга велел ему принять душ, после вкатил антисептический укол и выдал справку, освобождающую от участия в празднике Генофондизма. Вручение справки он сопроводил похвальбой:

– Облеченный доверием священного автократа, я могу позволить себе и столь опасное деяние. Ведь вы, господин державный ревизор, признаны академией медицины генофондистом номер два.

40

Понурый был Курнопай, хотя Фэйхоа вела себя так, будто бы ее не волновало, почему он отсутствовал. Досадуя на жену, он спросил, откуда ее странное молчание, и она ему напомнила, что выросла в питомнике гарема, где единственный мужчина спрашивает и взыскует, а женщины ждут его ласки и милости. Она не смутилась, отвечая, и не была уклончива, и он решил, что это безразличие, и разрыдался, а после, когда она успокоила его, рассказал об уроке по изучению«Кама-Сутры».

Фэйхоа плакала, а он ее успокаивал и выслушивал, каменея душой, о том, как в ночи и дни его отсутствия им на квартиру звонили элитарные леди и, вереща от страсти, гундося, приклацивая языком, восхищались впечатлениями от урока. Все, от чего можно было отчаяться, она пережила до возвращения Курнопая, и пусть он не сердится. Ее душа точно саванна после пожара.

Тогда он спросил Фэйхоа, а надо ли жить дальше, и она ответила без колебаний, что нужно, потому что первичная, невыдуманная цель жизни человека, как и цель существования всего во вселенной, в том, чтобы жить. А после он рассказал ей о том, что является страданием Болт Бух Грея, и спросил с апокалиптической тревогой:

– Верить или не верить?

И она ответила, что верить, сомневаясь, ибо учение САМОГО заключает в себе это. И еще он спросил, вероятен ли, на ее взгляд, национальный не-эгоизм, который позволил бы подравнивать количественное существование народов, и она ответила без колебания, что вероятен, потому что астронавты и космические аппараты не нашли в нашей Солнечной системе иной планеты, где мог бы обитать человек, отсюда и возможность согласия с демографическим проектом автократа и его практического преломления, но, разумеется, не такого стремительного, на какое он полагается, ведь постепенен человек, ибо он дитя Эволюции, как сам же он это определил в счастливое время их лагунной любви.

– Но тогда как быть со свободой воли отдельной личности? Найдутся люди, у них будут возникать внегенофондические привязанности. Ради общего потомства они примутся бунтовать.

И сказала Фэйхоа, что тут дилемма: или существование или самоотречение. (Здесь Курнопаю думалось робко, что самоотречение, самопожертвование,наверно, происходит от слова САМ?) И к тому же подчеркнула, что самоотречение в природе истинного человека, и лишь человек-индивидуалист, человек-растлитель, человек-монстр не обладает этим спасительным качеством, полным величья, оберегающего жизнь.

– А не сложится ли так, что расплодятся еще незримей среди других народов всепронизывающие народы, и они-то сведут на нет множественную красоту двух тысяч народов, оригинальных в языке, чувстве, культуре, укладе?

– Множественность красоты не исчезает бесследно. Она сливается, как вещества в сплавах, но не через посредство злодейства.

– Природа и человечество испытали это.

– Человечество становится бдительным. Нацизму не победить.

– Практика показывает, что вместо одной головы змея, дракона или демона вырастают десятки, тысячи.

– Человечество, как помнит себя, всегда борется с ними. Практика? Сейчас практика вроде сильней.

– Среди безверия верить трудно. Я предпочту верить.

– Я не могу, Фэ.

– Не убедила?

– Слова перестали быть целомудренными, поэтому не убеждают полностью.

– Вспомни о Мировом Чувстве. Оно противоположно-едино.

– Не хочу. То, о чем говорил САМ, узаконивает противоречивость. Безотрадно. Оптимизм, на глазах которого бомбят Землю, проклятье.

41

На праздник Генофондизма не пошла и Фэйхоа. Беременность сопровождалась изнурительной тошнотой, и Миляга, не без оправданий и сетований как бы за ее освобождение не попасть в опалу, выдал ей медицинскую справку.

