Текст книги "Океан. Выпуск пятый"
Автор книги: Николай Непомнящий
Соавторы: Юрий Иванов,Владимир Алексеев,Виктор Широков,Юрий Дудников,Олег Туманов,Марк Рейтман,А. Муравьев-Апостол,Семен Белкин,Герман Серго,Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
Корабль вышел в океан. Мы стали ощущать качку. Я спустился по трапу в центральный отсек. После леденящего холода особенно остро ощущаешь разлитое по отсекам атомохода тепло. Яркий свет плафонов, ровное дыхание механизмов. Здесь по-домашнему уютно.
Сейчас экипаж пока еще ничего не знает о тех не совсем обычных задачах, которые нам предстояло выполнять. Соображения скрытности не позволяли до поры говорить им ничего, кроме того, что пойдем в море далеко и надолго и что к походу надо готовиться тщательно.
Частые, каркающие сигналы ревуна возвестили о том, что начинается погружение.
– Задраен верхний рубочный люк! Боцман, погружаться на глубину… – скомандовал командир. Раздался глухой шум – это забортная вода ворвалась в балластные цистерны.
В отсеках наступила тишина. Лишь короткие доклады. Ползет стрелка глубиномера, показывает, что все глубже и глубже уходит под воду наш корабль. «Началась наша подводная орбита!» – подумалось мне.
В этот первый день нашей кругосветки я записал в дневнике: «Волнение и суета, связанные с подготовкой к плаванию, закончились только после погружения. Сразу же провели радиомитинг. По трансляции выступил командир, разъяснил задачу. Зачитал обращение Главнокомандующего Военно-Морским Флотом. Моряки возбуждены – они только сейчас узнали цель похода и маршрут. В жилых отсеках вывешены карты мира, где дана разметка маршрута. Идут горячие споры, подводники размышляют, спрашивают. «Вам предстоит пройти по океанам и морям, где более ста лет не ходили русские военные моряки». Эти слова из обращения Главкома глубоко взволновали экипаж, наполнили чувством гордости за оказанное нам доверие.
– А что, мы вроде бы Магелланы! – улыбается довольно турбинист Сергей Червоний.
– Конечно, – отвечаю ему. Но уточняю: – Советские Магелланы».
ПОДВОДНЫЕ БУДНИВ море весь экипаж разделен на три равные части. Каждая часть – это боевая смена. В часы ее вахты она обеспечивает ход корабля, его жизнедеятельность и боеготовность. В каждой смене свое руководство – вахтенный офицер, вахтенный инженер-механик, парторг, комсорг, агитаторы…
Жизнь под водой определяется не сменой дня и ночи, а четким графиком вахт: через восемь часов по четыре.
Поход только начался, впереди многие дни и ночи в прочном корпусе – без солнца, без звезд, без дня и ночи, без голубизны неба, без зелени трав…
Улеглись волнения, исчезла возбужденность, связанная с началом плавания. Постепенно земные заботы и дела отошли на задний план. Жизнь вошла в размеренный ритм. Дни стали очень похожи друг на друга: вахты, занятия, учебные упражнения, отработка слаженности боевых постов и снова вахты…
Если вы спросите подводника, чем он занимается, находясь длительное время в прочном корпусе атомохода, он, наверное, ответит: «А ничем особенным – вахту несем, учимся, читаем, отдыхаем…» И действительно. Теперь вот, когда мы скрылись под водой и взяли курс на юг, жизнь на подводной лодке пойдет строго по распорядку дня: вахта, отдых, учеба, тренировки, приборки, занятия… Это многоликая, но в то же время и утомительно однообразная жизнь. Она идет в спокойном русле, сначала действует умиротворяюще, радует спокойствием, затем начинает некоторых раздражать, у других порождать меланхолию, равнодушие, а у кое-кого и откровенный пессимизм.
