Текст книги "Океан. Выпуск пятый"
Автор книги: Николай Непомнящий
Соавторы: Юрий Иванов,Владимир Алексеев,Виктор Широков,Юрий Дудников,Олег Туманов,Марк Рейтман,А. Муравьев-Апостол,Семен Белкин,Герман Серго,Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
– Подожди, я закурю. Давай посидим немного, а?
– Давай. – Она опустилась рядом со мной.
Я закурил и обнял ее за плечи. Я слушал ее, и сердце мое билось учащеннее. И какое-то чувство большой светлой радости испытывал я в этот момент. Какой мужественный человечек, сколько у нее любви к другим людям, она вся соткана из… как это выразиться… заботы и любви к другим. Все в ней настроено на добрый, душевный отзыв.
Широко раздувая ноздри, вдыхая запахи океана, Рика продолжила свой рассказ:
– Дождь. Темно… Ужас! И я пошла. На мне был плащ, я сбросила его – тяжело. И побежала. Я падала, кувыркалась, я исцарапала себе все лицо и ноги. Уф! Часа три бежала. Гляжу: дверь в доме открыта. Койка пустая. Теплая еще, – значит, только поднялся и ушел. Я побежала к океану. Кричу «Отец! Отец!» И вижу: идет. И прямо – на волны. Я побежала, схватила его за руку, плачу, тяну, а он то на меня смотрит – чувствую: не видит, – то куда-то возле себя поглядит и бормочет: «Я иду, иду…» И тут волна ка-ак ударила. Ка-ак накрыла нас… И уносит нас в океан. И тут он проснулся. Подхватил меня и поплыл к берегу. Встал на ноги, прижал меня к себе. Весь дрожит, оглядывается на океан, а потом – бегом домой. Вот тогда-то мне и сказал: «Мануэла вошла в дом. Взяла меня за руку и повела». Представляешь?..
Она закусила губу, задумалась, подперла лицо ладонями.
– И вот я взяла бы вдруг да и уехала с острова, – сказала она немного погодя. Удивленно и тревожно подняла брови. – Но как? Как бросить отца Джо? Вот он возьмет и опять заснет с сигарой. И… вообще. Ведь я люблю его, люблю! – Рика сорвала травинку, закусила острыми зубами. Лицо ее исказилось болезненной гримасой. – И отца капитана Френсиса. И отца Фернандо. Кому он будет рассказывать «Сказки дядюшки Римуса»? Кому будет читать книжки? Уеду, а он… а они…
– Рика, а зачем тебе уезжать? Что произошло?
– Что произошло? Многое произошло, – ответила она и быстро, решительно взглянула на меня, будто собираясь сказать нечто очень важное. Мотнула головой. Отвернулась и обхватила коленки ног руками. – Вот в той стороне живет злой Холодный ветер. Он начинает дуть на остров с осени. Дует, дует, дует. Ветер несет ледяные брызги воды. Они ударяются в стены домов. И прирастают. Знаешь, зимой все стены покрываются льдом. Однажды дверь примерзла к косяку. Да! Мы колотились, колотились… – Она опять задумалась. – А кто им будет шить и стирать? Штопать? А Алекс… если за ним не следить, он столько пьет. Или вот: куры. Это я развела. Кто их будет кормить-поить? Как быть? Как поступить?
– Что как быть? О чем ты?
– Идем, – сказала она. – Скоро отлив. Мы должны быть на холме Риггинг во время отлива. А вот и мой участок! Пойдем вниз.
Мы спустились с дюны на песок пляжа. Вдоль дюн виднелись конские следы. В некоторых местах волны захлестывали на берег так далеко, что смыли следы. И казалось, что лошадь то скакала по сырому песку, то вдруг взлетала, как мифический крылатый конь, и летела вдоль дюн, взмахивая большими, широкими крыльями.
– Это был утренний объезд.
– Поиски морских сокровищ после шторма? – спросил я.
– Нет. Просто раз в сутки делается со станций объезд острова. Так положено: мало ли что. Вдруг людей выбросит? А сокровища? Летние штормы обычно ничего не приносят. Как говорил отец Фернандо – летом волна бежит по самой поверхности океана. А вот осенью, зимой и весной поднимается из глубин. И загребает все, что там оказывается. Понимаешь? И несет, несет к берегу.