Торжество Курнопай не собирался смотреть. Пешочком втихаря прогуляется до Огомы, но Фэйхоа не отпустила его из-за недоброго предчувствия, а также заставила посидеть у телевизора: мало ли тамчто может стрястись.

Пока он препирался с женой, праздник начался. Камера то выхватывала ликующее лицо Болт Бух Грея, то детей-генофондистов, которые гуськом тянулись по свежестриженой траве стадиона, держа над плечиками флажки с профильными портретами священного автократа. Курнопай смотрел с заслоненным вниманием на веселый вид мальчишек и девчонок, среди которых были совсем карапузики, но скоро настроился на пристальность и обнаружил, что впередиидущий – Огомий, а ребятня, семенящая за ним, если глядеть на мордашки и фигурки, имеет прямое отношение к Болт Бух Грею.

В уши врубился гортанно-радостный, полированный голос теледиктора, сказавшего о том, что он свидетельствует, исполненный гордости за отечество, что шествуют по изумрудному полю стадиона дети будущего, чьим отцом-генофондистом является молодой правитель Болт Бух Грей, своим деянием внушающий надежду на бессмертие народонаселения планеты.

За болтбухгрейчиками прошли цепочки детей, но коротеньких, не таких красивых и ладных, и на их флажках были профильные портреты отцов-генофондистов. Некоторые из них были знакомы Курнопаю: Бульдозер, Миляга, Скуттерини, министры, генералитет, популяризаторы сексрелигии, знаменитые клерки, работяги, актеры, зодчие, писатели. Даже злосчастный монах милосердия глядел с флажков.

Недоумевая, почему нет портретов матерей-генофондисток, Курнопай увидел их в небе, отпечатанных на шелковых полотнищах, которые тянули за собой летящие нырками дирижабли. На самом почетном месте, первым на первом полотнище, красовалось изображение Каски-Веры.

Перед парадом почетных генофондариев показали будку спортивного комментатора Чапа Чапыча. Чап Чапыч, длиннотуловищный, празднично дрыгал короткими ножками, полулежа в гинекологическом кресле. Кресло он купил у старьевщиков в знак уважения, как афишировал это во время передач, к сексрелигии и генофондизму. При этом он подчеркивал, что уродцы, подобные ему, должны без пощады лишаться права на генофондаж. Отпрыгавшись, изобразив восторг существования, Чап Чапыч произнес медовой вязкости басом, что счастлив объявить выступление благодетеля Самии, прямого потомка САМОГО, пророка сексрелигии, родоначальника генофондизма, священного автократа Болт Бух Грея.

Прежде чем страна услышит своего предводителя и производителя, он, Чап Чапыч, скажет пару слов по просьбе восхищенного народа. Восхищенный народ просил его объявить во всеуслышание, что автократия Болт Бух Грея не токмо не уступает демократии в бережливости к человеку и обществу, но и превышает: ее цель – процветание всего человечества. И раньше выпадали везучие тысячелетия, чье время освещалось деянием правителя семи пядей во лбу. Последнее тысячелетие до новой эры! Император Ашока! Первый антивоенный правитель, первый коронованный миротворец! При Ашоке утвердились две религиозных философии: буддизм и джайнизм. К сожалению, Ашока не был правителем-мыслителем величины Будды и Джины. Зато он первый утвердил систему царского демократизма. Наш властелин Болт Бух Грей сопоставим с императором Ашокой, поелику первым выдвинул систему демократической деспотии. Но наш правитель превышает Ашоку: он не токмо автократ – священный автократ. Священный потому, что создал и сексрелигию, и учение генофондизма. Он совмещает в себе, выражаясь образно, Ашоку с Буддой, Ашоку с Джиной. К месту сказать, у Джины, носившего также имя Махавира и Вардхамана, было звание тиртханкара, что означает – создатель пути. Болт Бух Грей – создатель пути, как Джина, Будда, Христос, Магомет. Я спрашиваю себя: «Знало ли человечество подобного правителя?» Аз грешный хватил жизни, изучил историю людей. Аз грешный, калека, чьим помыслом не может быть помысел о продолжении рода, поелику Самия и все страны мира должны создать золотой фонд человечества, я отвечаю себе и нашему восхищенному народу: «Я не вспомню подобного правителя-мыслителя в истории, не вспомню, и на своем веку». Прежде чем поблагодарить телезрителей за внимание, добавлю, что у священного автократа как мыслителя были предшественники, но им не хватило тиртханкаристской энергии, и то малое, о чем они догадывались, он поставил с головы на ноги. Учение, поставленное вверх тормашками, вы можете себе представить, способно ли оно было захватить умы и души людей? Сексрелигия и учение генофондизма, поставленные на ноги, захватили наш изумленный народ и с быстротой электронов покоряют интеллект всех народов. Спасибо! Итак, будет говорить благодетель Самии, прямой потомок САМОГО, пророк сексрелигии, родоначальник генофондизма, священный автократ, справедливый обладатель других титулов, чинов, званий, санов, мыслитель во властителях Болт Бух Грей.