Многое сделали наши кораблестроители, чтобы в тесном объеме герметичного отсека человек не очень чувствовал неестественности своего существования. Здесь обилие мягкого дневного света, уютные каюты, современные кондиционеры по желанию создают приятную прохладу или тепло. Даже окраска помещений, пультов, отсеков подобрана таким образом, чтобы цвет способствовал активной работе, не утомлял зрение. И все же это не заменит самых обычных земных условий, к которым от рождения привык человек. Увы, это так…
Но мы старались сделать все, чтобы скрасить жизнь подводников. Особое внимание было уделено физической подготовке моряков. На подводной лодке, при ее сравнительно больших размерах, нет места для пробежек и кроссов. Поэтому были взяты на вооружение гантели, эспандеры, двухпудовые гири. Физзарядка была неотъемлемой частью распорядка дня. Кроме того, врач следил, чтобы каждый подводник регулярно принимал ультрафиолетовое облучение от кварцевой лампы. По этому поводу наши шутники даже сочинили стихи:
Нет у нас разноцветных шезлонгов,
Ни к чему нам такая обуза:
Ярко светит подводное солнце.
Приходи, подставляй свое пузо!
Физкультура помогала сохранить форму. Надо заметить, что немало смекалки и изобретательности проявляли в этом отношении и сами подводники. В одном из отсеков я как-то застал моряка, который рассыпал спички, уронив их на пол. Смотрю, он не собирает их сразу, а по одной складывает в коробочку.
– Это сразу пятьдесят два наклона, – поясняет моряк. – К тому же спички – дерево. Их понюхаешь – лесом пахнет, будто и легче стало. Курить я бросил перед погружением. Мне почти каждую ночь снится, что курю. Просто наваждение какое-то, – пожаловался моряк.
Я ему в душе сочувствую – сам курю, но для порядка говорю о вреде курения и о лошади, которую можно убить никотином одной сигареты. В то время на атомных подводных лодках не было курительного салона. Поэтому с мечтой о сигарете мы расставались всем экипажем, как только над нами смыкались волны.
Забот у меня не убывает. Наоборот, с каждым днем подводная жизнь настойчиво требует решения все новых и самых различных проблем. Выяснилось, что не очень удачно продумана система оценочных баллов в социалистическом соревновании и ее надо дорабатывать. Необходимо усовершенствовать выпуск радиогазеты и, если возможно, почаще рассказывать, чем живет тот подзвездный мир, который мы оставили над поверхностью океана. Агитаторам нужно дать новый материал, «подпитать» их цифрами, фактами…
Побывал на камбузе, побеседовал с коками. Продуктами они довольны, поэтому готовят вкусно. И моряки, естественно, довольны. Камбузу надо уделять побольше внимания. На коках лежит очень ответственная задача. И в самом деле, если что-то не ладится, скажем, у электрика, то это не всегда ощущают другие члены экипажа, лишь бы был ход и свет. А вот если у коков что-то не так, это каждый сразу почувствует, едва сядет за стол. А ведь за стол садятся все по нескольку раз в сутки!
Обойти отсеки, поговорить с людьми. Как настроение экипажа? Что волнует? Своевременно откликнуться на вопрос, отреагировать на негативное, дать ход новому, полезному. Заботы…
ПОМОГЛА ЛИ КРИТИКА?Завершился еще один день нашего большого плавания. Вернувшись в каюту, я по привычке перечеркнул еще одну цифру в календаре. Разменяли вторую декаду.
Сел в кресло и только теперь почувствовал, как сильно устал. Чтобы знать настроение экипажа, надо постоянно бывать с людьми, присутствовать на тренировках, посещать боевые посты, камбуз, лазарет… Все это не только занимает немало времени, но и требует физической закалки. Дело в том, что на подводной лодке, которая разделена водонепроницаемыми переборками, не так-то просто пройти из одного отсека в другой. Надо поднять тугой рычаг кремальеры, нажать на ручку защелки, осторожно придерживая массивную стальную дверь, с определенной ловкостью нырнуть в люк. После этого повторить все операции вновь, чтобы плотно и надежно закрыть дверь.