Куры и петух все тем же плотным отрядом топали позади нас. Порой Петька останавливался и с утробным довольным коканьем показывал курам небольшую, но приятную находку. Рыбку, оглушенную прибоем и выброшенную на берег, маленького пупырчатого осьминога или раковинку. И куры, толкаясь и вскудахтывая, расклевывали раковину, а потом, по команде петуха, устремлялись за нами следом.
Круг спасательный с надписью «Эстаралла. Гавана», сломанное весло. Пустая канистра из-под бензина, чей-то ботинок. Продранная на ладони перчатка. А вот – большущая треска. Петька ее заметил еще издали и припустил во весь дух, обогнал нас и, подзывая замешкавшихся кур, запрыгал возле рыбины, захлопал крыльями: «Сюда, сюда! Глядите, что я нашел!..» Черным смерчем пронеслись куры. Рика засмеялась, схватила меня за руку, и мы тоже побежали, этим своим бегом несколько озадачив петуха. Вначале он рванулся за нами, но куры и не подумали следовать за ним – плотно обступив рыбину, они потрошили ее. Петух подпрыгнул, захлопал крыльями, он возмущенно что-то выкрикивал на своем петушином языке.
– Он кричит: «Куры, как вам не стыдно! Мы же собирались совершить интереснейшее путешествие. А вы-то, вы?! Вам бы лишь свои желудки набить! Мне стыдно за вас», – на бегу сочинил я.
Рика засмеялась, задумалась.
– Ты все-таки смешно выдумываешь. Если бы ты был моим настоящим отцом…
– Если бы я был твоим отцом… – пробормотал я и вздохнул.
Мы пошли шагом. Говорить было трудно, волны заглушали голоса. И мы шли молча и посматривали во все стороны: а что же еще выкинул океан? Вот вся запутавшаяся в громадный зеленый ком валяется рыбацкая сеть. Оглядев ее, Рика сказала, что это очень хорошая сеть. Ею можно огородить маленький огород с картофелем, а то куры вечно пробираются на него и разрывают посадки. А потом мы обнаружили несколько металлических, похожих на громадные бусины кухтылей-поплавков. Откровенно говоря, мне очень хотелось увидеть на песке древнюю книгу или окованный медью бочонок. С вином. Я бы привез его на «Сириус», мы бы сели в кают-компании: мой сиплоголосый капитан, вечно пахнущий машинным маслом стармех, и наш юный штурман Шурик, и…
– Вот и холм Риггинг. Поднимаемся.
И тут я выковырнул из песка черный толстый сучок. Обломок сгоревшей коряжки, что ли? Наклонился: трубка. Поднял ее – тяжелую, будто вырезанную из железного дерева, сырую, пахнущую не табаком, а океаном. Отряхнул от песка и, достав платок, вытер, потом выбил песок из несколько прогорелого жерла. Рика стояла рядом и, приподнимаясь на носки, заглядывала мне в руки. Колечко, потемневшее у основания чубука. Я потер его платком, и колечко слегка посветлело. Надпись какая-то. Потер еще сильнее и прочитал: «Мэри Энн» – было вырезано на колечке.
– Странно. Мэри Энн курила эту трубку? – сказал я Рике.
– «Мэри Энн» – назывался корабль. Он погиб в 1852 году. И отмечен на карте спасательной станции. Пошли?
Стиснув трубку зубами, ощущая ее сырую горьковатость, я стал подниматься следом за девочкой по крутому откосу холма Риггинг.
– Подожди. Дай мне твой носовой платок. – Рика потянула меня, заставляя опуститься на колени. – Сейчас я завяжу тебе глаза и поведу за собой. А потом ты что-то увидишь. А пока – не подглядывай.
Она плотно завязала мне глаза, проверила, не могу ли я что-либо подсмотреть через щелочки, но я и не желал этого, взяла за руку и повела.
Глухой, равномерный рокот доносился со стороны океана. Шуршал и поскрипывал песок под ногами. Порой мы пересекали участки, покрытые травой, и трава путалась в ногах, хлестала по коленям.