Ганс Магмейстер учил курсантов-термитчиков держать мундир лица наглухо застегнутым на все пуговицы в момент, когда вас хвалят.Должно быть, еще сержантом дворцовой охраны Болт Бух Грей прошел выучку Ганса Магмейстера. Мундир его лица был застегнут наглухо в минуты выступления Чап Чапыча. Ганс Магмейстер ни капельки не сомневался в том, что всем приятны похвалы. Он предостерегал от выражения приятности, а того, чтобы кто-то расплылся от похвал или же по-дурацки радостно осклабился, и совсем не допускал. Мигом надолго получишь завистников по службе, даже командпреподаватель, хваливший тебя, при случае сведет с тобой счеты, вплоть до кровавых. По Гансу Магмейстеру, зависть – всеобщее жизнеопасное чувство, страшное своим бессознательным постоянством, стремящимся реализоваться, потому и нельзя давать малейший повод к зависти. Он не отрицал того, что сами похвалы тоже возбуждают зависть, но летучую, потому что они воздействуют на слуховое восприятие, сладкое в человеке по сравнению со зрительным восприятием и забывчивое. Исключением, обладающим слуховой злопамятностью, были для него музыканты, особенно композиторы с абсолютным слухом, певцы, актеры, поэты, администраторы всех рангов.

У Курнопая не было уверенности в том, что и при выучке, полученной у Ганса Магмейстера, он сумел бы, как Болт Бух Грей, соблюсти застегнутость,слушая Чап Чапыча, дрыгающегося коротконожку, благостно лежавшего в гинекологическом кресле.

Встал Болт Бух Грей вровень с коброголовыми микрофонами каким-то больным. Уголки рта передернулись, он точно бы придавил коренными зубами ломтик лимона. Продлись дольше мгновения кислотная мина Болт Бух Грея, и все не поверили бы его неудовольствию передержкой,допущенной Чап Чапычем, но он, заскорбев, уронил уголки губ, и, наверно, редко кто не обнадежился, будто бы Болт Бух Грею чужда душевная неопрятность.

– Прихожане и прихожанки сексрелигиозной церкви, – заговорил он трагически тихо, как будто собирался известить о землетрясении, в результате которого погиб целый город. Стадион затаил дыхание, Болт Бух Грей сделал паузу, и послышался невещественный шелест такой тонкости, точно это звучали космические волны, бегущие из вселенной. – Вы улавливаете? САМ излучил на всех нас, кто присутствует здесь, энергию своего благословения на удачу нашей грандиознейшей программе. – Болт Бух Грей вскинул руки, застыл, наполняясь какой-то мистической мощью, и, поведя ими вниз, вытянутыми во всю длину, прозрачно вымолвил два слова, как отлил из хрусталя.

– Склонитесь ниц.

Стадион, уже принагнутый движением рук священного автократа, склонился, истово повинуясь, чтобы энергия благословения обуяла его до сердечных глубин.