А дверей-то не одна! К исходу дня чувствуешь, как наливаются мышцы тяжестью. И теперь вот, устроившись в кресле, я с удовольствием наслаждаюсь скупым комфортом каюты, принимаюсь за дневник.
Каждые сутки я стараюсь сделать краткую запись своих впечатлений: поход ведь необычный, многое из того, что происходит сейчас на атомоходе, наши наблюдения за работой техники, за поведением людей, – все это станет материалом для глубокого исследования, анализа. Наш опыт пригодится тем, кто потом пойдет подобной дорогой.
Только сел я подвести итог дня и сделать записи в дневник, как ко мне постучался турбинист второй боевой смены Сергей Червоний.
– Что у вас? – спрашиваю, хотя догадываюсь, что его привело ко мне.
Недавно закончилась передача радиогазеты, в которой прозвучал довольно едкий фельетон о «позабытом, позаброшенном» масляном насосе, который находился в его, Червония, заведовании. Суть этого фельетона сводилась к тому, что масляный насос при очередной проверке комиссией не был в идеальном порядке, как все механизмы на подводной лодке. Чувствовалось, что рука Червония к насосу давненько не прикасалась.
«Позабыт, позаброшен с молодых, юных лет», – на мотив известной песни беспризорников двадцатых годов «пел» насос в этом фельетоне и «жаловался» на свою сиротскую судьбу. Конечно, не мог Червоний этого не слышать, а если сам не услышал, то ему уж наверняка все рассказали товарищи в деталях, с интонациями и с комментариями.
Червоний стоял и молчал.
– Так что же случилось, товарищ Червоний? – спрашиваю я, стремясь дать разрядку молчанию, которое становилось тягостным.
Он быстро заговорил, загорячился:
– Опозорили по всему кораблю! За весь поход замечаний даже вот такусеньких не було, – показал он на ноготь мизинца, сбиваясь с русского на украинский язык.
Я ждал: пусть выговорится – легче станет. Но он и сам замолчал: его, видимо, насторожило, что я не возражаю.
– Фельетон правильный. Вы уже не первый год служите, знаете традицию подводников и крылатую поговорку: «Техника любит ласку, чистоту и смазку». Всей боевой смене баллы сброшены из-за вашего «позабытого».
Он ушел, а я был уверен, что моряк направился в отсек, где будет работать с тройным усердием, чтобы вернуть себе доброе имя. Самолюбивый парень. Для него этот фельетон был сильнее любого дисциплинарного взыскания.
Я вспомнил, как два года назад состоялась первая наша с ним встреча. Был хмурый, осенний день. Выстроенные в одну шеренгу, прибывшие из учебного отряда молодые матросы зябко поеживались. Около каждого – вещевой мешок, на ногах – рабочие ботинки, добросовестно стоптанные на строевых занятиях в учебном отряде. Все парни будто бы одинаковые. Только лица разные и глаза…
Не знаю чем, но одни, темно-карие, привлекли внимание. Я остановился. Они смотрели как-то особенно доверчиво. Мне захотелось поговорить с этим матросом. Не успел я задать вопрос, как он уже ответил:
– Матрос Червоний, ученик-турбинист…
Меня поразила такая быстрая реакция. Я подумал: «Из этого парня будет толк».
Он действительно оказался заметным. Нет, не особым каким-то талантом. Его «заметность» выражалась в неугомонности, в активности, в стремлении сделать что-то важное, значительное… Одних это настораживало: «Лезет везде, все ему надо – выслуживается…» Другим он нравился: «Старательный, любит корабль, за коллектив готов в огонь и в воду…» Однако командир турбинной группы, лейтенант Петр Харченко, отнесся к нему настороженно: «Говорлив больно, везде лезет, за все хватается, а на самостоятельное управление боевым постом еще не сдал».
Однако время шло, и мнение о Сергее Червонием менялось. «Звезд с неба не хватает, но уж если взялся за дело, можно не проверять – сделает как надо». «Старательный парень», – говорилось о нем на комсомольских собраниях.