Все круче, круче подъем. Я слышал напряженное дыхание девочки и вскрики чаек, пролетающих над нашими головами, и заливистое стрекотание кузнечиков – порой они выскакивали из травы и ударялись то в руку, то в бок, и веселое попискивание каких-то небольших островных птиц. Когда я поворачивал лицо в сторону океана, то улавливал его влажное, пахнущее остро и тревожно дыхание, а когда поворачивался в сторону долины, которая, по моим представлениям, находилась слева от меня, по другую сторону холма Риггинг, то ощущал густой, сочный запах разогретой солнцем травы и едва уловимый пряный запах диких цветов.
– Еще немножко. Еще… – время от времени говорила Рика. – И сейчас будет такое! Ого, какое сейчас будет…
– Ты плутовка. Куда ты меня ведешь, Вика-Рика-Катрин?
– А вот сейчас! А вот сейчас! Ага, вот мы почти и пришли… Еще десять шагов. Мы уже на вершине! Стой! Пригнись, я развяжу платок. Не открывай глаза пока, не открывай. Ну, а теперь – открывай!
– Что же я сейчас увижу? – сказал я и открыл глаза. И невольно воскликнул: – А, ч-черт… вот это да!
Передо мной стояла обнаженная женщина. Вернее – не стояла, а как бы летела или тянулась длинными, тонкими руками к океану. Деревянная женщина-великанша, фигура величиной примерно в два человеческих роста. У нее было грубое, резко очерченное, с крупными чертами лицо. Нос с горбинкой, выпуклые губы, громадные, немного скошенные к вискам, будто сощурившиеся от ветра, дующего с океана, очень выразительные глаза. Небольшие груди, как форштевень судна, рассекали потоки воздуха, а тело было изящным, с тонкими бедрами, переходящими в рыбий хвост. За спиной женщины вздыбливались деревянные попорченные червем-древоточцем волосы. И все тело-деревянной женщины было пробито черными отверстиями, будто кто-то расстреливал это гибкое и могучее тело из винтовок.
Я сел на песок. Рика опустилась рядом. Достав пачку с сигаретами, я распотрошил две и набил ими трубку. Щелкнула зажигалка. Я почмокал губами, распаляя трубку, и почувствовал, как в мои легкие вошел воздух из трубки, воздух горький и соленый. Я будто ощутил дыхание морских глубин. А потом пошел теплый дым… Какая женщина!.. Трубка!.. Кто и когда дымил этой трубкой в последний раз? Капитан гибнущего корабля? Все уже покинули судно, лишь он один оставался в полуразрушенной ходовой рубке, все еще пытался удержать на курсе тонущий корабль. И стискивал, сжимал зубами трубку… Как все странно. И эта девочка… И эта женщина…
– Откуда она? Кто она?
– Это было прошлой осенью. После шторма. Я пошла на свой участок. – Рика сняла туфли, вытряхнула из них песок и, подогнув под себя ноги, поглядела на фигуру. – Иду. И вдруг чувствую: кто-то смотрит на меня из воды. Ужас! И вижу – голова торчит из волн… И то скроется, то покажется. И гляди-ит, гляди-ит… Отлив был. Я замерла, стою жду. Вода все отходила, отходила, а женщина все поднималась из воды, поднималась. И тянула ко мне руки, тянула. И я подумала: это моя мама. Ведь я – из океана, и вот она пришла за мной. Я закричала и побежала, а мне казалось, что она бежит за мной. – Рика как-то криво усмехнулась и мотнула головой, ветер все время набрасывал ей на лицо прядки волос. – Прибежала я на станцию, кричу: «Моя мама из океана! Она пришла за мной, пришла!» Отправились мы все на берег океана. А потом отец Джо привел двух лошадей и веревку принес. И все вместе мы вытащили эту женщину. Рука одна у нее была сломана, так Джо сделал ей руку. Месяца два женщина из океана стояла на берегу, сохла, а потом все мои двенадцать отцов втащили ее сюда. Вот.
– Эта фигура украшала нос какого-то парусного корабля, – сказал я. – Они укреплялись на форштевнях под бушпритом.
– Ага. Так и отец Фернандо мне говорил.