– Вернитесь в исходное положение, – сказал он одними губами, которые, похоже, онемели от преклонения перед САМИМ, так ободряюще нежданно возвратившимсяк народу.

Потом Болт Бух Грей начал праздничную речь, но теперь это был властитель, повелевавший по-молодому дерзко, с издевочкой, перевитой лаской, потому что ведал уже, ктоперед ним.

– Я вас фраппирую, прихожане и прихожанки, генофондистки и генофондисты, мои подчиненные и подопечные. Я вас фраппирую, то бишь неприятно изумлю. Праздник, и какой праздник! И все-таки фраппирую. Дабы прониклись, чего ради фраппирую. Как люди не стыдятся убивать врагов на войне, так мы сегодня не будем стесняться святого акта демографии, долженствующего спасти от вырождения народы и племена Самии. Для пущего убеждения спасительности сексрелигии, также генофондизма мы допустили на праздник телеоператоров всех стран мира, то бишь трансляция будет вестись целиком на земной шар. Эпоха так эпоха! Она знаменует собой зачин эры глобальности. Куда уйдешь от глобальности? Никуда. В противном случае – всеобщая смерть. Ныне нет экономических систем, нет идеологий, ради которых стоило бы уничтожить земшар. Постулат сам по себе кощунственный, однако лишь с виду: кощунствен сам ход экономики, идеологии, национально-географической жизни на земле Все клянутся идеей сосуществования, упорно продолжая существовать по отдельности или блоками. Блоки – препятствие ко всемирному спасению, к братству. И тут возникает не где-нибудь, в стране САМОГО объединительная религия: сексрелигия. В основе ее культ непрерывности жизни, культ продолжения рода, культ целесообразного регулирования народонаселения любой страны в частности, народонаселения мира вообще. Сексрелигия, и только сексрелигия может утвердить идею всеобщности существования. Своими сущностями она утверждает другие цели, спасительные для человечества: не войну – мир, не разобщение – соединение, не ухудшение – совершенствование, не хаос – гармонию. Дабы ясней ясного стала моя теория, еще раз фраппирую участников праздника и телезрителей. Человечество развивалось под знаком порчи, распада, хотя и утверждало устами своих трибунов, госдеев, священников, что идет по пути цивилизации. Цивилизацией называли сферу сервиса, достигаемую за счет убийства природы. Поистине человечество рубит сук, на котором сидит. Тем более в понятие цивилизация нельзя включать армию, атомистику, потому что они работают на отрицание жизни. Идеалы цивилизации – сельское хозяйство, медицина, астрономия, гимнастика, генетика. Идеал идеалов – генофондизм. Он дает возможность человечеству осознать свою порчу и средства для полного физического и духовного очищения. Не надо думать, что генофондизм – чисто демографическая наука, сексрелигия – религия плотской чувственности. Они – наука и религия о переустройстве обществ на земле. Ничто не окажется не непереустроенным из того, что сложилось доныне. Переустроится все: философия религии, нравственность, психология, институты административного управления, культура, право собственности. Любой из вас ежедневно сталкивается с правом собственности. Оно многозначно до неуследимости. В нем много справедливейшего и много жесточайшего. Самое страшное в нем на данный момент для нашего спасительнейшего дела – абсолютное право на тело человека. Оно вытекает из семейно-супружеского права. С этим правом не улучшить народы Самии, человечества. Без разрушения постепенного этого права невозможно успешное отправление сексрелигиозной обрядности, духа сексрелигии, невозможно и осуществление идеи генофондизма. Данное разрушение мы уже начали в верхах. Совсем недавно, в течение недели, любимец САМОГО, мой персональный любимец, любимец Самии, державный ревизор Курнопай осуществлял генофондирование группы первых леди нашей державы. Надо отдать должное сексврачам, сексологам, секссвященникам державы – они в результате обследования установили запрет на генофондаж и посвящение целому ряду министров и высокопоставленных военных. Будут обиды, огорчения, приступы отчаяния у лиц, лишенных этих прав, как и права на лишение продолжения рода. Некий министр, впавши в амбицию, требовал отставки. Пока отставка ему не дана. Терпимость – вещь важная. Однако решение сотрудников сексфронта останется в силе. В роду министра были шизофреники, дауны, туберкулезники, самоубийцы. Так мы будем поступать отныне и присно во имя прекрасного потомства Самии. Здесь в