Вот и теперь, с началом нашего кругосветного плавания, он всячески стремился принести своей второй смене дополнительные очки в соревновании. Я не без улыбки вспоминаю его усердие. Как-то Червоний пришел ко мне в каюту.
– Вот, на конкурс стихи… – застенчиво краснея, сказал он. – Как, добавится балл нашей смене?
Я прочитал стихи. Они были весьма посредственные. Но не желая его огорчать, я сослался на жюри – дескать, оно рассмотрит в конце первого этапа плавания.
На другой день он принес рационализаторское предложение:
– А теперь как, добавят?
– И теперь не знаю, – ответил я. – Этим вопросом займется инженер-механик. – Предложение его тоже не было оригинальным.
Мне нравился патриотизм Червония, его чувство ответственности перед коллективом, стремление внести свой вклад в общее дело.
Вот так, видимо борясь за честь мундира, он «хватался за все» и забыл про свое заведование – масляный насос. Я представил себе, сколько горьких минут пережил Сергей Червоний!
На другой день, во время обхода корабля, только я вошел в турбинный отсек, как ко мне подскочил Червоний, будто только того и ждал, когда приду я.
– Вот, посмотрите, прошу вас. У меня порядок. Насос как новый!
– Ну и как, – обратился я к командиру отделения турбинистов старшине 2-й статьи Смагину, – можно давать заметку «Критика помогла»?
– Можно, – сказал Смагин, с укоризной глядя на Червония.
ГОВОРИТ МОСКВАЛаг отсчитывает мили. По графику мы подвсплываем с большой глубины, чтобы принять сообщения с командного пункта и доложить о своих делах. Эти моменты я использую для того, чтобы послушать радио, записать на магнитофонную пленку последние известия, а потом во время обеда или ужина прокрутить их экипажу. Я спешу в радиорубку.
Радистов у нас трое: Гусаков, Гирчус, Герия. «Три «Г», глаголь в кубе», – говорят в экипаже, когда речь идет о команде радистов. Русский Александр Гусаков, литовец Римгаутас Гирчус, абхазец Анатолий Герия – три человека, прибывшие на флот с разных концов огромной страны, сейчас объединены единой целью, единой судьбой. Маленькая ячейка экипажа нашего подводного атомохода.
Они сейчас все вместе в радиорубке, каждый на своем посту, готовятся к очень важному для нас сеансу радиосвязи. Не спеша, будто задумавшись, вращает тумблеры, настраивает контуры, подбирая нужную частоту, мичман Гусаков. Дело сегодня очень ответственное – впервые после многодневного молчания в эфир пойдет короткий, но мощный сигнал. Это донесение на Родину, что у нас все в порядке, поход идет по плану.
Гирчус – литовец атлетического сложения. Его серые глаза, спрятанные под развитыми надбровными дугами, всегда серьезны. Немногословность и грузность придают моряку какую-то особую внушительность. Видимо, поэтому Гирчуса в шутку называют «грандиозус». Его большие и сильные руки созданы будто для кузнечного дела. Но работает он на телеграфном ключе как пианист – виртуозно, легко, выполняя нормативы радиста первого класса. А как преображается суровое лицо этого моряка, когда он смеется! Ясная, несколько застенчивая улыбка делает лицо светлым, приветливым. В этой улыбке весь Римгаутас Гирчус с его добротой, честностью, скромностью.
Чтобы не отвлекать от работы Гусакова и Герию, ловлю взгляд Гирчуса и показываю жестом, чтобы он поставил стул-разножку и наушники в моем излюбленном месте, где обычно во время сеанса связи я слушаю эфир. Осторожно, чтобы не мешать радистам, я пробираюсь на приготовленное место и надеваю наушники. В меня будто врывается целый мир, переполненный звуками музыки, треском разрядов, писком «морзянки». Я вращаю верньер, ищу Москву, хочу поймать родной наш «Маяк».