– И было такое поверье: если кораблю угрожает опасность, а команда не замечает беды, фигура оживает и кричит страшным голосом. Видно, эта деревянная женщина не заметила опасности. И корабль разбился…
– Ага. Все это так. Но все же мне долго казалось, что это моя мама. Отец – не Джо, не Грегори или там капитан Френсис, нет: мой отец – океан, а она – моя мать. И я так всегда думала, и почти каждый день приходила сюда, и разговаривала с моей Деревянной Мамой, и мне казалось, что она понимает меня, и то улыбается, то хмурится. Ужас! Все так было до вчерашнего дня. Но теперь…
Рика закусила губу. Попыхивая трубкой, которая хотя еще и держала в себе сырость морских глубин, но уже ожила, разогрелась, я ждал, что девочка продолжит свой рассказ, и глядел то на ее лицо, то на лицо деревянной женщины и улавливал сходные черточки в линии губ, носа, в разрезе глаз. Да, Рика так похожа на нее! Эту, из океана. «Ч-черт… И на меня начинает все э т о действовать, – тут же подумал я. – Нет-нет, никакого сходства. И лицо у женщины деревянно-жесткое, грубое, ожесточенное, а у Рики… хотя и у Рики… и у нее в лице ощущается не свойственная такому возрасту суровость. Ей не хватает ласки. Вот что! Все ее отцы дружны с ней, все ее любят. Но ей нужен – один, очень добрый, очень понятливый отец. Душа ребенка тоскует по ласке, нежности и постоянном, добром внимании». А о чем я подумал, имея в виду слово э т о? А, вот о чем! Все они тут, обитатели острова, несколько свихнуты, все они в какой-то степени не очень нормальные люди. И капитан, к которому приходит зеленая, прозрачная женщина, и добряк Джо с его трубой, и рыжий Алекс с его надеждой на бочонок с золотом. И Рика… Потеря памяти? Да и может ли устоять нервная система у любого человека, оказавшегося один на один среди бушующих волн? Да-да. Все э т о действует и на меня. Проживи я тут какое-то время – и настанет день, когда я увижу, как деревянная женщина улыбается мне.
– Но теперь… – опять начала Рика.
– Что же теперь?
– А теперь… а теперь послушай. Ты слышишь, как шелестят деревянные волосы Женщины из Океана?
– Слышу, – сказал я и поднялся.
Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо.. Оно жило, жило! Деревянная женщина глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе короткими, согнутыми пальцами, просила: «Забери меня, забери!»
Чертовщина. Еще немного, и о н а заговорит со мной. Я протянул руку и дотронулся до деревянной груди. И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка кружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянную женщину, но усилием воли я не поворачивал голову.
– Вот сейчас будет самое главное. Самое страшное, – сказала Рика.
– Что еще сейчас будет, что? – Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: – А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?
– Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть э т о. И услышать э т о.
Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи и, обняв, прижал к себе. Рика замерла, притаилась, как замерзший воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.
Слабый вздох пронесся над океаном Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались – начавшийся отлив убил в них силу и ярость.
И снова вздох. Рика шевельнулась и повела глазами влево.
И я посмотрел влево. И увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем лохматая от водорослей и ракушечника якорная цепь.
Еще вздох Тяжкий, долгий.
– Траулер «Дженни Рей». Погиб в 1954 году, – сказала Рика. – Это он так вздыхает.
– Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воду и…
– Траулер вздыхает, – упрямо повторила Рика. – А вот и труба парохода «Хаймбелл» показалась. О, этот сейчас застонет!
И я увидел толстую и короткую трубу. И обломок мачты. А потом – край рубки. Отлив был стремительным, на мелководье вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из волн. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека – странный, жуткий стон растерзанного железного существа.
– «Джейсти Ловитт». Во-он, видишь? Бушприт задрала… – шептала Рика. – А правее – обломки корабля «Гардона», а рядом – мачты «Адельфии». А вот и «Гид» показался, а там, мористее, – рубка «Арга».
Океан отступал от берега, и из воды показывались черные с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов и осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную жатву собрал тут океан!
Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, сотни больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность ходит, а вернее, плывет за любым моряком в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, но верящий, что убьют-то не его, так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, но его-то траулер, его судно никогда не погибнет и что он – конкретный живой человек – будет всегда жив-здоров и обязательно вернется в родной порт. И шагнет с трапа, опьяненный сиянием глаз любимой, оглушенный ее жарким шепотом: «Родной, наконец-то! Я так ждала!»