неукоснительном порядке надо объявить, что комиссии по отбору генофондистов и генофондисток будут отдавать предпочтение тем женщинам и мужчинам, в семейно-родовом генофонде которых по преимуществу были земледельцы, священнослужители, финансисты, менеджеры, учителя, творцы культуры, науки, техники, гуманитарии, рабочие-изобретатели, мастера-умельцы и, конечно, конечно, футурологи. Мы будем ограничивать в область демографического воспроизводства приток людей, гены которых отягчены милитаристической информацией, информацией об алкоголизме, наркомании, врожденных телесно-духовных уродствах, информацией о завистничестве, мстительности, лживости, неблагонадежности по отношению к заветам САМОГО, к историческим ценностям Самии, к новшествам политического прогресса, религии, этики. И в настоящем случае я фраппирую вас, но подумавши, откинув эгоистические настроения, вы примете мое учение, так как оно – учение о грядущей нескончаемой жизни людей в противоположность глобальной ситуации, которая пока что запроецировала человечеству близкое самоистребление. Сексрелигия, генофондизм созданы мною для предотвращения самоубийства человечества. Казалось бы, спасение найдено. И нет дилеммы: глобальное самосожжение или очищение от скверны, которая привела к угрозе ядерного самосожжения? Дилемма есть и накренена в сторону небытия. Я не стал бы в праздник фраппировать вас на трагический лад, однако избавление от катастрофы идет через осознание глобальности мирового катаклизма, главное – через активную, без ущемлений практику генофондирования, в чем, поскольку программа слишком ответственная, необходима беспощадная дисциплина и, коль скоро порча достигла жутких размеров, также сексрелигиозная кара вплоть до уничтожения по решению трибунала жрецов во главе со мной. Посему я призываю участников демографического действа мановением воли избавиться от стыда и совершить на мягкой травке стадиона священный акт, как то делали наши предшественники, каковых еще тогда не раз дирали чудища духовных и телесных уродств. В будущем на празднике Генофондизма, если, благодаря нам, человечество выживет, генофондирование будут осуществлять юноши и девушки. Обходятся ведь одной молодостью соревнования фигуристов, лыжников, легкоатлетов, конькобежцев, пловцов, стриптизеров. Почему сейчас мы не пошли этим путем? Первое. События показали, что в интимных условиях генофондарии уклоняются от близости, то бишь зачатье как величайшая цель поругается. Второе. Сексологи планеты провели статистику рождения гениев. Выявилось, что от отцов и матерей, достигших весьма зрелого возраста – сорока, пятидесяти, а то и шестидесяти с гаком, рождались самые грандиознейшие люди. Третье. Мы ориентировались на то, что у каждого возраста найдутся свои болельщики, либо на то, что у знатных или безымянных особей будут свои поклонники. Всем вам известна моя посвященка Лисичка. Я искренне сожалею, что она не зачала во время посвящения. В моей практике – это прискорбный случай. Мои коллеги по высшим инстанциям шутят, что, мол, вам, священный автократ, можно дать еще одно звание: звание верховного сексснайпера. Лисичку мы придали в качестве партнерши маршалу Данциг-Сикорскому. Тут, по ассоциации, прибегну к воспоминанию. Три года тому назад я возглавлял делегацию во Французскую республику. Переговоры шли не совсем так, как прогнозировалось. Я переживал. Скверный сон. В час пополуночи вздумалось проветриться. Покинул резиденцию. Елисейские поля. Почти безлюдные, темновато. Брел вверх по Елисейским полям. Впереди старик. Рослый. Сутулость. Подошвами приволакивает. Навстречу ему бежит девочка в манто. Распахнулась. Голенькая. «Мсье, – к старику, – сик-сик?» – и полами кокетливо помахала. Слышу старик: «Что ты, деточка?! Ведь мне на девятый десяток». Она запахнулась в манто и так-то неотразимо, чертовски задорно: «Мсье, это не ваша забота». И старичок за ней побежал. Камешки свистели под ногами. Там, как говорится, развлечение для заработка. И то какой энтузиазм! Лисичка, мы убеждены, проявит куда больший энтузиазм, поскольку цель захватывает дух по причинам невероятнейшей идейности. Кто-то, конечно, поскалит зубы, пошутит, посмеется, позлорадствует, теша недоброжелательную душонку, но… на то и праздник. И все-таки я призвал бы щадить престарелого военачальника. Может, у вас в возрасте Данциг-Сикорского тоже будут венозные икры и позвоночник, покореженный спондилезом.