Слышно плохо. Невольно мелькает тревожная мысль – пройдет ли наше донесение? Но тут же ловлю голос родной страны. Передается сообщение ТАСС. На Венеру доставлен советский вымпел. Новая победа нашей замечательной науки и техники! Почти все газеты мира уделили этому событию большое место… В Москве закончил работу пленум Союза советских композиторов… Мурманская область удостоена высокой награды. Ей вручен орден Ленина…
Жизнь страны, такой далекой от нашей точки в океане, идет своим чередом. Я представил себе родной Север. Вспомнил обжигающе морозный ветреный день перед отходом.
Стоп! Вот сообщение, которое для нас, подводников, представляет особый интерес. Не раз мне задавали вопрос: нашли или нет американцы свои водородные бомбы, потерянные 17 января 1966 года у испанской деревни Паломарес? Как известно, в те годы поборники холодной войны всячески пытались запугать народы ядерной мощью США. Вот и доигрались. Один из самолетов «Б-52» во время заправки в воздухе взорвался. В ясном небе вспыхнула молния. Четыре водородные бомбы упали с рассыпавшегося на части самолета. Одна из них скрылась в волнах Средиземного моря. Общественное мнение мира протестовало. Собрался Совет Безопасности. Решался вопрос о посылке комиссии в Испанию. Однако найти четвертую бомбу пока не удавалось.
Но вот постепенно исчез голос диктора. В наушниках шипение. Тишина. Я понял: подводная лодка вновь ушла на глубину. Снял наушники. Вижу – Гусаков посвистывает, просматривая перфоленту.
– Радио передано, квитанция получена, – говорит Герия, не обращаясь ни к кому. А я понимаю, он делится радостью, успехом своей работы, работы своих товарищей.
Мне знакомо это чувство, и я, заражаясь настроением хорошо сделанного дела, спешу в центральный отсек. Короткое общение с внешним миром внесло и сюда оживление. Рассказав командиру о новостях планеты, я думаю: «Теперь опять надолго хватит в отсеках разговоров о советских межпланетных станциях, о больших успехах нашей экономики, науки и техники. Новый заряд бодрости внесет это радиообщение с внешним миром». Естественно, порадует подводников и тот факт, что теперь, получив наше донесение, там, на Родине, знают: у нас все в порядке!
Атомоход снова на глубине. Теперь с внешним миром связаны только акустики. Вчера над нами «прошлепал» винтами какой-то сухогруз или танкер. Это было несколько необычно. Вот уже несколько суток акустики пишут в журнал: «Горизонт чист». Более недели они не слышали ничего, кроме мелодичного посвиста дельфинов да какого-то металлического скрежета неизвестного подводного обитателя. Мы ушли в сторону от международных морских дорог.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО НЕПТУН!Несколько дней назад командир объявил экипажу, что наш атомоход пересек Северный тропик. Это вызвало немалое оживление среди моряков. Повысился интерес к карте, на которой отмечался маршрут плавания. Большинство матросов обычно связывало понятие «тропик» с чем-то непременно африканским: пальмами, джунглями, палящим солнцем, синью высокого неба… Но теперь, по правде говоря, все это представлялось весьма и весьма абстрактно, хотя мы уже и находились в тропиках. Трудно было перенести себя, хотя бы и мысленно, из прочного корпуса атомохода в африканские джунгли. Тем более, что микроклимат в отсеках был отрегулирован на славу: кондиционеры обеспечивали нас прохладой.
И все же о тропиках мы имели точные данные. Несмотря на довольно солидную толщу воды над кораблем, термометры показывали, что вода за бортом теплее, чем на сочинских пляжах в самое жаркое время года.
– Наверное, у нас найдутся желающие искупаться в тропиках, – сказал командир. – Надо подготовить душевые, – отдал он распоряжение инженер-механику.
Желающих поплескаться в забортной воде набралось немало, пришлось установить очередность. Душевые заработали на полную мощность.
Надо было видеть моряков в эти минуты. Они весело переговаривались, смеялись, дурачились, подставляя под тропическую воду лицо, фыркая и отплевываясь, ловили губами солоновато-горькие капли. Не удержался от соблазна встать под струю «натуральной» забортной воды и я.
Приближался экватор, а это у моряков всегда традиционный праздник, и надо было сделать все для того, чтобы у каждого подводника навсегда остался в памяти этот примечательный день, особый день в биографии, которым так гордятся моряки.
Готовились мы к празднику основательно, старались все предусмотреть: кого включить в свиту Нептуна, как поэффектнее организовать его шествие по кораблю. Был разработан сценарный план: кому и что Нептун должен сказать, в каком порядке он будет вручать свои грамоты. Кстати, еще когда мы шли вблизи Полярного круга, на корабле был объявлен конкурс на лучший текст этой грамоты.
Собравшись после вахты в кают-компании, активисты во главе с секретарем комсомольского бюро Павлом Киливником горячо обсуждали детали предстоящего праздника. Кажется, обо всем договорились, только один вопрос – кто же возьмет на себя роль Нептуна? – оставался открытым.
Было много соискателей на эту роль. Но после всестороннего обсуждения и совета с командиром выбор пал на Петра Смирнова. Один из старейших членов экипажа, капитан-лейтенант-инженер Петр Смирнов пользовался большим авторитетом и всеобщей симпатией на подводной лодке. И не только потому, что имел специальность, которая на атомоходе особо уважаема – инженера-управленца, но прежде всего потому, что обладал отменными душевными качествами, умением расположить к себе человека, найти путь к его сердцу.
На роль Нептуна Петр Смирнов подходил и своей внешностью. Рослый, крупный мужчина с хорошим добрым лицом, он сохранил румянец, несмотря на длительное пребывание под водой. Курносый широкий нос, голубые глаза, приветливая улыбка. Ну, чем не Нептун? А борода – дело наживное, точнее – приделываемое.
Состав свиты владыки океанов определялся фантазией устроителей праздника. На сей раз свита сложилась быстро: Виночерпий (какой же Нептун без Виночерпия?), Пережиток (нечто похожее на хулигана и любителя зелья), Фальсификатор и Очковтиратель (темные носители старого, отмирающего, всего, что отправляется на морское дно к Нептуну). Ну, и, естественно, Русалка. Она, пожалуй, была единственным светлым исключением в этой темной компании. Кстати, так до конца почти никто и не знал, на кого пал жребий играть принцессу подводного царства…
Итак, пересекаем экватор. Командир корабля, Лев Столяров, посмотрев на часы, обратился к капитан-лейтенанту Петру Омельченко:
– Штурман, ваше слово.
Это значит – сообщить по трансляции о том, что настал заветный момент: наш атомоход пересекает экватор.
После сообщения штурмана в отсеках на какой-то момент воцарилась тишина. Вдруг акустик доложил, что он слышит какой-то непонятный шум, звуки музыки и пение. «Очевидно, – закончил он свой доклад, – царь Нептун к нам приближается».
Мы с командиром переглянулись. Он кивнул на микрофон: дескать, действуй! Я объявил по кораблю, что к нам на борт пожаловал царь морей и океанов Нептун. Дружным «ура» ответили отсеки. Надо думать, с каким нетерпением ожидали моряки этого момента!
На подводной лодке центральный пост – это главный командный пункт, мозг корабля, здесь вершится судьба любой задачи, которую решает экипаж. Вот почему Нептун со свитой прибыл прежде всего именно сюда. Гости появились в отсеке как-то сразу, заполнив его весь. Впереди – величественно-важный Нептун. Роскошная седая борода, косматые брови. Голову украшает блестящая корона. В руках трезубец – символ державной океанской власти. Плащ владыки, разрисованный морскими чудовищами, поддерживают живописные слуги – негры. Пробегая взглядом по свите, я невольно засмотрелся на Русалку. И не я один.
– Вот это да! – вырвался возглас из штурманской рубки.
– Хороша, чертовка! – с восхищением воскликнул командир.
В стройной, изящной Русалке с большим трудом угадывался главный старшина Владимир Новиков. Длинные волосы, аккуратно подхваченные яркой лентой, алые губы, кокетливые взгляды – настоящая Русалка!
Нептун между тем басовито запел свой гимн:
– Я царь морей! И всех зверей, и кораблей!
– Ты царь морей, ты царь зверей, и кораблей, и кораблей! – угодливо подхватила под аккомпанемент аккордеона разноголосая свита владыки.
– Я властелин морских богатств, пришел, друзья, поздравить вас!
Словно по команде воцарилась тишина.
– Здорово отработано! – заметил кто-то с восторгом.
Нептун опалил его суровым взглядом – помолчи! – и обратился к командиру:
– Чьи вы, люди, будете, куда путь держите? Ответствуй, служивый!
Гляжу, Лев Николаевич, командир наш, смутился, даже покраснел. Видно, из-за необычности ситуации, когда от командира (от самого командира!) требуют ответа, да еще столь строго и властно. Но он быстро оправился и, не поддаваясь шутейной обстановке, серьезно и с достоинством доложил, что мы люди советские, мореходы известные, выполняем наказ Родины, по воле партии Ленина совершаем плавание подводное, групповое, кругосветное.
Величественно кивнув и похвалив командира за бодрый рапорт, Нептун, не без ехидства, заметил:
– Что-то от тебя, служивый, дымком попахивает, не балуешься ли зельем дьявольским?
Лев Николаевич опять смутился – видно, не ожидал этого каверзного вопроса. (Речь шла о курении, а на этот счет на подводных кораблях порядки весьма и весьма строги.)
– Каюсь, грешен, владыка. Вчера у компрессора пару затяжек сделал, – покаянно закончил он под общий хохот.
Так началось торжественное шествие Нептуна по отсекам атомохода. Хлебом и солью, по старинному русскому обычаю, встречали подводники морского царя. В свою очередь владыка вручал каждому подводнику почетный диплом – свидетельство о переходе экватора.
– Вот, получил аттестат морской зрелости, – подняв над головой диплом, с восторгом сказал турбинист Александр Смагин.
Оно и действительно так: наше долгое и трудное плавание – это серьезный экзамен на зрелость, духовную и техническую, моральную и психологическую.
Из отсека в отсек степенно шествует Нептун со свитой. Мы знали, что обычно праздник заканчивается всеобщей купелью. Но это возможно лишь на надводном корабле. На подводной лодке – увы, это невозможно. Но без купели же нельзя! И ухитряются спутники морского царя кому полстакана морской воды за воротник выплеснуть, кому из чайника тихонечко в карман спецовки нальют. На то и компания темная…
А Нептун серьезный ведет разговор, требует ответа на вопросы, которые иных ставят в тупик.
– А где это ты, любезный, таким словам пакостным научился, которыми уста нередко оскверняешь?.. – задал он вопрос любителю крепкого словца.
– Не из-за тебя ли, служивый, всей боевой смене очки по итогам соревнования сброшены?.. – спрашивает другого.
– А научился ли ты картошку чистить, как коки требуют?.. – вопрос третьему.
И все это – с вполне определенным прицелом…
Обойдя весь атомоход, Нептун вернулся в центральный пост и произнес прощальную речь.
– Я пропускаю через экватор экипаж доблестный с кораблем вашим атомным. Плывите, други, в полушарие Южное! Буду рад снова встретить вас на экваторе, в Океане Великом, чтобы пожать ваши руки крепкие!
И как старый подводник, владыка пожелал нам, чтобы всегда число погружений было равно числу всплытий.
Слушал я речи Нептуна – Смирнова и думал, что не ошиблись мы в выборе, прекрасно он справился со своей ролью.
За праздничным ужином шел оживленный обмен впечатлениями от памятного ритуала. Повторяли остроты Нептуна, вспоминали проделки свиты, отмечали, как хороша была Русалка. Этот день, конечно же, никогда не забудется…