Все это так. И я верил и верю в свою счастливую морскую судьбу, верю, что меня положат в землю, что моей могилой не будут черные океанские глубины. Но в этот момент при виде стольких погибших кораблей мной овладел страх. Сколько их! Когда-то красивых, стремительных, поющих вантами и гудящих парусами. Как ровно и уверенно погромыхивали живые, маслено посверкивающие, дышащие жаром в чреве этих разрушенных судовых корпусов машины. Моряки стояли на вахтах. Офицеры собирались в салонах, бренчали расстроенные пианино. Кто-то по ночам стоял на палубе под шлюпкой и любовался луной, купающейся в кильватерной струе…
– Больше не могу, – сказал я и поднялся. – Идем.
– Ты слышишь? Стонут. Они кричат, вздыхают, – сказала Рика. Она вцепилась мне в руку. – Ты только погляди, сколько погибших кораблей… Не ходи больше в море: теперь я буду думать и о тебе и беспокоиться… А мне и так тяжело!
– Идем, Рика!
– Подожди. Я тебе что-то скажу. Важное! – Она подняла искривленное гримасой лицо и выкрикнула: – Я все вспомнила!
– Что ты вспомнила?
– Ты мне раковину подарил, да? А я и раньше видела такую. А тут… И вдруг вспомнила: такую раковину мне привез с моря отец. И я вдруг увидела его. Он поднимается по лестнице, я бегу к нему, а у него в руке – раковина. А от раковины… И дом вспомнила. И маму… И дедушку, и брата.
– Как же так?.. Да-да, так бывает. Какой-то предмет как кончик в клубке возвращающейся памяти.
– Дженни Холл, вот кто я! Из Плимута. А дом наш – на Джонсон-стрит, вот! И я вспомнила, как все было, вспомнила!
– Рассказывай, рассказывай.
– Мы пошли в Канаду на нашей яхте «Марин». Втроем: папа, мама и я. И все было хорошо. И свою каюту я помню. И ту раковину – она лежала на столике у зеркала. А потом начался шторм. Сломалась мачта. И нас перевернуло. Спасательный плот отчего-то не надулся, а была лишь маленькая, игрушечная надувашка. Меня положили в надувашку. А папа и мама держались за нее, но она не выдерживала троих и тонула, тонула… И тогда папа… – Рика передохнула, – и тогда папа отцепился и поплыл в сторону. А потом – мама. Она схватила меня, поцеловала и поплыла к отцу.
– Идем, – сказал я. – Надо сообщить. У тебя ведь остался дед и брат?
– Сообщить?! А как же отец Джо? А капитан Френсис? А… Как я могу оставить их тут, одних, как?
– Рика, Рика… – Я сжал ее худенькое тельце.
Вздыхали, стонали погибшие корабли. Солнце опускалось к расплавленной кромке океана. Тревогой и безнадежностью, отчаянием веяло от красного закатного света. Резкие черно-красные тени лежали на жестком и вместе с тем красивом лице деревянной женщины.
Было уже темно, когда мы подошли к спасательной станции. Еще издали мы увидели, что возле слипа ярко горит свет, там торопливо и как-то нервно двигались люди, что-то несли, укладывали в спасательный катер.
Отлив кончился. Начался такой же бурный, как и отлив, прилив. Из посеребренной луной океанской шири выкатывались водяные валы. Вечер был теплым, душным, и, как всегда бывает в такие теплые и душные вечера и ночи, душой овладевало неясное беспокойство. А вода, ее всплески тускло светились голубоватым фосфоресцирующим светом…
– Что-то там случилось, – сказала Рика. – Идем быстрее.
– Эй, док! «Сириус» тебя без конца вызывает, – услышал я толстяка Джо.
– А что у вас происходит? – спросил я, шагая рядом с ним.
– Огонек в океане мелькает. Погляди во-он туда.
– Вижу, вижу! – воскликнула Рика. – Наверное, огонь спасательного жилета. Или спасательного круга.
– Угу, – буркнул толстяк Джо. – Сейчас мы пойдем к нему. Накат очень сильный, если там человек – он погибнет в приливных волнах. Нам надо успеть его выхватить из воды.
– Как капитан?
– Еле заставили его лежать. Узнал про огонь в океане – и полез из койки. Хоть привязывай.
– Такие волны… Накат! – с сомнением сказал я и поглядел на океан. Разрезанные рельсами слипа, волны добрасывались чуть не до самой шлюпки.
– Разве это волны? – усмехнулся Джо. – Проскочим их и не заметим.
Он рванул дверь. Прошел в рубку, и мы с Рикой – за ним.
Сорвав трубку радиотелефона, Джо установил шестнадцатый канал и пророкотал:
– «Сириус», «Сириус»! – Прислушался, протянул мне трубку.
– Остров Сейбл! Остров Сейбл! «Сириус» на связи. Пришел там наш док? – услышал я искаженный расстоянием, шорохами, потрескиванием голос радиста. – Алло! Остров Сейбл, остров Сейбл!
– На связи остров, – отозвался я. – Ну что там у вас?
– Толик, ты? Сейчас будешь говорить с капитаном.
– Толик! Как там дела? Как больной? – тотчас зарокотал голос моего капитана. – Прием!
– С больным хорошо. Могу возвращаться на судно хоть завтра.
– Не хоть завтра, а если возможно – сегодня. Попроси островитян… Получили указание срочно сниматься в новый район. Как понял?
– Просят, если можно, доставить меня сегодня на судно, – сказал я толстяку Джо.
– Как сегодня? Как сегодня?! – выкрикнула Рика. – Мы еще должны поговорить… Мы еще ничего не решили! Мы ведь…
– Жаль, что так получается, – сказал Джо и посуровел, а потом улыбнулся, пожал толстыми плечами. – Что ж, все кстати. Мы спускаем шлюпку.
– Джо?! Черт тебя подери, ты там долго еще будешь торчать в радиорубке? – послышался голос Алекса. – Быстрее.
– Русский уходит с нами, – отозвался Джо. – Спасательный пояс для него в шлюпку. И его вещи. – Потом он сказал мне: – Пускай подходит на Мидл-Банк. Там будем ждать.
– Капитан! Идите на Мидл-Банк, – сказал я в трубку. – Как поняли? И далеко вы от Мидл-Банк?
– Да рядышком, – весело отозвался капитан. – Через час будем на Мидл-Банк. Все. Закрываю связь.
– До встречи. – Я отдал трубку толстяку Джо. – Пойдемте быстренько к Френсису и можем отправляться… Рика, где ты?
– Я тут, тут… – Девочка схватила меня за руку.
Мы вышли из дома, мимо быстро прошел Алекс, он нес мой саквояж и красный спасательный жилет.
– Поторапливайся, док, – сказал он. – Если там человек…
– Как себя чувствуете, капитан? – крикнул я еще с порога дома.
– Отлично, мой друг, – послышалось в ответ.
Капитан действительно выглядел отлично. Он сидел на койке и глядел в черное окно. Повернул ко мне свое резко очерченное, обтянутое по скулам сухой кожей лицо, сказал:
– На мне все раны как на собаке заживают.
– Поднимите рубаху. Здесь больно? Здесь? – Шов был великолепен. Я даже залюбовался своей работой. Зарастет, и не заметишь. Чистенько получилось. – Когда будете на материке, сходите в больницу, – сказал я, опуская рубаху. – Вам там вынут нитки. Ну, салют!
Капитан протянул мне руку, я свою, и он до боли сжал мне ладонь, взглянул заблестевшими глазами в лицо, а потом отвернулся к черному окну.
– Садиться, – резко и властно сказал толстяк Джо. В красном спасательном жилете он был еще толще, массивнее: человек-гора. – Док, быстро надевай жилет. Алекс, заводи.
– Да-да… Я готов. А где же Рика? Я еще не попрощался. Я зашел к капитану, а она…
– Рика, Рика! – заорал рыжий Алекс. – Мы уходим!
– Тут я, тут! И я с вами.
Размахивая жилетом, девочка бежала к шлюпке. Она быстро вскарабкалась на эстакаду и махнула через борт. Алекс толкнул ее – выйди из шлюпки! Рика вцепилась в рукав моей куртки с таким видом, что было ясно – хоть руки ей оторви, но она не разожмет пальцев.
– Заводи! – снова рявкнул толстяк Джо.
– Всего вам доброго в жизни, – услышал я голос отца Грегори. – Я буду молиться за вас!
Взревел двигатель. Остро запахло сгоревшей соляркой. Толстяк Джо приподнялся и рванул на себя защитный каркас. Передняя половина шлюпки оказалась закрытой. Джо махнул рукой отцу Грегори, а тот повернул стопорный рычаг, и вагонетка, на которой стояла наша спасательная шлюпка, с тугим гудением колес покатилась по рельсам.
– Держи-ись! – разнесся голос толстяка Джо.
Стоя на корме, приподнимаясь, чтобы лучше видеть приближающиеся, освещенные небольшим носовым прожектором волны, он держал румпель.
Толчок. Жесткий удар днища о воду. Плеск. Волны и справа и слева. Рику бросило на меня, я схватил ее и почувствовал, как сначала шлюпка взлетела вверх, на волну, и как, спустя мгновение, ринулась вниз, под волну. Еще взлет. Еще падение. Пена и брызги летели через борт и тент, отблески света падали на лица Алекса и толстяка Джо. Алекс оскалился и весь подался вперед, а Джо улыбался и сидел на корме спокойно и величественно как днем на дюне в своем кресле.
– Как же быть? Как же быть? – шептала Рика. – Скажи мне, скажи!
– Не знаю, не знаю, – отвечал я ей. Да и что можно было ей посоветовать? – Только сердце твое… только оно может подсказать… только оно одно.
– Правее, Джо, – сказал тут Алекс.
– Вижу, дружище, вижу, – отозвался тот. – Малый ход…
– Ого-го-го-ооо! – тут же закричал он. – Есть кто там живо-ой?
Мы все прислушались. Ровно рокотал двигатель. С сопением выплевывалась вода из трубы охлаждения. Теплый ветер незримым потоком тек над океаном. Ни звука в ответ. Молчание.
– Стоп! – приказал Джо, и Алекс перевел двигатель на «нейтралку», а сам поднялся, потянул из шлюпки отпорный крюк. И Джо поднялся. Стоя во весь свой громадный рост, он уводил румпель вправо.
Мы с Рикой выглянули из-под тента. Метрах в пятнадцати от шлюпки плясал и раскачивался яркий огонек. А чуть левее, то всплывая, то погружаясь в воду, белела полоса спасательного круга.
– Никого, – сказал толстяк Джо. – Просто сорвало ветром… Алекс, подцепи его крюком.
– А вон и ходовые огни «Сириуса», – сказал Алекс, шуруя крюком в воде. Подтянув круг к шлюпке, он перевалил его через борт и вывинтил лампочку-мигалку.
«Сириус»! Здравствуй, дружище, здравствуй! Палубные софиты там вспыхнули, потом зажегся прожектор на пеленгатор-ном мостике, и над водой разнесся могучий радиоголос: «Боцман! Майнай парадный тр-рап. Ну что споришь, стар-рая калоша… Капитан разр-решил!»
Волны в открытом океане были совсем небольшими, двигатель работал на полную мощность, и шлюпка быстро приближалась к траулеру. На палубе толпились люди. Несколько человек стояли на крыле мостика. Капитан в английской, закрывающей пол-лица фуражке, белоголовый, вихрастый штурман Шурик, стармех, вытирающий ветошью руки. Привычно запахло свежей рыбой и суриком. Здравствуйте, здравствуйте!
Я посмотрел на Рику. Она на меня. Если бы у меня была дочь, как бы я ее любил! Ком застрял в горле. Говорить я ничего не мог. Да и о чем можно говорить в такую минуту? Протянул руку толстяку Джо, потом Алексу. Наклонился к девочке, она прижалась лицом к моему, и я ощутил на своих губах соленую влагу. То ли слезы, то ли соленые брызги…
– Я остаюсь на острове, остаюсь! – крикнула она, когда я уже поднимался по трапу.
Вот и все, если эта фраза подходит к концовке моего рассказа. Вот и все.