Хохот оскорбил Курнопая. Он ушел в кабинет, но не захлопнул дверь. Его оскорбленность за маршала не была гневливой – местами речь священного автократа засасывала…

Кресло, отделанное шкурой росомахи, приняло Курнопая в меховые объятья, и он, с паническим чувством вспомнивший о башне-призме, отчаялся от того, что автократ подверсталего го́ре (проклятье первым леди державы) к празднику Генофондизма.

Обвалы хохота, сотрясавшие стадион, навострили слух Курнопая.

Под видом просьбы о сочувствии Болт Бух Грей поизмывался над плоской и сухой ногой бармена Хоккейная Клюшка, но оправдал его участие в празднике коммерческим дарованием, редким для самийцев, разъедаемых хозяйственной безалаберностью и не умеющих из-за наследственного бескорыстия получать на одну денежную единицу сто единиц прибыли. По этой необходимейшей нужде включен в актив генофондариев – весьма музыкальное словообразование произвел Чап Чапыч – зарубежный делец Скуттерини, работающий на благо промышленности.

Курнопай не знал, будет ли участвовать в генофондаже на зеленом поле бабушка Лемуриха, и на всякий случай молил САМОГО, чтобы священный автократ не затронул ее.Увы, он запозднился с мольбой. Болт Бух Грей со смаком расписал могучие телеса Лемурихи и явно на посмешище выставил грудь: ею, мол, она могла бы выкормить несколько поколений водородных бомб или поколение сверхсовременных авианосцев. Такие груди-де перевелись, стали реликтами, подобно мамонтовым деревьям и баобабам. Так как мы собираемся культивировать реликтовые груди, им будет почетное место на генофондажах. Для них мы устроим конкурсы «Миссис первая грудь Самии». В партнеры бабушке Лемурихе он выделил державного врача Милягу, преобразовавшегося в сжатый срок из застенчивого слюнтяя в носорога полового разгула. Свой замысел, дабы знаменитую телебабушку Лемуриху обгулял первый медик государства, Болт Бух Грей объяснил желанием сплавить ее золотоносные свойства: простонародный характер, умилительнейшее преклонение перед пастухом народа – всем памятно ее мление перед покойным Главным Правителем, – ее неукротимую энергию ради счастья общества, ее костяк, способный без устали нести на себе горные массивы мяса, слить с рафинированной интеллигентностью Миляги, с его обходительностью, данной от природы, с его пластичным умением подлаживаться под требования эпохи.

Когда распотешенный стадион затих и насупился в ожидании коронного номера,Болт Бух Грей подарил улыбку камерам планеты. Не обворожительность светилась в лице – откровенное удовольствие от того, что удивительные вещи ему придумались и столь сплоченно воспринимаются.

Он сказал, что хватит говорильни, ибо на говорильню у всего земного шара дикая аллергия, но тем не менее попросил еще минуту, дабы подбить бабки.

Курнопай, и сам не заметивший, как вернулся к телевизору, проворчал:

– Разглагольствует без меры… Минутку, видите ли, просит накинуть.

Фэйхоа старалась не раздражаться ради рождения спокойного ребенка. Ласково она позакручивала волосы Курнопая на палец, промолвила загадочным шепотом бабушки Лемурихи: